Geum.ru

Программа «Восток Восток» III международная конференция

Вид материалаПрограмма

Содержание


А.Н. Горбачев
П.Г. Белов
Г.М. Мелков
Т.Е. Силкина
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   20

А.Н. Горбачев


Я офицер флота, командовал атомным подводным крейсером стратегического назначения. На этом стенде представлена часть моих статей, вы можете с ними ознакомиться, что избавит меня от лишних слов. В 1986 году я закончил анализ сил и средств атомного флота за последние 12 лет. Готовил я этот анализ скрытно, потому что иначе никто бы мне его завершить не дал. Когда он был подготовлен (с большими трудностями), я передал его в Политбюро через Виктора Михайловича Чебрикова. Все было признано правильным. Флот действительно оказался в катастрофическом положении.

После этого сделали вид, что приняты какие-то меры. Сейчас я могу сказать, что Политбюро, правительство в конце восьмидесятых годов безопасностью страны, повышением боеготовности флота уже не интересовались. Три посещения Центрального комитета мной лично, многочасовые беседы на самом высоком уровне убедили меня, что это люди пустые и говорить с ними о серьезных вещах бессмысленно. А после 1990 года я завершил документ, логично вытекающий из моего досконального знания флота, – проект программы возрождения военно-морского флота с перспективой до 30-х годов нового столетия. Этот документ прошел экспертизу наиболее способных генералов и офицеров флота, начиная с Егорова, Омелько, Голосова. Был признан почти законченной программой строительства военно-морского флота. Но сегодня ни Бориса Николаевича Ельцина, ни Руслана Имрановича Хасбулатова безопасность Отечества с морских и океанских направлений так же не интересует, как она не интересовала предыдущих властителей. А теперь несколько слов о прошлом КГБ. Я родился 1 января 1938 года.

Многие негативные события в жизни государства произошли до моего рождения. Многое положительное тоже произошло раньше. Говорить об этом периоде я не стал бы, если бы жизнь не подарила мне встречи с замечательными людьми. Об одной я расскажу.

В середине 60-х годов я встретился с Элеонорой Васильевной Соборской – личным переводчиком командующего 2-го фронта маршала Конева, потом переводчиком Отто Гротеволля, когда создавалась (135) Социалистическая единая партия Германии. После того, как она написала личное письмо – ныне широко известное – Сталину, где как коммунист коммунисту сказала о нем всю правду, она отсидела семь лет в рижском подземелье, потом в ленинградском. В 1956 году ее освободили, но здоровье ее было подорвано. Мы были давно знакомы, но все для меня было неожиданным, что она мне передала документы о своей работе со СМЕРШем на уровне штаба фронта. Когда я познакомился с этими документами, меня поразило, что она (а она очень умный человек, замечательный лингвист) отзывается с большой теплотой и любовью об этих людях. Я сказал ей: "Элеонора Васильевна, я не понимаю, вы столько прошли, вы страдали от этих людей..." Она говорит: "Нет, это совершенно другие люди. Я сказала правду о Сталине. Теперь я говорю правду о героических людях".

Через какое-то время я подготовил к публикации некоторые ее материалы и пришел с ними в рижскую партийную газету, рижскую "Правду". Публикация была очень острая, я включил и письмо к Сталину, фрагменты. Главный редактор уговорил меня не публиковать эти материалы, объяснил, что иначе я буду уволен из вооруженных сил. Короче, не взяли они на себя эту смелость даже в 57-м году. Я все надеялся, что когда-нибудь расскажу о СМЕРШе. Но много лет потратил на то, чтобы проанализировать истинное состояние дел на флоте и сказать об этом, не допустив ни одной ошибки. Но и сейчас я убежден, что работа СМЕРШа – это одна из героических страниц Великой отечественной войны. И когда я вижу кино, где СМЕРШ преследует девушку-врача за то, что она отказалась спать с командиром батальона – знаете, я этому не верю. Если это и было, это частность. Мы не должны мешать все в кучу.

Допустим, такой пример. После августовских событий началась публикация списков репрессированных. Я жил в то время в Орловской области, у меня была тяжело больна мама. Все эти списки я пропустил через свое сердце. И вдруг я узнаю от своих сельчан, что Семен, который расстрелян как враг народа ныне реабилитирован. Но местные механизаторы рассказали, что они помнят, как Семен поджег коровник, был с поличным пойман. К сожалению, был сильный ветер, 140 коров сгорело. Потом выясняется, что, да, был репрессирован, но вернулся, ушел на войну в августе месяце. Верховье бомбили. Когда бомбежка закончилась, его не стало, а потом он пришел с немцами, злодействовал. Ну и в конце концов расстрелян. И вдруг он попадает в списки репрессированных. И это не единичный случай. В эти списки невинно пострадавших попадали и власовцы... (136)

Некомпетентность или беспомощность?


П.Г. Белов


Я бы хотел напомнить, что безопасность – это невозможность причинения ущерба экономике, политическому строю и обороноспособности государства. Я остановлюсь в связи с этим на примере договора о сокращении наступательных стратегических вооружений СНВ-2. Крайне странной была его подготовка. Ключевые, рамочные цифры появились неизвестно откуда. Попытки разыскать авторов в России до сих пор безуспешны. Странной была и процедура подписания президентом Бушем, который через полгода покидал свой пост. И хотя договор фактически не ратифицирован, но он уже принес нашей стране пагубные последствия. Суть состоит в том, чтобы сместить акцент нашей обороноспособности с наземных многозарядных ракет шахтного базирования и перенести ее на флот, о котором уже здесь говорилось, а наземную компоненту, наземные ядерные боеголовки перевести на ракеты так называемого мобильного базирования.

Это ничем не оправданное, экономически разорительное, экологически пагубное и совершенно бессмысленное в военно-стратегическом отношении решение. О том, кем оно принято и куда смотрело МБ – я хотел бы сейчас сказать. Я попытаюсь пояснить, это должно быть понятно и простому инженеру, что ракетная пусковая установка СС-25 ни в какое сравнение не идет с американским аналогом "Миджит Мент", который бронирован, имеет скорость втрое большую, защищенность примерно в сорок раз высшую, чем наши ракеты СС-25. Более того. Предыдущим договором СНВ-1 фактически скована мобильность этих ракет, они мобильны только на 15%, а основной элемент их живучести – мобильность. В кризисных ситуациях, как это было 19-го августа, два года назад, их вернули, чтобы нас не заподозрили, что мы имеем какие-то намерения. Самое странное, что и сейчас, в данной кризисной ситуации они стоят на приколе. Фактически, чтобы вывести их из строя, достаточно выстрела из винтовки. А в такую пусковую установку, которая не может двигаться быстрее, чем 35-40 километров в час, промахнуться трудно. Зная координаты этих пусковых установок с помощью космической разведки, я могу из морских ракет противника (137) произвести пуск по тому месту, где они находятся, и за время подлета ракет эти пусковые установки не смогут уйти из зоны поражения. Наконец, самый простой путь, учитывая нашу открытость и прозрачность границ во всех отношениях – можно заблаговременно, зная маршруты выдвижения, установить вблизи их специальные технические устройства, которые в нужный момент будут введены из космоса, настроены на только присущие этим пусковым спектр излучения, и они сами наведутся и уничтожат все это. Сейчас у нас предлагают уничтожить примерно 700 ракет с минутной готовностью и построить опять же примерно 700 других ракет что совершенно бессмысленно и разорительно. Я хотел подчеркнуть, что эксплуатация таких ракет может кончиться тем, что кто-то выстрелит из винтовки, такая ракета может запуститься и долететь до Москвы. А что получится, если ядерный заряд распылится? Мы будем иметь очень серьезные последствия. И вот такая техника будет обеспечивать стратегическую стабильность. Это во всех отношениях не серьезно, я бы сказал – преступно, учитывая, что у нас есть Министерство безопасности. Я обращался в органы военной контрразведки. Я нашел там поддержку. Но они говорят: "Мы обращаемся письменно в наши инстанции и наши рапорты до сих пор куда-то пропадают". Я обращался в контрольное управление. Меня заверили: да, об этом знает министр Баранников, об этом знает Борис Николаевич. Я не понимаю тогда, в чем дело.

Если говорить об МБ сегодня, то налицо следующая тенденция. Начальник одного из управлений военной контрразведки полковник Васильев Сергей Григорьевич на одном из слушаний просто пытался прекратить такие разговоры и сказал, что у нас нет информации, что эта техника пагубна и не решает задач, которые на нее возложены. Это новый элемент в позиции нынешнего МБ. Я думаю, что соответствующие службы раньше не могли так открыто говорить: не вмешивайтесь в наши дела. Такого до сих пор не было. И наконец, если мы действительно хотим иметь государство, то мы не должны разрушать соответствующие органы. Поэтому наши высказывания здесь должны быть направлены не только на критику, но и на выявление тех условий, в которых эти службы отказались выполнять свои задачи.

Согласитесь, что в условиях сегодняшнего неустойчивого положения Министерство безопасности не в состоянии решать свои задачи еще и из-за того, что высшее руководство страны использует это министерство в своих целях, заигрывает с ними и, естественно, строгой ответственности они не подлежат. Поэтому общее решение проблемы не может быть без решения тех глобальных задач, которые стоят перед нашей страной. (138)

КГБ – уроки прошлого и возможное будущее.

Военные вопросы


Г.М. Мелков


Я коснусь только тех военных вопросов, которые знаю сам. И должен сказать, что то КГБ, с которым я был знаком, всегда производило на меня абсолютно отрицательное впечатление. В 1962 году наш военно-морской флот был отправлен в Индонезию для того, чтобы участвовать в войне за освобождение западного Ириана и присоединение его к Индонезии. С подводных лодок снимали малошумные винты и ставили стальные, превращавшие подводную лодку в обычный шумящий транспорт. У нас снимали новые поисковые приемники и заменяли старьем. Нам не дали ни одной противолодочной торпеды, хотя сзади нас стояли американские подводные лодки. Я лично, будучи в должности старшего помощника, обращался к особисту, представителю КГБ, с вопросом: "Почему это делается? Он отвечал: "Я прошу такой вопрос не задавать, мы выполняем приказ".

На наше счастье, Голландия капитулировала за три часа до использования оружия. Я лично зачитывал приказ о боевом применении оружия, я, юрист-международник. Этот боевой приказ перечеркивал все международное право. Поскольку он был таким же, по которому воевали и фашистские, и советские, и американские подводники в Великую отечественную войну. Но время-то было другое.

Мне пришлось расследовать бакинский расстрел безоружного населения, а также горбачевско-язовский расстрел в Вильнюсе. Нам известно, кто взорвал энергоблок телецентра – это были спецслужбы. Нам известно, кто стрелял из машин по войскам и одновременно в народ, чтобы вызвать шквальный огонь. Меня лично арестовывали в Вильнюсе, а после ареста подбрасывали патроны, чтобы арестовать повторно. Поэтому я могу судить, каков у нас уровень контрразведки. Меня допрашивал лично начальник особого отдела дивизии майор Рыжов и его помощник. Какие же обвинения предъявляют? Мы, говорят, вас задержали за то, что в вашей группе был майор Московченко, который нарушил подписку о невыезде из Москвы. Я говорю: "А вы не хотите с меня спросить за Брежнева, за Гитлера и еще за кого-нибудь? (139) Моя фамилия Мелков, а не Московченко. Так за что же вы меня задержали?" Тогда они говорят: "Вы разгласили военную тайну, называли номера дивизий воздушно-десантных войск". Я отвечаю, что и не собирался что-то скрывать, поскольку мы нам предоставила документы прокуратура Литовской республики. "Мы вас привлечем к ответственности за измену Родине!" Я говорю: "Слушайте, я доктор юридических наук, что вы-то закончили? Каков же уровень вашего образования, если вы допрашиваете доктора юридических наук, задавая такие идиотские вопросы? Каков же уровень тогда контрразведки в масштабе дивизии?" Но высшее руководство полностью закрывает глаза на положение вещей.

9 августа, совсем недавно, в Белом доме было совещание о положении в воинских частях. Заместитель генерального прокурора Лисов сообщил, что на Северном флоте случилось чрезвычайное происшествие: командир подводного ракетоносца отказался выйти в море на боевую службу. И туда бросилась сразу бригада следственных органов. Передо мной сейчас выступал перед вами Колтон, который справедливо говорил о серьезнейших проблемах флота, о том, что наши подводные лодки – гробы и мишени. Об этом говорится с 1986 года. Я лично, как бывший советник министра обороны Грачева по международно-правовым вопросам передал ему в руки документы о преступной деятельности Чернавина. И хоть бы что. Я хочу сказать спасибо тому командиру, который сейчас отказался выйти в море, потому что он вывел бы на смерть и подводную лодку и людей, экипаж. Командира этой лодки отстранили от должности, велось следствие. Дальнейшая его судьба мне не известна.

Здесь уже говорили о шумности и опасности наших ракет. Я могу добавить к этому то, о чем пока не говорили. Мало того, что наши подводные лодки, на которые перенесен главный центр тяжести по стратегической обороне, отслеживаются противником, правильнее сказать, НАТО (они теперь нам не противники) – с точностью до длины корпуса подводной лодки – акустическими подводными донными следящими системами, которые расположены в Тихом и Атлантическом океане. Как только наши подводные лодки выходят за рубеж: Шпицберген, Медвежий или за Курильские острова и Камчатку в Тихий океан, – каждая подводная лодка отслеживается. Иными словами, будь она хоть в центре Тихого океана, – она сидит на мушке. Куда же смотрит КГБ или Министерство безопасности? А ведь мы это все им уже говорили! Материал по СНВ-2 был мной напечатан в газете "День". Я туда уже (140) обратился, потому что "Известия", "Комсомолка", "Российская газета" отказались печатать: нельзя критиковать Президента. Мне, как русскому офицеру, нужно, чтобы у нас была отличная боеспособная армия. Чтобы у нас, если должна быть спецслужба (я имею в виду не то КГБ, которое калечило и хуже фашистов поступало, уничтожая наш народ, собственное население, цвет нашего общества), то она должна быть сильная и профессиональная.

Страна не может существовать без спецслужб, разведки и контрразведки. Но они должны быть не такими, как сейчас. Нам нужна новая, компетентная, хорошо снабженная служба, чтобы она действительно отвечала за безопасность, чтобы она никогда не выступала против собственного народа. Я всегда стоял на этих позициях. И если мы с вами будем поднимать голос за строительство такой спецслужбы, такого Министерства безопасности, будем настаивать на привлечении к ответственности тех, кто довел вооруженные силы до такого уровня, – вот тогда мы как общественность можем выполнить свою задачу. Обратите внимание: ОМОН и МВД – с какими короткими автоматами они стоят. Это пули со смещенным центром тяжести, запрещенные международным правом, еще декларацией 1899 года, потому, что они не оставляют раненому шанса на жизнь. И никаких усилий для того, чтобы это положение ликвидировать ни КГБ, ни Министерство безопасности не принимает.

У нас сохраняются до сих пор бесчеловечные сталинские оговорки. Скажем, по положению десять, содержащемуся в решениях трех Женевских конвенций о защите жертв войны и о защите гражданского населения во время войны, если военнопленный попал в руки противника, то противник имеет право передать его нейтральной стране или в международный комитет Красного креста. СССР же ввел оговорку: на это нужно согласие государства, гражданином которого является этот военнопленный. Пусть военнопленный подыхает в руках противника! У тех, кто работает на режимных объектах, до сих пор есть графа в анкете: были ли вы, ваши родственники в плену на оккупированной территории, интернированы и так далее. Все сохраняется по-старому. И ни КГБ, ни МБР ничего не делают для того, чтобы ликвидировать это бесчеловечное отношение к своим гражданам. Почему в пяти документах по Афганистану нет ни слова о спасении советских военнопленных? Да потому, что сталинский подход к военнопленным был, есть и остается. Я не имею ввиду тех, кто добровольно сдается в плен, это действительно уголовные преступники, я имею в (141) виду других. Шеварнадзе ни в одном документе не упомянул о возвращении советских военнопленных. И СССР за все время существования ни рубля не заплатил в международный комитет Красного креста, а мы, все здесь сидящие, многие десятилетия покупали марки Красного креста. А ведь это общественная организация, она существует только на денежные взносы государств-участников. Вот до какого состояния мы дошли. Нельзя построить безопасность России на деньги Сорроса. Мы должны иметь свою службу безопасности, в которой были бы уверены. Мы не можем превратиться в такую страну, как Ирак. В апреле планировалось покушение на Буша, а осенью наносится ракетный удар по Багдаду. И все, от нашего Президента, до министра обороны, министра иностранных дел ссылаются на статью 51 устава ООН, что это якобы разрешается правом на самооборону. Но никто не имеет право превентивно наносить удар, ссылаясь на событие, которое вообще не состоялось. А когда гибли наши парни на двенадцатой заставе в Таджикистане, тот же министр обороны, тот же министр безопасности старались возложить ответственность на Верховный совет. Кто же должен был отдать приказ? Вся боевая мощь должна была быть пущена в ход для защиты наших парней, я не имею ввиду, конечно, ядерное оружие. А у нас искали, как связаться с Президентом... Выходит, ядерная кнопка, черный ящик – это блеф, если в течении 12 часов боя пограничники не могли получить помощь. Какая же цена нашему Комитету госбезопасности и министерству обороны? (142)

Сегодня на таджикско-афганской границе


Т.Е. Силкина


Три недели назад я вернулась с таджикско-афганской границы. Была в Московском Пянджском отряде и как раз на тех заставах, которые подверглись обстрелу. Все впечатления, которые я вынесла оттуда (я была там с группой журналистов), я изложила в письме на имя Президента, министра обороны и командующего пограничными войсками. Но поскольку здесь идет разговор о КГБ и армии, я не могу не поделиться с вами впечатлениями.

В охране границы в составе российских войск участвует казахстанский батальон из пятисот человек, который меняется каждые три месяца. Казахстанский батальон охраняет хорогское направление по контракту. Мне удалось встретиться с первой группой, которая возвращалась после трехмесячного стояния на Хороге и не получила ни копейки в течение трех месяцев. Ни солдаты, ни офицеры. Получается, что контракт, который подписали ребята и, соответственно, Россия и Казахстан между собой – это блеф. Мы успели поставить эту проблему перед командующим пограничными войсками Российской республики в Таджикистане Анатолием Чечулиным, и он нам сказал, что денег нет. Но если платить нечем, тогда не надо заключать контракт. Зачем же заведомо идти на обман? Я всю ночь разговаривала с казахскими ребятами, они были в большом смятении. Для них 210-215 тысяч (их жалование за три месяца) – большая сумма, в Казахстане несколько иные цены. Ребята продали свою жизнь на три месяца за 215 тысяч. Хорошо, что ничего не случилось, и никто из казахстанского батальона не погиб. За три дня, что мы были на погранзаставах, этот вопрос решился. Задержали казахстанский батальон, выплатили деньги – нашли. Потому что приехали журналисты из солидных изданий. Но почему права человека нарушаются изначально?

Я побывала на трех заставах Московского погранотряда. На 12-й (которая была обстреляна), на 10-й и на 15-й. Вкратце впечатления, которые я вынесла оттуда. Во-первых, старая, непригодная техника. Как нам объяснил Чечулин, та, которая доживала на заставах. Это (143) афганская техника доживала свой век до списания. С ней и пришлось воевать. И связь наша никудышная оказалась. Старая техника – это заведомая опасность для жизни. Второе – это материальное обеспечение ребят, которые защищают Россию. А Россию защищают дети. В прямом смысле слова. Командующему 12-й погранзаставой, старшему лейтенанту Игорю Бурлакову 24 года. Всем остальным и того меньше. Его послали на шесть месяцев. Если офицеров сейчас командируют на шесть месяцев на границу, это называется "гуманитарная помощь".

Итак, о материальном обеспечении: бросили на пол матрасы, завесили резиновым пологом – и вот там защитники Великой России спят днем, а ночью выходят в дозор. А приближается осень, в горах холодно, нужно строить жилые помещения или, если не строить, уходить. Нельзя вот так бросить в этой землянке солдата, и сваливать все на то, что нет средств. Нет холодильников, летом жара выше сорока градусов, масла ребята не видят, масло просто течет, а если привезли помидоры, то помидоры должны съесть в один день, потому что их негде хранить. Сухой картофель и тушенка на протяжении всей службы. Почта не работает. По 8 месяцев родители не знают, где дети и что случилось с их детьми. Понятно, что это чужое государство, и с почтой может что-то случиться. В Таджикистане не все заинтересованы, чтобы ребята получали письма. Но ведь можно же организовать на второй день случившегося полевую почту? Можно. Полевая почта до сих пор не организована. И я думаю, что она не организована специально, чтобы родители, родственники, друзья не знали, что происходит на заставах. А стреляют каждую ночь, вернее – каждое раннее утро. Три дня мы были там: двое ребят погибли, двоих ранили, привезли в Москву. Я привезла массу писем, я искала ребят и фотографировалась с ними, чтобы потом послать родителям фотографии, чтобы мать могла посмотреть – вот мой сын, он жив. И один отец из Вязьмы, который получил мое письмо (я на обратной стороне конверта давала свои координаты), звонил и плакал, и говорил, что 8 месяцев не имеет от сына вестей, а когда в июле прошлого года обратился в приемную Министерства безопасности, чтобы узнать, где его сын – он ведь служит на границе – то ему сказали: 'Ты получил черный тюльпан?" "Нет". "Ну, если не получил, чего волнуешься, значит твой сын жив. Все". И вот с этим циничным ответом отец уехал домой.

Что поражает больше всего? У ребят самодельные российские флаги на рукаве, из трех полосочек сшитые. Белое - из простыни, синее - из трусов, откуда красное - я не знаю. Три кое-как нашитые полосочки (144) на рукаве... Эти голодные брошенные ребята тем не менее подчеркивают свою принадлежность к России. Казахский флаг - бумажный в целлофане. Убогие эмблемы. Я спросила: "Неужели даже этого вы не можете сделать?"

По возвращении я написала письма Президенту России, Грачеву и Николаеву, командующему пограничными войсками. Десять дней в секретариате Президента мое письмо лежало на докладе, видимо, думали: подавать – не подавать? С началом событий быстро переправили в министерство обороны. В пограничных войсках по этому поводу начальник штаба провел совещание, и весь отдел по работе с личным составом со мной не разговаривает. И все они уверяют, что у министерства, у пограничных войск нет денег. Я была в восторге сегодня от ответа эксперта Президента, который сказал, что министерство обороны должно проявить активность, и эти деньги добыть. Министерство обороны проявит активность тогда, когда нужно увеличить генеральские пенсии. Вот тогда оно проявляло в Верховном совете активность, и больше никогда. Но только и нам, общественным организациям, не дают как следует помочь. Наш солдат никому не нужен. Никому. (145)

КГБ и культура


Провокационная деятельность КГБ

в сфере искусства в 60–80-е годы