Грант мемуарная повесть

Вид материала

Документы

Содержание Глава шестьдесят четвертая

Подобный материал:

• Банк 　, 1294.4kb.
• Объявление о проведении конкурса, 143.77kb.
• Дневник и мемуарная литература. Функциональное, генетическое сходство и различие жанров, 78.4kb.
• Восьмиклассникам, 5.16kb.
• В в. Список произведений: И. С. Тургенев повесть «Первая любовь» Л. Н. Толстой повесть, 189.91kb.
• Международные гранты и программы совместная образовательная и научно-исследовательская, 678.71kb.
• Письма в америку 1923—1947 10. VI., 5419.44kb.
• Особенности фазовых состояний сегнетоэлектрических baTiO 3, knbO 3 и твердых растворов, 450.38kb.
• Конкурс «грант префекта цао для школьников» Москва, 2011-2012, 1018.82kb.
• Литературоведческие термины, 12.01kb.

Глава шестьдесят третья

…Было еще несколько раз, когда я опосредованно вступал в контакт с Грантом.

В 1989-1990 годах мать моих детей писала дипломную работу по Гранту.

Я, конечно, ее настропалил, распропагандировал, сагитировал, подсунул ей книжки Гранта.

Когда мы были в Армении, случайно, гуляя, встретились с ним, как всегда, он ведь тоже гулял, как всегда, по Лукообразной аллее, и раз или два ходили вместе, беседовали.

Она написала хорошую дипломную работу и успешно защитила у Галины Белой—ни я, ни она тогда не знали, что автором нескольких строк про Гранта в БСЭ является Галина Белая, мы думали—Белая до того была не знакома с его творчеством.

Затем, году эдак в 2002-м, Хайди Тальявини, представительница ООН при грузино-абхазском конфликте (да, да, есть и такая должность!), просветленная швейцарка, подарила мне книгу, ею спродюсированную: книгу про будущее Кавказа, под редакцией Натальи Ивановой, и в ней была беседа Гранта с Анаит Баяндур.

Это была неплохая беседа, Грант говорил хорошие вещи, о том, что он верит, что в конце концов Кавказ вновь будет объединенным свободным пространством.

Хайди приняла меня в своем кабинете, взяла с полки книгу и протянула мне.

Эта книга—то, что останется после того, как я уеду с Кавказа, сказала Хайди.

Это мой самый любимый проект.

Конфликты мы решить не можем, а книги—остаются.

Я это знал.

Я это понимал.

Я тут же решил сделать другую книгу: сборник писателей про кавказские войны.

Каждый раз, беря его очередное вступление к сборнику речей Вано или Вазгена в руки, я надеялся, что, вот!

Он наконец объяснит мне загадку, как раньше делал, укажет, в чем суть того, что происходит: в чем суть судьбы Вано или Вазгена, или что такое Кавказ…

В журнале «Гнозис» Ара Недоляну он говорил, что не надо представлять себе армянскую нацию как всемирную систему национализма, имеющую какую-то мировую миссию—а просто пусть себе будет нация, пусть себе живет, процветает пусть…

Его пафос был направлен против претенциозного национализма, который, он боялся, очень близок шовинизму. Грант предостерегал и призывал просто жить, без амбициозных идей? Покоряться? Адаптироваться?

Простая экзистенция?

Экзекуция?

Бессмысленная?

Как трава?

Или деревья?

Растет—растет, срубили—уже не растет?

Если еще там, еще растет—значит еще не срубили?

Если срубили—уже не растет?

И все будет само собой: все утрясется само собой, и нацией Армения будет нормальной—и это произойдет постепенно, само собой…?

И каждое дерево стоит по-отдельности, и ни одно из них не имеет никакого отношения к другому…?

И последний раз: мой хороший приятель и старый коллега-миротворец Гурам Одишария, грузинский писатель, собирая сборник, о котором я уже говорил, писателей Кавказа про войну, по моему совету поехал в Армению и встретился с Грантом.

Я ему также советовал с Отаром Чиладзе встетиться, что он и сделал в Тбилиси, но сказал мне, что безрезультатно: Отар не настроен миролюбиво, у него нет текстов, годящихся для сборника.

Может, два грузинских писателя друг друга не поняли.

Очень может быть.

Грант, уже лежачий больной, тоже текста не дал, сказал, что про войну не писал, но побеседовал с Гурамом и с нашим абхазским коллегой, Баталом Кобахиа (они с Гурамом ездили вместе собирать материал), и посоветовал им кое-что, имена назвал, типа Левона Хечояна. Благословил идею.

Это было последний раз, когда я, через кого-то, общался с Грантом.

Никто из великих этому сборнику ничего не дал, кроме Фазиля Искандера, который дал маленькую вещицу.

Но там были интересные имена, например, Алексей Гогуа, Даур Начкебиа.


Глава шестьдесят четвертая

Каждый раз, читая выступление Гранта, встречая его имя в печати, читая интервью с ним—я думал: ну ничего.

Это все не считается.

Вскоре он опубликует очередную свою художественную вещь, и все станет на свои места.

Я ждал.

Встречая его близких, я спрашивал: когда же?

Однако больше того, что все те же 800 страниц лежат готовые—я ничего не слышал.

Прошло 20 лет.

Прошло 20 лет, как эти 800 страниц, впервые упомянутые, по-моему, в беседе с Аллой Марченко, были написаны.

Они все еще не опубликованы.

Грант умер.

Прошло и еще несколько лет.

Я знаю, что такое молчание.

Я знаю, что писатели впадают в молчание от шока, стресса.

Потрясения.

Или иссякают.

Я знаю, что Сэлинджер перестал писать очень давно.

Я знаю, что Фишер перестал играть в шахматы.

Я знаю, что Ахматова болела такой особой болезнью—аграфией.

Какое красивое слово?

Почти как Аграфена.

Я знаю, почему она болела.

Я знаю, что Сарьян в годы войны очень мало писал картин, так как был подавлен, так как его сын был на фронте.

Я знаю, сколько человек умерло и сколько уехало.

Умерли почти все люди поколения моего папы и очень многие из грантовского поколения—поколения моей мамы.

Умер академик-археолог Тирацян, отец моей школьной подруги, замерз в холодную зиму 1992 года у кинотеатра «Россия», идя пешком из одного конца города в другой в поисках… воды? Хлеба?

Труп пролежал в снегу три дня, пока нашли: это была одна из первых смертей этого поколения.

Умерли великий громогласный оратор Левон Нерсисян, сын гениального театрального актера Грачья Нерсисяна, лингвист-философ мирового класса Эрик Атаян и философ-диссидент Эдмон Аветян.

Они были друзьями, эти трое.

Моложе них, еще остался единственный—странный философ: Карен Свасьян.

Он живет в Германии.

Его книги невозможно читать, так как они написаны коряво (а не потому, что очень уж умные), но все равно он—один из последних могикан.

Когда-то, говоря, кто такие мыслители Армении, называли эти четыре имени, также этнолога Левона Абрамяна и Гранта.

Умерли художники пост-минасовского поколения: Ашот Баяндур, Лавинья Бажбеук-Меликян…

Совсем недавно, на днях, почти в один день умерли Антониони и Бергман.

Как и надо.

Парой.

До сих пор еще живы, из грантовского круга, Битов, Аннинский, Распутин.

Слава богу.^*

Я знаю, что люди умирают или выходят из строя.

Замолчали все, замолчали многие, то, что они начали затем писать, часто не идет ни в какое сравнение с тем, что они писали ранее.

Так, Фазиль Искандер что пишет—кажется, уже не то.

И Айтматов.

Хотя, кроме ранних вещей, типа «Пегого пса», у него и так особо ничего интересного не было.

Кроме понятия «манкурт», которое он ввел в обиход.

Лимонов и Аксенов расцвели, слава богу.

Так и надо.

Так и надо!


Все уходят.

Грант побывал в иных странах перед тем, как умереть.

Он был в добром восторге от Америки.

Ему было очень больно.

Ему было больно жить и больно умирать.

Приезжая в Ереван, я специально к нему не заходил—чтобы не спорить с ним про политику, чтобы не мешать ему, не отнимать у него времени, чтобы дать ему шанс все же что-то художественное закончить, опубликовать.

Мои дети за эти годы выросли и стали старше, чем был я, когда Грант впервые зашел к нам домой.

Когда мама сказала: «Смотри, кого я привела тебе?».

И зашел он.

Кого-то к моим детям так привести?

Ведь за все эти годы он не сказал мне, не опубликовал ни одного художественного слова. Ни одного. Ни одного.

…

…

Полноте, полноте, сударь.

А кто вам сказал, что он обязан был писать?

Ради вашего личного удовлетворения?

А вы думаете, это легко—так писать, как писал он?

А пробовали ли вы сами?

А разве человек властен над собой?

Человек сгорел, как свечка, а ты!

Будь доволен, что столько получил!

Он тебе отдал всего себя!

Будь доволен, что так рано—и так вовремя—соприкоснулся с Историей, счастливчик!

Не хули!

Он свое написал—теперь ваша очередь.

Иди и делай свое дело…

ТОСКА ПО.