Книга первая

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 50

Из дневников ученика СХШ

Сегодня я понимаю, что одиночество человека, желание найти опору только в своей душе заставляет его обращаться к самому себе только через дневник. После смертных дней ленинградской блокады я осознавал себя в письмах к близким. Возвращение в великий город на Неве не избавило меня от чувства одиночества, а, может быть, даже усилило его. Потому я обратился, как и многие, к дневниковым записям, фиксирующим мои жизненные переживания и впечатления. Должен сказать, что я регулярно вел дневник до встречи с моей будущей женой Ниной, о чем я расскажу позднее. Ее лучезарная душа, всеобъемлющая и окрыляющая мою жизнь преданность, была до начала 80-х годов моим тылом солдата России и художника. Важным обстоятельством, отвлекшим от дневниковых записей, было также и то, и мне думается, это главное, — что я весь жар своей души, чувств и мыслей стал выражать через образы искусства. Так что все, что я мог как человек и художник, я выразил в картинах. Теперь, когда я пишу эти строки, я настолько одинок и измучен, что хочу, на момент оставив искусство, выразить в слове муки моей жизни, ярость служения избранным идеалам и через эту книгу-исповедь дойти до сердца читателя, которому будет дорога наша общая борьба, сопротивление и вера в возрождение великой России, повисшей над пропастью.

* * *

Листая маленькую тетрадочку, куда я записывал впечатления после возвращения в родной город и поступления в среднюю художественную школу, я был обрадован, найдя на переплете написанную два-три года спустя собственноручную надпись: “Не думай, что ты был таким глупым, когда будешь читать этот дневник взрослым. Я был умней”. Тем не менее некоторые выдержки из этого дневника хотел бы привести ниже. Мне было четырнадцать лет, и после провала на экзаменах в 1944 году радовался похвале учителей и все силы своей души отдал освоению азов искусства, подбодряя свою неуверенность радостью учебных побед и... уверенностью в неодолимую победу каторжного труда на ниве любви к искусству.

* * *

8. VIII. 45. Все-таки я надеюсь стать художником! Не меньше, скажем, Юона, Грабаря. Страшно подумать, сколько надо работать!

...Иногда находят минуты, когда с ожесточением рвешь работы. Вымучиваешь дрянную акварель. О эта акварель! Сколько страданий!.. Пока я иду в классе первым (вернее, вышел на экзаменах — сдал все на 5). Понял одно — “Lemen, lemen und lemen” ^²⁰. Только работой Валентин Серов достиг таких результатов... (Читатель, не осуждай суждения юноши, работающего день и ночь, влюбленного в школу высокого реализма. — И.Г.)

Видел коровинскую картину. Здорово! Кабачок, вернее ресторан под открытым небом. Широкие мазки. Но думается, что и он может наскучить. Одна техника — мазки, мазки. Не то что В. Серов. Его не угадаешь...

Это старая истина, но только сейчас ее понял: задача искусства — показать ясно, убедительно зрителю свою мысль самыми скупыми средствами...

...Эта зима была ужасной (1944-45 г.). Главное — холод.

Идешь по Академии и чувствуешь — моя Академия. Та, по которой ходили столько кумиров: Рябушкин, Серов, Врубель, целая плеяда русских корифеев (таковы они для меня).

Галина Васильевна, моя учительница, сперва меня шокировала: молодая, лет 25-ти, как я думал — неопытная. Но теперь я ее полюбил и она меня, кажется. У нее черные крепкие волосы, нос с небольшой горбинкой, — карие глаза... По крайней мере не красится, не маникюрит ногти и т.п. Ничего лишнего не открыто, наглухо застегнута, одета скромно, но хорошо. Кричащего ничего нет; губы немного пухлые. В общем я в нее влюблен. (Муж ее художник Н. Андрецов был еще на фронте, а позднее вернувшись стал директором СХШ. Из-за крепких и характерных скул мы называли его Скулой. — И.Г.)

* * *

Ура!!! Закончен “химический” период. Я поборол себя, или, вернее, как-то само собой вышло. Этюды уже не пахнут “химией”, впереди видна широкая дорога, ведущая к высотам искусства. (“Химия” — яркие, несгармонированные краски, точнее — яркая раскраска, исключающая правду жизни и колорит. — И.Г.)

Езжу на этюды в Кавголово и в Лаврики. Возвращаюсь измочаленный с 2-3 акварелями и с 3-4 “карандашами”. Что-то будет зимой? Добрый гений, вдохнови меня на плодотворную талантливую работу. Как бы сдать алгебру, а то Вера Владимировна (завуч) припугнула исключением из СХШ

10.09. Иду узнавать результаты по алгебре. Ужасно боюсь... Виталий Равкин всегда вселяет в меня неуверенность. “Литография, говорит, а не рисунок”. Он имеет громадное терпение. Вот бы мне такое!

Пришел. Провалился. Настроение — в петлю.

14.09. Ездил несколько раз на этюды. Вчера — в Иванове. Написал этюд. Средний, не очень нравится. Хочу убедиться в полезности длительности писания. Этюды буду “драконить” по целым часам... Левитан и Серов тоже выделывали этюды до подробностей.

22 ноября 1945 г. Учусь уже много времени. Хочу подтянуться, а то уже много двоек и все по мелочам: то тетрадку забыл, то еще что-нибудь.

Говорят, что на зимних каникулах отличники поедут в Москву. Да, надо подтянуться: хочу посмотреть Третьяковку и вообще. Теперь у меня “возрождение”, хорошие работы, иду лучшим в классе. Галина говорит, что некоторые этюды неплохо!!! — Хорошо!!! (обычно всем говорит: “Ничего”). Охота работать велика. Делаю композицию. Петербург, корабли, Петр I. Хорошо, по-моему, в рисунке. В цвете менее удачно. Постараюсь довести до хорошего состояния. Равкин посоветовал утемнить землю. Сейчас у меня страсть до желтых небес (может быть, под влиянием Серова — гения). Дай мне, тень Серова и Бог, силу стать художником...

Упивался Уленшпигелем. Читаю “Поединок” Куприна...

11 января 1946 г. Давненько не брал в руки тетрадочку'!! На каникулах нигде не был, только на “Петре!”, первая и вторая серии. Интересно очень... На каникулах никто не работал, а если работали, то немного.

Как я люблю историю русскую! Кремлевские стены, бояре... понимаю Рябушкина, Рериха, Нестерова. Рерих гений — сколько цвета! (И настроение громадное.)

Из класса я и Э. Горохов лучше всех. Мой старый довоенный учитель Глеб Иванович Орловский сказал, что ему нравятся зарисовки дома (моя страсть), а в живописи, говорит, чувствую себя менее уверенно. Следует меньше бояться и ярче брать отношения. (Милый Глеб Иванович — он был всегда прав. — И.Г.)

Равкин — гений, мне его композиция со стрельцами очень нравится. Да, сильный талант. Жажду весны с ее голубым небом и черным снегом.

14 февраля 1946 г. ...В пятницу было — минус 30 градусов. В школе занятий не было, и я приперся зря — двери на замке, никого нет. Зашел в четвертый класс. Там увидел Меликову, Л. Григорьеву и Олега Бакушева. Олег — спортсмен, футболист; я не ожидал от него столь зрелых мыслей, когда, оставшись с ним вдвоем, мы разговорились. По его мнению, я и Равкин утрируем природу, доискиваем красоту от себя. Подражай натуре — будет гораздо красивее и больше пользы. Только упорным трудом достигнешь высокого класса. (Ну, это старая аксиома.) Застоишься — останешься с тем; что умел, и тебя обгонят последние ученики, которые прилежно стараются (чего я очень боюсь). Протестовал против исторических композиций. Надо попробовать делать что-то на современную тему. Не интересно? А что же тебя интересует в современной жизни? Ничего? Тогда и жить незачем. (Пожалуй, Бакушев во всем прав.)

Равкин помешался на “стариках” — Веронезе и т.д. Рерих, говорит, художник не большой. Зазнался, видно, собака. Отношение к старикам изменилось, благодаря знакомству с “Картинными галереями Европы”, что видел у Прошкина — моего лучшего друга после “Мойши”, если бы “Мойша” Дринберг был более нежен, чем Вова Прошкин — Суслик, как я прозвал его. А Суслик “яду полон”. (Ныне М. Дринберг — Садовский, как и В. Прошкин — один из лучших представителей творческой интеллигенции Ленинграда — С.-Петербурга. — И.Г.)

Композиция “Цирк” не ладится. Перешел в набросках на одну линию, стараюсь, по крайней мере, внимательно прослеженной линией дать больше, чем сотней мелких точек и т.д.

...Отправили бы в Артек, да “поведение плохое”. Забываю мучения с акварелью (летние). Сейчас затрудняюсь в самом основном, цвете как таковом (а именно в композициях).

29.111.46. Написал 4 “гениальных” этюда, внимательно следя за натурой. Вспоминаю Саврасова, Левитана. “Солнце гоните на полотно”, — говорил Саврасов, и я стараюсь. Выходит “Серов” в 2-х томах Грабаря и его “История искусств” в 5-ти томах. Золотой человек — Грабарь...

Ездили с Четыркиным, Абрамовым, Прошкиным на этюды в Алекс.-Невскую Лавру. Не особенно вышло, но снег, солнце. Галина хвалила меня. Работать буду над композицией “Освободители”.

1 июля. Кончил экзамены. “Гордость СХШ” — как сказала Анна Филипповна ^²¹... Еду в пионерлагерь под Сиверскую с Л. Четыркиным.

30 октября 46 г. Давно не писал дневник. Завтра живопись... Я теперь в 8 классе после долгих мытарств. В лагере много поработал... В Карташовке жили на даче. Женя Корлас... говорит, что он понял, наконец, соль живописи (или — как произносит — “вывописи”). Пишет хлестко и вообще много. Так вот, он говорит, что маленький этюд — белиберда (как я сам одно время думал и говорил). Вообще, по выражению Гудзенко (вороватого малого, поклонника Сезанна, Матисса и т.д.), весь 11-й класс делает “под Глазуна”, за исключением Траугота (сын лосховца); Арефьева и Миронова. Последние шли на реализм, но снюхались с Трауготом и переняли любовь к “цвету”, хлещут без рисунка. Как-то сошелся я с Юркой Никаноровым^²², который серьезно относится к искусству. Живет Юра на Плуталовой, имеет комнатушку, отдельную от родителей, во второй, тоже маленькой, живет отец с матерью. “Начиненный” Мыльниковым^²³, он священнодействует, я ему очень завидую. Какой-то он нелюдимый, скучный, без тени юмора. Резкий и прямой (во всяком случае со мной). Говорит, что снятся композиции... Относится также серьезно к портрету. И я от него научился немного делать голову... Хотя и читал у Чистякова о построении головы и т.д. , он считал — куда мне, “я еще маленький”. Юрка говорит: “Надо тянуться, Илья! Смотри, Серов в наши годы в Академии был”.

Живет духом А. Иванова (или, вернее, Мыльникова, к которому он ходит чуть ли не месяц). Говорит, что он гений, головы и небо получаются не хуже серовских и репинских...

Я влюблен в Мыльникова. До сих пор (6 месяцев) не могу очухаться от его “Клятвы балтийцев”...

23 декабря 46 г. Очень давно не писал. Очень много нового, хорошего и плохого. Учусь у Перепелкиной Марии Яковлевны. Она очень серьезная, и от нее узнал многое. Я остановился в своем развитии, сказала она. И это правда.

Узнав кое-что, я не стремился делать так скрупулезно, как раньше. Или, вернее, многое делать. Из-за этого я, как говорил Серов, делал “под себя”, худшее из повторений.

Ходил все дни мрачный, с ноющим сердцем. Думаю, что нужно кончать эту музыку; если нет терпения и воли — так нечего и мечтать о судьбе художника. Вот Бескаравайный выбьется на дорогу, терпелив, как вол.

* * *

Господи, как давно не писал! Сегодня 5 июля 1947 года. Окончен год...

С ужасом вспоминаю зиму 1946-го и начало 1947 г. Сколько мучений! Сейчас выбиваюсь на дорогу, но так тоскливо, когда глядишь в будущее — все такие гении. Нужно работать — как Бог.

Дружу с Войцеховским. Талантливый мальчик, скульптор. Мария Яковлевна очень хороший педагог. Ученица Савинова А. И., она, очевидно, проводит его идеи. Говорит: “Разве сейчас из современности нельзя черпать темы прекрасные, идейные и высокие? Разве мать, отдающая в дни блокады свой хлеб сыну, не поднимается до высоты рафаэлевской Мадонны? Находить поэзию везде — вот чему учил нас Савинов”.

Она пригласила меня к себе. Потом Дринберга, Корласа и меня, ставила натюрморт, и я уверовал в свои силы... (Даже дома она работала с нами! Это так не похоже на сегодняшних учителей, так ценящих свое время, а не воспитание молодых художников. — И.Г.)

...Зимой был в Таллинне, очень многое увидел. Жил все зимние каникулы с Э. Выржиковским ^²⁴ (тоже неплохой художник будет). Потом поедем, наверное, в Москву.

* * *

Лето прошло. Сейчас 1948 год, 23 февраля. Сдав экзамены, съездил с другом Мишей Войцеховским в Лугу. Неизгладимое впечатление оставила эта поездка.

По деревням прошли. Никого нет... Воздух настолько чист, что звенит в ушах. Белая ночь освежает сияющую деревню Бетково, где я провел столь счастливое лето.

Мне тогда было 8 лет!

Потом Юкки — Академическая дача. Делал рисунки, которые надо смотреть только вплотную, но все-таки время не прошло даром. Вернулся, сдал экзамены по русскому, познакомился с Т. А. Дядьковской — зав. отделом рисунков Русского музея. (О ней я писал — она работала над книгой о Федотове. — И.Г.)

Ездил с М. Войцеховским в Москву. Впервые увидел Третьяковку — ждал большего, но теперь понял, что только так кажется, будто великое дается легко. Нужны воля, талант.

Обливаюсь ледяной водой в бане... Написал “Возрождение” на мотив Луга, всем нравится... В Академии вопрос о рисунке — давно пора! Хорошо. Жмут с гипсами. М. А. Семенов учился с Фешиным. А Фешин — гений. Какая чудная сюита рисунков из США! (Фешин — до сих пор не оцененный сполна великий русский художник-эмигрант. Умер в Америке. — И.Г.)

8 декабря 1948 г. Прошло много времени. Я вырос — стал отроком. Усы, пух на челюсти, начинаются романы. Все однообразно и скучно. (Все были записаны в комсомол — И.Г.)

Живи еще хоть четверть века.
Все будет так...
А. Блок

Все глупо, односторонне. Спасает меня М. В^²⁵. Любит пофилософствовать, почти всегда интересно и умно. Эстет. Мне он нравится. Больше того скажу, что он стал частью меня. Без него мне некому было бы сказать слово...

* * *

Весенние каникулы. Я. и Э. Выржиковский. Углич.

Перед взорами юоновские лошади. Обжигающий волжский ветер. На желтом закате колокольня со скворцами и мерцающие блики луж.

День. Базар. Малявинские бабы, солнце, бьющие каскады черной воды. Как прекрасно! Обновление души. Ночевал на полу, день на улице, близ старины и ворон.

* * *

Лето кончилось. Этюды на выставке. В газете “Ленинградская правда” отзыв о детской выставке во Дворце... (“Старушка под солнцем”.) Скульптор, учитель В. Н. Китайгородская меня полюбила, все обо мне — говорят (как сообщает М. В.). Лепил у нее череп. М. В. говорит, что у меня получилось лучше, чем у него...

Учусь у П. А. Кузнецова... Многое приходится осиливать. Теперь я пессимист...

Дай, судьба, силу! Дай талант! Дай работоспособность! Дай большое человеческое сердце!

Аминь.

Blog

Книга первая

Содержание

Из дневников ученика СХШ