Вертится колесо времени, раскручивается клубок событий, тысячелетия человеческой истории полны грандиозными деяниями, могучими движениями армий и народов
| Вид материала | Документы |
- Online Computer Library Center 6 эк в России 8 программа, 151.85kb.
- Калачакра (санскр. Kalacakra букв. "Колесо времени": kala время, cakra колесо, круг), 56.48kb.
- Вопросы и задания: Вспомни, где тебе встречалось колесо?, 137.12kb.
- Семинарские занятия(36 часов), 1113.75kb.
- Учебно-методический комплекс «История» Раздел «Интерпретация истории», 87.54kb.
- Курс «история вычислительной техники». Требования к выполнению реферативных работ, 49.31kb.
- Шаманы Древней Мексики: их мысли о жизни, смерти и Вселенной «Скоро Бесконечность поглотит, 960.35kb.
- 1. Понятие и строение человеческой деятельности, 117.05kb.
- Контрольная работа по отечественной истории Тема: Россия в начале Нового времени. XVII, 568.3kb.
- Ные народы Севера, с древнейших времен проживающие на территории нашей островной Сахалинской, 229.42kb.
арестованы и другие члены Конгресса. Встревоженный, он поспешил домой, где уже
тоже шел обыск. Д. Неру арестовали и в сопровождении полицейского доставили в
тюрьму, но по дороге страж порядка проговорился, что арестованного, видимо,
отправят в тюрьму города Лакхнау, от-
508
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
куда пришел ордер на его арест. Мотилала Неру, отца Джавахар-лала, оставили в
тюрьме Аллахабада, а Д. Неру под охраной пяти полицейских ночным поездом
отправили в Лакхнау.
Отца Д. Неру судили уже 7 декабря, обвинив его в принадлежности к запрещенной
организации волонтеров, и приговорили к шести месяцам тюрьмы и штрафу в 500
рупий. После вынесения приговора его перевезли в тюрьму Лакхнау, где он
встретился с сыном. Как и отец, Д. Неру отказался от услуг адвоката и никак не
участвовал в суде над собой. Он молча выслушал приговор - шесть месяцев тюрьмы и
штраф в 1000 рупий (или вместо штрафа еще один месяц тюрьмы) "за распространение
извещений о хартале" (забастовке). Заключение не пугало Д. Неру. Еще перед
арестом он написал своим соратникам письмо:
Друзья, я отправляюсь в тюрьму с большим удовольствием и глубоким убеждением,
что это будет способствовать нашей цели. Не забывайте о том, что... долг каждого
аллахабадца- вступить в ряды добровольцев. Самое главное - это соблюдать
спокойствие и сохранять дух ненасилия.
Тюрьма Лакхнау размещалась в нескольких огромных бараках, окруженных высокой
кирпичной стеной. Д. Неру, его двоюродных братьев и отца разместили в бараке
площадью чуть больше 20 квадратных метров. Режим заключения для узников сначала
был установлен довольно мягкий: они могли общаться друг с другом, получать
газеты и писать письма, разрешались им и свидания с родственниками. Таким
образом, Д. Неру имел полную информацию о том, что совершается за тюремными
стенами, и в своих посланиях он советовал конгрессистам Аллахабада, оставшимся
на свободе, не ослаблять деятельности местного комитета по проведению кампании
несотрудничества. Впоследствии строгости стали усиливаться, и политические
заключенные были лишены газет.
В отместку за враждебный прием, оказанный принцу Уэльскому, правительство
прибегло к массовым арестам, но тысячи индийцев сами пошли в полицейские участки
и стали требовать, чтобы их арестовали. Многие из них чуть ли не силой проникали
в места заключения. Вскоре тюрьмы оказались переполненными, и правительство не
знало, что предпринять, так как число желающих попасть в тюрьмы не уменьшалось.
Д. Неру торжествовал: значит, не напрасной оказалась та кропотливая работа,
которую изо дня в день вел он со своими единомышленниками. Но 22 февраля 1922
года кто-то из товарищей получил ошеломляющую новость: Махатма Ганди по всей
стране приостановил кампанию несотрудничества. Многие не поверили, предположив,
что подобные слухи распускают англичане. Однако на следующее утро из газет
заключенные узнали: сатьяграха действительно прекращена по настоянию Махатмы
Ганди. Поводом для ее пре-
СМЕРТНЫЙ МАРШ ПОД ЗНАМЕНЕМ...
509
кращения стали события в деревне Чаури-Чаура, происшедшие 4 февраля. При разгоне
народного выступления полицейские применили оружие, разгневанные индейцы
ответили тем же, что противоречило принципам ненасильственного сопротивления.
"Мы негодовали, узнав о прекращении борьбы в тот самый момент, когда мы,
казалось, укрепили наши позиции и успешно продвигались на всех фронтах", -
вспоминал впоследствии Д. Неру. 3 марта 1922 года его неожиданно освободили. Он
пробыл в тюрьме 87 дней - менее половины назначенного ему срока. Оказалось, что
какой-то чиновник, занимавшийся судебным надзором, не обнаружил в его деле
состава преступления и опротестовал приговор. К этому времени движение
несотрудничества пошло на убыль, и успокоившиеся власти решили выпустить часть
заключенных из переполненных тюрем.
Д. Неру вышел на свободу без особой радости - ведь в тюрьме еще оставались отец,
страдавший частыми приступами астмы, и товарищи. 11 мая он поехал в Лакхнау,
чтобы навестить отца, но вернулся оттуда в сопровождении нескольких полицейских,
доставивших его в тюрьму Аллахабада. На этот раз Д. Неру обвинили в "преступном
запугивании" торговцев тканями и "подстрекательстве к мятежу". В дальнейшем
деятельность Д. Неру еще несколько раз прерывалась тюремными заключениями, и в
общей сложности лидер индийского национально-освободительного движения провел в
тюрьмах около 10 лет.
СМЕРТНЫЙ МАРШ ПОД ЗНАМЕНЕМ КОРОЛЯ МАТИУША
Настоящее имя Януша Корчака, сына известного варшавского адвоката, - Генрик
Гольдшмит. Детство мальчика проходило в обстановке изысканной роскоши, но уже с
ранних лет он тревожился мыслями о том, "что делать, чтобы не было оборванных
детей, голодных и грязных, с которыми нельзя играть во дворе". Эти мысли
укреплялись и в школе, но вскоре тяжелая болезнь отца сделала Генрика
единственным кормильцем семьи. Он стал добывать средства к существованию
репетиторством, полюбил своих учеников и увлекся педагогической деятельностью.
В 1897 году Генрик поступил на медицинский факультет Варшавского университета и
сознательно выбрал специ-
Еврейские дети в Варшавском гетто
510
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
альность педиатра. В студенческие годы началась и его общественная и
литературная деятельность, одновременно он вел большую просветительскую работу
среди молодежи. По доносу юношу бросили в тюрьму; выйдя из нее, Генрик закончил
университет и стал работать в одной из больниц Варшавы.
Когда началась Русско-японская война, он был мобилизован в армию, где стал для
солдат "своим доктором" и ютился вместе с ними в тесной теплушке, отказавшись от
офицерского вагона. Во время начавшейся в 1905 году революции в России Генрик
без колебаний встал на сторону восставших дальневосточных железнодорожников.
Как помочь множеству сирот и бездомных детей, "которые неизвестно на что живут,
с кем дружат и как растут"? Эти вопросы в 1910 году привели Генрика в детские
колонии, где он бесплатно работал воспитателем. В октябре 1911 года он
становится руководителем Детского дома для еврейских сирот, располагавшегося на
Крохмальской улице в Варшаве. Дом был не только местом постоянного обитания Г.
Гольдшмита, он стал главным делом его жизни, так как с этого времени он навсегда
отдается педагогической деятельности. В комнатке над чердаком, из окна которой
виднелась крона старого каштана, он отдыхает, спит, пишет свои повести и
статьи... Отсюда в августе 1914 года его вновь призвали в армию, и до ноября
1918 года будущий Януш Корчак находился на фронтах Первой мировой войны. В эти
годы в украинском полевом госпитале он написал свой лучший педагогический труд
"Как любить детей".
В 1919 году Януш Корчак вернулся в Дом сирот, одновременно руководил "Нашим
домом" - приютом для детей политзаключенных и вынужденных эмигрантов, а также
читал лекции в Институте специальной педагогики и был судебным экспертом по
делам малолетних преступников. Почти в то же самое время он создает в Варшаве
еще один приют - для младенцев-подкидышей. Януш Корчак много ездил по стране,
способствуя открытию новых школ, приютов и детских оздоровительных лагерей, так
как считал, что детские учреждения должны быть настоящим домом, где дети будут
чувствовать себя самими собой - и не временными жильцами, а подлинными его
хозяевами. В Доме сирот на 100 детей приходилось всего лишь семь взрослых, и
дети сами выполняли всю работу: содержали свой Дом в чистоте, трудились на
кухне, в столовой, спальнях, швейной, переплетной и столярной мастерских...
А еще Януш Корчак написал замечательную повесть о короле-ребенке Матиуше I,
мечтавшем реформировать мир детства и трагически столкнувшемся со злыми силами.
Фантастическую мечту короля-бунтаря с чистым мальчишеским сердцем, который захо-
СМЕРТНЫЙ МАРШ ПОД ЗНАМЕНЕМ...
511
тел в своем королевстве провозгласить и утвердить законы,справедливости, "Старый
доктор" (Я. Корчака называли еще и так) постарался претворить в жизнь в стенах
Дома сирот. Здесь, наряду с педагогическим советом, действовали совет детского
самоуправления (нечто вроде детского правительства), разного рода комиссии,
издавалась газета, был избран и время от времени собирался на свои заседания
товарищеский суд, несколько раз в год заседал сейм. Было у воспитанников Дома
сирот и свое знамя, которое тоже пришло из сказки о короле Матиуше.
Однажды, увидев рабочих, которые шли под красным знаменем, мальчик-король
задумался.
- А может, сделать так, чтобы и у детей всего мира - у белых, черных, желтых -
тоже было знамя одного цвета? Нельзя ли сделать так, чтобы оно было зеленым -
цвета надежды?
Перед Второй мировой войной Януш Корчак написал свою последнюю педагогическую
работу, которая называлась "Шутливая педагогика". В октябре 1940 года по приказу
оккупировавших Польшу гитлеровцев детский дом Старого доктора переселили с
Крохмальской улицы в гетто - западную часть старой Варшавы, окруженную 3-
метровой стеной, оплетенной колючей проволокой. Стена проходила по середине
мостовой: за стеной находилось гетто - 307 гектаров территории, которую не имели
права покидать загнанные сюда люди - "неарийское" население польской столицы.
Сюда было согнано почти 400 000 человек, которых обрекли на смерть от нищеты,
голода, болезней и карательных расправ.
Варшавское гетто было городом, отрезанным от всего мира. Немцы запретили ввозить
сюда продовольствие сверх установленной нормы: в месяц на одного человека
приходилось в среднем два килограмма тяжелого, как глина, хлеба с примесью
целлюлозы и картофельной шелухи и 250 граммов сахара. Кто был посильней и
попроворней, перелезали через стену, чтобы на "арийской" стороне добыть для себя
и своих родителей кусок хлеба. Но пешие и моторизованные патрули немецкой
жандармерии и СС ловили их и пристреливали на месте или отправляли назад,
предварительно жестоко избив.
Как-то раз мимо стражника пыталась проскользнуть маленькая девочка, но тот
резким окриком остановил ее и щелкнул затвором автомата. Девочка обхватила его
сапоги, умоляя не убивать ее. Солдат улыбнулся и сказал: "Ты не умрешь, я только
отучу тебя обманывать". И прострелил ей обе ножки: их пришлось потом
ампутировать...
Улицы гетто представляли собой страшную картину. Перед воротами домов валялись
трупы, накрытые газетами, везде - опухшие от голода бедняки и лежащие без сил
дети, выглядевшие как
512
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
скелеты. Нужда в гетто была неимоверная. На каждом шагу встречались люди без
одежды, в рваных пальто или плащах, наглухо застегнутых булавками, чтобы скрыть
отсутствие на теле рубахи... Не хватало топлива, в квартирах царила страшная
скученность, люди завшивели, многие заживо гнили от свирепствовавших кругом
эпидемий... В больницах тифозные лежали по 2-3 человека на одной кровати,
нередко больным приходилось лежать с покойником.
В самом тяжелом положении оказались дети: многие из них никак не могли понять,
почему и за какие провинности они должны жить в этой огромной тюрьме под
открытым небом. Старый доктор и в этих нечеловеческих условиях находил для
обездоленных детей улыбку, ласку и сердечное слово. В его Доме сирот царил
обычный порядок: как и в мирное время, дети учились, дежурили, работали в
мастерских, даже выпускали стенную газету и поставили пьесу-сказку "Почта" Р.
Тагора.
Документы свидетельствуют, что сотни людей пытались спасти Я. Корчака, ему не
раз предлагали убежище на "арийской" стороне, и он мог выйти из гетто в любой
момент.
На Белянах сняли для него комнату, приготовили документы. Кор-чак мог выйти из
гетто... хотя бы со мной, когда я пришел к нему, имея пропуск на два лица -
техника и слесаря водопроводно-кана-лизационной сети. Корчак взглянул на меня
так, что я съежился... Смысл ответа доктора был такой: не бросишь же своего
ребенка в несчастье, в болезни и опасности. А тут двести детей, как оставить их?
И как потом можно жить?
И Старый доктор, всю жизнь проповедовавший преданность ребенку, остался верен
себе и на этот раз. В гетто он делал все невозможное, потому что ничего из
возможного уже не оставалось. Днем он всеми правдами и неправдами добывал еду
для детей, возвращался поздно вечером, пробираясь по улицам между мертвыми и
умирающими, - иногда с мешком гнилой картошки за спиной, иногда и с пустыми
руками. А по ночам приводил в порядок свои бесценные 30-летние наблюдения за
физическим и душевным развитием детей.
Летом 1942 года началась ликвидация гетто. Гитлеровцы отвели специальное место
около Гданьского вокзала, так называемый Умшлагплац, куда пригоняли людей,
подлежащих уничтожению. 5 августа дети и взрослые из Дома сирот выстроились на
улице, а потом отправились на Умшлагплац.
Колонну обреченных детей возглавлял Януш Корчак, больной старик, который шел,
еле передвигая опухшие ноги и стараясь улыбаться детям. Он держал за руки
мальчика и девочку, но на своих плечах и в сердце своем нес самую тяжелую ношу
на земле. Наверное, со времен иродова избиения младенцев в Вифлееме
В ТЮРЬМЕ ПАНКРАЦ
513
не было зрелища более ужасного, чем эти дети, отправлявшиеся, как им сказали
воспитатели, "на экскурсию в деревню". Старый доктор все еще надеялся, что умрет
он один, и не мог поверить, что кто-то способен убить детей.
Но Варшава, потрясенная невиданным даже по тем временам шествием, уже знала и
горько рыдала при виде обреченных. Колонну сопровождали автоматчики с овчарками,
но это была "не обычная, сбившаяся в кучку людская масса, которую, как скот,
ведут на бойню. Это был марш, прежде не виданный". Чисто умытые и тщательно
причесанные дети шли строем по четыре человека в ряд и даже старались петь, а
над ними развевалось зеленое знамя короля Матиуша. Так на Умшлагплац еще никто
не приходил..
- Что это? - крикнул комендант.
- Корчак с детьми, - ответили ему.
Комендант спросил Доктора, не он ли написал "Банкротство
маленького Джека".
- Да, - ответил Я. Корчак. - А разве это в какой-то мере связано с отправкой
эшелона?
- Нет, просто я читал вашу книжку в детстве. Хорошая книжка, вы можете
остаться...
- А дети?
- Невозможно, дети поедут.
- Вы ошибаетесь, - крикнул Старый доктор. - Дети прежде всего, - и захлопнул за
собой дверь товарного вагона. А потом вместе со своими воспитанниками вошел в
газовую камеру Треб-линки...
В ТЮРЬМЕ ПАНКРАЦ
Чешский патриот Юлиус Фучик всегда жил на переднем крае истории, и каждый его
очерк, критическая статья или письмо были своего рода коррес-понденциями с
фронта борьбы за коммунизм Сам себя он сравнивал с солдатом, и действительно
прожил жизнь под постоянным огнем врага - в непрерывных схватках и с
отечественной реакцией, и с чужеземными оккупантами. Еще в 1934 году он написал,
что "герой - это человек, который в решительный момент делает то, что нужно
делать в интересах всего человечества". Решительные моменты в жизни самого Ю.
Фучика шли непрерывной чередой: он сделал очень много, но не успел сделать
всего, о чем мечтал.
514
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
Ненастным утром 15 марта 1939 года колонны гитлеровских войск вторглись в
Чехословакию, а около полудня первые серо-зеленые грузовики германских
моторизованных частей появились на улицах Праги. Лица солдат под касками были
надменны и неподвижны, руки властно сжимали оружие, лишь глаза беспокойно
бегали, искоса поглядывая на бурлящую толпу. Во второй половине дня над
Градчанами уже развевался флаг со свастикой... В официальной печати появились
пораженческие статьи, и Ю. Фучик в это время пишет свою последнюю статью в
легальной газете "Чин":
Наш народ продан, но не сломлен. Он произносит горячие слова обвинения, но не
отчаяния... Отдельные люди могут нравственно разложиться - народ будет терпеть,
но он никогда не подчинится Руководители смертны, они приходят и уходят. Народ
бессмертен.
Нет, не говорите плохо о чешском народе. Чешский народ в опасности, но это не
опасность морального разложения. Чешский народ знает своих друзей и врагов, он
не впадает в уныние и апатию. Он хорошо видит возможность лучших дней и пойдет
навстречу этим лучшим дням.
Война застала Ю. Фучика в полном расцвете сил: ему было 36 лет, он был здоров,
жизнерадостен и всюду приносил с собой веселье, смех и радость. Он любил жизнь
во всех ее проявлениях-и весну, и борьбу, и песни, и хоккей. О вторжении немцев
Ю. Фучик узнал в ночь с 14 на 15 марта и сразу же понял, что бороться с врагом
придется в неимоверно трудных условиях - более трудных, чем это было до сих пор.
В те роковые мартовские дни при каждом стуке в дверь сердце его начинало
учащенно колотиться, в висках стучала кровь, а в мысли проникало страшное слово
"гестапо".
Ю. Фучик вместе с женой Густой уехал из столицы в уединенную сельскую местность
Хотимерже, где была меньшая вероятность того, что их выследят и схватят. Но он
не хотел оставаться в стороне от борьбы и стал нащупывать возможности
сотрудничества в уцелевших пражских журналах, чтобы и в эти тяжелые дни
сохранить связь со своими читателями, укрепить их веру в будущую победу и в
самих себя Однако попытки его не увенчались успехом, так как легальные
демократические журналы вынуждены были печатать только "лояльные" материалы, а
идти на сделку с совестью Ю. Фучик не мог и не хотел. От немецкого шефа печати
В. фон Вольмара он получил предложение занять место редактора отдела культуры в
журнале "Чески делник", задачей которого было воспитывать в "духе преданности
империи" чехов, угнанных на работу в Германию. Но Ю. Фучик отверг это
унизительное для себя предложение, ответив: "То, что я захотел бы написать, вы
никогда не напечатаете. А то, что хотите напечатать вы, я никогда не напишу".
В ТЮРЬМЕ ПАНКРАП
515
Летом и осенью 1939 года он продолжал жить в Хотимерже, но в июле 1940 года Ю.
Фучик покинул свое тихое убежище и уехал в Прагу, где у него было много друзей,
которые скрывали его от гестаповских ищеек. Он мало выходил на дому, отрастил
бороду, чтобы никто не мог узнать его даже при случайной встрече. Так с первых
дней подполья коренным образом изменилась жизнь Ю. Фучика: он, так любивший
свободу и чувствовавший себя счастливым только среди людей, вынужден был
замкнуться в четырех стенах и общаться только с несколькими верными друзьями.
В 1940 году антифашистское движение в Чехословакии приняло широкий размах: росло
число случаев саботажа, чехи подрывали мосты, железнодорожные пути и поезда, все
чаще вспыхивали забастовки рабочих, которые отказывались трудиться на
оккупантов, и крестьян, бойкотировавших поставки своей продукции. Для
руководства подпольной борьбой внутри страны был создан новый ЦК, с которым Ю.
Фучик связался в декабре 1940 года. Он возглавил агитационную и издательскую
работу партии.
Связавшись с людьми разных профессий - рабочими, учителями, служащими,
железнодорожниками, художниками и т.д., Ю. Фучик собрал вокруг себя множество
сотрудников. Он имел собственных корреспондентов не только в Праге, но и в
Берлине, Турции, Швеции, Румынии, Швейцарии, получал из этих мест военную и
политическую информацию. Фучик выпускал нелегальные газеты и журналы, среди
народа распространялось много листовок. Пражское гестапо доносило своему
берлинскому начальству: "Подрывные элементы так обнаглели, что раздают листовки
прямо на центральных улицах".