Geum.ru

Федеральная целевая программа «государственная поддержка интеграции высшего образования и фундаментальной науки на 1997-2000 годы» Денисова Г. С., Радовель М. Р

Вид материалаПрограмма

Содержание


Сравнительные показатели социально-экономического развития народов Северного Кавказа
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   27


Иначе говоря, если в Карачаево-Черкесии среднемесячная заработная плата составляет 1,62 минимальной потребительской "корзины", то в Республике Дагестан — 1,0. Отсюда и уровень по­купательной способности населения в регионах. Следует заме­тить, что в данном рейтинге из 87 приведенных субъектов фе­дерации, республики Северного Кавказа занимают самые низшие позиции (70-85 место в рейтинге). Но внутри республик в более худшем экономическом положении оказались народы, расселенные в горных частях Северного Кавказа (табл. 9).

Данная иерархия подтверждается также и универсальным показателем состояния функционирования экономики конкретных регионов — уровнем безработицы. Безработица является главным индикатором дисбаланса спроса и предложения рабочей силы, она отражает все остальные показатели

Таблица 9

Сравнительные показатели социально-экономического развития народов Северного Кавказа

Этносы
Числен-ность, всего
Сель-ское на-селение, %
Трудо-способ-ное насе-ление
Из них занятые, человек
Из них занятые, %
Из них специалисты
















%
в материаль-ной сфере
физиче-ским трудом
умствен-ным трудом
человек
%

Осетины
334876
36,2
188058
162593
86,5
70,7
63,7
36,3
43092
25,5

Лакцы
91682
37,7
49687
43018
86,6
67,5
62,0
38,0
-
-

Балкарцы
70793
41,3
41201
32528
78,9
69,1
68,8
31,2
7314
22,5

Кумыки
231805
52,7
121636
99158
81,5
71,1
68,9
30,1
-
-

Кабардинцы
363494
56,9
207142
161552
78,0
74,4
69,8
30,2
35504
22,0

Лезгины
204370
62,0
105316
83749
79,5
74,2
71,2
28,8
-
-

Ингуши
163762
64,6
86988
54826
63,0
76,1
71,7
28,3
9439
17,2

Адыгейцы
95434
66,6
53518
44401
83,0
69,6
61,4
38,6
8428
19,0

Табасараны
78196
66,9
36087
28263
78,3
77,1
76,6
23,4
-
-

Черкесы
40241
69,9
22520
20028
89,0
76,7
68,8
31,2
4163
20,1

Даргинцы
280431
68,5
140569
113698
80,1
78,0
78,2
21,8
-
-

Аварцы
496077
69,2
255353
208077
81,5
75,4
75,7
24,3
-
-

Карачаевцы
129449
70,0
71852
59014
82,1
80,4
73,1
26,9
9344
15,8

Чеченцы
734501
75,0
385420
274651
71,3
78,0
78,2
21,8
37698
13,7

развития экономики региона. Так, например, в 1996 г. по данным Федеральной службы заня­тости уровень безработицы в Кабардино-Балкарии составлял 3,6%; в Республике Дагестан — 7,4; в Республике Ингушетия — 22,9, в то время как средний по России уровень безработицы составлял 3,4%. Иными словами, статистические данные относи­тельно уровня безработицы в республиках Северного Кавказа за последние годы подтверждает существенные диспропорции, сло­жившиеся в регионе и иерархию экономического потенциала сре­ди республик СК.

Рыночные реформы, которые проводятся в России в последнее десятилетие на региональном уровне усилили различие социально-экономического развития как народов, так и субъектов федерации. Так, по интегрированному экономическому показателю — валовому продукту на душу населения — северокавказские субъекты РФ отличаются друг от друга в 2–3 раза111. Более того, экономический кризис в регионе обнажил явление, скрываемое ранее статистическими данными: созданная в различных республиках региона промышленность мало изменила исторически сложившийся тип хозяйственного уклада этносов. Промышленные центры были ориентированы на запросы союзной экономики, формировались преимущественно из завезенных кадров промышленных рабочих и инженеров, и были оторваны от нужд местного населения. Поэтому рыночные преобразования в регионе привели к свертыванию индустриального сектора экономики, усилению ее сырьевой направленности, углублению внутрирегиональной стратификации и обнажению этноэкономики. Экономисты характеризуют этноэкономику как господство традиционных форм аграрной деятельности, преимущественно натурального характера, т.е. обособленностью хозяйств, неразвитостью обмена.

Анализ экономического развития региона в пореформенное десятилетие позволил экономистам сделать вывод о значительной дифференциации региона на Азово–Черноморский сегмент (Краснодарский, Ставропольский края и Ростовскую область) и сегмент северокавказских республик. Последний «в хозяйственном отношении отличает выраженная доминанта первичной сферы, заметная роль этноэкономики»112. Сами же республики по данным экономической статистики распадаются на две группы: более экономически стабильную и развитую в настоящее время северо-западную (Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Северная Осетия-Алания) и отстающую в экономическом отношении восточную, с доминирующим горным ландшафтом (Дагестан, Чечня, Ингушетия).


§3. Формирование единого социокультурного простанства

Основное большинство народов Северного Кавказа к моменту их включения в состав Российской империи не имело собственных государственных форм организации. С точки зрения социальных наук, существует принципиальное различие между обществами традиционного типа, которые имеют локальный характер, и «большим обществом» (термин А.Ахиезера), отличающимся государственной формой организации, правом, развитой формой денежного обращения и т.д. Северокавказские народы к моменту их присоединения к России представляли собой локальные общества. Имперская политика России в этом регионе препятствовала становлению здесь самостоятельных государственных форм и интеграции народов региона в территориально–культурную целостность. Она была направлена на ассимиляцию народов, которую царские чиновники стремились достичь разными средствами, сначала — попыткой введения единых принципов управления, затем системой образования.

Однако перехода на этом пути к принципам «большого общества» у народов региона не произошло. По замечанию историков «большое общество не тождественно локальным. Оно возникает не из механического суммирования локальных, а несет в себе новое качество. Это новое качество– ...и есть тот самый порог, который отделяет догосударственного человека от человека исторического»113. Разработка принципов общества, формирующего государство и, одновременно, формируемого им, в тот период не отвечала потребностям внутренней жизни народов региона. Анализируя форму организации социальной жизни кабардинцев, известный историк-кавказовед В.Кажаров, показывает, что все их попытки объединиться оказывались неэффективны до тех пор, пока Россия не перешла к активным действиям, направленным на покорение Кабарды, колонизации ее территории, административную отмену родовой организации жизни, раскол кабардинского общества по сословному признаку. Эта ситуация заставила кабардинских князей искать общую «платформу» и средства для интеграции.

Переход кабардинской аристократии к формированию «большого общества» определялся необходимостью сохранить даже не независимость, а самобытную культурную форму организации жизни. Царское правительство на первых порах здесь пошло не по пути интеграции верхушки кабардинского общества в дворянское сословие России, а по пути подрыва ее могущества на ее же родовых территориях (вытеснение с территорий, переманивание крестьян, снижение авторитета у соседних вассальных народов и пр.). Ответом на это и стало стремление князей к единению и созданию политических форм, отвечающих задаче сохранения социальных и культурных позиций кабардинцев. Однако в массе крестьянства эта идея не получила широкой поддержки: они не видели необходимости в формировании собственных (этнических) форм политической организации. Косвенно об этом свидетельствует и большое число беглых кабардинских крестьян в русских крепостях.

Похожий процесс историки отмечают и у чеченцев. Так, известный осетинский историк В.Дегоев, анализируя социокультурный смысл Кавказской войны, дает характеристику социально-политического обустройства чеченцев к началу военных событий. Он подчеркивает самодостаточность естественной изоляции горских общин. Ограниченность связи горских общин «препятствовала складыванию этнического единства и самосознания, отсутствие которых восполнялось самосознанием коллективным и общинным». И далее автор подчеркивает: «Нет оснований предполагать, что эта устойчивая, естественная и органичная среда жаждала преобразований»114.

В качестве интегрирующей силы в регионе был видвинут ислам, нейтральный по отношению к внутренним распрям, но вместе с тем служивший идеологией, на базе которой можно было достичь единства и на уровне родов, и на уровне сословных различий, а также противостоять колонизаторам. Попытку объединения народов Северного Кавказа на базе ислама предпринял Шамиль, чья политическая деятельность была направлена на реформирование локального, традиционного общества и создание теократического государства «с классической структурой восточной деспотии, беспрецедентным территориальным охватом и небывалой по силе армией». Такая цель предполагала решение задачи достижения «единства племен и дальнейшего укрепления личной власти». В.Дегоев отмечает, что эту задачу Шамиль навязал чеченским общинам, но «еще до завершения гунибской драмы (1859) горские общины вернулись в свое дореформенное, патриархальное состояние. Социальные и культурные привычки народа оказались сильнее диктатуры Шамиля, которой не удалось их искоренить даже за четверть века» 115.

Таким образом, самостоятельного «большого общества» народы региона не сформировали, а в составе империи эта задача оказалась принципиально нерешаемой. Принципы организации и функционирования общества с государственными формами совершенно другие, нежели традиционного. Как подчеркивают культурологи, большое общество не может строиться как сумма локальных. Этот социальный переход (от локального к государственному) предполагает разрыв с традицией. Но если под этим углом зрения посмотреть на политику России в регионе, то нельзя не признать, что она, как правило, имела обратный эффект. Административный запрет на функционирование традиционных социальных институтов — родовых организаций, обычного права и т.д., — только усиливал ценностное отношение к ним. История развития региона показывает, что силовая политика здесь всегда терпела поражение, так как главная цель — преодоление этнокультурного обособления и блокирование воспроизводства этнических границ — была недостижима. Напротив того, адресная нацеленность силового воздействия (например, депортация определенного народа) создавала дополнительный маркер для закрепления и воспроизводства этнокультурной обособленности.

Мирные меры, направленные на культурную ассимиляцию, были менее болезненны для населения и имели двусторонний позитивный результат: местное население они выводили за границы культурной провинциальной ограниченности, активно способствовуя его включению в процессы мировой истории; центральной власти они обеспечивали лояльность местного населения и относительную стабильность в регионе, закладывали основу для комплиментарного взаимодействия различных народов. В качестве мер, имевших позитивный результат, можно сослаться на образовательную политику первого наместника на Северном Кавказе, М.С. Воронцова, а также на результативность культурно-образовательной политики в годы советской власти 116.

Предпринятые на протяжении конца XIX–XX вв. меры, направленные на интеграцию народов Северного Кавказа в состав российского государства — наращивание численности русского населения, строительство в регионе промышленных предприятий, образовательная политика с активным изучением русского языка и российской культуры, создание широкой прослойки национальной интеллигенции и управленческих кадров, — вызвали формирование основ общества гражданского типа. Вместе с тем народы Северного Кавказа по прежнему отличаются высоким уровнем традиционности. Иными словами, даже в составе России, многие из них сохранились как локальные общества с традиционными формами организации жизни. Эта позиция не просто признается, но и отстаивается учеными Северного Кавказа 117.

Подводя итог сказанному можно отметить, что декларированная в прошлом веке многими политиками России цель — ассимиляция население региона — не была достигнута. Более того, целый ряд негативных исторических фактов, прежде всего Кавказская война и массовая депортация населения в 40-х гг. ХХ в., способствовали формированию отрицательного отношения к российской государственности, рассмотрению ее в качестве института подавления культурного своеобразия народов. В этом отношении можно говорить даже об альтернативе «большого» и «локального общества», где предпочтение отдается негосударственным формам организации. С таким запасом социально-исторического опыта северокавказские народы вступили в процесс модернизации, активно захвативший их в конце ХХ в. Стихийно разворачивающаяся модернизация предполагает не столько реорганизацию традиционного локального общества, сколько его разрушение, что проявляется в настоящее время как размывание традиционных норм, регулирующих отношения между половыми и возрастными группами, в семье и на уровне поселенческих общностей. Реакцией на этот процесс и выступает стремление к возрождению этнической культуры, под которой понимается усиление институтов традиционного общества, транслирующих нормы и ценности традиционного общества.

Рассматривая процесс формирования Северного Кавказа как социокультурного региона России, следует подчеркнуть сложность, противоречивость и незавершенность этого процесса. При наличии объективных предпосылок этот процесс получил свое реальное развитие только при включении народов региона в состав России за счет целенаправленной интеграционной административной политики ее властных органов. Значительными препятствиями на пути формирования интегрированного региона выступили обособленность и даже замкнутость локальных этнокультурных обществ, которая в значительной степени воспроизводится и в настоящее время с акцентом на силовые методы и краткосрочность решения поставленных задач.