Geum.ru

Биография писателя. История критики

Вид материалаБиография
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   24

На пляже с утра до вечера вполне бездумная, вполне растительная жизнь. В Москве кто-то из этих людей – врач, кто-то – дирижер эстрадного оркестра, кто-то – администратор филармонии, кто-то – инженер по нефтеперегонной аппаратуре, а вон те двое – юристы. Ну и разумеется, жены: врача, администратора, инженера, дирижера, юристов… Здесь все одинаковы, все ходят в пижамах, в цветных халатиках, а то и просто в трусах. Все занимаются одним, в общем-то, делом: жарятся на солнышке, время от времени купаются, играют в карты: в кинг, в преферанс, а то и просто в подкидного дурака. Некоторые запаслись карманными шахматами, некоторые читают книги. Но таких мало. Не потому их мало, что не любители или что в подкидного дурака интереснее, а потому, что на ярком солнце, на жаре много не начитаешь. Страница бьет в глаза слепящим солнечным зайчиком. Да и мозги, размягчившись, не готовы к восприятию чего-либо серьезного и духовного".

Да, теплая погода ведь не располагает к долгому, изнуряющему чтению. Мало ли какие заботы найдутся у человека на берегу моря!

" – У армянского радио спрашивают: «Что делать, если человеку хочется работать?» Армянское радио отвечает: «Полежите два часа – само пройдет»", - шутят отдыхающие.

На юге расположена Болгария - страна, в которой писатель мечтал побывать еще с юности ( о чем он пишет во "Владимирских проселках", в самом начале книги ).

В рассказе "Девочка на урезе моря" с морским побережьем связан такой сюжет: девочка, бегущая рядом с волнами, появившаяся на свет вопреки обстоятельствам.

"Девочка бежала вслед за откатывающейся, словно нарочно для нее, волной, выхватывала из-под волны нужные ей камешки и мчалась назад, потому что волна начинала обратное движение. Так они играли - море и девочка".

О морском побережье говорится и в рассказе "Кувшинка", где героиня - "любимая моя москвичка Валерия" - признается в том, что любит купаться в море, плавать буквально часами. На Валерию из "Кувшинка" похожа и Ева из повести "Приговор", с той разницей, что Ева сначала не умеет плавать, и писатель терпеливо ее обучает.


В Болгарии писателю запоминается яблоневая дорога. "Груды яблок по сторонам. Ветви, отягощенные плодами. Яблоки падают прямо на асфальтированное шоссе и раскалываются при падении. Иной раз яблоко стукнется о верх машины или упадет на капот. Сады одной деревни сливаются с садами другой, охватывая всю Кюстандильскую котловину. Ни заборов, ни сторожей, ни собак, ни воришек".

В Болгарии писатель ловит форель. "Правая рука держит удилище, а левая «слушает» леску, идущую от катушки вдоль всего удилища. Левая-то рука и слышит первый, нетерпеливый, гневный рывок форели. Тогда вступает в дело правая рука. Подсечка. Нужно выводить пойманную форель. Стоит прозевать, промедлить две-три секунды – и все пропало; форель обязательно забьется под камень. Придется обрывать леску, прощаться с крючком, с грузилом, а заодно и с добычей".

На побережье Болгарии, в городке Созополе наблюдает писатель такую картину: "Из красной зари вылетали, неслись над морем навстречу нам черные птицы. Словно там, за горизонтом, раздували гигантский горн, а хлопья сажи и пепла разлетались далеко в разные стороны. Птицы летели стремительно, и чем ближе подлетали, тем больше утрачивали черноту свою, становясь красными от купания в потоках обильной, бьющей фонтаном зари. Это были чайки. В одном месте зиял в гористой береговой гряде черный пролом ущелья, из которого стекало на морскую гладь густое молоко тумана".

На берегу моря писатель перебирает камешки, гальку. Об этом процессе он пишет в своих "Камешках на ладони": "Иногда мне приходилось сидеть на морском берегу, усыпанном мелкими разноцветными камешками. Они, правда, сначала не кажутся разноцветными – этакая однообразная сероватая масса. Их называют галькой.

Сидя на берегу, невольно начинаешь перебирать камешки вокруг себя. Возьмешь горсть, просеешь сквозь пальцы, возьмешь горсть, просеешь сквозь пальцы… Или возьмешь камешек и бросишь его в воду. Пойдут круги".

Сбор дневных писательских впечатлений Солоухин сравнивает с собиранием вот этих камешков.


-- Корону вы видите. Все ее шесть зубцов. Правее -- Свободная Корея, еще правее (этакая ледяная шапочка) -- Бокс. Чуть поближе Бокса -- Теке-Тор. Левее Короны -- пик Семенова-Тян-Шанского18. Видите?

Я слушал и не слушал Рябухина.

"Взойдя на вершину, человек испытывает глубокое удовлетворение не только от тесного общения с нею, но прежде всего от чувства самоутверждения, познания своих физических и моральных сил, познания своей способности к достижению трудной и опасной цели".

Тщеславие совсем не свойственно мне. Счетчик Гейгера, настроенный на тщеславие и поднесенный ко мне, не издал бы ни единого звука. Я не перечитываю своих статей, когда они печатаются в газете (разве что узнать, много ли вырезано), я не храню газет и журналов, где напечатаны мои рассказы или стихи, и не собираю статей, написанных о моих книгах, а тем более упоминаний своего имени. Я не стремлюсь в президиумы собраний и на трибуны, я не завидую собратьям, когда они получают премии, звания, ордена. Но теперь я почувствовал глубокое удовлетворение и даже гордость. Рябухин показывал и называл вершины, цирки, ледники, ущелья и реки, а я шептал про себя, так, чтобы никому не было слышно: "Двадцать первое августа одна тысяча девятьсот семьдесят второго года. Десять часов утра. Мне сорок восемь лет. Я разорвал кольцо. Я стою на вершине.. Уже ничего нельзя сделать".

Итак, юг для Солоухина – череда романтических образов. Прежде всего, они связаны с морем, затем – с горами. Побережье моря становится местом романтических встреч героя и героини в нескольких произведениях писателя.


О родине


Сегодня все большую "актуальность", как сказали бы ученые-литературоведы ( все измеряющие на свете с помощью своей "актуальности" ), приобретают убеждения Солоухина, дошедшие до нас.

Впрочем, в Алепино писателю всегда хотелось сильнее, нежели в Афон или в Ялту, или на марсельский берег. Но однажды и в Алепино ему "захотелось тепла и яркости". И он отправляется в столицу, а оттуда уже - на юг.

Когда писатель говорит о юге, он вспоминает и горы. Так, когда о Грузии писатель сложил венок сонетов, он прежде всего указал на эту близость горной цепи:


За ледяными глыбами Кавказа,

Укрыта им от холода и сглаза

Страна, что вся похожа на букет.


В горах имеются и горные реки, с которыми также связаны поэтические образы:


Арагвы синей шумное теченье,

Во тьме Дарьяла бешеный поток.


.. В горах нет суетливости, дневной человеческой заботы, переругиваний.. всего того, что, увы, распространено ( другого слова не подберешь ) в городе.

В одной из повестей Солоухин рассказывает, как он со своей дочерью Олей отправился в горы, в среднюю азию, в Фергану. Как внимательно расспрашивал его дочь тамошний инструктор. Как Фергана встретила их дождем и заторами.

Затем инструкторы, обезпечив наших героев обмундированием, принялись объяснять им, что такое .. ледоруб.

"-- У вас в руках ледоруб,-- учил нас Александр Александрович.-- Альпинисты шутят, что у ледоруба девяносто девять назначений, от прямого -- рубить ступени во льду -- до открывания консервных банок. Так вот, одно из главных предназначений ледоруба -- самостраховка при движении по травянистым

склонам. Поскольку это ваш самый главный инструмент, посмотрим на него самым внимательным образом.

Я стал разглядывать находящийся у меня в руках предмет, который жена в Москве презрительно именовала штырем: "Штырь не укладывается в чемодан", "Штырь торчит из рюкзака", "Смотри не задень кого в самолете своим штырем".

-- Походное положение ледоруба таково...-- Он берет ледоруб за середину древка наперевес и показывает, как надо нести его в правой руке.-- Однако по травянистому склону, а тем более крутому, как этот, нужно идти с самостраховкой. Темляк надет на кисть правой руки и закреплен антапкой. Правая рука держит ледоруб почти за середину древка, левой рукой держитесь за головку".

Затем приведены так называемые общие правила скалолазания.

1. Пройти маршрут глазами. "То есть, подходя к скалам, внимательно осмотри их и -- действительно -- глазами взберись на них, намечай выступы, за которые можно уцепиться, наметь, где можно несколько секунд отдохнуть, где будешь менять направление; короче говоря, лучше, пожалуй, не скажешь -- пройди маршрут глазами".

2. Три точки опоры. "Следи за тем, чтобы во время карабкания у тебя всегда сохранялись три точки соприкосновения со скалами: две руки и одна нога, две ноги и одна рука. Нельзя отпустить обе руки и опираться только на ноги".

3. Найди опору, опробуй ее. Смысл этого правила в том, что камень, кажущийся глазу надежным, может выковырнуться из своего гнезда, сдвинуться с места, выскользнуть из-под ноги и руки, полететь вниз. "Нетрудно догадаться, что и сам альпинист полетит вслед за ним. Значит, прежде чем перенести на камень всю тяжесть тела, попробуй его, покачай рукой, потолкай ногой".

4. Двигайся плавно, с минимальными остановками.

Были и другие правила - "иди ногами" (то есть: ноги гораздо сильнее рук, поэтому старайся, чтобы на них падала основная нагрузка), "используй трение", "применяй распоры", "старайся двигаться по вертикали".

Затем речь идет о меню в местном лагере. В котором, увы, преобладали "рожки".

"После каши или рожков следовала кружка какао, сваренного в другом ведре, со сгущенным молоком. С какао съедался кусок хлеба, намазанный сливочным маслом.

Однажды Оля взмолилась, узнав, что на ужин опять будут рожки. Я взял ее с собой в лагерную столовую. Однако по закону подлости (в существовании которого не сомневаются все более или менее наблюдательные люди) и в столовой в тот вечер оказались те же самые рожки".

В горах Солоухин выяснил, что означает для альпиниста "шестерка".

-- Ну, cкажем, восемь дней на стене,-- спокойно ответил ему гид Александр Александрович.

-- Как "восемь дней на стене"?

-- Стена. Делаем девяносто-сто метров в сутки, а пройти надо метров семьсот-восемьсот.

-- Но отдыхать, спать, питаться?

-- Все на стене. Забьешь крючья, привяжешь себя, повиснешь и спишь. Или попадется удобная полка, можно сесть. Или есть возможность натянуть гамак.

-- Над пропастью в четыреста метров?

-- Об этом не думаешь.

Также замечено, что альпинисты умеют ценить еду, каждый грамм еды. "Недаром в справочной литературе по альпинизму важное место отводится таблицам.. Фигурируют хлеб, сухари, мясо, колбаса твердо-копченая или грудинка, сыр, масло, рыбные консервы, сахар-рафинад, крупа, макаронные изделия, сгущенное молоко, конфеты фруктовые, сухофрукты...

Я видел, как все эти продукты перед восхождением или акклиматизационным походом в горы альпинисты получали на лагерном складе и укладывали в рюкзаки.

Есть выражение, по которому видно, что альпинисты действительно умеют ценить каждый грамм питания и эффект от этого грамма. Про некоторую еду они

шутя говорят, что она идет "прямо в кровь". Начспас, протягивая мне апельсин, сказал: "Бери. Прямо в кровь".

То же самое он сказал бы про кубик сахара, про ложку меда, про виноград, про сырое яйцо, про глоток кофе, про таблетку глюкозы. Конечно, надо есть и картошку, и макароны, и кашу, которые тяжелым пластом ложатся в желудке, и надо ждать, пока там картофельный крахмал превратится в сахар, пока там желудочный сок растворит клейковину, пока макаронное тесто начнет, раскладываясь на отдельные химические вещества, поступать в мышцы и давать им силу. Но есть такое питание, которое -- "прямо в кровь"".

Причем иногда у костра альпинисты-мастера рассказывают начинающим собратьям о своих семитысячниках.

" -- Поднялись на морену и сели. Съели две баночки шпрот. По кружке горячего чая. Потом был тяжелый взлет. Противная стенка. Сделали ее. Отдых. Съели по бутерброду с домашним окороком, по апельсину...-- Рассказ продолжается, и мы с удивлением слышим, что едва ли не самые яркие впечатления от восхождения связаны с привалами и с тем, что было съедено во время этих привалов. И не напрасно. На учете каждый грамм топлива".

В финале повести Солоухина, разумеется, было описано и восхождение на вершину:

"Ольга подошла и встала рядом со мной. Постепенно весь отряд подтянулся и собрался в плотную группу. Рябухин начал рассказывать, где какая гора.


в лаптях ходит? Сравните-ка с Финляндией соседнюю Карелию, да даже и Ленинградскую область.."

Против популярного некогда лозунга "грабь награбленное" выступает героиня рассказа "Паша" - "А я говорю: вы революцию делайте, а чужую собственность трогать не смейте. Как это так, трогать чужую собственность. Не полагается. Народ смеется, а меня, как сказать, слова моментально лишили".

На вопрос Е. Черных - "Владимир Алексеевич, как к вам обращаться?" - вопрос, заданный в 93 году, Солоухин отвечал:

- От товарища, думаю, надо отказываться. Скомпрометировано. Помню, в деревне мужики ждали уполномоченных из района. «Товарищи едут!» Едут чужие люди с наганами хлеб отбирать, колхозы организовывать, в кутузку сажать. Господин - хорошее слово. Во всем мире принято. И в России было когда-то. Если мы сами себя почувствуем господами, это, конечно, войдет в обиход.

Не благоволит Солоухин к "товарищам". Еще в хрущевские времена он предлагает ввести обращения "сударь" и "милостивый государь".

По мнению писателя, большевики победили лишь благодаря жесточайшему террору, еврейской воле в высших эшелонах власти и сверхчеловеческой организованности ( см. статью "История спорит с поэзией" С. Куняева ).

Верный слуга большевиков Лацис (латыш либо латышский еврей) так инструктировал своих чекистов: “Не ищите в человеке вины. Первый вопрос, который вы должны ему поставить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора. Мы не наказываем, мы уничтожаем”.

У Н.Я. Мандельштам в ее воспоминаниях читаем: “Смешно подходить к нашей эпохе с точки зрения римского права, наполеоновского кодекса и тому подобных установлений правовой мысли… Людей снимали пластами, по категориям (возраст тоже принимался во внимание): церковники, мистики, ученые-идеалисты, мыслители, люди, обладавшие правовыми, государственными или экономическими идеями…

Кстати, Солоухин утверждает, что большая часть врангелевской армии, обманутая листовками большевиков о том, что тем, кто останется, будут обеспечены жизнь и свобода, осталась в Крыму, не захотела покидать русскую землю. Эти оставшиеся, поверившие большевикам дурачки и телята подверглись вакханалии истребления. Так называемые

Убеждения эти состоят в том, что слово «монархия» и слово «Россия» Солоухиным воспринималось как единое целое. Для России, по мнению писателя, монархия - будь то монархия абсолютная или конституционная, как при Николае II, представляет собой идеал государственного устройства. В пользу монархии - и вековая история страны, и ее православная традиция. По мнению писателя, монарх будет заботиться именно о стране, о ее интересах, поскольку ему предстоит передать свою власть над страной своим детям. А им он не пожелает плохого.

Солоухин критиковал как интернационализм советской идеологии, так и "либеральные ценности" с их культом всевозможных пороков. И выступал за возрождение в России монархии, как самого естественного для нее, России, строя.

В самом начале 90-х годов Солоухин передает в одно из издательств для публикации привезенную из поездки в Аргентину книгу Ивана Солоневича "Народная монархия". "Монархию надо заслужить, – любил повторять Солоухин. – Пока же в России население, а не народ, сплоченный единством общих убеждений и устремлений19". По мнению Солоухина, власть - по сути и по модели своей - должна служить выражением воли народа. Не только воли современных граждан страны, но и вековой воли, благодаря которой образовалась русская государственность.

Удивительно, что Солоухин не увлекается современными, модными течениями в литературе и в политике. Он - традиционалист, он основателен, и хотел бы, чтобы русская власть также имела твердую основу.

Об отношении Солоухина к революции и ее плодам тоже известно20.

В повести "Последняя ступень" он не без охоты рисует следующий образ пожилой чекистки: "Знало ли ваше поколение, что ЧК первых лет революции, вся ЧК, кроме, может, рядовых часовых, состояла не из русских людей? Все! Понимаете, для чего это было сделано?

До сих пор ходит еще в ЦДЛ одна старуха, бывшая чекистка. Как напьется, так и хвалится, что особенно любила расстреливать молодых русских девушек -- гимназисток и чуть постарше, особенно красивых. Лично уводила в подвал (хотя, как следователь, могла бы этого и не делать) и лично стреляла. Сам слушал ее. Пьяная, слюни текут из беззубого рта, хвалится: "Помню, красавица девка, коса до пояса. Поставила ее к стенке. Она мне плюнула в лицо, а я ей прямо в рот из нагана..."

Так вот эта старуха хвастается, что собственноручно застрелила 83 (восемьдесят три!) русских молодых красивых женщины".

Солоухин пишет о бесчеловечности, жестокости, кровожадности детей революции.. И об убийстве царской семьи как о верхе абсурда тогдашней действительности.

"В Екатеринбург из центра были посланы с тайной миссией два отъявленных мерзавца -- Юровский и Войков. Им-то и было поручено подготовить, а в удобный момент и осуществить ликвидацию царской семьи. Инструктировал Юровского лично Яков Михайлович Свердлов. Случайно ли, что и город Екатеринбург называется теперь именем этого кровавого палача? Юровский сменил в доме особого назначения всю охрану (еще бы, до его приезда царь с этими солдатами играл в шашки) и поставил свою, конечно, латышей. И в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля 1918 года совершилось кровавое злодеяние.

Их разбудили в два часа и предложили спуститься подвал. Войков начал читать постановление Екатеринбургского губкома, а Юровский, не дождавшись конца чтения, вынул наган и начал стрелять. Впоследствии Войков, пьяненький, кричал, что простить не может Юровскому, что тот не дождался конца чтения документа и не дал возможности ему, Войкову, собственной рукой застрелить русского императора. Их было там четыре царевны, наследник царевич Алексей, четырнадцатилетний мальчик, царица, приближенные. Их стреляли, докалывали штыками. Увезли на грузовике в лес, в заранее приготовленное место, и там, как мясники, расчленяли трупы, жгли их на костре, применяли, кажется, даже и химию. Войков не зря был выбран на это дело. Он кое-что понимал в химии и как специалист мог пригодиться.

Так вот, Владимир Алексеевич, я отвлекусь. Этот Войков, ночной убийца, палач, был потом советским послом в Варшаве. Русские людишки, видимо, знали о причастности его к убийству государя и вскоре там его кокнули".

"Так кто же написал рыдательные стихи на этого подонка? Ваш любимый поэт Владимир Владимирович Маяковский. "Зажмите горе в зубах тугих, волненье скрутите стойко, сегодня пулей наемной руки убит товарищ Войков".

К Ленину Солоухин также испытывает откровенную неприязнь. В своей "Последней ступени" он высказывает гипотезу о том, что Ленин погиб от застарелого сифилиса.

"Учился в Казани. А там сифилис среди женщин легкого поведения не был редкостью даже и в публичных домах. Ну и подцепил еще в студенческие годы. А может, где за границей во время эмигрантских скитаний. Но он любил это дело, что правда, то правда. Ведь даже и псевдоним его в честь одной петербургской не то балериночки, в которую он был влюблен, не то Лены, а вовсе не в честь великой сибирской реки, Ленских приисков и Ленского расстрела, как теперь нам это преподносят. Красивая версия, но не больше. От реки, кстати, по законам русского языка будет не Ленин,

а Ленский, как и прииски, не Ленины, а Ленские. Производное Ленин в русском языке может быть только от женского имени. Но это так себе, мелочи".

Об итогах деятельности советской власти в первой половине двадцатого века сказано так:

"-- Подумай, кем бы ты был сейчас, если бы не советская власть?

Это любимый конек каждого ортодокса. А один еще прямее ляпнул:

-- Ходил бы ты сейчас в лаптях да землю ковырял бы сохой.

-- Это почему же я ходил бы в лаптях? Есенин, как видим на фотографиях, нашивал и цилиндр с бабочкой. А Шаляпин шубу, не знаю уж на каком меху, в которой его Кустодиев изобразил. Да и у нас в селе никто уж не носил лаптей. Сапоги, в праздник хромовые, поддевки из тонкого сукна, а женщины в сапожках с высокой шнуровкой, в которых кадриль отплясывали. И сох уже не было. Были плуги, конные молотилки, триеры, веялки... Да если бы даже допусти ть, что Россия до 17-го года ходила в лаптях (чего не было), то что же, она за эти десятилетия никуда не ушла бы? Вон, одна губерния не вошла в состав СССР -- Финляндия, -- так что же, она сейчас


куль. Цена ему рубль. На Великий пост запасались мороженым судаком, лещом, сазаном. Мука в продаже всегда, хочешь — крупчатка, хочешь — похуже. Сахар головами в синей бумаге. Курица на базаре — шесть копеек".

Впрочем, недовольство советской властью чувствовалось уже в рассказе "Круиз", в котором писатель откровенно перечисляет приметы тогдашнего быта.

Дело в том, что его друг был и прозаиком и киносценаристом (а это значит, и денежки были) и была уже у него определенная писательская известность. "А человек он широкий, не скупой, с размахом. И была у него тогда любовь с замужней женщиной. Однажды они совершали круиз по кавказскому побережью Черного моря. Все эти Гагры, Пицунды, Гудауты, Сухуми, Очамчиры, Батуми, Кобулети, Цихисдзири...