Биография писателя. История критики

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 24

Направо, налево ты стреляешь и рубишь,

Мой добрый народ беспощадно ты губишь.

Отольются тебе наш стон и плач,

Голиков-палач.

Отольются тебе все слезы наши,

Будь ты проклят, палач,

Аркашка.

Стар и млад убиты тобой, убиты,

Под корень ты рубишь, хакасов, нас..

Не любили писателя во времена гайдаровских реформ.. Не оттого ли, что он нелестно отзывался о предке их идеолога?

" - Что ты, Саша, что ты... - поднимал он голову характерным для него образом, словно кивал головой вверх, а не вниз. - Нас-то учили, что Гайдар командовал в шестнадцать лет полком, а он на самом деле был начальником расстрельной команды. Тухачевский его, как известного палача, взял на подавление Антоновского восстания, и он уничтожал целые деревни с женщинами, стариками и детьми. А потом в Хакасии так развернулся... Все документально, все из архивов ЧОНа".

Современным демократам из девяностых тоже досталось от писателя.

- А как вы, сударь, относитесь к демократии? - спрашивает у писателя Е. Черных.

- Это ширма, за которой группа людей, называющих себя демократами, навязывает населению свой образ мышления, вкусы, пристрастия. Демократия как цель - абсурд. Это лишь средство для достижения каких-то целей. Ленин, большевики

— Выбрось ее в Неву.

Через два шага женщина остановилась, видя, что мужчина никак не отозвался на ее приказание, и повторила внятно, четко и громко:

— Выбрось ее в Неву!

— Что за фантазия, право…

— Мы не сдвинемся с этого места, пока ты не бросишь ее в Неву. Вернее, мы пойдем в разные стороны — я домой, а вы на троллейбус.

— Это каприз, любезная Любовь Владимировна.

— Хорошо, пусть каприз. Женщина имеет право на каприз. Неужели три дня, которые тебя ждут, не стоят маленького каприза? В конце концов, я ведь не требую, чтобы ты сам прыгнул в Неву.

Кавалер не решается выбросить трость и погружается в глубокие раздумья.

— Боже мой! До чего дошло дело, - замечает дама, - Не имение, не дом, не детей, не жизнь — жалкую палку мужчина жалеет бросить в реку, хотя об этом его просит женщина! Ну, решайся. Холодно стоять здесь на ветру. Да или нет? Идешь со мной или поворачиваешь обратно?

— Но хотя бы проводить тебя… Нельзя же бросить здесь одну в такой час. Позвольте вас проводить…

— Не позволю. Да или нет?

Алексей резко повернулся и быстро зашагал назад, к троллейбусной остановке".

«Всему есть предел, — говорит он себе, — старинную, антикварную вещь — в Неву! Слуга покорный. А она просто злюка. В гостиницу, в гостиницу, и выспаться в теплой сухой постели. А завтра самолетом в Москву. И никаких больше звонков, никаких встреч. У меня тоже характер…»

О любви и речь в повести "Приговор".

" .. я просто ехал к Москве, все ближе и ближе к Онкологическому институту имени Герцена на Беговой улице и все дальше и дальше от молодой зеленоглазой женщины, написавшей на тетрадном листе бумаги: «Я хочу Вас видеть. Приезжайте в наш город. Я жду Вас»".

Казалось бы, необъяснимый поступок с точки зрения теории эволюции! Человек предпочитает, разумом избирает путь, уводящий его от молодой красотки. С точки зрения примитивной эволюционной теории это настоящий абсурд! Да и с точки зрения дамского сентиментального романа это то же самое.

В рассказе "Свидание в Вязниках" писатель рассказывает о своей первой любви:

Именно тьма мешает встретиться героям лирики Солоухина^²¹. Свет звезды сравнивается с огнем поэзии, -

Он жив, огонь поэзии святой,

И тьма его, как прежде, не объяла.

Замечено, что Солоухин соблюдает "каноны" сонета в стихотворном размере.

И та же тема звучит в другом стихотворении Солоухина:

Россия - под глыбой тьмы...

И все же она не погибла,

Пока еще живы мы.

Держитесь, копите силы,

Нам уходить нельзя.

Россия еще не погибла,

Пока мы живы, друзья.

О любви сказано в стихотворении с претенденциозным названием "Ответная любовь" -

Лишь безответная, глухая

Любовь крепка и горяча.

О безответной любви - стихотворение "Постой. Еще не все меж нами!"

Постой. Еще не все меж нами!

Я горечь первых чувств моих

В стих превращу тебе на память,

Чтоб ты читала этот стих.

Но Солоухин восхваляет и такое явление, как "ответная любовь". О ней он пишет прямо:

И вот она вольна меж нами,

Не стеснена, какая есть!

И к звездам рвется, словно пламя,

И мир отобразила весь!

Понятно, что восторг поэта читатель при этом вряд ли разделяет. Тем не менее автор настойчиво размышляет о том, что недурно бы написать еще одно стихотворение о предмете любви:

Лицо все ярче, все светлей,

Все явственней оно...

Я не пишу стихов о ней,

А надо бы давно!

Любовь в поэзии Солоухина проявляется и как самоотверженность - по отношению к предмету любви.

Но в студеный выветренный вечер,

Не спросив, на радость иль беду,

Ты сумеешь выбежать навстречу,

Только шаль накинув на ходу.

Ты сумеешь выбежать из дому

И обратно больше не прийти...

Удивительная, невиданная прежде преданность является постоянным качеством любви - именно это подчеркивает поэт.

Любовь движет и теми существами, что окружают человека. Так, лось из одноименного стихотворения чует "любовный зов"..

.. любовный зов подруги,

Вдруг прилетев издалека,

Его заставил стать упругим

И бросить на спину рога.

Но этот зов оказывается обманом, страшным обманом - лося поджидает охотник, снабженный умело сделанным манком.

В одном из стихотворений Солоухина описан "огромный обезъян, самец", который с негодованием и гневом отвергает предлагаемые ему фрукты - бананы, кокосы и даже орехи.. А причина проста -

— Он, вероятно, болен или

Погода для него не та?

— Да нет. С подругой разлучили.

Для важных опытов взята.

На эту тему есть интересное стихотворение в рассказе Солоухина "Встреча" -

И снова, как прежде, в мученьях, с боем

Найду я тебя на своем пути!

Но только пускай нам будет обоим —

Хочешь? — обоим по двадцати...

Не будет во мне этой душной глуби,

Не омрачит она твой покой...

Но вряд ли таким ты меня полюбишь,

И вряд ли тебя полюблю я такой.

Как напоминает это стихотворение набоковское "В листве березовой, осиновой, в конце аллеи у мостка", с похожим горьким финалом.

Есть у Солоухина и несколько историй, так или иначе касающихся указанной темы, исполненных в жанре рассказа. О любви Солоухин в прозе не пишет пространно, не слагает ей гимны и оды. Очевидно, причиной тому воспитание писателя - в селе об этой ценности не принято было много говорить. Однако отдельные рассказы все же теме любви посвящены полностью, например, "Трость".

"Ведение стола Любовь Владимировна взяла в свои руки. Никакого тамады не понадобилось. Она расшевелила всех, заставляла кого читать стихи, кого петь под гитару, кого произносить тосты, - так рисует автор портрет героини, - При всем том бутылки пустели, все начали понемножку хмелеть, в том числе и хозяйка. Не исключено, что она делала вид, будто хмелеет, а на самом деле пила осторожно и осмотрительно".

Иной раз создается ощущение, что Солоухин не умеет писать о тонких, романтических чувствах. Вот как он опиывает, например взгляд героини:

"Любовь Владимировна смотрела на него спокойными серыми глазами, в которых только иногда, на неуловимое мгновение, проскальзывал солнечный зайчик, словно срабатывала шторка фотокамеры". Неуместное сравнение с бездушной фотокамерой раздражает привыкшего к образным сравнениям читателя. Никакой загадочности и таинственности..

В рассказе "Трость" даме приходит на ум попросить своего кавалера пожертвовать для нее тростью. Она просит его выбросить трость в бурную Неву.

" — Красивый мужской предмет. Носили же на протяжении веков…

— Наверно, и дорогая?

— Не то чтобы… Но конечно. Черное дерево, слоновая кость, работа…

выгибом… Схватишь ее в это время на самом выгибе… Э, да что вы, сосунки, понимаете!.."

Что больше всего напоминают эти откровения? Правильно, слова мсье Пьера из романа Набокова "Приглашение на казнь", живодера, хвастающегося своими достижениями.

А ведь лучше всего о любви, пожалуй, мог бы рассказать .. Виталька из "Луговой гвоздички". "Есть такое понятие — блаженный, так вот Виталька был самую малость блаженный. То есть — теленок. Доброта, услужливость, безотказность, неприспособленность — на первом месте. Обычно тут и внешность примешивается.

При его внешности и характере вообще женщина как таковая была для него, очевидно, нерешенной и неразрешимой проблемой.

И вот из соседнего села какая-то бабенка взялась за Витальку. Неизвестно, что ею руководило. То ли на сберкнижке у Витальки немного денег лежало, то ли решила подшутить. «Увольняйся с работы в своем колхозе, переходи ко мне жить». Виталька уж и деньги ей отдал «на веденье общего хозяйства». Дня два-три ушло у него на увольненье. И пришел он к ней. И можно вообразить, если к тому же впервые его женщина обогрела, с какими чувствами он к ней шел. Ну, а там его просто высмеяли: «Да ты что? Дурачок. Идиотик. Кому ты здесь нужен? Погляди лучше в зеркало на себя»".

Тогда Виталька вернулся в свою пустую избу, привязал веревку к железному крюку... Что было дальше, писатель не говорит. Но очевидно, финал сей любовной истории был невеселый.

Как противоположность Витальке приведен в сем же рассказе Колька, который рос красавчиком. "Тонкое, продолговатое, тонкогубое лицо, светлые волосы, голубые глаза. Да к тому же война повыбила всех парней, а он по возрасту не угодил в это пекло и остался в первые послевоенные годы единственным парнем на всю округу. Прямо по частушке: «Три деревни, два села, восемь девок, один я». Девок-то было больше, нежели восемь.

Погулял Колька. Переженился раза три-четыре, выбирая самых красивых девчонок, потом осел где-то в городе, обзавелся новой семьей, пошли дети. Но доходили слухи, что очень уж сильно пьет".

Или вот еще любовная история, изложенная в том же рассказе - о житии Любашки и Федорыча. "Любашка, говорят, хоть и прибилась к Федорычу, однако с нарезки уже сошла, гуляла напропалую, пила с доярками, телятницами, такими же навозницами, как и сама. То говорили в связи с ней о каком-то пастухе, то о трактористе в соседнем селе

"Нет, не думаю — это не то слово... Что я день и ночь... Ну что? Ну что? Живу ею? Дышу ею? Мучаюсь? Болею? Страдаю? Ну какие там есть еще слова? Вернемся к самому точному и единственному: мне казалось, что всем сейчас станет ясно, как я день и ночь, день и ночь ее люблю.

Да, вспомнил: курить я начал из-за нее, вино начал пить из-за нее, в карты играть из-за нее, стихи писать из-за нее. Кажется, собраны все главные человеческие пороки, а между тем не было любви светлее и чище, чем моя мальчишеская.

Ромео все же целовал свою Джульетту, дотрагивался до нее, и пение жаворонка заставало их в объятиях друг друга. Если бы тогда все получилось так, что она подошла бы и поцеловала меня или я поцеловал ее.."

На курсе скоре все узнают, что Солоухин "безмолвно и безответно" любит эту девушку.

Но пути - дороги наших героев расходятся. И вот спустя два десятка лет Солоухин встречает свою любовь на Вязниковском вокзале. Оксана - а именно так зовут героиню - уезжает на поезде.

В финале рассказа писателю стало казаться, что он — это вовсе не он, тридцатишестилетний человек, имеющий за плечами большой опыт и десяток написанных книг, а шестнадцатилетний мальчишка, и что сидит он не в столовой № 1, а в студенческом общежитии на Студеной горе, "и стоит мне только собраться с духом и преодолеть что-то непонятное и нелепое — и я через десять минут окажусь на улице Карла Маркса и, вместо того чтобы обходить ее дом за три квартала, взлечу на второй этаж, ударю в дверь кулаком, и на пороге появится она, синеглазая и золотоволосая девчонка с крохотной рубиновой звездочкой на груди".

И опять ситуация, близкая к описанной в повести "Приговор". Вместо яркой встречи - мечты о свидании и расставание с героиней.

В рассказе "Главная ночь" Солоухин дает такое определение любви:

любовь — это неодолимое стремление одного человека к другому. То есть стремление иррациональное, с которым разум человека, его воля вряд ли могут совладать.

Если и есть у любви какая-то логика, то, пожалуй, она и изложена в этом рассказе: "Все, все, все — за то, чтобы она попалась на улице, подошла к сидящему в сквере, спросила: «Долго еще?» За взгляд, за ее усмешку, за тот дождь, за шепот... — все, все, все!"

И еще одно важное замечание Солоухина, уже из рассказа "Фотоэтюд": "Красивых женщин немало, но настоящие красавицы, которые как бы светятся изнутри и освещают все вокруг себя, очень редки. Встретишь за жизнь две-три... "

Так же стремится к своей возлюбленной герой "Романтической истории" Николай Николаевич..

«Но чего же проще? — думает он — Надо и мне пойти на пляж. Я не люблю жаркого солнца, это правда, но там есть тенты, полежу в холодочке. Но я увижу ее».

Позже герой обнаруживает себя под окнами тридцатилетней красавицы Яны.

"Николай Николаевич вышел опять в лунную ночь. Немедленно увидеть опять Яну сделалось для него — как выдернуть болезненную занозу. Встав перед трехэтажным домом, в котором были погашены уже все огни, он высчитал, начиная от края, окно Яны, в котором тоже не было света. Он стал поднимать с земли мелкие камешки и кидать их в окно. Два камешка глухо ударились о стену, а третий звонко стукнулся о стекло, потом пятый, седьмой. Загорелось несколько окон справа и слева, там и тут болгары начали выходить на балкон, но окно Яны оставалось темным и не подавало признаков жизни, дальнейшее упорство приобрело бы черты скандала".

Так в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита" стремится к заветной скамейке превращенный однажды в борова Николай Иваныч.

О любви и рассказ Солоухина "Мокрый снег", в котором писатель знакомится с девушкой. вместе с ним ждавшей автобус, который так и не пришел.

Зовут ее Долорес ( что наверняка понравилось бы Набокову ). О ней немало говорит ефрейтор Курочкин:

— Погуливают, что ли, эти девчонки? - спрашивает у него автор.

— Хм. Погуливают! Не то слово.

В рассказе "Серафима" описаны долгие прогулки с героиней по улицам притихшего города.

— Ты знаешь, я долго мучилась. Хотела звонить — и не решалась. А потом чувствую: больше не могу! Но давай не будем вспоминать. Какой мягкий день! У меня сегодня ночная смена. С одиннадцати. Целый день свободный. А как странно, что мы здесь встретились! Я назначала на четверг, потому что... Впрочем, глупости. Хочешь, пойдем на французскую борьбу?

И автор молча покорно повиновался Серафиме.

— Сегодня мы встретились. Пусть, — не то объясняя, не то оправдываясь, говорила Сима, — пусть сегодня все будет по-другому. Сегодня все будет сначала. Сегодня пойдем ко мне, поедим, согреемся.

"В мезонине после долгой отлучки мне показалось еще уютнее, - рассказывает автор, - Вино и согрело меня и опьянило, и мне стало казаться, что я больше никуда и никогда не уйду из этой комнатки. Сквозь легкий туманец я смотрел на Серафиму и вдруг вспомнил, что давным-давно уж не было так, как тогда, на танцах, чтобы ее рука на моем плече, и темная бархатная теплота, и лицо близко-близко у моего лица.

Мне мучительно захотелось, чтобы все опять было так же, и еще большего — схватить ее, стиснуть, обнять, и чтобы так уж было всегда, — и вроде бы падать, кружась и задыхаясь на лету от падения, от кружения, от счастья".

Неожиданно появившийся на сцене сосед - майор, впрочем нарушает идиллию. На улице он без обиняков объявляет герою:

- Ты еще мальчишка, а она — матерая волчица. Найди себе ровню, молодую девчонку, - советует он, - и балуйся с ней в свое удовольствие. Правда, опытность тоже много значит. Пройти такую школу!.. Я понимаю...

— А я не понимаю, о чем вы говорите. У нас с Серафимой чисто дружеские, совсем незапятнанные отношения.

На это майор просто хохочет..

— Незапятнанные! Уморил!.. Ты хочешь сказать, что всю зиму ходил сюда каждый вечер по чистой дружбе?

— Да. А для чего же я должен был ходить?

Сергей смеется еще пуще.

— Ты, может, скажешь, она тебя и целоваться не научила?

— Да. Мы ни разу не целовались, — твердо отвечает наш герой.

Майор перестает смеяться и делается серьезным.

— Да ты знаешь ли, куда, к кому ты ходил всю зиму?

— К Серафиме, и вы это отлично знаете.

— Знаю. Я-то знаю, что я к своей Клавдии хожу. Да я ведь даю себе отчет, к кому я хожу и, главное, зачем я хожу.

— Не понимаю...

— Да ведь они же обе... В ы с ш е й м а р к и, понял? В ы с ш е й п р о б ы! Нет, не те, которые околачиваются в парке Пушкина и готовы под любым кустом... Эти тоньше. Но, поверь мне, самой чистейшей, самой высокой пробы...

" — Вы врете! Врете! — закричал я. — Вы нарочно мне врете. Но зачем?"

Таким же образом о любви размышляет "бывалый", пресыщенный страстями персонаж:

" — Знаем мы эти вздыхания! Эти голубые грезы… Полет фантастики. Все равно к одному придет. А я, брат, нет. Я люблю проще. Раз я иду — значит, мажься одеколоном. Придешь к ней, а ей будто нездоровится — в кровати лежит. Знает, что каждая минута дорога… Потянется этак сладко, с

крутой гopox), который кладется на сочень, сворачиваемый потом в трубку, и вот этот свернутый сочень с крутым горохом внутри нужно есть, запивая его непременно квасом".

Подробно описывает Солоухин семейный ритуал, связанный с блинами.

"Когда бывали блины, то мать на стол подавала их на одной тарелке высокой стопой, а были они большие, во всю тарелку. Резать блины за столом мог только старший, то есть опять же Алексей Алексеевич. Вот он пододвигает тарелку с блинами к себе. Придерживая их вилкой, разрезает пополам (по диаметру, можно бы сказать), потом неторопливо поворачивает тарелку на четверть окружности и еще раз режет стопку опять пополам. Блины оказываются разрезанными на четыре части, тарелка с ними возвращается, и все мы, сидящие за столом (а нас много), начинаем их есть, беря строго по одной четвертинке. Прихватишь сразу две и схлопочешь деревянной ложкой по лбу. Это действие мог произвести не только Алексей Алексеевич, но и дед Алексей Дмитриевич, у него была крепкая кленовая ложка, и он ухитрялся дотянуться ею до самого отдаленного края стола".

В годы детства писателя, оказывается, еда была чуть ли не предметом культа.

В деревне - пышки на столе. Белые, рассыпчатые. Сметана как масло. "Из стаканов тогда не знали. Поставила баба глиняное блюдо со сметаной, деревянными ложками все из одного блюда ели".

Бывало в Алепине и праздничное застолье - довольно обильное даже по нынешним временам.

В книге "Смех за левым плечом" Пелагея Николаевна, повязанная светлым платком в горошек, но в темном платье, не умолкает:

– Кушайте, гости, кушайте. Вот студень, вот заливное, вот баранина…

Через несколько минут опять:

– Кушайте, пожалуйста, кушайте – грибочки, рыжички соленые, зайчатина, кушайте…

"Эта зайчатина, темно-красная, мелко крошенная на тарелке, да еще яркие рыжики, не потерявшие своего натурального цвета при умелой солке, да еще причудливые графинчики, столпившиеся на конце стола, – вот что запомнилось больше всего из бродовского застолья.

В этот дом была выдана моя самая старшая сестра Александра Алексеевна, а по-нашему, по-домашнему, – Шуринка".

Однако обычно кушанья в деревне были отнюдь не изысканные.

за четыре километра. Одним словом, сообщество у нее с Федорычем было относительное, а не то чтобы нечто вроде семьи. Она была, по-видимому, что называется, «кошка, ходящая сама по себе». Захотела — пришла к Федорычу, захотела — не пришла. Хотя, правду надо сказать, и Федорыч ведь не узаконивал отношений с ней, что сделало бы ее в конце концов полноправной хозяйкой избы и усадьбы. Нет, он тоже держал ее в роли приходящей домохозяйки. Ну и она платила ему той же монетой, хотя большую часть времени проводила у Федорыча".

У Любашки рождается ребеночек, но все говорят в селе, что ребеночек не от Федорыча, а от какого-то парня, возможно, от тракториста.

Также заметим, что героини рассказов Солоухина не склонны к проявлению чувств, сдержанны.

Иногда они просто только плачут на плече, как Долорес. Или как в рассказе "И звезда с звездою говорит" предпочитают любовным утехам поэтические минуты.

Так же, как героиня "звезды" размышляет и спутница писателя из рассказа "На лыжне".

"Я пойду, а вы идите обратно. Ничего больше не нужно. Было все самое хорошее, а дальше будет, как всегда и у всех". И в повести "Приговор" так же неприступна молодая зеленоглазая женщина. Еще одна неприступная красавица, а вернее - ее психологический, если можно так сказать, портрет - есть в рассказе "Черешня": "Такое сочетание: раннее летнее утро, быстролетящая машина, молодая красавица по правую руку. К тому же красавица с талантом общения, красавица, с которой всегда хорошо, красавица, которая кормит тебя черешней, такое сочетание, наверное, и можно было назвать счастьем.

Blog

Биография писателя. История критики