Небоскреб газеты "Русский Курьер"

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Программа «Военно-промышленное обозрение» от 16. 12. 2005 Тема передачи, 143.48kb.
• «городской курьер», 256.52kb.
• Вниманию юридических и частных лиц!, 24.3kb.
• Диплом «Над Бугом-рекою» Диплом учрежден редакцией газеты "Радиоинформ", 87.2kb.
• Существования являлась органом райкома вкп(б), райисполкома и райпрофсовета и была, 69.07kb.
• «Книжная радуга -2009», 32.37kb.
• Буралхиева Гаухар Абдрахмановна Менеджер по закупкам; рассмотрела заявки на участие, 1220.62kb.
• Сценарий выпускного вечера, 129.93kb.
• Шульгиной Ольги Викторовны. Повышение уровня образования учителя: а Знать Конституцию, 27.61kb.
• Темы курсовых работ по «стилистике и литературному редактированию» Особенности употребления, 17.74kb.

кресло. Она сразу увидела Андрея, идущего по коридору с зеленым уродливым

рюкзаком за плечами. Он был одет во все советское. Хлипкие джинсы из ткани

"планета", явно с чужой задницы, висели мешком. На голове у него красовалась

так называемая туристская шапочка, бесформенный комочек бельевой ткани с

надписью "Ленинград" и с пластмассовым козырьком цвета черничного киселя.

Нейлоновая куцая телогрейка расстегнута, и из-под нее выглядывает гнуснейшая

синтетическая цветастая распашонка. Рыжих его сногсшибательных усов не

видно, потому что весь по глаза зарос густой, рыжей, с клочками седины

щетиной. Смеялся, веселый, как черт. Размахивал руками, приветствуя

невидимых на экране встречающих, своего благородного папеньку, своего

красавчика-сыночка, свою романтическую жилистую выдру-невесту и, должно

быть, друга дома, американского мерзкого богатея с пересаженной обезьяньей

железой.

-- Не ваш, мэм? -- прервав бесконечное жевание гама, спросил второй

городовой.

Лучников прошел мимо камеры.

Таня, не ответив городовому, резко встала, отбросила стул и побежала в

конец коридора, где светилась на разных языках надпись "Выход", где чернела

спасительная или гибельная ночь и медленно передвигались желтые крымские

такси марки "форд-питер".

-- Почему ты из Стокгольма? -- спросил сына Арсений Николаевич. -- Мы

ждали тебя из Москвы.

-- Вы не представляете, ребята, какие у меня были приключения на

исторической родине, -- весело рассказывал Лучников, обнимая за плечи отца и

сына и с некоторым удивлением, но вполне благосклонно поглядывая на сияющую

Лидочку Нессельроде. -- Во-первых, я оборвал хвост, я сквозанул от них с

концами. Две недели я мотался по центральным губерниям без какой-нибудь

стоящей ксивы в кармане. Все думают, что это невозможно в нашей державе, но

это возможно, ребята! Потом началось самое фантастическое. Вы не поверите, я

нелегально пересек границу, я сделал из них полных клоунов!

Арсений Николаевич снисходительно слушал поток жаргонных советских

экспрессий, исторгаемый Андреем. Дожил до седых волос и никак не избавится

от мальчишества -- вот и сейчас явно фигуряет своей советскостью, этой

немыслимой затоваренной бочкотарой.

-- Нет-нет, наша родина поистине страна чудес, -- продолжал Лучников.

Он стал рассказывать о том, как целую неделю с каким-то "чокнутым"

джазистом пробирался на байдарке к озеру Пуху-ярве где-то в непроходимых

дебрях Карелии, как там, на этом озере, они еще целую неделю жили, питаясь

брусникой и: рыбой, и как, наконец, на озеро прилетел швед, друг этого

джазиста, Кель Ларсон, на собственном самолетике, и как они втроем на этом

самолетике, который едва ли не цеплял брюхом за верхушки елей, перелетели

беспрепятственно государственную границу. Бен-Иван, этот джазист, почему-то

считал, что именно в этот день все пограничники будут "бухие", кажется,

водку и портвейн "завезли" в ближайшее "сельпо"; и точно, ничто не

шелохнулось на священной земле, пока они над ней летели, -- вот вам железный

занавес, -- а от финнов -- у этих сук ведь договор с советскими о выдаче

беглецов, -- от "фиников" они откупились запросто, ящиком той же самой

гнусной "водяры"... И вот прилетели свободно в Стокгольм, а Бен-Иван через

пару недель таким же путем собирается возвратиться. Он эзотерический тип.

-- Да зачем тебе все это понадобилось? -- удивился несказанно Арсений

Николаевич. -- Ведь ты, мой друг, в Совдепии "персона грата". Может быть, ты

переменил свои убеждения?

Андрей Арсениевич с нескрываемым наслаждением осушил бокал настоящего

"Нового Света", обвел всех присутствующих веселым взглядом и высказался

несколько высокопарно:

-- Я вернулся из России, преисполненный надежд. Этому полю не быть

пусту!

Таня бродила по ночной Ялте и не замечала ее красоты: ни задвинутых на

ночь и отражающих сейчас лунный свет "климатических ширм" на огромной высоте

над городом, ни россыпи огней по склонам гор, ни вздымающихся один за другим

стеклянных гигантов второй линии, ни каменных львов, орлов, наяд и атлантов

первой исторической линии вдоль Набережной Татар. Она ничего не замечала, и

только паника, внутренняя дрожь трепали ее. Пару раз она увидела в витрине

свое лицо, искаженное безотчетным страхом, и не узнала его, она как будто бы

даже и не ощущала самое себя, не вполне осознавала свое присутствие в ночном

городе, где ни на минуту не замирала жизнь. Машинально она вошла в ярко

освещенный пустой супермаркет, прошла его насквозь, машинально притрагиваясь

к каким-то вещам, которые ей были почему-то непонятны, на выходе купила

совершенно нелепейший предмет, какую-то боливийскую шляпу, надела ее торчком

на голову и, выйдя из супермаркета, оказалась на маленькой площади,

окруженной старинными домами, на крыше одного из них на глобусе сидел,

раскинув крылья, орел, у подъезда другого лежали львы, атлант и кариатида

поддерживали портик третьего. Здесь ей стало чуть спокойнее, она вдруг

почувствовала голод. Это обрадовало ее -- мне просто хочется есть. Не

топиться, не вешаться, не травиться, просто пожрать немножечко.

На площади у подножия больших кипарисов, верхушки которых слегка сгибал

эгейский ветерок, был запаркован фургон-дом с номерным знаком ФРГ. Все двери

в нем были открыты, несколько людей играли внутри в карты, а голый, в одних

купальных трусиках человек сидел на подножке фургона и курил. Увидев Таню,

он вежливо окликнул ее и осведомился, как насчет секса.

-- Сволочь! -- крикнула ему Таня.

-- Энтшульдиген, -- извинился человек и что-то еще добродушно добавил,

дескать, зачем так сердиться.

Через площадь светились стеклянные стены круглосуточного кафе под

забавным, истинно ялтинским названием "Вилкинсон, сын вилки". Видна была

толстозадая особа, которая уписывала огромный торт со взбитыми сливками и

клубникой. Таня вошла в кафе, села за несколько стульчиков от толстухи и

попросила порцию кебабов. Два улыбающихся "юга", у которых тоже, конечно,

только секс и был на уме, за несколько минут соорудили ей блюдо чудно

поджаренных кебабов, поставили рядом деревянную миску с салатом, масло,

приправы, бутылку минеральной воды.

-- У вас это нервное? -- спросила по-русски толстуха, расправляющаяся с

тортом.

-- Что нервное? -- Таня враждебно на нее посмотрела:

неряшливое существо, ляжки выпирают из шортов, пузо свисает между ног,

шлепки взбитых сливок на грудях, рот мокрый -- то ли помада размазалась, то

ли клубника растеклась.

-- Вот эти ночные, -- толстуха хихикнула, -- закусочки. Раньше у меня

этого не было, клянусь вам. Я была стройнее вас, сударыня. На Татарах все

"тоняги" посвистывали мне вслед. У меня был эротический свинг, всем на

удивление. Теперь переживаю нервный стресс -- днем сплю, а по ночам жру

торты. За ночь я съедаю семь. Каково? -- Она всмотрелась в Таню, произвела

ли на нее впечатление каббалистическая цифра, и, заметив, что никакого,

добавила почти угрожающе: -- Иногда до дюжины! Дюжина тортов! Каково! И это

все из-за мужчин! -- Она внимательно смотрела на Таню.

Наглый, порочный взгляд русской толстухи сверлил Таню. Она уже

чувствовала, что сейчас последует лесбийское приглашение. "Мерзость, --

думала она. -- В самом деле, вот мерзость капитализма. Всего полно, в

карманах масса денег, все проституируют и жаждут наслаждений. Погибающий

мир, -- думала она. -- Мне нужно выбраться отсюда как можно скорее. Улечу

завтра в Москву, пошлю к черту Лучникова, Сергеева с его фирмой просто на

три знака, заберу детей, починю машину, и все поедем к Супу в Цахкадзор.

Буду тренироваться вместе с ним. Только он один меня искренне любит, я его

жена, а он мой муж, он мне все простит, и я буду жить в нашем, в моем мире,

где всего не хватает, где все всего боятся, да-да, это более нормальный мир;

поступлю куда-нибудь продавщицей или кладовщиком на продбазу, буду воровать

и чувствовать себя нормальным человеком".

. Между тем она быстро и, кажется, тоже очень неряшливо ела, приправа "Тысяча островов" уже дважды капнула на элегантное платье, купленное ей этой весной Андреем в феодосийском "Мюр и Мерилизе".

На другом конце длинной полукруглой стойки сидела худенькая девушка в

темной маечке, с огромными испуганными глазами, с головой, похожей на

полуощипанную курицу. В какой-то момент Тане показалось, что это она сама

там сидит, что это ее отражение, она снова испугалась, но потом вспомнила,

что она и одета иначе, и голова у нее в порядке, и к тому же кебабы жрет...

Из кухонного зала, сверкающего кафелем и. алюминием, вышел мужик лет

сорока пяти, перегнулся через стойку и стал что-то говорить, скабрезно

улыбаясь, девочке с испуганными глазами. Та закрывалась салфеткой, дико

посматривала огромными своими глазами и как бы собиралась бежать.

В заведение вошел некто в задымленных очках, спросил кофе и стать пить

стоя, не глядя на Таню, но иногда поднимая глаза к зеркальному потолку, где

все происходящее отражалось. "Ну вот, они меня уже нащупали, -- подумала

Таня. -- Это, конечно, Сергеев. Его повадки, его очки, только борода

какая-то оперная, как у Радамеса, да разве трудно приклеить бороду? Уж

бороду-то они там могут приклеить. Нет, я вам не дамся. Я никому не дамся.

Хватит с меня, убегу сегодня. Убегу сегодня туда, где вы меня не достанете,

где меня никто не будет считать ни проституткой, ни шпионкой... "

---- Ха-ха-ха, -- сказала толстуха. -- Нет-нет, вы меня не обманете,

сударыня, я вижу, я опытный психолог, я вижу, это у вас тоже нервное...

-- Оставьте меня в покое! -- рявкнула на нее Татьяна. -- Я просто есть

хочу. Не ела весь день. Если вы псих, это не значит...

-- Ну что, попался? -- Толстуха, оказывается, вовсе не слушала Таниной

возмущенной тирады. Огромной рукой она, перегнувшись через стойку, ловко

ухватила за рубашку мальчишку "юга" и сейчас притягивала к себе. -- Вчера ты

меня обманул, Люба Лукич, но сегодня не уйдешь. Сегодня тебе придется

покачаться на барханах пустыни Сахары... -- Она сунула мальчишке в рот ложку

со сливками и клубникой. -- Ешь, предатель!

Человек в задымленных очках, держа у рта свою чашечку кофе, медленно

повернул голову.

У Тани дернулся локоть. Блюдо с остатками кебаба съехало со стойки и

вдребезги раскололось на кафельном полу.

Мужчина в задымленных очках быстро вышел из кафе и растворился во

мраке.

Девочка с сумасшедшими глазами прижала ко рту салфетку, словно пытаясь

задавить вырывающийся крик ужаса.

Повар в ослепительно белой униформе, явный ее мучитель, лихо, словно в

ковбойском фильме, перепрыгнул через стойку, схватил девочку и прижал ее

чресла к своему паху. "Обжора на нервной почве" мощной рукой тащила через

стойку югославского поваренка, другой же запихивала ему в рот комки торта.

Таня вдруг поняла, что кричит, визжит вместе с той несчастной девчонкой

в темной майке и совершенно не понимает, куда ей бежать -- выход на черную

площадь, казалось, таил еще больше безумия и опасности, чем эта ослепительно

сверкающая ночная жральня.

Только кассир, красивый пожилой "юг", сидящий в центре зала, был

невозмутим. Он курил голландскую сигару и иногда посматривал в дальний угол

зала, где, оказывается, сидели еще двое, тоже в темных очках.

-- О'кей? -- спрашивал иногда кассир тех двоих. Те скалили зубы и

показывали большие пальцы. Таня швырнула какую-то купюру кассиру и бросилась

к вертящейся стеклянной двери. Здесь она столкнулась и с несчастной,

затравленной девочкой. Юбка у той была истерзана, порвана в клочья. Жуткий

поварище, голый по пояс, но только снизу, преследовал ее. Девочка выскочила

на площадь первая и тут же растворилась во мраке. Таня выбежала за ней.

Мирно струился фонтан, два купидона забавлялись в бронзовой чаше.

Светились окна германского кемпера. Все было абсолютно спокойно. Таня

оглянулась. Ночное кафе выглядело вполне спокойно. Эротоман спокойно

удалялся, повиливая ноздреватой задницей. Толстуха спокойно доедала торт.

Мальчик за стойкой спокойно перетирал кружки. Кассир, смеясь, разговаривал с

теми двумя, что вышли теперь из угла и стояли у кассы. Ей показалось, что

она на миг заснула, что это был всего лишь мгновенный кошмар.

Она присела на край фонтана. Мирно струилась вода. Средиземноморский

ветер трогал волосы, сгибал верхушки кипарисов, серебрил листву большого

платана. Орел, львы, атлант и кариатида, милые символы спокойного прошлого.

Ее никто сейчас не видел, и она легко, по-детски разрыдалась. Она

наслаждалась своими слезами, потому что знала, что вслед за этим в детстве

всегда приходило облегчение.

На площадь эту выходили три узкие улицы, и из одной вдруг почти

бесшумно, чуть-чуть лишь жужжа великолепным мотором, выехал открытый

"лендровер". Он остановился возле кемпера, и люди в "лендровере" стали

просить немцев спеть хором какую-нибудь нацистскую песню.

-- Мы не знаем никаких нацистских песен, -- отнекивались немцы. -- Мы и

не знали их никогда.

-- Ну "Хорста Весселя" - то вы не можете не знать, -- говорили люди в

"лендровере". -- Спойте, как вы это делаете, обнявшись и раскачиваясь.

Разговор шел на ломаном английском, и Таня почти все понимала.

-- Не будем мы петь эту гадость! -- сплюнул один немец.

-- Хандред бакс, -- предложили из "лендровера". -- Договорились? Итак,

обнимайтесь и пойте. Слова -- не важно. Главное, раскачивайтесь в такт. Вот

вам сотня за это удовольствие.

"Лендровер" быстро дал задний ход и исчез. Немцы обнялись и запели

какую-то дичь. В трех темных улицах появились медленно приближающиеся слоны.

Жуткий женский крик прорезал струящуюся средиземноморскую ночь. Таня

увидела, что из бронзовой чаши, в которой только что играли лишь два

бронзовых купидона и больше не было никого, поднимается искаженное ужасом

лицо той девочки с огромными безумными глазами. Таня услышала тут и свой

собственный дикий крик. Она зажала рот ладонями и задергалась, не зная, куда

бежать. Слоны приближались, у одного на горбу сидел все тот же сексуальный

маньяк. Немцы пели, раскачиваясь, все больше входя во вкус и, кажется, даже

вспоминая слова.

-- Stор! -- вдруг прогремел на всю площадь радиоголос. -- That`s enough

for tonight! А11 реор1е аrе off till wednesday! Thank you for sooting! (4*)

Съемка кончилась, все вышли на площадь. В темных старых домах

загорелись огни, взад-вперед стали ездить "лендроверы" с аппаратурой,

началась суета. Девочку с сумасшедшими глазами извлекли из фонтана, закутали

в роскошнейший халат из альпаки. В этом халате она и уехала одна за рулем

белого "феррари". Только тогда Таня узнала в ней знаменитую актрису.

К Тане подошли несколько киношников и что-то, смеясь, начали говорить

ей. Она почти ничего не понимала. На край фонтана присел человек с

внешностью Радамеса. Он улыбался ей очень дружественно.

-- Они говорят, сударыня, что ваше появление на съемочной площадке

внесло особую изюминку. Вы были как бы отражением кризиса их героини. Они

благодарят вас и даже что-то предлагают. Изменение в сценарии. Немалые

деньги.

-- Пошлите их к черту, -- сказала измученная вконец Таня.

Когда все разошлись, "Радамес" остался и тихо заговорил: проклятью

кинобандиты! Облюбовали наш Остров и снимают здесь свою бесконечную

бездарную похабщину... Мадам Лунина, мое имя Вадим Востоков. Полковник

Востоков. Я представитель местной разведки ОСВАГ, я хотел бы поговорить с

вами...

-- Какие у вас повадки сходные, -- сказала Таня. -- Вы даже одеваетесь

похоже.

-- Вы имеете в виду наших коллег из Москвы? -- улыбнулся Востоков. --

Вы правы. Разведка в наше время -- международный большой бизнес, и

принадлежность к ней накладывает, естественно, какой-то общий отпечаток.

-- Разведка, -- ядовито усмехнулась Таня. -- Сказали бы лучше --

слежка, соглядатайство.

-- Сударыня, -- не без печали заметил Востоков. -- Соглядатайство --

это не самое мерзкое дело, которым приходится заниматься нашей службе.

-- Борода-то у вас настоящая? -- спросила Таня.

-- Можете дернуть, -- улыбнулся Востоков. Она с удовольствием дернула.

Востоков даже и глазом не повел. Несколько седоватых волосков осталось у нее

в кулаке. Она брезгливо отряхнула ладони и встала. Востоков деликатно взял

ее под руку.

Они покинули старинную площадь и, пройдя метров сто вниз, оказались на

Набережной Татар. Спустились еще ниже, прямо к пляжу. Здесь было

полуоткрытое кафе, ниши с плетеными креслами. Виден был порт, где вдоль

нескольких пирсов стояли большие прогулочные катера и океанские яхты. Одна

из них была "Элис", яхта Фреда Бакстера, на которой еще несколько часов

назад Таня, по московскому выражению, так "бодро выступила". Востоков

заказал кофе и джин-физ.

-- Красивая эта "Элис", -- сказал он задумчиво. -- У мистера Бакстера,

бесспорно, отменный вкус.

-- Ну, давайте, давайте, выкладывайте, -- сказала Таня. -- Учтите

только, что я ничего не боюсь. -- Она выпила залпом коктейль и вдруг

успокоилась.

-- Понимаю причины вашего бесстрашия, сударыня, -- улыбнулся Востоков.

В самом деле, какое сходство навыков у крымских и московских "коллег":

и еле заметные, но очень еле заметные улыбочки, и ошеломляющая искренность,

сменяющаяся тут же неуловимыми, но все же уловимыми нотками угрозы, и вдруг

появляющаяся усталость, некий вроде бы наплевизм -- что, мол, делать, такова

судьба, таков мой бизнес, но в человеческом плане вы можете полностью

рассчитывать на мою симпатию.

-- Сударыня, я вовсе не хочу вас ошеломить своим всезнайством, как это

делается в дурных советских детективах, -- продолжал Востоков, -- да его и

нет, этого всезнайства. Всезнайство разведки преувеличивается самой

разведкой.

"Вот появилось некоторое различие, -- усмехнулась Таня. -- Наши-то

чекисты никогда не признаются в неполном всезнайстве".

-- Однако, -- продолжал Востоков, -- причины вашей уверенности в себе

мне известны. Их две. Во-первых, это Андрей Лучников, фигура на нашем

Острове очень могущественная. Во-вторых, это, конечно, полковник Сергеев, --

Востоков не удержался -- сделал паузу, быстро глянул на Таню, но она только

усмехнулась, -- между прочим, очень компетентный специалист. Кстати,

кланяйтесь ему, если встретите в близкое время. -- Он замолчал, как бы давая

возможность Тане переварить "ошеломляющую информацию".

-- Браво, -- сказала Таня. -- Чего же прибедняетесь-то, маэстро

Востоков? Такая сногсшибательная информация, а вы прибедняетесь.

-- Нет-нет, не то слово, Татьяна Никитична, -- улыбнулся Востоков. --

Отнюдь я не прибедняюсь. Информация в наше время -- это второстепенное, не

ахти какое трудное дело. Гораздо важнее и гораздо труднее проникнуть в

психологию изучаемого объекта. Мне, например, очень трудно понять причину

вашей истерики в "Вилкинсоне, сыне вилки". Изучая вас в течение уже ряда

лет, не могу думать о спонтанной дистонии, какой-либо вегетативной буре...

Да, господин Востоков на несколько очков опережает товарища Сергеева.

-- ... В таком случае, Татьяна Никитична, не этот ли пустяк стал

причиной вашего срыва?

Востоков вынул из кармана пиджака элегантнейшее портмоне и разбросал по

столу несколько великолепных фотоснимков. Таня и Бакстер в мягком сумраке

каюты улыбаются друг другу с бокалами шампанского. Раздевание Тани и

Бакстера. Голая Таня в руках старика. Искаженные лица с каплями пота на лбу.

Выписывание чека. Отеческая улыбка Бакстера.

Снова все помутилось в ее голове и крик скопился в глотке за какой-то

прогибающейся на пределе мембраной. Темное море колыхалось в полусотне