Рубайят Омара Хайяма" Дословный перевод Роман: Георгий Гулиа "Сказание об Омаре Хайяме" Портрет: Азаргун, иранский художник, воссоздал портрет на основе исторических изысканий статья

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 62

экспрессивности Рудаки стоит ближе к Хайяму, чем другие поэты).

Рудаки пишет:

Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал,

Искристого, как засверкавший под солнечным лучом кинжал.

Оно так хмельно, что бессонный, испив, отрадный сон узнал,

Так чисто, что его бы всякий водою розовой назвал.

Вино -- как слезы тучки летней, а тучка -- полный твой фиал. [Ф-006]

Испей -- и разом возликуешь, все обретешь, чего желал.

Где нет вина -- сердца разбиты, для них бальзам --

Глотни мертвец его хоть каплю, он из могилы бы восстал.

И пребывать вино достойно в когтях орла, превыше скал,

Тогда -- прославим справедливость! -- его бы низкий не достал.

(Пер. В. Левика)

В этом отрывке вино описано весьма красочно, зримо, и вместе

с тем дано изображение его воздействия, в описании сочетаются

изобразительное и выразительное начала, причем изобразительность

доминирует над экспрессивностью. Сравним теперь с этим стихотво-

рением рубаи Хайяма:

Ни держава, ни полная злата казна --

Не сравнятся с хорошею чаркой вина!

Ни венец Кей-Хосрова, ни трон Фаридуна -- [К-013],[К-017],[Ф-001]

Не дороже затычки от кувшина!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0049]

Художественная структура здесь основана на едином принципе

антитезы, одна антитеза (чарка вина -- держава, казна) сменяется

другой (затычка от кувшина -- венец Кей-Хосрова, трон Фаридуна).

Позиция лирического героя, казалось бы, не выражена, но вместе с

тем совершенно ясно, что вино дано не в изображении его внешних

качеств, зрительных особенностей, а в его сущностной характерис-

тике, через оценку и эмоции лирического героя, хотя он и не фи-

гурирует, а лишь подразумевается.

С точки зрения соотношения выразительности и изобразительнос-

ти характерно следующее рубаи, также построенное на художествен-

ном сопоставлении контрастных явлений:

Стоит власти над миром хороший глоток.

Выше истины выпивку ставит знаток.

Белоснежной чалмы правоверного шейха [Ш-006]

Стоит этот, вином обагренный, платок.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0251]

Тема вина в стихах Хайяма заслуживает того, чтобы остановить-

ся на ней подробнее. Часто Омара Хайяма трактуют как гедониста,

бездумного певца вина и чувственных наслаждений. Возможно, нача-

ло такой трактовке положил отбор рубаи в переводе Фицджералда,

но главную роль, безусловно, сыграло направленное восприятие чи-

тателей. Человек обладает особым чувством эстетического отбора:

из океана разнообразных мыслей, гаммы чувств, предоставляемых в

его распоряжение художественным текстом, он отбирает то, что ему

по душе, по вкусу. Конечно, в четверостишиях Хайяма можно найти

такие, которые допускают интерпретацию в гедоническом плане,

например:

Нищий мнит себя шахом, напившись вина.

Львом лисица становится, если пьяна,

Захмелевшая старость беспечна, как юность.

Опьяневшая юность, как старость, умна.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0293]

В определенной мере с этими строками перекликаются некоторые

стихи Рудаки:

Налей того вина, что, если капнет в Нил,

То пьяным целый век пребудет крокодил.

А если выпьет лань, то станет грозным львом,

Тем львом, что и пантер и тигров устрашил.

(Пер. С. Липкина)

Однако вино как поэтический образ у Хайяма и Рудаки имеет су-

щественное отличие: в стихах основоположника персидско-таджикс-

кой поэзии и его современников вино является самостоятельным по-

этическим "персонажем", выступает как нечто имманентное, само-

довлеющее, оно предметно и вполне реально, У Хайяма же вино --

вспомогательное поэтическое средство, служащее главным образом

для раскрытия сущности лирического героя.

Трактовка темы вина у Омара Хайяма намного глубже, чем в из-

вестном классическом жанре хамрийат ("винная поэзия"), где опи-

сываются как само вино, так и его свойства. Вместе с тем Хайям

далек и от суфийского понимания вина, согласно которому этот на-

питок рассматривается как средство (или как символ) экстатичес-

кого исчезновения личности, отчуждения ее от всего земного для

слияния с абсолютом, т.е. с богом.

Вино в стихах Хайяма -- поэтический образ, служащий ему сред-

ством самовыражения, самоутверждения и отчуждения от религиозных

запретов. Для Хайяма вино -- символ земных радостей и борьбы с

религиозным ханжеством, способ выражения протеста против сущест-

вующей действительности, бунта против человеческой ограниченнос-

ти.

В четверостишиях Хайяма встречаются некоторые традиционные

поэтические изобразительные средства, однако они не являются оп-

ределяющей чертой его стиля, они играют роль лишь вспомогатель-

ных художественных приемов для усиления выразительности, как,

например, в следующих стихах:

Нежным женским лицом и зеленой травой

Буду я наслаждаться, покуда живой.

Пил вино, пью вино и, наверное, буду

Пить вино до минуты своей роковой!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0200]

Для художественных средств рубаи Хайяма характерно также пре-

обладание функционального начала над зрительным. У предшествен-

ников Хайяма изобразительные средства, основанные на зрительном

восприятии (главным образом, эпитеты и сравнения), составляют

около половины всего их арсенала; некоторые персонажи в стихах

этих поэтов, как, например, объект сатиры, описаны по преимущес-

тву изобразительными средствами, а доля последних в теме "воз-

любленная" составляет почти 50 процентов.

Число примеров, свидетельствующих об абсолютном превосходстве

у Хайяма экспрессивного начала творчества над изобразительным,

легко можно увеличить. Предметное изображение служит этому поэту

лишь неким фоном для эмоционального выражения, описанию внешних

свойств отводится служебная роль при сущностной характеристике

явлений. Стихи Хайяма можно назвать функциональной поэзией в от-

личие от описательной поэзии большинства персидских авторов.

Выше мы сопоставляли описание вина у Хайяма и у Рудаки -- ос-

новоположника персидско-таджикской поэзии. Попробуем сравнить,

как трактуют два поэта тему "возлюбленная". У Рудаки находим:

Аромат и цвет похищен был тобой у красных роз:

Цвет взяла для щек румяных, аромат -- для черных кос.

Станут розовыми воды, где омоешь ты лицо.

Пряным мускусом повеет от распущенных волос.

(Пер. В. Левика)

Прелесть смоляных, вьющихся кудрей

От багряных роз кажется нежней.

В каждом узелке -- тысяча сердец,

В каждом завитке -- тысяча скорбей.

(Пер. С. Липкина)

Как видим, четверостишия Рудаки -- описательны, причем описа-

ние строится по принципу подбора внешних признаков (цвет, запах)

и связанных с ними ассоциаций.

У Хайяма нельзя найти ни одного рубаи, которое было бы цели-

ком посвящено описанию возлюбленной. Более того, в стихах Хайяма

нет персонажа возлюбленной, с определенной внешностью и душевным

складом, он вообще не тратит слов на ее изображение, возлюблен-

ная служит для него лишь поэтическим аксессуаром для утверждения

мысли о примате земного мира над обещанной загробной жизнью. Об-

раз возлюбленной, как и образ вина, -- средство поэтического

протеста автора против существующего. Как правило, возлюбленная

перечисляется вместе с другими атрибутами веселой жизни ринда-

вольнодумца:

Брось молиться, неси нам вина, богомол,

Разобьем свою добрую славу об пол.

Все равно ты судьбу за подол не ухватишь --

Ухвати хоть красавицу за подол!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0169]

Снова вешнюю землю омыли дожди,

Снова сердце забилось у мира в груди.

Пей с подругой вино на зеленой лужайке --

Мертвецов, что лежат под землей, разбуди!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0159]

У Хайяма мы не найдем мотива единственной и неповторимой воз-

любленной, в его стихах нет и чувства неразделенной любви, нель-

зя усмотреть неравноправного положения героя по отношению к лю-

бимой. Образ возлюбленной в стихах Хайяма -- не авторская само-

цель, не повелительница, жестокая и коварная, не активная лич-

ность -- это вообще не личность, а лишь литературный символ,

предназначенный для противопоставления религиозным догматам.

В художественной структуре стихов Омара Хайяма большую роль

играет такой поэтический прием, как оппозиция, состоящий в том,

что противопоставляются не только явления, составляющие антите-

зу, но и предметы и явления иного ряда. У Хайяма оппозиция не

ограничивается рамками одного рубаи, она пронизывает весь строй

его стихов. Лирический герой поставлен в оппозицию с судьбой и

творцом, радости этого мира находятся в оппозиции с обещанными

благами загробного рая, мирские утехи простых людей противопос-

тавлены и царской власти и райским наслаждениям. Встречаются у

Хайяма и рубаи, целиком построенные на принципе оппозиции и ан-

титезы:

Мы источник веселья -- и скорби рудник.

Мы вместилище скверны -- и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир -- многолик.

Он ничтожен -- и он же безмерно велик!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0077]

Подобное нанизывание контрастных явлений, нарочитое соположе-

ние противостоящих друг другу полюсов создает большой художест-

венный эффект, придает стихам особую выразительность, непрелож-

ную убедительность.

Красавица, вино, трава и цветы в стихах Хайяма поставлены в

оппозицию с гуриями, райскими розами и фонтанами, земное проти-

вопоставлено неземному, скепсис ученого -- тупому упорству дог-

матика, искренность лирического героя -- ханжеству и лицемерию

святош, жизнь противопоставлена смерти, бытие -- небытию.

Омар Хайям занимает в ряду персидских поэтов исключительное

место. Возможно, он не самый великий из них (да и кто возьмет на

себя раздачу грамот на величие?), но, пожалуй, можно сказать,

что Хайям -- наиболее самобытный, не похожий ни на кого другого

и вместе с тем -- самый общечеловечный.

Х А Й Я М И А Д А

П О Э З И Я М У Д Р О С Т И

(Владимр Державин)

( г.)

Белые и розовые лепестки плодовых деревьев падают на на

могилу Хайяма каждую весну, как и восемь с половиной веков тому

назад.

Современник Хайяма пишет: "Однажды в городе Балх, на улице

работорговцев, во дворце эмира, на пиру за веселой беседой наш

учитель Омар Хайям сказал: "Меня похоронят в таком месте, где

всегда в дни весеннего равноденствия свежий ветер будет осыпать

цветы плодовых ветвей". Через двадцать четыре года я побывал в

Нишапуре, где был похоронен этот великий человек, и попросил

указать мне его могилу. Меня привели на кладбище Хайры,и я

увидел могилу у подножия садовой стены, осененную грушевыми и

абрикосовыми деревьями и осыпанную лепестками цветов так, что

она была совершенно скрыта под ними. Я вспомнил слова, сказанные

в Балхе, и заплакал. Нигде во всем мире до обитаемых его границ

не бывало человека, подобного ему". Так говорят легенды об Омаре

Хайяме, о его мудрости и прозорливости, граничащей с

ясновидением. Он предсказывал погоду, солнечные и лунные

затмения, и он перевел стрелку мировых часов на дни весеннего

равноденствия, перестроив исчисление времени по нуждам

земледельцев, ибо он был великим звездочетом и болел сердцем за

судьбы простых людей.

"Имам Хорасана; Ученейший муж века; Доказательство Истины,

Знаток греческой науки; Царь философов Востока и Запада" --

таков далеко не полный почетный титул Омара Хайяма в зените его

славы. Мы мало знаем о его жизни, но по многочисленным легендам,

свидетельствам современников и сообщениям позднейших историков

мы можем представить себе основные черты его биографии.

Сохранился гороскоп Хайяма: "Его счастьем были Близнецы:

Солнце и Меркурий находились в степени восхождения в третьем

градусе Близнецов Меркурий был в перигелии, и Юпитер, смотря на

них обоих, был в утроении".

Известный исследователь творчества Хайяма индийский ученый

Свами Говинда Тиртха вычислил по сочетанию светил в гороскопе,

что Хайям родился 18 мая 1048 года.

Омар Хайям родился в Хорасане, в древнем городе Нишапуре, в

семье зажиточного ремесленника, быть может, старейшины цеха

ткачей, изготовлявших ткани для шатров и палаток.

Очевидно, ремесло его предков было почетным, ибо Хайям --

псевдоним поэта -- происходит от слова "хайма" (шатер, палатка).

Получив первоначальное образование в родном городе, Хайям

переезжает учиться в Балх. Для дальнейшего усовершенствования

своих познаний в 70-х годах XI века Хайям поселяется в

Самарканде -- крупнейшем научном центре того времени.

Из всех наук молодого Хайяма сильнее всего увлекала

математика. Славу ему принес не дошедший до нас трактат "Трудные

вопросы математики" и последовавший за ним -- "Объяснения

трудного в заключениях Эвклида". Вскоре Хайям переезжает в

Бухару по приглашению правителя, принца из рода Караханидов. Там

он принят был с большими почестями. Правитель Бухары, беседуя с

Хайямом, "сажал его с собой рядом на престол в знак наивысшего

уважения".

К этому времени стремительно выросла и утвердилась огромная

империя Великих сельджуков -- выходцев из кочевого туркменского

племени Огузов. В 1055 г. сельджукский султан Тогрул-бек

завоевал Багдад и объявил себя духовным главою всех мусульман.

Халиф окончательно утратил всякую власть, что имело большое

благотворное влияние на культурное развитие народов, населявших

обширные страны Ближнего Востока.

При султане Малик-шахе империя Великих сельджуков

простиралась от границ Китая до Средиземного моря, от Индии до

Византии. Главою нового государства стал известный Низам-ул-

мульк, образованнейший человек своего века, обладавший большим

государственным талантом. При нем расцвели промышленность и

торговля. Он покровительствовал наукам, учреждал в больших

городах учебные заведения -- медресе и восстановил Багдадскую

академию "Низамийе".

По его приглашению Омар Хайям переселяется в столицу нового

государства Исфахан и становится почетным приближенным султана.

Легенда говорит, что Низам-ул-мульк предложил Хайяму

управлять городом Нишапуром и всей прилегающей областью. Хайям

ответил: "Не хочу управлять людьми, приказывать и запрещать, а

хочу весь свой разум посвятить науке на пользу людям!"

К этому времени Хайям известен как величайший астроном своего

века. Ему поручено строительство крупнейшей в мире обсерватории.

В результате его многолетних наблюдений за звездным небом, им

была совершена реформа календаря за пятьсот лет до реформы папы

Григория XIII.

Когда создавал Хайям свои четверостишия? Очевидно, в течение

всей жизни, до глубокой старости. Он никогда не писал хвалебных

од правителям, никогда не был придворным льстецом, ожидающим

милостей и подачек. Мы представляем себе его человеком гордым и

независимым, исполненным достоинства.

Его четверостишия -- рубай -- пробились, как родники, из

глубин народного творчества. Каждое четверостишие Хайяма -- это

маленькая поэма. Хайям выгранил форму четверостишия, как

драгоценный камень, утвердил внутренние законы рубай, и в этой

области нет ему равных.

О Хайяме -- ученом, философе -- сказано много. До нас дошло

восемь его ученых трудов -- математических, астрономических,

философских и медицинских. Это далеко не все его наследие.

Многое или погибло, или еще не найдено. В одном четверостишии он

говорит:

Тайны мира, что я заключил в сокровенной тетради,

От людей утаил я, своей безопасности ради.

Эта сокровенная тетрадь Хайяма приоткрывается нам в его

великолепных четверостишиях, где он, с необыкновенной силой,

глубоко и полно высказывает то, чего не мог сказать в своих

научных трудах из-за суровых условий своего времени, из-за

тяготевшего над ним гнета религии. Как язвительно издевается он

в своих стихах над показной святостью, над установлениями

шариата, которые он считает бессмысленными, над всем, -- что

гнетет и давит душу живую. Он отрицает существование ада и рая,

отрицает загробную жизнь, смеется над постами и молитвами, что

было величайшим кощунством в глазах официальных ревнителей

ислама.

Лев Толстой. говорил, что художественное произведение нельзя

передавать другими словами, оно должно само рассказывать о себе.

Творчество Хайяма -- из величайших вершин мировой поэзии --

говорит само за себя. Все более приближается к нам и проясняется

сквозь редеющий туман столетних разнотолков огромный,

тысячецветно сверкающий мир поэзии и высокой мысли Омара Хайяма.

Восемнадцатилетний период жизни Хайяма в Исфахане был самым

счастливым и творчески плодотворным временем его жизни под

защитой могущественных покровителей.

В 1092 году заговорщиками был убит Низам-ул-мульк. Через

месяц в расцвете сил умер Малик-шах. Началась ожесточенная

борьба за власть. Империя стала разваливаться на отдельные

феодальные государства. Средства на обсерваторию перестали

отпускать. Положение Хайяма становилось опасным. Его враги и

гонители подняли головы. Историк пишет: "Чтобы сохранить глаза,

уши и голову, шейх Омар Хайям предпринял хадж (паломничество в

Мекку)". Путешествие к святым местам в ту эпоху длилось иногда

годами... Возвратясь из хаджа, Омар Хайям поселился в Багдаде,

где стал как бы профессором в академии Низамийе. Нрав его

изменился. Он стал суровым, замкнутым и "захлопнул дверь своего

дома перед прежними друзьями и единомышленниками". Прошли годы,

в стране установился сравнительный порядок. К власти пришел сын

Низам-ул-мулька, стремившийся продолжать политику своего отца.

Овеянный славою, великий ученый Омар Хайям вернулся в родной

Нишапур. Ему к тому времени было, очевидно, более 70 лет.

Последние годы жизни он провел на родине, в благословенном

Хорасане, окруженный почетом и уважением лучших людей своего

времени. Его гонители не осмеливались расправиться с ним.

Четверостишия Хайяма полны глубоких философских раздумий. Он

скорбит над неустроенностью человеческих судеб, над

обреченностью жизни человеческой. Эти четверостишия, очевидно,

родились в годы его скитаний, когда он стал мишенью

издевательств и преследований людей низких и лицемерных, которых

он так всегда ненавидел.

Великий гуманист и жизнелюбец Хайям утверждает жизнь,

прославляет красоту и духовное величие человека. Глубинный смысл

его поэтических образов не дает нам поводов для мистического,

суфийского их истолкования, но и за каждой реалистической

картиной, будь то гончарная мастерская, или черепок кувшина,

бывший когда-то черепом шаха скрывается глубокий и драгоценный

символ: он воспевает возлюбленную, и хотя она смертна, как все

люди, она становится божеством, ради которого он отрекается от

рая. Он прославляет пир, но это пир высоких мыслей и благородных

чувств -- пир Платона. Чаша вина -- это волшебная чаша Джамшида,

чаша человеческого разума, объемлющего весь мир. Сборище пьяных

гуляк оказывается кругом избранных мудрецов.

В некоторых четверостишиях возникают пейзажи, изумительные по

чистоте и прозрачности красок. Хайям, столь много сказавший о

кувшине, чаше и вине, не был ни пьяницей, ни гулякой. Великому

мудрецу, ученому, трудившемуся весь свой долгий век до

Blog