Geum.ru

Учебное пособие для студентов факультетов психологии высших учебных заведений по направлению 521000 психология

Вид материалаУчебное пособие
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   31
> она перед этим раздала свои вещи и написала письмо Боре Малышеву, в котором просит после ее смерти принять участие в се брате; третье объясне­ние может быть такое, что эта обстановка выбрана Качкой не без намерения, а намерение здесь может быть двояко: 1) мо­жет быть, ей хотелось устроить наиболее картинную декора­цию для своей драмы. Но если бы можно было допустить та-

132

кое предположение, то невольно является такого рода рас­суждение: такого рода желание созерцания картинности сво­его "я" в таком ужасном деле, как лишение жизни, заставля­ет подозревать, что способность понимать отношение своего "я" к внешнему миру болезненно нарушено. При исключи­тельных только условиях это может быть здоровым явлением, в огромном большинстве случаев — это есть явление патоло­гическое, и подобного рода явления сплошь и рядом встреча­ются у истеричных больных; 2) выбор такой обстановки для убийства мог быть и с тем, чтобы, действительно, поставить себя в наиболее неблагоприятные условия, т.е. чтобы кто-ни­будь мог помешать совершению этого дела. Такого рода явле­ние могло бы быть в таком случае поставлено в параллель с той запиской, которую написала Качка в жандармское управ­ление, чтобы не дали совершить преступление, и значение которой я рассмотрю впоследствии, теперь же скажу только, что она дает много намеков на болезненное состояние.

Обо всех этих объяснениях можно было бы говорить очень долго и все-таки ни к чему положительному не придти; по­этому я, конечно, не придаю им особенного значения, при­вел же их только потому, чтобы показать, что даже такое явление, как необычайность обстановки, в данном случае допускает объяснения, заставляющие предполагать болезнен­ное состояние, и в дальнейшем можно будет видеть, что эти объяснения далеко не фантастичные, а из рассмотрения все­го дела и характера Качки мы найдем черты, которые дают возможным считать и последние 2 объяснения далеко не на­тянутыми, а заслуживающими внимания.

Переходим к дальнейшему. После выстрела в Байрашев-с кого револьвер падает из рук Качки; она не имеет силы при­вести в исполнение намерение о самоубийстве (что намерение это было действительно, на это с достаточною вероятностью указывает заранее заготовленное письмо к "Боре" и раздача вещей горничной. Сама Качка падает на кровать; "Лицо ее, — показывает Перро, — выражало полнейшую апатию и равно­душие ко всему окружающему; но подобное состояние про­должалось недолго. Она сделалась беспокойна, начала гово­рить отрывочные, бессвязные фразы". Тут были сожаления о неудавшемся самоубийстве (Гортынский), представление Бай-рашевского как бы закутанным в снегу, говорила, что наста­нет время, снег этот растает и Байрашевский опять явится перед нами, 'Юна встала, — говорит Малышев, — подошла к

133

Байрашезскому и поцеловала его, потом с какой-то блуждаю-щей улыбкой смотрела на него и шептала покои души моей . "Мы увели ее в соседний номер, — продолжает Псрро, — уложили на кровать; там она постоянно то успокаивалась со-всем, то снова начинала говорить бессвязные фразы или на­певать отрывочные фразы из разных песен; несколько раз при­нималась хохотать". "Когда кто-то засмеялся, саркастически заметила, что, вероятно, доставила кому-то приятное зрели­ще" (показание доктора Кочеткова). "Незадолго до того, как ее увезли (показание Перро), с ней сделалась истерика. После истерики остались в комнате я (Перро) и она; посидев не­сколько минут молча, она вдруг обратилась ко мне с вопро­сом, указывая рукой в пространство: "Это Байрашевский? — Байрашевский, идите ко мне!". Когда же я сказал, что Байра-шевского здесь нет, она спросила: "где же он?". Я на это ниче­го не ответил. Она же по истечении нескольких минут истери­чески расхохоталась. В то время, как писали протокол, она несколько раз посылала узнать, можно ли ей видеть Байра-шевского, мы отвечали, чтобы она подождала немного, что посмотрит его по окончании протокола. Но когда ее уведоми­ли, она, видно, совсем забыла об этом".

Так рассказывают свидетели о состоянии Качки после пре­ступления. Что может заметить в этом объяснении специалист-психиатр? Во-первых: у Качки не хватило силы убить самое себя, следовательно, то состояние души, которое заставляло ее решиться на убийство и на самоубийство, после соверше­ния одного убийства, разрешилось, и в душе не было доста­точно импульсов для приведения в исполнение второй части плана. Во-вторых: тотчас после убийства наступило состоя­ние, которое выражалось не полным затемнением сознания, а таким изменением сознания, которое состоит в неправиль­ном понимании всего окружающего, когда все окружающее представляется не в реальном отношении к "я", а в таком, какое бывает при грезах, причем восприимчивость к внешним впечатлениям сохраняется, но только эти впечатления свое­образно воспринимаются. Кто наблюдал истеричных, когда припадок истерических судорог соединен с психическим из­менением, тот, конечно, часто видел подобное душевное со-стояние, и я думаю, что мы с полным правом можем сказать, что это состояние было истерическое, тем более, что свиде­тели прямо говорят, что с Качкой была истерика, — она пла­кала и в то же время хохотала и тл. Таким образом, после

134

убийства Качка представляла патологические черты, на кото­рых должен остановиться психиатр. Но, спрашивается, были ли эти патологические явления только реакцией на преступ­ление или они глубже коренятся и настолько проникают в существо Качки, что, может быть, влияли и на развитие са­мого побуждения к преступлению и на приведение его в ис­полнение? Решить этот вопрос возможно разбором того, бы­вало ли такого рода состояние в другое время у Качки и насколько оно было глубоко и влияло на ее поступки. Что же касается до времени, следовавшего за убийством, то в это время истерическое состояние продолжалось; на это указыва­ет врач Рубинштейн и частный пристав Бернов, который го­ворил прямо, что у нее бывали припадки, выражавшиеся в плаче, в смехе: "вдруг запоет, потом перестает петь, вообще была в неформальном состоянии, страдала бессонницей", говорят, хотела отравиться. Относительно состояния, пред­шествовавшего убийству, мы имеем немногочисленные све­дения, но все-таки довольно характеристичные: 1) сама Качка говорит о своем состоянии так, что видно, что в продолже­ние нескольких недель она мучилась периодической сменой ревности, отчаяния и нового проблеска любви; наконец, го­ворит она, чаша страдания переполнилась, и она решила по­кончить с собой, говорила об этом Байрашевскому, тот не верил, смеялся над ее решением вместе с Пресецкой, и вот в душе Качки начинается ненависть к Байрашевскому, смешан­ная с любовью, как ни к какому другому существу. Опять му­чения, мучения и вот "я решаюсь, — говорит Качка, — убить его и себя". При этом, показывает Качка на суде, она себя не чувствовала, как обыкновенно чувствуют, ясных определен­ных решений у нее не было, мысли ясно убить его не было; намерение убить Байрашевского было перемежающееся, то думала, его, то себя, и это продолжалось целый месяц.

Свидетель Малышев, видевший се в это время в Петер­бурге, говорит, что поведение ее было чрезвычайно стран­ное, так что он "составил себе понятие, что этот человек не может себе места найти, то сидит, то вскочит, голос не то просящий, не то молящий" и постоянно на уме мысль о Бай-раше веком.

Свидетель Савич тоже показывает, что Качка казалась ему ненормальной, но не может указать, на каких признаках ос­новывает он свое мнение. Гортынского тоже поразила пере­мена в Качке: "передо мной, — говорит он, — которого она

135

не знает, начала говорить о своих несчастьях, начала жало­ваться как на людей, так и на свою личную неудовлетворен­ность.,. Байрашевского она то превозносила до небес, то топ­тала в грязь так, что брань, перемежавшаяся с хвальбой, приводила меня в недоумение* У меня, малознакомого, про­сиживала по целым дням и, кроме разговоров о Байрашев-ском, о старых с ним отношениях и теперешних, кроме хваль-бы его или порицания, не было больше никаких разговоров. Ничего больше не могла она говорить, ничего не могла де­лать. „ часто она приходила в ужасное отчаяние, часто заметна была охота покончить с собой'*. Тут начинается повествова­ние о револьвере, о его то появлении в комоде Гортынского, то исчезновении — повествование, резко говорящее против того, кто захотел бы утверждать, что сила воли, сознательная решимость были велики у Качки.

Отношение Байрашевского к Качке, говорит далее Гор-тынский, было довольно пренебрежительное. Каждый приход его вызывал в ней истерическое состояние; она еще более начинала говорить о нем, восхищаться им, воспевать его или, наоборот, начинала усиленным образом его бранить. Когда один раз Байрашевский куда-то уезжал и Качке показалось, что он от нее убежал, то с ней сделалось очень сильное нерв­ное состояние, выражавшееся в "ужасных истерических при­падках, вскрикивании и плаче — и это продолжалось всю ночь". Перро тоже показывает, что Качка сильно изменилась в пос­леднее время перед убийством и показывалась ему больной. "В особенности удивляли меня, — говорит он, — ее резкие пе­реходы от угрюмости к веселости: сидит она на стуле груст­ная, после вдруг вскочит, начинает хохотать или петь какую-нибудь веселую песню, оборвет песню посредине и снова сядет грустная".

Все эти показания свидетелей указывают на потрясение душевной жизни Качки. Мотив, действительно, был значи­тельный, мы, конечно, не знаем в точности, насколько Кач­ка была близка к Байрашевскому, и не можем вполне судить, пропорционален ли был мотив тому возбуждению, которое он вызвал, но действительно и совершенно здоровый, не­сколько нервный человек может быть доведен ревностью, да еще насмешками, до отчаяния. Тем не менее психиатр и здесь может усмотреть черты, которые не свойственны обыкновен­ному отчаянию, а составляют скорее симптом болезни. Так, смена веселости и плача, о которой говорит Перро, дает ука-

136

зание на то, что к отчаянию примешивалась болезненная под­кладка. Постоянные разговоры о Байрашевском, чрезмерные похвалы его в положении Качки тоже не свойственны здоро­вому отчаянию. Стремление перед каждым выкладывать душу бывает свойственно и человеку здоровому, находящемуся в отчаянии. Но тогда обыкновенно отчаяние и не проявляется ни в каких резких поступках, оно в этом выливается и разре­шается, здесь же оно довело до убийства, что в нормальном состоянии чаще бывает свойственно сосредоточенному отчая­нию, которое не имеет возможности выливаться наружу другим образом. Наконец, то состояние, которое описывает Гортын-ский, то отчаяние, которое явилось вследствие незначитель­ного повода — случайного отъезда Байрашевского с чемода­ном, — дает очень резкое указание на болезненное состояние. Конечно, все это только намеки, но такие намеки, которых не может оставить без внимания глаз психиатра и относитель­но которых он должен указать суду, что здесь есть для него подозрение болезни.

Еще больший намек на болезненное состояние дает та за­писка, которую писала Качка в жандармское управление, как бы желая предупредить преступление. Что и в нормальном состоянии может случиться такая вещь, этого, конечно, совер­шенно отрицать нельзя, но психиатр обязан указать суду, что во всей обстановке этого факта много такого, что ему прихо­дится замечать при наблюдении душевнобольных. По поводу этой записки Качка сама говорит следующее: "Я действительно желала, чтобы меня кто-нибудь остановил, так как чувство­вала, что меня какая-то сила подвигает к поступку 15 марта". У нее происходила, говорит она, борьба одного чувства с другим, и под влиянием этой борьбы она искала выхода, при* ходили иногда, по ее выражению, нелепые мысли. Это пись­мо и было результатом ее состояния.

Таким образом, в душе Качки существовал ряд стремлений, которые влекли ее к совершению преступления, и Другой ряд стремлений, которые противодействовали первым. И обыкно­венно всякое внешнее проявление нашей воли есть результат разнородности стремлений, но в большинстве случаев нормаль­ной жизни человека не доходит дело до того, что он чувствует, что его тянет к чему-то сила, с которой находится в антагониз­ме та совокупность свойств его, которую он привык считать своим "я". Такого рода явления почти не бывают в нормальном состоя­нии, а в патологической жизни они встречаются довольно часто.

137

Сюда относится вся группа навязчивых идей (Zwangsideen). Этим именем нужно называть не только те идеи, которые являются как элементы мышления, т.е. неотступно преследующие своей докучливостью, бог знает откуда явившиеся мысли, но и такие психические продукты, которые соединены со стремлением к проявлению в действии; и иной раз это стремление к проявле­нию во внешнем действии бывает настолько сильно, что оно резче всего очерчивается, и тогда весь психический процесс ощущается как влечение к чему-то, влечение, идущее часто в разрез со всей остальной душевной жизнью. Тогда больной, если это человек самосознающий, старается поставить себя в такие условия, чтобы он не мог сделать того, к чему влечет его неве­домая сила, — просит связать ему руки.

Записка Качки очень напоминает подобного рода явления. Во всяком случае, в казуистике преступлений такого рода вещи, сколько мне известно, — большая редкость.

Если объяснить эту записку тем, что Качка все-таки же любила Бай рашевс кого, как это видно из ее же слов на суде, и, следовательно, ей было жаль его убивать, то все-таки это не уменьшает нашего недоразумения; хорошо, она любила его, ей его жаль было; но если под влиянием этого сожаления она пишет записку с целью разрушить ею одной задуманный план, то, значит, и в это время, в минуту нежелания смерти Байрашевскому, она чувствует, что ее что-то тянет к убийст­ву, она чувствует раздвоение своего "я".

Такое явление, такое раздвоение так напоминает то раз­двоение душевной жизни, которое встречаем мы у некоторых психопатов, что мы не можем не сказать суду, что это явле­ние скорее болезненное, чем нормальное, а если оно болез­ненное, то и самое убийство есть следствие болезненного со­стояния подсудимой.

Мы могли бы это положение с гораздо большей достовер­ностью высказать, если бы суд дал правильное психиатричес­кое наблюдение над больной и дал возможность более точно знать предшествовавшую жизнь подсудимой, ее характер до знакомства с Байрашевским. Относительно этого вопроса сведения наши довольно скудны. О ее детстве родственники ее показывают так. Воспитание она получила очень плохое, хороших примеров вокруг было мало, в обучении полный беспорядок, постоянная перемена училища, места жительст­ва, частая перемена руководящих влияний. При такой обста­новке характер ее обрисовывается так: "она была, — говорит

138

мать, — более, чем странная девушка: по временам очень доб­рая, по временам чрезвычайно сердитая и вспыльчивая де­вушка; она иногда училась прекрасно, так что поразительно было читать се отметки, то и дело 12 и 0, 12 и 0. Она имела прекрасные способности, но училась неровно, была чрезвы­чайно капризна, чрезвычайно страстна по натуре... По време­нам у нее бывали припадки жестокости, которые выражались в каком-то немилосердном отношении, например, к живот­ным, которых любила мучить". Сестра Качки показывает, что когда у нее с сестрой бывали ссоры, то Прасковья Качка ужас­но сердилась, так что приходилось ей уступать; она каприз­ничает, потом упадет на пол и бьется головой до ужасной степени. Но несмотря на такое резкое проявление душевного настроения, она, говорит сестра, скоро забывала даже, о чем плакала, и начинала играть. Это было в такой сильной степе­ни, что заставляло Анну Качку считать, что это не был обык­новенный каприз избалованного ребенка, В гимназии она за­нималась, как показывает и сестра, неровно — по временам зажималась, по временам ленилась. Мы находим здесь и объяс­нение этому: занятия она бросала тогда, когда читала книги, которыми она увлекалась, а книги эти были по преимуществу фантастические, как например, сочинения Жюль Верна.

16 лет Качка попадает зачем-то в Москву, знакомится с несколькими молодыми людьми и вот какой им представля­ется. Перро говорит, что он мог вывести, что "это еще очень молодой человек, не вполне сложившийся, но вместе с тем пылкий, страстный, решительный?\ Гортынский говорит, что до отъезда ее в Петербург она производила на него впечатле­ние простой девушки; относительно ее развития и ума он го­ворил со многими товарищами и все находили ее, говорит он, "женщиной замечательной, умной> женщиной недюжин­ной, не ставящей себе весьма узкую цель жизни, как вообще у нас многие ставят, не думала она о нарядах и смотрела на жизнь серьезнее, хотела трудиться, хотела приносить хоть чем-нибудь пользу, и, готовясь для будущего труда, училась и много читала,.,". Затем он приводит мнение Байрашевского о Качке. Байрашсвский говорил Гортынскому, "что это вовсе не та женщина, которую я видел несколько месяцев назад, что это особа, легко увлекающаяся чужими идеями и ради увлечения готовая идти за тем человеком куда угодно, так что прирав­нивал ее к нулю, говорил, что она несамостоятельная, неса­мобытная, что сегодня она из угождения одному готова идти

139

на такое дело, а завтра, чтобы понравиться другому,— в дело, диаметрально противоположное, что она человек несерьез­ный, имеющий лоск, внешний блеск, затем упомянул о люб­ви ее к расточительности, к роскоши, к бросанию денег на одежду**.

Что же мы можем вывести из этих данных и из других обстоятельств, выяснившихся на суде? Самое главное значе­ние имеют характеристики, сделанные матерью, сестрой и покойным Байрашевским, так как эти лица ее ближе всего знали. Из слов родных выходит, что Качка была странным существом, болезненно вспыльчивым, у которого реакция на внешние влияния была чрезмерна, ничтожные ссоры доводи­ли ее до умоисступления, в гимназии быстро переходила от одного увлечения к другому, то занималась очень усердно, то увлекалась фантастическими книгами; фантастичность была основной чертой ее характера. Слова Байрашевского очень подходят к этой характеристике; человек чрезвычайно увле­кающийся и в увлечении готовый следовать куда угодно, бы­стро меняющий свои привязанности, — серьезного, глубоко­го ничего нет, есть только внешний блеск. Под влиянием этого-то внешнего блеска сложилось, очевидно, и мнение, приводимое Гортынским, Всякому, кто прочтет его показа­ние, видно, что сам он человек увлекающийся, и оценка его довольно односторонняя. Вот почему слова его о Качке, что это женщина в высшей степени умная, можно считать увле­чением, тем более, что все дело вовсе не показывает, чтобы эти слова могли относиться по справедливости к Качке, Из показания Перро мне кажется несколько странным слово "ре­шительный". Решительный — это такое слово, которое часто употребляется без разбора. Иное дело сознательно, неуклон­чиво следовать раз принятому решению, иное дело быстро приводить в исполнение вдруг возникающую идею или, очер­тя голову, бросаться в пропасть, когда кажется, что другого выхода нет, а все это часто называется одним именем — ре­шительность. Настоящей же решительности, т.ев первом смыс­ле, у Качки мы не видим. Так, перед убийством решительности не было, на что указывает письмо в жандармское управле­ние, откладывание срока самоубийства и т.п. В момент убийства опять-таки Качка не выполнила своего плана — Байрашев­ского убила, а себя убить сил решительно не хватило, так что, я думаю, что я не буду не прав, если приму, что Псрро под словом решительный подразумевал, что Качка была спо-

140

собна быстро привести в исполнение явившуюся идею, как бы ни страшны были последствия; на это, действительно, указывает самое дело.

Что Качка, действительно, имела внешний лоск, на это мы имеем некоторое указание в деле; в деле приведена одна фраза Качки из письма ее брату "виновата в нашем несчастьи 3-я беспринципная сила". Эта фраза имеет внешний блеск, указывает на значительную внешнюю культировку человека, писавшего ее; посмотрим же на внутреннее содержание этого человека.

Почти два года проходит у Качки в Занятиях бесцельных, бессодержательных. Мы не видим, чтобы она занималась хоть уроками или литературой; определенных занятий решительно не было, а она говорила, что хочет жить для пользы. Единст­венное, что било, по-видимому, ключом в этот период ее жизни, — это любовь к Байрашевскому, но любовь есть такое психическое состояние, которое развивается под влиянием половых инстинктов, следовательно, то чувство, которому подчинилась вся Качка, было чувство, развившееся под влия­нием половых инстинктов, и именно это чувство дошло в своих проявлениях до таких чудовищных явлений, как убийство, но и в проявлении этого чувства мы видим особенности, резко отличающие это проявление от обычного проявления. После описания того страшного нервного возбуждения, в каком была Качка по поводу измены Байрашевского, интересно прочесть следующее место из наблюдения Былыгинского: "Во время разговора с Качкой о происшествии 15 марта ни разу не при­шлось заметить, чтобы ею высказывалась тоска или грусть или хотя бы сожаление об убитом молодом человеке. Нередко повто­ряемые ею слова — "любила его беспредельно, считала нрав­ственным идеалом, считала невозможным жить без него11 — не звучали горем, и лицо при этом не выражало никакого душевного волнения". Совершившееся преступление она на­зывает своей глупостью. Невольно приходит на мысль, как это похоже на то, что было в детстве, когда она из-за ссоры приходила в исступление, а потом забывала, о чем плакала и начинала и фаты Но если это так, значит и самое чувство любви к Байрашевскому было не таково, как оно кажется с первого взгляда, — оно проявлялось несравненно бурнее, несравнен­но резче, чем было на самом деле, сила внешнего выражения была гораздо больше внутренней сущности.

141

Что же должно броситься в глаза специалисту-психиатру из обрисованного таким образом характера Качки? Во-первых, эта резкая непропорциональность реакции, которой отвечает психический механизм Качки на внешние стимулы — неболь­шой даже стимул способен вызвать исступление; 2) способ­ность к быстрому, порывистому увлечению, но притом так, что сегодня она увлекается одним, завтра другим; 3) отсут­ствие содержания, столь резко противостоящее внешней куль-тировке, чрезвычайно малое развитие того, что составляет ядро психической жизни здорового человека, того фундамен­та, который удерживает человека от резкого уклонения в сто­рону, в которую тянут его влечения. Этим последним объяс­няется то, что, несмотря на чрезвычайно бурный характер реакции, вызванной внешним стимулом, подействовавшим надушу Качки, собственно глубина душевного изменения при этом далеко не так велика, как это кажется сначала. Возбуж­дение действует на поверхность, вызывает сильную бурю, в глубину же оно мало заходит, потому что в глубине содержа­ния почти нет.