Л. Н. Гумилев Исторические труды

Вид материала

Содержание

Пассионарный "перегрев"
Поэзия понятий
И тут есть закономерность

Подобный материал:

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 65

часть утратили со скорбью. Но весь настрой "византийцев" - римских христиан

был иным, чем у эллинов и латинов. И самое главное, при кардинальном

изменении этнической доминанты пассионарное напряжение системы росло, а не

снижалось.

Возникший из христианских конфессиональных консорций, новый этнос проявил

энергию, казалось бы, полностью утраченную в Римской империи. Эта энергия

толкала египетских монахов Фиваиды и сирийских начетчиков с берегов Оронта

и Евфрата в Ирландию, в Индию, Среднюю Азию и даже в Китай. Это была

духовно-интеллектуальная экспансия, тем более удивительная, что она не

подкреплялась силой оружия, не преследовала никаких практических целей или

материальных интересов. Поводы этой деятельности лежали в ней самой. Это

были деяния ради удовлетворения от сознания того, что выполнен долг. Такая

искренность влияла на сердца обращаемых и обеспечила проповеди православия

успех, неизмеримо превосходивший фактические затраты за счет высокой

пассионарности проповедников.

Но та же самая особенность внутри империи толкала людей на религиозные

споры, переходившие в политические раздоры. Почему было необходимо, чтобы

диспут об отношении

Бога-Отца к Богу-Сыну, трактовавшемся то как единосущее, то как

подобосущее, влек за собою кровавые экзекуции, которые не давали реальной

выгоды ни православным, ни арианам? Наоборот, выгодами экономическими и

политическими византийцы IV-VI вв. жертвовали ради принципов, большая часть

которых оказались нежизнеспособными и исчезли.

Но ведь какая-то их часть, и, по-видимому, самая ценная, сохранилась. Это

были те принципы, которых не знала античность, не усвоил христианский Запад

и переделал на свой лад мусульманский Восток. Византия включила в систему

государственных отношений элементы духовные, в частности категорию совести,

без которой строить внутренние взаимоотношения очень трудно, и нашла способ

совмещения их с нуждами государства. Последнее от этого не проиграло.

Византия не знала "язвы", разъедавшей Западную Европу - борьбы светской

власти с духовной. Начиная с Константина Равноапостольного, император при

вступлении на престол получал чин диакона, благодаря чему мог участвовать в

церковных Соборах и диктовать им решения, которые считались обязательными,

ибо "император является для церкви высшим господином и хранителем

веры"[19]. Это ставило патриарха на второе место, но и давало ему такие

возможности, которых не имел римский папа. Ведь император был не только

венценосным самодержцем, но и человеком, грешным и слабым. Патриарх как

духовник мог наложить на него церковное покаяние, запретить вход в церковь,

отказать в венчании или разводе. Правда, император командовал армией, но та

без благословения патриарха не шла в бой. И если у императора была

бюрократическая администрация, то патриарху подчинялось войско монахов и

богословов. Силы духовная и светская уравновешивали друг друга, вследствие

чего новая этническая целостность была крепка. Но культура?..

ПАССИОНАРНЫЙ "ПЕРЕГРЕВ"

Оба направления античной мысли: натурфилософия, породившая эллинистическую

географию, и этика сократиков, стоиков и эпикурейцев - перестали быть

актуальными для тех людей, которые поверили в воскресение из мертвых.

Загробное существование считалось столь же непреложным, как и реальное, а

следовательно, возникла забота о спасении своей души после смерти. Это

представлялось более важным, чем сохранение теперешней краткой жизни,

потому что потусторонняя жизнь представлялась вечной, и в том чтобы

обеспечить себе в ней благополучие, был практический смысл. Вечное спасение

от печалей мира лучше всего обеспечивала мученическая смерть. Поэтому уже

после Миланского эдикта некоторые африканские донатисты, называемые

"циркумцеллионами" (т.е. "вокруг бродящими"), составляли шайки фанатиков,

которые, застигнув одинокого путника, требовали, чтобы он их убил во славу

Христа. Человек умолял избавить его от такой обязанности, потому что ему и

курицу-то зарезать страшно, но они давали ему выбор: убить их или быть

убитым самому. Ведь им можно было совершать любые поступки, ибо

мученическая смерть искупала все грехи. И бедняге приходилось принять от

них дубину и бить их по очереди по головам. А они умирали в чаянии вечного

блаженства.

Это движение уничтожил путем гонений Блаженный Августин, епископ города

Гиппона в Северной Африке.

В Сирии и Египте фанатизм принял менее острые формы - монашество. Люди

подвергали себя истязаниям, лишениям, посту, безбрачию ради вечного

блаженства. Те из них, кто сидел в пустыне - отшельники, никому хлопот не

причиняли, но бродячие монахи, которых было много, составляли постоянную

заботу правителей провинции и даже императоров, потому что они ничего и

никого не боялись, ни от кого не зависели, а действовали крайне активно по

наитию, не всегда без вреда для ближних. Вот крайняя степень

пассионарности, которая не поддавалась ни собственному рассудку, ни силе

обстоятельств. Поэтому монахи быстро погибали, но ведь они этого и хотели.

К счастью для юной Византии, фанатики были все-таки в меньшинстве. Ведущую

роль в церкви и государстве занимали люди пассионарные, но разума не

терявшие. Для них тоже была важна доктрина спасения, но они хотели ее

понять. Пока церковь была гонима, а христиане жили под угрозой смерти, они

держались друг за друга. Когда же им разрешили свободно исповедовать свою

веру, выяснилось, что основные принципы ее воспринимаются и понимаются

различно. А огонь пассионарности, сжигавший сердца людей того времени,

вызвал вместо дружеских споров и бесед пожары, гасимые проливаемой кровью.

С точки зрения предложенной концепции при развитии и нарастании

пассионарности, через 300 лет после толчка и по окончании инкубационного

периода, должны возникать консорции, облекающиеся в общественные формы. В

Византии этими формами были секты, оформлявшиеся как исповедания тех или

иных тезисов христианства. В каждом исповедании (секте) было ядро из

искренних адептов, оболочка из разделяющих мнение и сочувствующих ему и

среда из людей безразличных, но использующих коллизии на личную потребу. К

числу последних относились почти все императоры, за исключением Юлиана

Отступника, искреннего митраиста. Однако Юлиан был тонкий политик. Он не

прибегал ни к каким религиозным гонениям, давая полную возможность

представителям разных течений религиозной мысли бороться друг против друга,

но не против его власти.

Самую жуткую роль в этой ситуации играло население городов. До Константина

они жаждали крови христиан и писали на них столько доносов, что Траян

запретил принимать доносы к рассмотрению; по его эдикту христианина

следовало казнить лишь тогда, когда он сам заявлял на себя. После победы

христианства эти подонки стали писать доносы на язычников, гностиков и

еретиков, устраивать погромы философов и мятежи против властей. Но

собственного исповедания веры они не имели, да и не хотели иметь.

Нетрудно заметить, что для нужд государства ни пассионарное монашество, ни

субпассионарные массы не могли быть использованы. А поскольку положение на

границах было крайне острым, нужда в солдатах и чиновниках была велика.

Приходилось брать на эти должности иноземцев, больше всего готов, так как

они были несколько деликатнее вандалов, гепидов и герулов.

Готские юноши охотно поступали на службу в Константинополь, делали карьеру

вплоть до генерала и часто совершали государственные перевороты, потому что

готского полководца поддерживали соплеменники, которые верили ему, а он им.

Это были естественные консорции в урбанистическом ландшафте столицы. Они

принимали христианство в обязательном порядке и примыкали к какому-либо

исповеданию, без сомнения не разбираясь в теологических тонкостях, но

твердо зная, что их противники не правы и в высшем смысле, а почему-то

знают богословы.

Противовесом германцам были дикие исавры, потомки киликийских пиратов.

Разгромленные Августом, они во время смут III в. освободились от всякого

влияния римских властей и возобновили грабежи на суше и на море. Их дикая

храбрость обеспечивала карьеру в Византии, где один из их атаманов-Зинон

стал императором (474-491), а другой- полководец Лев Исавр основал в 717 г.

собственную династию. Будучи соперниками готов, исавры держались другого

вероисповедания, опять-таки вне зависимости от его содержания.

В начале IV в. в Александрии начался спор между пресвитером Арием,

человеком ученым и безупречным, и епископом Александром, которого поддержал

диакон Афанасий, аскет и искренний борец за свои убеждения. Они не

помышляли о готах и исаврах, но их спор стал символом борьбы и индикатором

процессов этногенеза.

Точно такую же тягу к самостоятельности и оригинальности проявили Египет и

Сирия с Месопотамией. И тут, и там возникли консорции с конфессиональными

оттенками. Последствия этих процессов определили историю и культурное

развитие Азии и Северной Африки на многие века. Но о том влиянии, которое

оказал уровень пассионарного напряжения на динамику этнических систем и

идеологическое преломление этого процесса, следует сказать подробнее.

ПОЭЗИЯ ПОНЯТИЙ

Потребность в познании и понимании не менее сильна, чем потребность в пище

или женщине. Она более вариабельна и проявляется у разных людей то как тяга

к творчеству, то как жажда слепой веры, но она всегда прямо пропорциональна

пассионарному напряжению, а вектор ее определяется наличием актуальных

проблем.

В IV в. были уже отброшены монархианство, согласно которому Христос - это

Бог-Отец, и учение Павла Самосатского, учившего, что Христос - человек,

осененный божественной мудростью. "А как же тогда?" - ставили вопрос

пытливые умы. Им ответил пресвитер Арий: "Христос - божественный Логос, но

поскольку он - Сын Божий, постольку, следовательно, было время, когда он не

существовал. Логос предвечен, но не вечен; он "меньше" Отца, ибо имеет свое

"начало". Если Логос не рожден, то, значит, Бог-Отец - не отец, а Бог-Сын -

не сын".

"Нет,-возражали Арию епископ Александр и диакон Афанасий, - Отец и Сын

сосуществуют, а Сын рождается, как луч света, от источника света. Слово

"Отец" и "Сын" - это просто метафора; на самом деле Логос - одно лицо

(ипостась) Святой Троицы"[20].

Уточним проблему. Арий утверждал подобосущее Сына - Отцу, Афанасий -

единосущее. В греческом языке эти слова различаются лишь одной буквой...

Стоило ли ради этой буквы убивать столько людей в течение почти трехсот

лет! Конечно, не стоило, а если и убивали, то не ради нее и не из-за нее, а

просто под прикрытием ее.

Но выбор повода показывает, что не только церковные мыслители, но и массы

людей безграмотных были способны начертать на своих знаменах философские

символы и идти с ними в бой. В то время мысль была уважаема.

Поэзия философских понятий вовлекла в свой круг всю восточную половину

империи. В спорах приняли равное участие ученое духовенство и народ. В 321

г. поместный Собор в Александрии осудил учение Ария. Вселенский Собор в

Никее в 325 г. решил вопрос в пользу учения Афанасия. Арий был отправлен в

ссылку, а его сочинения сожжены.

В 335 г. в ссылку был отправлен оговоренный Афанасий, а через год император

Константин реабилитировал Ария, который вскоре умер, то ли от отравы, то ли

от руки тайного убийцы. Тем не менее ариане восторжествовали на Соборе в

Антиохии в 341 г. Им покровительствовал император Констанций. Но, как

всегда бывает, победители перессорились: одни искали компромисса с

никейским исповеданием, другие шли дальше Ария, требуя, чтобы все догматы

были ясны разуму, третьи предлагали обтекаемые формулировки, чтобы избежать

упреков в неправоте.

Официальную доктрину арианства выработал Собор 359 г. в Римини. За истекший

период были крещены готы, бургунды, вандалы, лангобарды. Они составили

гвардию Констанция, управлявшего весьма беспокойной страной.

А никейцы сидели в ссылках. Выпустил их только язычник Юлиан, давший

свободу вероисповедания, для того чтобы христиане боролись друг против

друга.

Только в 381 г. испанец Феодосии созвал II Вселенский Собор в

Константинополе, который предал анафеме ариан и македонян[21]. С этого

времени арианство стало исповеданием германцев, а не римлян. Философема

перешла из поэзии понятий в этиологию.

Конфликты иной раз возникали не по принципиальным вопросам догматики, а на

почве недоразумений, имевших отнюдь не теологическую подоплеку. В 439 г.

константинопольским патриархом стал Несторий, родом перс, человек весьма

строгий и ученый. То и другое задевало столичное духовенство, не чуждое

мирским соблазнам, против которых в 397-404 гг. боролся еще Иоанн Златоуст,

тоже неудачно. В богословском прении Несторий произнес фразу, канонически

бесспорную: "У Бога нет матери". Его враги тут же перетолковали этот тезис

как хулу на Деву-Марию. И от Нестория избавились, осудив его на Эфесском

Соборе 431 г.

Казалось бы, тут-то и установить мир, но египетские монахи высказались за

отрицание человеческого начала в Христе, и в 449 г. в тот же Эфес съехались

на Вселенский Собор представители всех церквей империи, а также тех или

иных направлений. Речь шла о том, имелась ли в Христе, наряду с

божественной, человеческая субстанция? В те времена это был вопрос не

праздный. Если правы египетские монофизиты, то страдал на кресте не

человек, а Бог, который мог легко переносить муки и даже не ощущать их. А

коль скоро так, то он нам, людям, не пример, ибо мы слабы и боли боимся.

Но, с другой стороны, не есть ли признание в Христе человеческой природы -

его принижение? Поэтому монофизиты кричали: "Надвое рассеките признающих

два естества!" Собор обещал быть бурным.

Учение о двух естествах поддерживали греки и италийцы (патриарх и папа);

против них выступали египтяне. Во время заседания в помещение, где заседал

Собор, ворвалась тысячная толпа египетских монахов, нечесаных, бородатых,

во власяницах и с большими топорами. Монахи стали избивать епископов,

поломали пальцы писцам, патриарха топтали ногами. А стража, присланная

подкупленным вельможей, не вмешивалась, так как у воинов отсутствовала

стихийная пассионарность, а следовательно, и инициатива.

Теперь попробуем проанализировать ситуацию. Сирийские крестьяне были

недовольны византийскими чиновниками и до возведения Нестория на патриарший

престол, и во время его господства в Константинополе, и после его ссылки.

Но их недовольство никакого касательства к Непорочному Зачатию и

Рождеству не имело. Однако население Сирии высказалось за взгляды Нестория,

очевидно, потому, что они были им более близки и понятны. Но когда

эмигрировали в персидскую Месопотамию студенты эфесской богословской школы

и некоторые антиохийские иерархи - противники монофизитства, то народное

движение в Сирии погасло. Недовольные гнетом константинопольского

правительства, конечно, остались, но после указа императора ("Энотикон")

482 г., содержавшего компромисс с монофизитством, они объединились с

египтянами, т.е. изменили идеологическую позицию на 180╪, чтобы сохранить

позицию социально-политическую.

Искренние сторонники Нестория, почитавшие его как праведника, замученного в

ссылке, основали в Нисибе христианский университет, проповедовали

христианство вплоть до Китая и были верноподданными шаха Ирана, т.е.

политическими противниками Константинополя. Но они оставались византийцами

по образу мысли, складу психики и стереотипу поведения. Таким образом,

Византия выплеснулась за государственные границы, подобно тому как кипящая

жидкость вытекает из вмещающего ее сосуда.

Засим последовал поединок между Константинополем и Александрией, или между

египетской церковью и греческой патриархией. Силы были почти равны. Решала

проблему позиция светской власти, которая опасалась растущего влияния

церкви.

В 451 г. в Халкидоне был созван новый Собор под председательством самого

императора Маркиана. Халкидонский Собор отменил решение Собора Эфесского

449 г. и назвал его "эфесским разбоем". Египтяне ответили на это расколом,

изгнали греческий язык из богослужения и выбрали особого коптского

патриарха. Второе их патриаршество основал в Ан-тиохии Яков Барадей; его

последователи получили название яковитов.

Попытка императора Ираклия положить конец расколу путем принятия

компромиссного решения повела лишь к тому, что в VII в. возникло еще одно

течение, оформившееся в секту марконитов, укрепившуюся в горах Ливана.

Итак, единый в IV в. византийский этнос раскололся на четыре

взаимовраждебных субэтноса. Это повело к фактическому отделению Римской

патриархии, а следовательно, и всего Запада, эмиграции несториан на Восток

и переходу монофизитов под власть арабских халифов. В VII в. Восточная

Римская империя превратилась в греческое царство.

Теперь приступим к анализу событий. Кто выиграл от конфессиональных споров?

Только враги православия и Византии. Ариане-лангобарды захватили большую

часть Италии; мусульмане-арабы покорили Сирию, Египет, Карфаген, Армению и

Грузию; язычники-славяне опустошили Балканский полуостров и заселили его

вплоть до Пелопоннеса. Единство было Византии необходимо, но оно оказалось

недостижимым. Пассионарное напряжение городского населения росло и

понуждало его носителей проявлять себя путем объединения в соперничающие

консорции. А те, в свою очередь, вырастали в субэтносы и после отделения от

империи - в этносы. Иногда основу еретических общин составляли древние

племена, сохранившиеся после периода эллинистического нивеляторства, но

чаще это были консорции, возникавшие в крупных городах, генетически

неоднородные, поддерживавшие свое единство только благодаря поведенческим

доминантам и комплиментарности. Иными словами, это был интенсивный процесс

этногенеза, где догмы для участников событий играли роль символов, а для

историков являются индикаторами.

XXXII Смещения

И ТУТ ЕСТЬ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ

Мы описали не фактическую сторону глобального этногенеза, а идеальную

закономерность, на самом деле постоянно нарушаемую внешними по отношению к

данному этносу воздействиями. Поэтому нам и приходилось брать примеры из

Всемирной истории - никто не живет одиноко, а соседи, то более взрослые и

опытные, то молодые и горячие, постоянно тревожат любой этнос. Но идеальная

кривая была необходима для того, чтобы интерпретировать характер нарушений

процесса как такового, ибо в действительности мы видим чаще всего зигзаги,

взаимно компенсирующиеся на длинных отрезках этнической истории. Теперь мы

знаем, что инерция пассионарного толчка теряется за 1200 лет при любом,

даже самом благоприятном варианте, но лишь счастливые этносы доживают до

естественного конца. В истории мы наблюдаем постоянные обрывы этногенезов в

самых разных возрастах. Однако и тут есть статистическая закономерность.

Этнос, находящийся в первых фазах этногенеза, практически неистребим и

непокорим, так как для покорения его нужны такие затраты, которые не окупит

любой успех. Но этнос, меняющий фазу развития, легкоуязвим и может стать

жертвой соседа, если тот достаточно пассионарен. Поэтому обратим внимание

на фазовые переходы кривой пассионарного напряжения этноса, тем более что

они всегда бывают плавными, с размытыми 1раницами. У этих переходов тоже

есть свои императивы.

Переход из стабильного состояния к подъему ознаменован императивом: "Надо

Blog

Л. Н. Гумилев Исторические труды

Содержание