В. Я. Мельников известен и как весьма неординарный поэт, драматург

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 20

Что-то я никак не разберу вашу фамилию.

Оберкот напряг память, роясь в русских словах, которые успел выучить перед отъездом, но смысла сказанного так и не понял.

Видя его затруднение, женщина перешла на английский:

Э …. вот…. из ё сёнэйм?
Кайо. Кайо Оберкот. Я из Германия.
А, - сказала женщина. – Ну да, как я сразу не догадалась. Так вы, значит, немец. Но, извините, фамилия у вас какая-то странная. Повторите еще раз.
Was, was ?
Фамилию, фамилию свою скажите.
Оберкот. Verstehen Sie? Noch einmal – Оберкот.
Обер – по-русски это «старший», да?
Да, да.

- Получается – старший кот? Мяу-мяу… Ну и ну! – воскликнула администраторша, демонстрируя познания и в немецком языке.

Господин Оберкот по достоинству оценил неожиданность ее умозаключения, однако свою принадлежность к котам решительно отверг.

- О, я не есть кот, - сказал он с добродушно-иронической улыбкой и дважды повторил для убедительности, - kein Kater, kein Kater!

- Ладно, - согласилась женщина, - сама вижу, что вы не кот. Зато у нас есть такие кошечки… Вы ничего не имеете против наших смуглянок?

Господин Оберкот не понял игривого намека, но на всякий случай кивнул.

Комната на шестом этаже, куда его поселили, была с балконом и претендовала на некоторый уют. На стене красовалась копия какой-то дешевой акварели, на низкой кровати пестрело плотное покрывало, пол устилал сильно потертый, блеклый ковер. Полированный стол с царапинами и желтыми пятнами, видимо, от горячего чайника, два тяжелых стула, тумбочка, подставка под телевизор; в маленькой прихожей – пристроенные к стене полки с дверцами – вот, пожалуй, и все убранство номера.

Кайо решил принять душ с дороги, но кран для теплой воды зашелся предсмертным хрипом и не испустил ни капли влаги.

- Горячая вода у нас бывает только вечером, - наставительно вразумила его дежурная по этажу.

Но новый постоялец с невиданным нахальством тут же выложил вторую претензию – нет телевизора. Очень вежливо, очень доброжелательно и вместе с тем весьма настойчиво он попросил выяснить, почему у него в номере отсутствует то, за что с него взяли деньги.

«Ишь, важный какой, так сразу телевизор ему подавай», - возмутилась про себя дежурная, а вслух сказала:

Телевизор на ремонте.

- Отнако трукой телевизор фаш отель расфе нет? – резонно удивился гость.

«Ох, уж эти иностранцы, прямо как дети малые», - вздохнула дежурная и вспомнила, что из шестьсот тридцатого номера, где есть исправный телевизор, через час должен съехать постоялец.

- Ладно, подождите маленько, - смилостивилась она. Часа через полтора в дверь постучали. Кайо впустил мужчину с телевизором. Установив его на подставке, тот долго возился с настройкой. Наконец, на тусклом экране забегали картинки, зазвучала речь и через пять минут мастер сообщил, что телевизор работает. Однако не прошло и полчаса после его ухода, как изображение на экране испортилось. Кайо махнул рукой и отправился в гостиничный ресторан. В ожидании заказанного ужина он рассеяно оглядывал большой зал с рядами столов и сидящую за ними публику. Гремела диковинная музыка, звучали длинные тосты, прерываемые громкими возгласами одобрения и аплодисментами, взвизгивали женщины и хохотали мужчины.

Кайо не был опытным завсегдатаем ресторанов, но быстро уловил дух этого заведения, с явно дурной репутацией. Сюда не приходят просто покушать и отдохнуть. Нет, здесь состоятельные люди отмечают значительные события в своей жизни и дни рождения. Здесь же берут на прокат дорогих путан и сорят деньгами нувориши и коррупционеры.

…Уставший, переполненный новыми впечатлениями, Кайо решил пораньше лечь спать. Глаза его смыкались, а уши продолжали улавливать громкую ресторанную музыку, разговоры, пьяные выкрики, бесконечное хлопанье дверей в коридоре. К полуночи он только-только забылся в беспокойном сне, как вдруг раздался такой громкий телефонный звонок, что, подскочив в постели, он едва не свалился на пол. С трудом приходя в себя, Кайо снял трубку и услышал ласковый женский голос:

- Мужчина, вы не скучаете? Не хотели бы развлечься в приятной компании?

Ничего не понимая, он промычал что-то нечленораздельное, положил трубку и лег спать. Но вскоре его сон снова был прерван – на этот раз деликатным стуком в дверь. Открыв, он увидел двух улыбающихся девушек в коротеньких, едва прикрывающих попки юбочках.

К вам сразу две восточные красавицы, - восторженно сообщила одна.
Встречайте же и будем веселиться, - добавила другая.

Обескураженный постоялец неловко застыл в проходе и не торопился впускать гостий.

- Вы нам не рады? – удивились они. – Вы же мужчина и еще не очень старый… Разве вам не хочется немножко развлечься?

На сей раз мужчине больше хотелось спать, чем развлекаться. И к тому же две на одного – это уже слишком даже для не очень старого мужчины, - подумал Кайо и вперемежку на русском и немецком объяснил, что очень устал, хочет спать и вообще гостей принимать не готов…

Утром невыспавшийся путешественник пошел знакомиться с городом. На центральной улице царило оживление, гудели машины, пестрели удивительные наряды прохожих, у харчевен дымились мангалы, аромат шашлыков возбуждал аппетит. Из открытой чайханы доносилась музыка, какую Кайо никогда не слышал. Он решил заглянуть. Толстый чайханщих в черно-белой тюбетейке и длинной светлой рубашке навыпуск, перехваченной на поясе куском черной материи, обрызгивал водой и подметал площадку у входа. Глянув с некоторым удивлением на посетителя в добротном европейском костюме, он с полупоклоном приложил руку к груди, другой сделал приглашающий жест.

Внутри за низким столиком на возвышении сидели два белобородых старца, одетые так же, как чайханщик, и медленно потягивали из пиалок чай.

Европейцы, как догадался господин Оберкот, наверняка редкие гости в подобных заведениях. Однако старцы встретили его появление с безразличием и даже бровью не повели. Кое-как примостив ноги за низким столиком, Оберкот получил чайник с горячим чаем, а на блюде – лепешку и кисть винограда, которые и стали его завтраком.

После чаепития и легкой прогулки по городу Кайо ждало одно приятное дело. Его старый друг Франц Циммерман, о нахождении которого в этих краях он узнал еще до своего отъезда, сразу же ответил на телефонный звонок из гостиницы и пригласил Кайо отобедать у него дома. Франц уже больше года жил здесь и представлял известную германскую фирму, занимавшуюся продвижением новой технологии производства пластмассовых дверных и оконных блоков.

Такси быстро доставило Оберкота к небольшому двухэтажному особняку за оградой. На звонок вышел сам хозяин в очках с толстыми стеклами, плешивый, с круглым брюхом, перетянутым подтяжками как глобус меридианами.

После обеда в традиционном немецком духе, которым их угостила супруга Франца фрау Герта, мужчины вышли на балкон и расположились в креслах у круглого кофейного столика. Попыхивая трубкой, Циммерман кратко рассказал о делах фирмы, которая при неблагоприятном налоговом и таможенном законодательстве, все же потихоньку набирала обороты и приносила прибыль.

- Вопреки либерализации, - отметил господин, Циммерман, - здешняя экономика еще во многом зависит от властей. Потому-то так велика и непобедима коррупция. Тайное покровительство сверху - разумеется, небескорыстное – дает возможность обходить барьеры лицензирования того или иного вида деятельности, скрывать от налогообложения прибыль и получать незаконные доходы. Нормальная экономика явно уступает место теневому бизнесу, подчиненному власти региональной элиты. Эти люди получили свои жирные куски еще в начале приватизации, когда с поистине революционным рвением ломались прежние основы промышленного, сельскохозяйственного производства и торговли. Все самые доходные секторы экономики поделены между коррумпированными представителями властных структур. Невиданных размеров достигло казнокрадство. Положение усугубляется непрофессионализмом, безответственностью и недобросовестностью чиновников. Поэтому ничтожно малы вложения в экономику страны иностранного капитала. Отрицательное влияние на положение дел оказывает и слабость, продажность правоохранительных органов. Плохое материальное положение подталкивает их сотрудников к взяточничеству и злоупотреблениям. В первые годы суверенизации доходило до таких курьезных случаев, когда из-за отсутствия денег у государства милиционеры кое-где получали зарплату водкой. Кстати производство этой продукции даже в самые трудные годы оставалось единственно прибыльным делом. В стране не хватает денег буквально на все, и от этого страдает прежде всего реальный сектор экономики. Очень тяжело влияет кризис, как ты, вероятно, уже успел заметить, и на муниципальное хозяйство. Ветшающие дома, серьезные проблемы с тепло- и энергоснабжением, огромный рост тарифов загоняют население в тупик. Только представь, каково жить в многоэтажных домах, без газа и тепла в зимнее время. А тут еще резкий рост цен на нефтепродукты, из-за чего производство энергоемкой продукции становится нерентабельным. Ты не видел, как крестьяне убирают хлеб на своих лоскутных полях? Серпами – как сто лет назад! Ни у кого нет средств на приобретение простейшей техники, не говоря уже о тракторах и комбайнах. Страна все больше нищает и влезает в долги.

Оптимистическая натура Кайо противилась и восставала против такой мрачной безысходности.

- А где же западная помощь, дорогой Франц, о которой столько трубят в газетах?

- Позволь, мой друг, оставить без ответа твой риторический вопрос. Впрочем, кое-что ты можешь увидеть собственными глазами. Не далее как завтра состоится одна презентация. Если хочешь, могу устроить приглашение, вместе поприсутствуем.

Буду признателен.

Презентация, о которой говорил Циммерман, поразила Кайо Оберкота истинно американским размахом.

Для ее проведения арендовали театр оперы и балета, наняли целую армию распорядителей и ресторанных официантов, забили разнообразной выпивкой и закусками театральный буфет и фуршетные столики в просторном фойе, а сцену украсили плакатами и лозунгами в лучших традициях КПСС.

Молодые люди в черных смокингах при входе в фойе одаривали приглашенных красивыми папками с богато иллюстрированными буклетами и проспектами о презентуемом филиале банка, головная организация которого была зарегистрирована в оффшорной зоне Западного Самоа и о которой по публикациям в печати было известно как о тихой гавани, где оседают и отмываются грязные деньги.

Обжорные ряды в фойе быстро заполнила нарядная публика, поначалу сдержанная и чинная, но по мере подогрева спиртным все более оживлявшаяся.

В продолжение шумной увертюры Кайо получил от приятеля много ценных сведений об особо важных персонах, среди которых главенствовал сам господин губернатор.

Меж столиков сновали официанты с закусками, бокалами вина, тоника, прохладительных напитков, рюмками коньяка и водки на подносах. Как только застолье стало перетекать в банальную пьянку, гостей попросили пройти в театральный партер. Однако не так-то просто оказалось оторвать их от дармового угощения. Фойе опустело только после того, как закрыли буфет и официанты очистили столики.

Деловую часть сразу же взял в свои руки совершенно лысый вертлявый господин, фамилию которого Оберкот плохо расслышал, - не то Напрудер, не то Запрудер. С апломбом эстрадного артиста тот повел рассказ о том, какие блага сулит открытие нового банковского учреждения и как с его помощью будет навсегда покончено с бедностью. Свою речь Напрудер-Запрудер подкреплял схемами и диаграммами, высвечиваемыми на большом экране. Строча словами и шустро носясь по сцене, он странным образом напомнил Кайо весеннего воробышка, скачущего с ветки на ветку и громко, радостно чирикающего.

Торжество по случаю презентации на том не окончилось. Как только шустрый оратор удалился, на трибуну тяжеловесно взошел губернатор и под гром аплодисментов пригласил присутствующих по случаю своего дня рождения отобедать завтра в ресторане «Под сенью чинар».

Ресторан с таким поэтическим названием находился в тихом углу старого городского парка и вход в него действительно осеняли несколько прекрасных чинар. Все пространство вокруг ресторана к обеду было забито дорогими автомобилями, расстановкой которых командовали щеголеватые милицейские офицеры в белых портупеях.

То, что увидели Оберкот с Циммерманом в огромном зале ресторана, превзошло все ожидания и затмило американский размах безродных банкиров с пальмово-банановых островов. Глаза разбегались от обилия яств и напитков, а официанты уже разносили новые блюда с горами исходящего паром плова, варенного мяса и штабелями шампуров с шашлыками.

Под бравурную музыку оркестра и бесчисленные тосты это немыслимое изобилие продуктов уминалось в безразмерных желудках восточных гурманов и все происходило в таком темпе, что Кайо с непривычки начал всерьез опасаться за свое здоровье.

Когда за окнами начало темнеть, отяжелевшая публика потянулась на воздух. На аллейках, ведущих к ресторану, парочки закружили в легком променаде, а пространство у входа заполнили курильщики. В парке зажглись фонари, розовым неоном заиграла вывеска ресторана. Если бы кто-нибудь обратил на нее свой взор, то увидел бы, что две первые буковки в слове «чинар» потухли, из-за чего название ресторана приобрело другой смысл – с ехидным намеком на некую перспективу отсидки. Однако никто не заметил курьеза и светящаяся вывеска «Под сенью ..нар» всю ночь украшала ресторан с кушающей и вовсю веселящейся публикой.

…После разминки в ресторане господин губернатор никому не дал передышки. На следующий день продолженная процедура поедания пищи и винно-водочного пития проходила в загородной резиденции главы администрации. Для удовлетворения аппетитов новых Гаргантюа были зарезаны, сварены или изжарены целая отара овец и табун лошадей. А из ящиков с припасенной водкой и шампанским можно было сложить еще одну плотину на находящемся поблизости водохранилище.

Губернаторские расходы, до глубины души потрясшие Оберкота, оказались вовсе не пустой тратой, а напротив, принесли весьма приличные дивиденды в виде даров от гостей натуральными ценностями и деньгами. Все это преподносимое с нижайшим почтением, добро принималось именинником с поистине царской осанкой и благосклонной улыбкой.

Некоторые дарители, войдя в азарт, старались перещеголять друг друга богатством подношений, что вызывало одобрительные возгласы в окружении губернатора.

Именинное празднество стало суровым испытанием для незакаленного организма Кайо, но он ради своего еще не написанного бестселлера решил дотерпеть до конца весь этот жратвомарафон, тем более что в заключительный этап его внесли разнообразие конные скачки и игры с богатыми призами.

Для наблюдения за ними Циммерман и Оберкот расположились за столиком в тени под тентом, куда их привел улыбающийся молодой человек по имени Карим, отрекомендовавшийся сотрудником областной администрации. По его распоряжению двое других джигитов принесли большое блюдо с вареной бараниной, ящик водки, стопу лепешек и гору овощей.

Карим разлил водку по рюмкам и дипломатично предложил первый тост за здоровье гостей. Франц и Кайо для виду пригубили из стаканов, но Карим решительно пресек их увертку. Осуждающе поцокав языком, он ласково сказал:

- Прошу простить меня, уважаемые, но на Востоке за здоровье всегда пьют до дна.

Под его бдительным взором гости с некоторой дрожью приняли по первой. Карим заботливо отобрал каждому из горы мяса по бараньей ляжке, от вида которых у Кайо появились спазмы в желудке.

- Кушайте, кушайте, - напутствовал Карим, наливая по второй. - На Востоке, - продолжал он, - гостеприимство ценится превыше всего. И по какому бы поводу хозяин ни принимал гостей, он поднимает свой первый бокал за их здоровье. Но, поддержав искреннее уважение к себе хозяина дома, гости не должны забывать и о его здоровье. Так выпьем же за здоровье всеми уважаемого – и не сочтите за подхалимство! - великого человека, нашего губернатора!

Карим снова проследил за тем, чтобы рюмки остались пустыми.

Предложив тосты за здоровье гостей и шефа, он на некоторое время тактично уступил инициативу господину Циммерману, которому ничего другого не оставалось, как поднять рюмку за здоровье самого тамады. Потом очередь дошла до Оберкота, и он, отчаянно путаясь в русских словах, мешая их с немецкими, провозгласил здравицу в честь гостеприимного народа и замечательной родины господина именинника.

Карим подхватил пас и очень ловко переадресовал его гостям, предложив выпить за дружественную Германию.

От международной солидарности застолье перешло к теме предков, для полного закрытия которой понадобилось опорожнить три бутылки горячительной влаги.

Теперь уже Кайо и Франца не надо было подгонять. В приливе чувств импульсивный Франц обнял Карима и театрально провозгласил:

Mein lieber Freund!

Потом, побогровев от натуги и пуча глаза, заревел баварскую застольную песню.

А Кайо казалось, что он летит на маленьком самолете, его покачивало из стороны в сторону, в ушах гудело, в глазах рябило и двоилось.

Между тем на беговом поле разворачивались захватывающие события. Забег упряжных рысаков сменился скачками, затем джигитовкой…

Однако занятые поглощением водки и закусок гости под тентом долго не замечали этого зрелища и только когда на поле вовсю развернулось лихое действо под названием «козлодрание», начали проявлять любопытство, вскоре перешедшее в бурное излияние чувств. Сорокаградусный подогрев так распалил азарт добропорядочных граждан Германии, что, вскочив с места, они бросились на поле с молодецким намерением ввязаться в потасовку. Франц, размахивая недоеденной ляжкой, с разбегу навалился отяжелевшим брюхом на низкую ограду, она рухнула и через образовавшуюся брешь оба нападавших с воинственными криками врезались в гущу конников. Господин Циммерман, молотя своим оружием по конским мордам, с неожиданным для его тучной комплекции проворством пробился к всаднику, только что подхватившему тушу козленка и пытавшемуся оторваться от своих преследователей, метнул в него ляжку и обеими руками стащил на землю вместе с трофеем. Оба упали и, барахтаясь, пытались одолеть друг друга. Тут-то и подоспел второй нападавший. Не мешкая, он перекинул козленка за спину и, шатаясь, пошел с ним вон из круга опешивших, ничего не понимавших игроков.

Над ипподромом слитной волной пронесся выдох удивления, сопровождаемый негодующей разноголосицей, к которой примешивались ехидные смешки и улюлюканье. Многие зрители вскочили с мест и бросились на беговое поле. Милиция с трудом пресекла назревавшие беспорядки и задержала главных виновников. Однако добиться от них ничего не удалось, никто не мог объяснить мотивы своего поведения и на все вопросы Циммерман и Оберкот отвечали невнятным бормотаньем. Оба были помещены за решетку, но, к счастью, заточение оказалось недолгим. На выручку то ли из собутыльной солидарности, то ли из чувства вины за свое неудачное руководство застольем пришел Карим. Вытрезвление нарушителей завершилось в доме господина Циммермана. На следующий день, помятые и опухшие, они решительно не могли вспомнить, что же с ними случилось.

У Кайо сильно болела голова, и фрау Герта настояла на вызове врача. Прибывшая через два часа скорая помощь определила сотрясение мозга и доставила пострадавшего в больницу.

В палате, куда привела Кайо дежурная медсестра, было две металлических кровати с тумбочками и два стула.

- Вот ваше место, - сказала женщина, указывая на кровать со старым, в пятнах матрацем без простыни, серым одеялом без пододеяльника и подушкой без наволочки. – Белья у нас, извините, нет, - пояснила она в ответ на недоуменный взгляд новичка. - Его с собой из дому приносят.

- Но я есть приезжий… aus Deutschland… из Германия, - растерянно возразил господин Оберкот.

Медсестра оценивающе окинула его взглядом и сказала:

- Ну что с вами поделаешь… Везти белье из Германии, понятное дело, не резон, но деньги-то у вас с собой есть?

О да, есть, есть!
Тогда платите за прокат, и я вам бельишко живо доставлю.

Облегчив карман, господин Оберкот получил удовольствие понаблюдать, как его убогое ложе быстро преображается, укутываясь в свежий саван из простыни, пододеяльника и наволочки. Увлеченный этим занятием, он не заметил, что за происходящим с веселым интересом следит другой обитатель палаты – сосед по койке напротив. Это был немолодой человек, низкорослый, смуглый, с плутоватыми глазами.

Когда с постелью все утряслось, Кайо повесил на общей вешалке пиджак и прилег на кровать.

Скажите, уважаемый, как вас зовут?, - осведомился сосед.
Кайо.

- А меня Турсун. Вы, наверное, недавно в наших краях и, как я погляжу, не знаете здешних порядков. У нас, например, нельзя держать деньги в открытом кармане, тем более отдельно от себя. А вы оставили их в пиджаке. Смотрите, свистнут.

Что есть свистнут?
Украдут, значит.

Кайо переложил деньги в брючный карман, до глубины, однако, еще не осознавая житейскую ценность этого совета.

В процедурном кабинете его ждала еще одна неожиданность.

- Сначала принесите одноразовые шприцы, резиновые перчатки и препараты, а потом будем делать уколы, - сказала медсестра, выпроваживая его из кабинета. Пришлось идти в аптеку, которая находилась в одном квартале от больницы, и там, к счастью, все требуемое оказалось в наличии, правда как заметил Кайо, по весьма приличной цене.

Потекли унылые, похожие один на другой дни. Из коридора в палату проникали запахи кухни и туалета, располагавшегося по соседству, доносились звуки торопливых шагов медицинского персонала и медлительное шарканье комнатных тапочек больных.

День заполнялся посещениями столовой и процедурного кабинета, утренними обходами лечащего врача, прогулками в больничном дворике и послеобеденной дремотой.

Пресные ограничения больничного режима вызывали у Кайо тяжелое ощущение замедленного течения времени и сожаление по пропадающим впустую дням своей уже сильно укоротившейся жизни. С годами он постиг мудрую необходимость временного воздержания в еде и питье, которое освобождает душу человека от всего мелкого, суетного и возвышает ее. Однако куда труднее оказалась борьба с соблазнами женской любви. Возраст лишь смягчает и облагораживает любовные желания, но не убивает их, и они цветут до самой последней поры увядания.

В серой скуке больничных буден самым желанным событием был для Кайо приход его лечащей докторши, молодой женщины по имени Гюльзат. Черные локоны волос как два заостренных крыла охватывали до подбородка ее свежее личико и оттеняли нежную матовость кожи. Азиатские скулы и чуть приплюснутый носик не только не портили ее, но, наоборот, придавали своеобразную прелесть, этакий восточный шарм.

Как-то измеряя кровяное давление у Кайо, она недовольно заметила:

- Вы слишком напрягаете руку. Расслабьтесь, пожалуйста. - С этими словами Гюльзат приподняла его неловко вывернутую руку и, выпрямив, положила себе на колени.

Это прикосновение живо напомнило Кайо о былых днях свободной жизни, когда многое было доступно. Голова его закружилась, а рука сама собой охватила и сжала коленку Гюльзат. Она промедлила несколько секунд, как бы приходя в себя от неожиданности, потом отвела его руку в сторону и резко встала.

- Я пришла вас лечить… - сказала она и вышла из палаты, не договорив вторую малоприятную для Кайо часть фразы. Едва дверь закрылась за ней, раздался откровенный смех Турсуна. «Черт побери! – подумал с досадой Кайо, - этот прохвост только делал вид, что спит, а сам втихомолку подглядывал и теперь будет сплетничать в коридоре».

Однако Кайо ошибся: Турсун был настроен дружелюбно и не пытался злорадствовать.

- Наши азиатки, - сказал он, - к вашим западным штучкам еще не привыкли. Боятся. Зато очень любят подарки. Что до Гюльзат, то не беспокойтесь – никому не скажет. Постесняется, я так думаю. А знаете что? Если интересуетесь нашими бабами, то как выпишемся отсюда, я вам такую подыщу – пальчики оближете. Будет нежная как персик и сладкая как халва! Потом не раз вспомните старика Турсуна.

«А этот нескладный, деревенского вида увалень на самом деле не такой уж простак, как кажется», - подумал Кайо и решил поближе познакомиться со своим соседом.

Ничегонеделанье было для Турсуна едва ли не самой приятной стороной пребывания в больнице. Однако приятность эта, к его огорчению, уравновешивалась муками голода, который он начинал испытывать уже вскоре после ухода из столовой. Его здоровый деревенский аппетит не могли утолить ни картофельные супы с тефтельками или сильно обрезанными бараньими косточками, ни постные щи, ни плов, ни щуплые котлетки на пару под гарниром из похожей на шраннель перловки, ни манные кашки на воде… Надо заметить, что этот скудный гастрономический набор мог бы, возможно, быть несколько богаче, если б не кухработники, которые, известное дело, тоже хотят кушать. Они, как водится везде, где мало платят за труд, приворовывали, однако, к их чести, сильно этим не увлекались … так, по малости да необходимости. Ну, там сливочного маслица по стаканчику на каждую поварскую душу, по поллитровой баночке сметанки, по полбулочке хлебца, по кулечку сахара или гречки, если таковую подвозили.

Чтобы дожить до очередного приема пищи, Турсун наловчился красть хлеб с соседних столов и в раздаточном окошке, для чего приходил в столовую первым. Хлеб он прятал за пазуху и потом, лежа в постели, отщипывал по кусочку и с наслаждением жевал.

Кайо приступы обжорства не донимали, но поесть чего-нибудь вкусненького все время хотелось. Однажды его навестил Франц и принес целую корзину фруктов и сладкой выпечки от фрау Герты. Кайо выложил эти дары на сдвинутые тумбочки и предложил Турсуну вместе отведать угощения.

Поцокав от восторга языком, тот без церемоний подсел поближе и принялся уминать все подряд. Руки и челюсти его работали непрерывно, но при этом он успевал картинно живописать предметы своего гастрономического пристрастия, сохранившиеся в памяти с дорыночных времен..

- Наш колхоз «Заря коммунизма», - рассказывал Турсун – был самый богатый в районе. В горах паслись тысячи овец. Я в то время шоферил, возил районное начальство. Бывало приедем в центральную усадьбу колхоза, а там уже ждут нас: в саду на кострах мясо и плов варятся, дымят мангалы, а на траве расстелен огромный достархан с выпивкой и закуской. Тут тебе целая куча горячих, только что из тандыра, лепешек, самсы, шашлыки, яблоки, персики, гранаты, арбузы и дыни, орехи, фисташки, изюм - вай-вай, глаза разбегаются! Выпьешь, закусишь всем, что под руку попало, а уже плов подают, потом мясо. А какой плов! Вы такой никогда не ели. Из лучшего риса, с белой морковкой, чесноком и все пропитано нежным курдючным жиром. Язык проглотишь! Теперь уже этого нет… И самого колхоза нет, разорили, скот раздали и пустили на мясо. Шайтан бери этот рынок! Бывшим колхозникам жрать стало нечего. Разъехались кто куда, многие на базаре торгуют. И сейчас везде, куда ни посмотри, один сплошной базар. Я тоже стал безработный и в город подался. Хорошо хоть машина есть, кое-что зарабатываю на ней. Между прочим, могу и вас повозить, если хотите. Машина у меня классная – «Жигули»; и по горам, и по грязи хорошо идет…

Кайо, ежедневно делавший успехи в русском языке, почти все понял, что сказал сосед по койке. Его предложение пришлось кстати, так как совпало с намерением посетить здешние места.

В свой очередной обход Гюльзат излучала холодное спокойствие и деловитость. «Ну и ладно, - подумал Кайо, - пусть знает, что я хоть и старый, но тоже мужчина, а не кукла. В следующий раз будет осторожнее».

Здоровье его улучшилось, голова перестала болеть.

- Ну что ж, - сказала докторша, осмотрев больного, - вас можно сегодня же выписать.

- Много, много вам плякотарен, - обрадовался Кайо. Уплатив солидную сумму денег за лечение, он сходил на цветочный базарчик, купил большой букет роз и, вернувшись в больницу, преподнес его Гюльзат. Она явно не ожидала такого поворота и в первую секунду даже растерялась.

- Я немножко опитель вас, - сказал Кайо, - потому что попался… как это говорится? – да, на удочка ваша очарование. До свидания, фройляйн Гюльзат, я вас не забыть.

После его ухода раскрасневшаяся Гюльзат долго оставалась рассеянной и невпопад отвечала на вопросы коллег. За три года врачебной практики ей впервые подарили цветы.

… На Востоке все пути ведут на базар, и Кайо отправился туда же. Уже на дальних подступах к нему пошли ряды деревянных и металлических будок с самыми разными товарами. В промежутках между ними стояли и сидели лоточники, торговавшие обычным набором прохладительных напитков, сигарет и прочей мелочи.

У самых ворот базара посетителей поджидали нищие, в большинстве женщины и дети. А дальше открывалось взору городское чрево во всем своем великолепии. Здесь все кипело, наполнялось и жило торговлей. В глазах рябило от выложенных горками овощей, зелени и фруктов, мешков с мукой, рисом, картофелем, луком, фисташкой, курягой, грецкими орехами, арахисом и еще бог знает с чем. Гул голосов, перебранка, темпераментный торг, крики тачечников-арбакешей, разносчиков воды и напитков, пирожков, самсы и фруктов – все повергало в изумление и вызывало острое любопытство у западного вояжера, привыкшего к чинной, упорядоченной торговле на чистеньких европейских рынках. Сдавливаемый толпой, подгоняемый окриками арбакешей, Кайо толкался между базарными рядами, присматривался к товарам, продавцам и покупателям, стараясь получше все рассмотреть и запомнить. В одном месте он поближе притерся к прилавку, чтобы купить немного понравившейся ему оранжевой хурмы. Когда дело дошло до расплаты, отложенных на мелкие расходы денег в грудном кармане его пиджака не оказалось.

- Вытащили. Здесь надо быть осторожней, - подсказал продавец, видя растерянность хорошо одетого человека.

Милиционер в потрепанном, замусоленном мундире, к которому господин Оберкот обратился за помощью, подозрительно оглядел его и стал выяснять, кто таков.

Узнав, что иностранец, вздохнул с облегчением и чистосердечно признался:

- А я, было, подумал, что вы с проверкой. Ладно. Вы не видели, кто возле вас был? Вот так всегда, а мы бегай, ищи денежки. Сейчас, между прочим, никто даром не работает. Так что если подкинете ваших марок, может и найду вора.

Оберкот не оценил доброго к себе отношения и отказался от незаконной, на его взгляд, сделки. Милиционер насупился, строго приказал пройти с ним в милицейский пункт и там потребовал предъявить паспорт.

С этого момента у господина Оберкота начались такие неприятности, по сравнению с которыми карманная кража могла показаться сущим пустяком. Дело в том, что его паспорт забрала регистратура гостиницы – таков уж там порядок. Однако милиционер никаких объяснений на этот счет принимать не желая и доставил задержанного как подозрительное лицо без документов в отдел милиции. А там дела пошли вовсе круто. Ошарашенного пленника отвели в полутемную вонючую комнату и продержали там до обеда следующего дня. Ночь Кайо провел под вопли пьяного узника, оравшего призывы выпустить его и дико колотившего в обитую железом дверь. Под утро к его сольному исполнению присоединились крики еще одного узника, судя по всему допрашиваемого с пристрастием стражами порядка.

Суточная отсидка пошла на пользу господину Оберкоту. Отбросив плевелы идеализма, на свет явилось голое зерно суровой истины. И когда освобожденному вернули брючный ремень и записную книжку, но забыли отдать дорогие швейцарские часы и ручку с золотым пером, он не стал упорствовать и с жертвенным смирением удалился восвояси.

Отоспавшись и придя в себя после базарного происшествия, Кайо принял решение номер один: никогда ни при каких обстоятельствах не расставаться со своим паспортом. А принятое следом решение номер два вытекало из глубоко прочувствованной необходимости впредь во всем следовать духу местных обычаев. Реализуя сразу оба решения, он купил бутылку дорогого вина, большую коробку шоколадных конфет и галантно преподнес их дежурной администраторше, оформлявшей его поселение в гостинице. Вопреки его опасениям, подарок ничуть не смутил ее, напротив, она вспыхнула от удовольствия и без возражений вернула паспорт. От Кайо не ускользнуло, как похорошело смуглое лицо женщины, а улыбка протянула тонкую ниточку к уголку души, где у мужчин проклевываются романтические всходы, питаемые тягой к разнообразию.

Турсун, который вскоре тоже выписался из больницы, однажды утром навестил Оберкота в гостинице.

- Моя машина что-то забарахлила, - пожаловался он с грустным видом. - Если нет других дел, может съездим вместе на авторынок?

По пути туда в забитом людьми автобусе Кайо узнал от Турсуна, что весь автомобильный сервис перешел к частным лицам и теперь такие цены, что бедному человеку не по карману. Единственный выход – купить запчасти и самому сделать ремонт.

На конечной остановке помятые пассажиры устремились, обгоняя друг друга, к скопищу людей и выставленных на продажу автомобилей. Турсун свернул к рядам, где на прилавках, а то и просто на земле – поверх разостланного тряпья навалом была разложена разная автомобильная требуха. Продавцами ее были загорелые мужчины с крепкими руками, привыкшими к рулю и гаечным ключам. Они не зазывали покупателей и с достоинством знающих себе цену профессионалов неспешно отвечали на вопросы о ценах и качестве продаваемых деталей.

Острое поначалу любопытство к экзотическим картинкам автобарахолки быстро сменилось усталостью от однообразия и убожества примитивного торга. Кайо стало скучно, взгляд его безучастно скользил по пестрым рядам, ни на чем не останавливаясь, как вдруг наткнулся на мужчину с велосипедом.

- Продаю лисапет! кому лисапет? – выкрикивал он, идя навстречу Кайо. Это был пожилой человек с сильно выпирающим пузом, в кепке, клетчатой рубашке и мятых брюках. Все на нем было старое, давно отслужившее срок носки, однако не оставляло впечатление опустившейся неопрятности, а скорее напоминало о бедности труженика, всю жизнь копошившегося на бесконечной крестьянской работе.

- Купите лисапет, недорого возьму, - обратился он к Кайо и словоохотливо пояснил, - сбираюсь переселиться на ридну батькивщину, бо вже никого из родни туточки не осталось. Тильки я со старухой. Усё продав, а вин остався. Купить, ей-бо, пригодится. Вещь удобная и для здоровья особо полезная. Недаром говорють: гарна штука лисапет, ж… едет, ноги – нет.

Кайо мало что понял из сказанного этим человеком, но встреча с ним отложилась в памяти как интересный эпизод для его будущей книги.

От долгого хождения под палящим солнцем у Кайо в конце концов разболелась голова, и он вздохнул с облегчением, когда Турсун выбрал нужные детали. Однако облегчение тут же сменилось смущением, когда Турсун, помявшись, попросил одолжить денег на покупку нужных деталей. Его понурый вид и бормотание о временных затруднениях и уверения отдать долг в ближайшие дни возымели действие, и Кайо выложил просимую сумму. В самом деле, подумалось ему, почему бы не помочь попавшему в затруднительное положение человеку, если у тебя есть средства на это.

Турсун радостно уложил в мешок покупку, закинул его за спину и так шустро направился к выходу, что Кайо еле поспевал за ним. Он боялся отстать, потому что впереди их ждало испытание на быстроту реакции и спринтерские способности. Собственно, это испытание проходили все посетители авторынка. Дело в том, что подходы к нему самым идиотским образом скрещивались с узкой автомобильной дорогой, и ноги спешащих пешеходов вступали здесь в суровый поединок с колесами машин, водители которых тоже торопились.

Но в тот момент, когда наши герои напрягали нервы и мышцы, готовясь к рискованному броску, машинное стадо вдруг остановилось. Его бег закупорил облупленный, старческого вида «Москвич», водитель которого флегматично разгружал грязный багажник и салон, унося на рынок какие-то коробки. Водители стоящих за ним машин с истинно восточной невозмутимостью ожидали конца разгрузки и не понукали виновника пробки. Но время шло, а тот все продолжал таскать свои коробки. Сидевший за рулем новенького «Вольво» внушительной внешности усатый господин легонько посигналил. Но нарушитель продолжал свое дело, даже не глянув в его сторону. Через несколько минут усатый посигналил громче. К нему присоединились водители других автомобилей. Но ничего не помогало. Тогда владелец «Вольво» вылез из машины и, побагровев, обрушился на нахала залпом русского мата, который, о чудо! подействовал мгновенно и, может быть, даже сильнее, чем трель милицейского свистка - предвестника шоферских бед и мытарств. Парень с дохлого «Москвича» припустил рысью и, быстренько совершив две ходки, рванул с места.

На Турсуна и прочих прохожих эта комичная сценка, казалось, не произвела особого впечатления. Но Кайо, уже имевший кое-какие познания в русском мате, был потрясен. Его рациональный западный рассудок оказался примерно в таком же состоянии, как перегретый от дурацких вопросов, дымящий электронный мозг робота. Сколько ни размышлял он впоследствии, понять ничего так и не смог. Волшебная сила мата, оказывающая такое могучее влияние на людей, так и осталась для него запредельной загадкой.

Через два дня после похода на авторынок Турсун ранним, но уже жарким утром явился в гостиницу с приятным известием о том, что машина в порядке и можно ехать.

Заплатив гостинице за неделю вперед, чтобы оставить за собой место, Кайо отправился в свой первый вояж в глубь страны, которую мечтал открыть западному читателю.

Миновав городскую окраину, машина побежала по тряской дороге через маленькие селения с низкими глинобитными домиками, а впереди уже вздымались белые вершины гор. Часа через четыре пути белым стало все вокруг. Снег искрился на солнце и казался неестественным после резкого перехода от жаркого лета к зиме.

За одним из бесчисленных поворотов машина остановилась. Турсун молча вышел наружу и удалился на несколько шагов. До слуха Кайо донесся морозный скрип снега под подошвами его ботинок. Прошло пять минут, десять. Кайо решил узнать, в чем дело, и тоже вышел на снег.

Почему стоим?
А… бензин кончился, - небрежно ответил Турсун.
О, ви польшой юморист, - засмеялся Кайо, принимая все за шутку. – Aber hier es ist kalt… здесь холодно, давайте едем дальше.
Я же вам сказал, - бензин кончился.
Почему кончился? – задал детский вопрос Кайо.

- Потому что мало налил. Денег не хватило на полный бак. Но не волнуйтесь, как-нибудь раздобудем у проезжих водителей.

Его безмятежное спокойствие среди диких гор и снегов снова напомнило Кайо о загадочности восточного менталитета. «Однако какая поразительная беспечность!» – думал он, не зная, что делать – терпеливо ждать или возмущаться.

Снизу донесся натужный гул мотора и вскоре показалась грузовая машина с деревянными бортами. Турсун поднял руку, грузовик остановился. Переговорив о чем-то с водителем, он обратился к Кайо.

- Бензин можно взять, но выйдет дороже, чем в городе. Выручайте, иначе придется стоять.

Ничего другого не оставалось – пришлось заплатить за два ведра вонючего красноватого топлива. Кайо не был жадным, но лишние, не предусмотренные расходы не любил. Он договорился с Турсуном о размерах своей платы за услуги с условием, что она будет внесена по завершению поездки. А теперь выходило, что платить нужно вперед и дороже. Так что же делать? Возвращаться? Но где гарантия, что и другой водитель по найму не преподнесет какой-нибудь сюрприз? Однако любопытно, что еще ждать от этого простодушного мошенника?

Пока Турсун заливал бак, а Кайо размышлял о своем перевозчике, люди, приехавшие на грузовике, принялись загружать его кузов аккуратно вырезанными пластами снега.

Сачем они крусят снег? - с недоумением спросил Кайо.

- У наших крестьян, - ответил Турсун, - нет холодильников, и они хранят капусту, морковь, редьку, репу и другие овощи в земляных ямах. Подкладывают туда для охлаждения снег, а сверху засыпают соломой и землей. Все остается свежим и не портится. Вот поэтому и едут сюда за снегом со всей долины.

Однообразие крутых, спускавшихся вниз за перевалом серпантинов укачивало, клонило в сон. Кайо гнал его, чтобы, не дай бог, не пропустить что-нибудь интересное. А оно уже поджидало их у въезда в ущелье, явившись в виде перегородившего дорогу металлического шлагбаума и притулившегося к скале обшарпанного вагончика. Из него показался заспанный человек в форменной фуражке с полосатым жезлом в руке.

Турсун остановился на обочине и подошел к постовому. Внешне все выглядело так, будто встретились два приятеля: рукопожатие, приветственные слова, улыбки. Однако после пятиминутного разговора с хранителем шлагбаума Турсун вернулся в машину с печатью досады на лице.

Требует дать на лапу, иначе не пропустит, - сказал он.
Что сначит тать на лапу?
Значит дать взятку, деньги дать, - ответил Турсун.

Компьютер в голове у Кайо снова задымил.

Ми есть нарушитель сакон?

- Какой такой закон! Тут закон – тайга, - пробурчал Турсун. - Ну что, будем стоять или дадим что требует этот сраный экологический пост?

Электронные кишечки под модной прической Кайо, не выдержав перегрева, отключились и перешли в режим ожидания внешних импульсов…

Повинуясь им, Кайо без возражений еще раз облегчил свой элегантный портмоне из дорогой крокодиловой кожи.

Хищный клюв шлагбаума взлетел ввысь, впуская путешественников в утробу сказочного, заросшего кустарником ущелья, на выходе из которого дымили очаги придорожной харчевни.

- Если проголодались, здесь можно перекусить, дальше долго никакого жилья не будет, - посоветовал Турсун.

Кайо, у которого давно сосало под ложечкой, охотно согласился. Путников тотчас окружили зазывалы, наперебой предлагая суп-шорпо, тушеное мясо с картошкой, лагман, манты, чай, кумыс и конечно же водку.

Турсун пригласил Кайо за столик под тентом и заказал лагман и манты. Пока готовился заказ, хозяин угостил приезжих свежим кумысом. Кайо впервые испробовал этот кисловато-терпкий, пахнущий дымом, пьянящий напиток, и тот поначалу ему не понравился.

После обеда суровое лицо Турсуна подобрело, и он то и дело вступал в разговор с Кайо. Машина, свернув на развилке дорог в сторону от перевала резво покатила по лощине, оставляя позади километры пути и очаровательные пейзажи гор, которые, по мнению Кайо, были здесь ничуть не хуже, чем в Альпах. Турсун оказался прав: жилья действительно не встречалось, и дорога была пустынна. К тому же поворотов стало меньше, и «Жигули», казалось на крыльях летела под плавный уклон. Благодушное довольство, радость вольной жизни кружили голову, и Турсун, ничего не опасаясь, ухарски подгонял машину. Однако зря он вольничал – за поворотом, в придорожных кустах их ждала засада. Увидел ее Турсун слишком поздно.

Автоинспектор взмахом жезла приказал остановиться и, похрустывая щебенкой на обочине дороги, подошел к окутавшимся пылью «Жигулям». Подозрительно осмотрел салон, заглянул в багажник и потребовал документы.

- В техпаспорте нет отметки о техосмотре, - сказал он. - Почему до сих пор не прошел? И аптечки у тебя нет. Скорость превысил… А ну дыхни в трубку! Так… Показывает на алкоголь. Значит фиксируем: превышение скорости под градусом.

- Да я, кроме кумыса, ничего не пил, - запротестовал Турсун.

Эй, помолчи! Будешь спорить, дороже выйдет.
А сколько надо, капитан?

- О, это уже другой разговор. Сам во сколько оцениваешь свои грехи? Ну-ну, соображай быстрее, не телись.

- А мне и думать нечего. Все равно денег нет.

Широкое налитое жиром лицо капитана враз приобрело официальную строгость .

- Тогда твои документы останутся у меня. И в каталажку тебя оформлю.

Это еще за что? Что я такого сделал?

- Ты так и не понял, что спорить со мной бесполезно. Я ведь при исполнении.

- А мне плевать, подумаешь, при исполнении! Козел! - взорвался Турсун.

Ох, не стоило этого говорить. Многое могла бы стерпеть закосневшая в грубости и хамстве душа бравого капитана, но только не козла. Переложив в левую руку жезл, он правой сорвал с пояса резиновую палку и обрушил ее на плечи Турсуна…

Кайо, доселе наблюдавший за происходящим из кабины, не мог больше оставаться безучастным и, не раздумывая, бросился на помощь товарищу. Палка взметнулась и над ним, но он успел перехватить руку дорожного стража и с яростью оттолкнул его. Упав с откоса дороги, тот ударился головой о камень и бесчувственно затих.

Ни брызги воды, ни попытки растормошить не помогли. Автоинспектор не подавал признаков жизни.

- Хватит возиться с ним, - сказал Турсун. – Давайте отнесем его в машину.

Вдвоем они оттащили грузное тело к милицейской машине, усадили за руль и закрыли дверцу.

Ошеломляющий переход от приятной, яркой смены красивых пейзажей и спокойного блаженства к сумасшедшей драме на дороге повергли Кайо в состояние оцепенения и ужаса. Он совершенно растерялся и не знал, что делать. Турсун тоже выглядел до крайности подавленным, однако волю к действию не потерял.

- Едем! – крикнул он, бегом направляясь к «Жигулям». Рванув с места и промчавшись с полсотни километров, свернули на тряскую, слегка спрофилированную дорогу. На их счастье ни одной встречной машины до развилки не попалось. Только здесь Турсун счел нужным прояснить свое намерение.

- В ста пятидесяти километрах отсюда – сказал он, - в аиле «Беш-Терек» живут мои родственники. Там нас никто искать не будет. Переждем недели две, а там видно будет.

Его уверенный тон ничуть не успокоил Кайо. Страх от нависшей опасности не отпускал его, но ничего спасительного не приходило в голову, и он апатично отдался на волю своего спутника.

День прошел, стемнело, а дороге, казалось, не видно конца. Чем выше она уходила в горы, тем становилась хуже, машину зверски трясло. Лучи фар выхватывали из тьмы то дикие скалы, то огромные валуны, то придорожные кусты, казавшиеся в неверном электрическом свете фантастическими джунглями.

Но вот за поворотом где-то внизу блеснули огни человеческого жилья и минут через десять раздался дружный лай всполошившихся собак.

- Приехали, - сказал Турсун и остановил машину у приземистого дома с загоном для скота. На стук в дверях показался мужчина с керосиновым фонарем в руке. Осветив приезжих, он с радостными восклицаниями быстро шагнул через порог и обнялся с Турсуном. Потом взор его обратился к Кайо.

Это Кайо, мой друг из Германии, - представил Турсун.
Самат, - коротко назвал себя хозяин и первым протянул руку.

Через маленькую прихожую и убогую кухню гости прошли в комнату побольше, где кроме старого одежного шкафа и такого же дивана, никакой другой мебели не было.

Две женщины – жена и дочь Самата быстро расстелили посреди комнаты одеяла и скатерти, готовя, как вскоре понял Кайо, место для ужина.

Хозяин усадил гостей на одеяла, а сам, извинившись, спешно удалился.

Вскоре на достархане появились лепешки, топленое масло, сахар, а затем и горячий чай в двух заварных чайниках. Чаепитие затянулось на целых два часа. Причиной тому по деликатному пояснению Турсуна стали хлопоты по приготовлению торжественного ужина с традиционным барашком.

Новое место и новые люди на некоторое время отвлекли Кайо от мрачных мыслей, но томительное ожидание опять вернуло их. Он вновь и вновь раздумывал о трагической нелепости происшествия, случившегося без всякого злого умысла. Однако свою невиновность вряд ли удастся доказать, тяжкие последствия налицо. От этих мыслей холодок пробегал по спине и наваливалась сковывающая тело тупая усталость. Ему мучительно хотелось одного – поскорей забыться и спать, спать, дать отдых нервам, ноющим от всего этого кошмара. Кайо несколько раз изучающе поглядывал на Турсуна, подозревая, что и того мучают переживания, но лицо у него оставалось невозмутимым.

Заметив, как ерзает Кайо, вытягивая на полу то в одну, то в другую сторону ноги, Турсун подложил ему под спину подушку и посоветовал прилечь. Кайо последовал совету и в один момент благостный сон сморил его. Так и проспал бы до утра, если б не растормошил Турсун. Кайо с удивлением протер глаза и увидел незнакомых людей, сидевших вокруг достархана, в середине которого стояло большое блюдо с горой вареного мяса, большие куски которого Самат раскладывал по тарелкам. Его дочь принесла чайник с водой, тазик, полотенце и полила на руки гостям.

Самат наполнил граненые стаканы водкой и произнес заздравную речь, из которой Кайо не понял ни слова. За первым последовали другие тосты, а в паузах между ними присутствующие неторопливо поглощали мясо, до голых костей обгладывая большие жирные куски.

Удивляясь крепости и вместительности туземных желудков, Кайо под свежим впечатлением печального урока на ипподроме твердо решил поставить себе строгие ограничения. От устрашающего куска, который ему положили на тарелку, он, действуя ножом и пальцами, отщипывал лишь маленькие нежирные дольки, а водку слегка пригубливал.

Пирующие до поры до времени не реагировали на его уловки, но когда Кайо стал отказываться от особо почетного угощения – бараньего глаза, который преподнес ему на ладони специалист, мастерски разделавший голову барашка, Турсун деликатно посоветовал сделать уступку обычаю гостеприимства. Пришлось преодолевая отвращение, проглотить этот чертов глаз. Нечто подобное он уже испытывал однажды в фешенебельном парижском ресторане, где французские коллеги, естественно, из лучших побуждений, угостили немца блюдом из лягушачьих лапок.

Пирушка затянулась далеко за полночь. Как ни мухлевал Кайо, в голове у него под конец зашумело от выпитого, а желудок отяжелел от съеденного. Когда осовел окончательно, Самат отвел его в маленькую комнату, где были приготовлены постели на двух узких железных кроватях.

На следующий день Кайо самостоятельно отправился на прогулку по единственной улице селения, куда его так нежданно занес капризный рок. По обеим сторонам улицы вольно стояли десятка четыре приземистых домишек, бугристо оштукатуренных глиной и небеленых. Первым на пути попалось такое же неказистое, как и все прочие, строение с вывеской, извещающей о принадлежности к торговому делу. Кайо захотелось посмотреть, чем же радуют здешних покупателей служители Меркурия. Однако дверь была закрыта, поперек ее косо чернела железная накладка с большим висячим замком. Заглянув в маленькое запыленное окошко и ничего не увидев в темном нутре помещения, Кайо отправился дальше, но не прошел и пяти шагов, как его кто-то окликнул от соседнего дома. Оказалось, что это продавец магазина. Шустро освободив от запора дверь, он угодливо распахнул ее перед приезжим иностранцем, вместе с которым ужинал в гостях у Самата. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что самый ходовой товар здесь водка, керосин, соль, сахар, мука, спички и мыло. Ни в чем из этого товара Кайо не нуждался и, не задерживаясь больше, продолжил свой путь по пыльной, ухабистой улице. В середине ее взгляд привлекло длинное здание школы. Профессиональный глаз его сразу заметил чрезвычайную ветхость постройки, на что указывали опасная просадка стен в нескольких местах, частые трещины и вывалившаяся штукатурка, обнажившая старую саманную кладку.

Зато школьный двор радовал обильной зеленью молодых деревьев и ухоженными цветниками. И как же не похож был этот зеленый уголок на унылые подворья аильчан, где в лучшем случае рос клевер да два-три тополя, служившие коновязью.

Но еще более разительным контрастом, на взгляд Кайо, были величавые, белоснежные, подсвеченные нежной синеватой дымкой вершины гор, со всех сторон окружавшие вытянутую по руслу небольшой реки долину. Понижаясь к ней, склоны гор теряли свой снежный наряд и одевались в изумрудную зелень лугов, а на затененных от солнца боках великанов пышно курчавились лесные чащи.

Клубящиеся у вершин белые хлопья облаков удивительно напоминали о сладостном вкусе парного молока. Но о нем, как оказалось, здесь можно было только мечтать, поскольку дойные коровы имелись лишь у нескольких хозяев, да и те были на горных выпасах. А на завтрак пришлось довольствоваться чаем и зачерствевшей со вчерашнего дня лепешкой. Впрочем жена Самата уже успела замесить пресное тесто и, раскатав лепешки, сажала их на выпечку в чугунный зев дворовой печи – тандыра.

После завтрака Турсун предложил съездить на рыбалку, а потом на пастбище. Оседланные Саматом кони уже ждали у коновязи. Наездник из Кайо был никудышный, и он, смешно горбясь в седле, все время отставал от Турсуна. Через час спустились к реке и спешились. Турсун достал сетку и перегородил ею одну из узких проток, привязав края сетки к воткнутым в песок палкам. Потом подобрал на берегу среди принесенного водой хлама толстый сук и, шлепая им по воде, шаря под камнями, побрел против течения. Кайо, никогда не видевший такого способа рыбной ловли, с интересом наблюдал за его действиями. Подойдя к сети, Турсун быстро соединил края сети и вытащил ее на берег. В несколько ячеек попались небольшие рыбы с красными крапинками по бокам. Это была речная красавица форель. Результат пробудил азарт рыбака, и Кайо не хотел больше оставаться сторонним наблюдателем. Вдвоем они перегородили сеткой рукав в другом месте выше по течению, и опять был хороший улов. За два часа, пролетевших как один миг, попалось три десятка форелей, пять крупных маринок и три османчика.

- Все! На уху хватит, - сказал Турсун. – Едем к чабанам, там и уху заварим.

Чтобы добраться до места, коням пришлось преодолеть местами очень крутой подъем по заросшему девственной травой склону горы, на обратной стороне которой открылась лощина с еловым леском, тремя юртами на опушке и большим загоном для скота. Сначала завернули к чабанам, пасущим отару овец на склоне горы. Турсун знал их и сообщил, что это отец с двумя сыновьями двадцати и семнадцати лет. Отдав долг вежливости, спустились к юртам.

…Пока в большой кастрюле, подвешенной над каменным очагом, закипала вода, рыбаки почистили рыбу у протекавшего за юртой ручья. Уха варилась на одной рыбе – без картошки, моркови, лука и прочих добавок, без которых, как говорится, уха не уха. Но кто так говорит, не пробовал, наверное, горной форели. А она одна все заменит. Даже Кайо, избалованный кулинарным искусством лучших ресторанов Европы, вынужден был признать, что не ел ничего лучше, чем этот пахнущий дымом костра аппетитный рыбный отвар.

Жизнь на пастбище казалась Кайо куда приятней, чем в убогом селении, и он с благодарностью принял приглашение хозяев погостить на стойбище, сколько захочется. Красота природы, глубокая тишина, свобода и покой – что еще надо человеку, взращенному цивилизацией и лишенному изначальной ценности простого человеческого бытия. Прежде Кайо никогда не стремился к такому уединению, а сейчас оно нужно было, чтобы забыть о постоянно терзавшем душу случае на дороге. При всем том, что у него не было никакого злого умысла, и он только защищался, Кайо не мог простить себе, что поддался внезапно нахлынувшей ярости и применил чрезмерную силу. И что теперь его ждет? Тюрьма? От этой мысли тупая боль проникала в сердце и дрожь пробегала по телу. До поры до времени он не хотел уступать страху и отчаянно старался отвлечься от мрачных мыслей.

Их поселили в юрте, где жили молодые братья. Остаток дня гости провели в седлах, осматривая ближние окрестности. Солнце красным шаром повисло над горой и как только скрылось за ней, сразу же стало темно и холодно. Таков уж суровый характер гор – здесь никогда не бывает долгих, теплых сумерек, к которым мы привыкли на равнине.

Улегшись на кошму, Кайо старательно подоткнул одеяло так, чтобы не осталось ни одной щели, через которые острыми жальцами проникал ночной холод. Он несколько раз просыпался и слышал блеяние овец, лай чабанских сторожевых псов и бодрый шум ручья на крутом перекате у огромного принесенного доисторическим ледником валуна.

Утром солнце миллионами бриллиантов заиграло на покрытых росой листьях кустов и траве. Воздух был искристо-светел и чист. Ушедшая на далекий склон горы отара была видна в мельчайших чертах и каждый звук был явственно слышен. «Вот отчего у всех, кто живет в горах, - подумал Кайо, - такой здоровый, кирпично-красный цвет лица».

Умывшись в ледяной воде ручья, съев по горячей, только что из тандыра, лепешке со сливочным маслом, погревшись черным чаем с молоком, они снова отправились на рыбалку.

Почти целую неделю погода радовала солнечными днями, а в конце вдруг испортилась. Небо сплошь покрылось тучами, задул пронзительный ветер, пошел дождь. В юрте было холодно, а когда Кайо утром вышел наружу, то совсем озяб. Некрупный дождь сыпал часто и был таким холодным, что, казалось, вот-вот перейдет в снег. Чабаны, одетые в брезентовые плащи с капюшонами, держали отару поблизости от стойбища, а две коровы, только что подоенные женщинами, щипали траву у самых юрт.

Турсун зажег очаг в центре юрты. Когда дрова покрылись малиновым жаром, подложил несколько кусков кизяка. Дым от них показался Кайо удивительно приятным. Весь день, пока шел дождь, он томился в юрте, изнывая от скуки, не зная чем занять себя. Ближе к вечеру дождь утих, но было все так же холодно. С гор, покрывшихся свежим снегом, сползал тяжелый серый туман.

-Такая погода, - сказал Турсун, - здесь может простоять несколько дней. Может вернемся в аил?

Кайо не раздумывая согласился.

Покидая гостеприимное стойбище, ставшее из-за плохой погоды таким неуютным, он перебирал в памяти увиденные картины трудного чабанского быта, о котором раньше не имел ни малейшего представления. Он, пожалуй, впервые увидел людей, чья жизнь и труд так тесно связаны с природными условиями, более того, целиком зависят от них. Эти люди, наверное, никогда не знали удобств жизни в теплых домах, комфортабельного быта и отдыха, хорошего питания. И так, наверное, живут не только чабаны, но все жители затерянных в горах селений. Неужели бедность, беспросветность ждут их и в будущем? Неужели уделом многих здешних женщин будет истощение от недоедания и частых родов, а детей – болезни, которые уже давно побеждены в цивилизованном мире?

Нет, он не упустит возможности рассказать об этой несправедливости в своей будущей книге… если, конечно, выпутается из истории, в которую попал по нелепой случайности.

В аиле Кайо ждала та же грязь после дождя, та же скука из-за безделья и отсутствия привычных развлечений. Турсун заметил его состояние и, подумав, сказал:

- Понятное дело, с непривычки вам здесь трудновато. Скучаете и все такое прочее. Сделаем так: я скажу одному своему приятелю, чтоб съездил в райцентр на разведку… ну, насчет того автоинспектора. Пусть разузнает, что да как. Может нас и не ищут, а мы тут прячемся, зря время теряем. На это дело уйдет не меньше недели. А пока, чтоб вам не так скучно было, давайте познакомлю вас с одной аильчанкой. Она здешняя учительница. Еще молодая – тридцать два года. Была замужем, разошлась, сейчас живет одна в домике при школе. Зовут Рапия… Рапия Назаровна. Познакомлю, а там действуйте самостоятельно. Не получится сойтись поближе, все равно не прогадаете, она женщина интересная, образованная. С ней вам будет о чем поговорить. Согласны?

Кайо скептически усмехнулся, но возражать не стал.

Свежий запах краски в школьном коридоре напомнил ему о собственной далекой юности и бесконечно радостных днях летних каникул. Немного взволнованный от набежавших воспоминаний, он вслед за Турсуном заглянул в один из классов, откуда доносились детские голоса. Там и застали Ранию Назаровну, которая вместе с двумя девочками докрашивала оконную раму.

- Привет, Рапия! – по-приятельски поздоровался Турсун. – Встречай гостей – господин Кайо Оберкот, бизнесмен из Германии, приехал посмотреть, как мы живем. Побеседуй с ним, а мне надо идти, дела ждут.

- Я уже слышала о вашем приезде, - сказала Рапия Оберкоту. - Но чем же может заинтересовать вас наша бедная школа?

- Не песпокойтесь, я понимаю ваши трутность. Но мне… как это сказать… очень интересно ознакомляться с вами и ваши ученики.

Скрытая лесть, прозвучавшая в этих словах, слегка смутила женщину. Она окинула гостя построжавшим, испытующим взглядом и неуверенно произнесла:

Ну, если и в самом деле мы вам интересны, то, пожалуйста. Кстати, можете говорить по-немецки. Bitte schön, fragen Sie!^¹

- O, das ist wunderschön!^¹ – восхитился Кайо, с облегчением переходя на родной язык и стараясь поначалу подбирать выражения попроще. Но быстро убедившись, что собеседница хорошо понимает его, заговорил бегло и свободно. Он, конечно же, не удержался, чтобы первым делом не осведомиться, где молодая учительница училась говорить по-немецки.

^_Сначала на факультете иностранных языков, - ответила Рапия, - а потом по конкурсу попала на практику в Ляйпциг.

Это была еще одна неожиданность, заставившая его во второй раз удивиться.

- Сегодня у меня особенный день - день необычайных открытий, - пошутил Кайо. – Вы не перестаете удивлять меня и … восхищать! А ваши ученицы тоже говорят по-немецки?

- Попробуйте.

- Sprechen Sie deutsch? - обратился он к девочкам

Они ответили по-немецки и на первый, и на второй, и на третий его вопросы.

Осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть Рапию, Кайо выразил недоумение по поводу плохого, на его взгляд, состояния школы и поинтересовался, почему ее не переводят в другое более безопасное здание.

- Другого нет и скоро не обещают, говорят, не хватает средств на строительство. Кстати, мы и на ремонт ничего не получаем. Спасибо родителям, кое-чем выручают. Вот краску дали, а красим уже сами.

Чем больше присматривался он к своей собеседнице, тем больше очаровывался ею. Она мало была похожа на других женщин селения. Тонкое белое лицо, большие глаза, стройная фигура в черном брючном костюме, каких здесь Кайо не видал ни на одной женщине.

- Вы такая не похожая на всех, - смущаясь сказал он. – Ради бога, не сочтите за настырность, ответьте честно – почему вы здесь? Ведь вы могли бы устроиться в более… - он замялся, подыскивая такое слово, которое бы не обидело ее.

Лицо Рапии потускнело.

- Давайте не будем об этом, - решительно возразила она. – У каждого своя судьба.

«Нет, что-то у нее есть и, наверное, неприятное. Поэтому и не хочет говорить», - подумал Кайо.

Тем временем ученицы закончили красить окно и принялись оттирать тряпками испачканные краской руки. Поблагодарив, Рапия Назаровна отпустила их домой.

- Ну так что вас еще интересует? – спросила она с любезностью, за которой, однако, скрывался намек на завершение разговора. Кайо почувствовал это, но уходить, не договорившись о продолжении встреч, не хотелось. Чуть помедлив, он вдруг заговорил о том, что не знает куда девать свободное время и поэтому с радостью мог бы помочь в ремонте школы… тем более что сам специалист в строительном деле.

Теперь уже ей пришел черед удивиться. «Неужели такому солидному деловому человеку, - подумала она, - больше делать нечего, как только заниматься ремонтом какой-то захолустной школы? Не шутит ли он?»

Однако Кайо и не думал шутить, что было видно по его лицу, излучавшему доброжелательную готовность сию же минуту приступить к работе. Он даже снял свою кожаную куртку и принялся засучивать рукава рубашки. Перемена в нем была столь быстра и комична, что Рапия не удержалась от смеха.

- Ну, вот вы и простили меня за глупое любопытство, - сказал Кайо. – Клянусь, теперь буду больше работать, чем говорить.

- Хорошо, но на сегодня хватит. Оставим работу на завтра, если не возражаете.

На следующий день Рапия была одна в школе. Кайо помог ей повесить на стену четыре полки, сделал рамку для учебного материала, починил доску и магнитофон в кабинете иностранных языков, покрасил там пол и укрепил расшатавшиеся дверные петли.

- Вы прямо мастер на все руки, - похвалила Рапия. – И очень мне помогли, огромное вам спасибо. А я могу накормить вас обедом. Не откажетесь от приглашения?

- Ну как можно! – обрадовался Кайо. - Быть в обществе такой прелестной женщины, как вы, да еще пообедать вместе – об этом можно только мечтать.

Вы опять за свое, - мягко упрекнула Рапия.

Домик, в котором она жила, стоял в ста метрах от школы и снаружи был такой же неказистый, как и прочие здешние строения. Но едва перешагнув порог, Кайо заметил, что хозяйка приложила немало стараний и выдумки, чтобы сделать свое жилье красивым. Маленькая прихожая, кухня и единственная комната привлекали взгляд небогатым, но чистым, со вкусом устроенным домашним уютом, какой только и умеют создавать ласковые, терпеливые женские руки. Оглядывая скромное убранство комнаты, куда его пригласила Рапия, он вряд ли смог бы сказать с определенностью, отчего так покойно и хорошо здесь. Может от удачно подобранных штор, оттеняющих белую кипень тюли? А может от ярких ковриков на кушетке и двух креслах? Или от пейзажной акварели в простенке между окнами? Скорее от всего вместе.

- Овощного салата и фруктов, извините, предложить не могу, - сказала хозяйка, входя в комнату, - у нас с этим плохо. Зато в казане уже тушится мясо, будет рагу с картофелем и луком. - Чувствуете, как вкусно пахнет?

О, у меня уже слюнки текут.

Когда сели за стол, Рапия наполнила рюмки вишневой настойкой.

- Это от моих родителей. Они живут в своем домике с садом и огородом, снабжают меня дарами земли, когда наведываюсь к ним. К сожалению, получается это нечасто. И ехать далеко, и времени мало… Знаете что, давайте выпьем за то, чтобы ваша поездка была удачной. На такое дело не каждый отважится.

По лицу Кайо скользнула тень.

- Да, мой донкихотский вояж оказался опаснее, чем я предполагал. Зато и впечатлений много, на две книги хватит.

А вы еще и писатель?

- Ну это слишком громко сказано. Я пока пробую себя в этом деле. Такая, знаете, ли , голубая мечта идиота.

Зачем же вы так себя принижаете. Я уверена, у вас все получится.

- Спасибо за добрые слова и позвольте мне в свою очередь предложить тост.

- Ладно. Но не будем спешить, сначала покушаем.

Нигде еще за время своей азиатской поездки, разве что не считать ухи из форели, Кайо не ел с таким аппетитом, как здесь, и не скупился на похвалы, не забывая, однако, о моменте, когда можно было бы сказать тост. И такой момент настал.

- Рискую показаться нахальным, - начал он, - но не могу и не хочу удерживать себя. Быть рядом с вами и не испытывать влечения к вам – выше моих сил. Оно переполняет меня и чем дальше, тем больше.

- Боже, звучит как объяснение в любви! Какой же вы быстрый. Видимся второй раз и уже с горячей любовью. Лихо!

- Милая Рапия – позвольте мне так называть вас – не смейтесь, ради бога, надо мной и поверьте, что я говорю совершенно искренне.

- Все мужчины ведут себя искренне, когда добиваются расположения женщины. А потом…

- Хорошо, не буду спорить, хотя считаю, что вы не правы. Однако вы не дали мне договорить до конца. Я предлагаю выпить на брудершафт… - на дружеский брудершафт – уж против этого, надеюсь, вы возражать не будете?

Раз вам так хочется, давайте на дружеский.

Выпив, она подставила щеку, и Кайо быстро поцеловал ее легким прикосновением губ.

В тот день он засиделся у нее до сумерек. Говорили о своих пристрастиях в музыке, литературе, о многих других вещах, но ни разу не перешли грань, за которой начиналась личная жизнь. И все-таки самого главного Кайо добился - получил согласие встречаться каждый день. Он ушел от нее с чувством некоторой досады за ущемленное, как ему казалось, мужское самолюбие. Оно не любит, когда женщина отвергает протянутую руку. Что ни говори, а все сегодня обстояло именно так. Да, сегодня… Но что будет завтра? Поразмыслив, он пришел к выводу, что ответ на этот вопрос зависит не столько от Рапии, сколько от него самого, точнее от порядочности его намерений. Очевидно, что Рапия – не та женщина, которая склонна видеть в легком флирте одно лишь беспечное удовольствие. Потому-то она так решительно отвергает все его скороспелые попытки сближения. Ну, а сам он чего добивается? Не того ли легкого флирта? И тут Кайо вынужден был честно признаться в некоей раздвоенности чувств: с одной стороны изголодавшаяся плоть все сильнее подталкивала к простому выходу, желанному для каждого мужчины, но с другой - он боялся разочароваться, если бы легко добился этого желанного… что, кстати, уже бывало с ним. А сейчас ему уже хотелось гораздо больше того, чего он еще и сам до конца не осознавал. И это смущало, вселяло смутную тревогу, потому что он считал себя порядочным человеком и был таким на самом деле. В своем положении обремененного семьей человека – что может он обещать и дать этой женщине, по-видимому, уже однажды пережившей какую-то драму на почве любви. Еще и еще раз возвращаясь к этой мысли, Кайо решил до конца остаться порядочным человеком в отношениях с Рапией, не добиваться от нее того, что может принести ей новые страдания. Пусть же их отношения останутся в спокойном русле платонических чувств и чистой дружбы.

Они встречались каждый день и ни разу не испытали даже тени скуки в присутствии друг друга. Раз от разу их общение становилось все интереснее, а поведение раскованнее. Они даже перешли на «ты» и стали называть друг друга просто по имени. Вскоре Рапия начала замечать, что Кайо, постоянно проявляя дружеское участие, совсем перестал говорить о своих чувствах к ней. Это открытие, которое, казалось бы, не должно было ее волновать, почему-то оставило щемящий, горький осадок в душе. Конечно же, она была женщиной с головы до ног, и как всякой женщине ей были приятны знаки притягательно-интимного внимания тех мужчин, которых она интуитивно выделяла из общей массы. А Кайо исподволь стал для нее больше, чем один из таких мужчин, и она сколько могла старалась не признавать этого, не замечая, что сдает одну позицию за другой.

Минула неделя, началась другая и наконец пришло известие из райцентра. Оказалось, что автоинспектор, из-за которого было пережито столько страхов, жив и здоров. Происшествие на дороге он после того, как очухался, благоразумно скрыл, и беглецов никто не разыскивал. Турсун собрался сразу же уехать, но Кайо попросил задержаться на сутки – не хотел, как понял Турсун, покидать Рапию, не поговорив и не попрощавшись с ней.

Для встречи Кайо выбрал время ближе к вечеру, так чтобы она наверняка была дома и свободна от школьных дел.

- Ты сегодня какой-то необычный, - заметила Рапия. – Не случилось ли чего?

- Случилось то, что должно было случиться. Я завтра уезжаю. Пришел поговорить и попрощаться…

Ему показалось, что она слушает равнодушно, не поднимая опущенный к полу отрешенно-холодный взгляд. Она долго молчала и наконец как-то невнятно, словно отмороженными на холоде губами, произнесла:

- Конечно, тебе пора возвращаться. По дому, наверное, очень соскучился и здесь надоело.

- Нет, неправда. С тобой я не скучал. Наоборот, я был счастлив. И теперь, уже напоследок, открою то, что прятал – я полюбил тебя. Называй это как хочешь – блажью, безумием, донжуанством и тому подобное, но поверь мне как на исповеди – я говорю правду. И уезжаю отсюда не с радостью, а с грустью.

При этих словах Рапия еще ниже опустила голову и отвернулась.

- Что же ты молчишь? – спросил он подавленно. – Умоляю, не держи обиды на меня.

С чего ты взял? Как я могу обижаться на тебя! – ответила она.
Ну вот и хорошо, вот и хорошо, - обрадовался он.

- Нет, не хорошо. Не хорошо, потому что и я … и я чувствую то же, что и ты. Мы оба попали в один и тот же капкан.

Смысл сказанного ею дошел до него не сразу. Но когда он, наконец, понял все, - волна нежности окатила его и, отбросив прочь нерешительность, он близко подошел к ней, приложил свои горячие ладони к ее щекам и заглянул в наполнявшиеся слезами черные глаза.

- Поедем вместе, я все устрою, - жарко прошептал он.

Рапия спрятала лицо у него на груди и ничего не ответила. Кайо все теснее прижимал ее к себе, шалея от поцелуев, прикосновений к грудям, бедрам…

- Эту ночь будем вместе, - сказала она. – И плевать на сплетни, пусть говорят, что хотят.

- Неужели о нас кто-то сплетничает? Я что-то не слышал, - удивился он.

- Тебе, конечно, никто ничего не скажет, а меня и в глаза, и за глаза аильные блюстительницы нравственности уже не раз укоряли. Здесь ничего не утаишь, все на виду.

… Утром, когда сели в машину, Кайо неожиданно предложил заехать в районный центр. Сколько Турсун ни отговаривал его от этой затеи, ссылаясь на риск снова попасть в лапы гаишному капитану, ничего не помогло. Пришлось ехать, проделывая к тому же изрядный крюк. По дороге Турсун несколько раз принимался расспрашивать о цели перемены маршрута, на что получал короткие, уклончивые ответы – нужно, мол, решить кое-какие вопросы с районными властями.

Подъезжая к районному центру, Турсун почувствовал, как прилипает к спине промокшая от пота рубашка. Но, слава Аллаху, спас от встречи с милицией.

В вестибюле районной управы дежурный страж, расспросив о цели визита и ознакомившись с паспортом, пропустил господина Оберкота на второй этаж, где находился кабинет главы местной власти. В приемной процедура выяснения цели визита повторилась. Секретарша, несколько раз переспросив фамилию, записала ее на листочке бумаги и отнесла в кабинет.

- Немножко подождите, Осмон Шарипович пока занят, - воротясь сказала она.

Минул час, пошел второй. Секретарша читала какие-то бумаги, отвечала на телефонные звонки и не обращала внимания на истомившегося в ожидании Оберкота. Наконец полированная дверь кабинета отворилась, один за другим стали выходить люди. Но ждать пришлось еще десять минут, пока секретарша пригласила его войти. Хозяин кабинета, средних лет мужчина в хорошем темно-синем костюме, окинул вошедшего официальным взглядом – не строгим, но и не приветливым и указал на мягкое кожаное кресло.

- С кем имею честь и по какому вопросу? - спросил он, невзирая на то, что уже получил от секретарши соответствующие сведения. Оберкот назвал себя и начал было объяснять цель своего визита, но Осмон Шарипович с некоторой настороженностью и одновременно смущением в голосе перебил его.

- Постойте… Оберкот – я правильно расслышал? - это что ваша настоящая фамилия?

Natürlich…- смешавшись, ответил Кайо.

- Надо же… Как услышишь, так сразу смех разбирает. Извините, пожалуйста, но очень странная фамилия… Ну, да ладно! Излагайте дальше вашу просьбу.

«Что они такое странное находят в моей фамилии?» - подумал про себя Кайо, вспомнив похожую сценку у администраторши гостиницы, а вслух сказал, что хочет как частное лицо за свои деньги и по собственному проекту построить в аиле Беш-Терек школу и, кроме того, берется полностью обеспечить ее всем необходимым, включая аудиотехнику и компьютеры.

Во взоре главы местной власти промелькнули удивление, подозрение, озабоченность, перешедшие, наконец, в устойчивое, чуть подобострастное, уважительное внимание.

- А почему, господин Оберкот, вы выбрали именно школу да еще в таком отдаленном аиле? Почему не здесь, в райцентре, где во вложении средств тоже нуждается очень много важных объектов?

Оберкот, страшно путаясь в словах, на это ответил тем, что именно школу считает самым важным объектом, а в Беш-Тереке она в таком плохом состоянии, что «может скоро разваляться».

- Развалиться, - поправил Осмон Шарипович. – Хорошо, согласен. От помощи в нашем положении отказываться грех. А там, глядишь, может что-нибудь и нам перепадет, - осклабился он. – Однако, вот беда, в плане застройки у нас нет такого объекта. Надо сначала согласовать в архитектуре, решить вопрос об отводе земельного участка, подготовить архитектурно-планировочное задание. На все про все уйдет не меньше трех месяцев, а то и полгода.

- Но столько ждать у меня нет времья, - возразил помрачневший и расстроенный господин Оберкот.

На каком же сроке вы настаиваете?
Секотня, только секотня!

- Однако… вы загнули, – пробормотал совершенно изумленный глава администрации. По привычке он чуть было не сорвался, дабы осадить этого… но вовремя спохватился, поняв, что еще одно лишнее слово, и дело будет бесповоротно испорчено. А это удар по его, Осмона Шариповича, личному авторитету. Не договоримся, так он, чего доброго, еще в газету пожалуется.

Изобразив широкую улыбку, он поспешно нажал кнопку звонка и сказал вошедшей секретарше, чтобы срочно пригласила архитектора товарища Ниязова и главного редактора районной газеты товарища Султанова. На этот раз ждать пришлось недолго – оба явились через несколько минут. Покончив с формальностью представления сторон, глава администрации произнес маленькую речь, приличествующую торжественности момента.

- Сейчас многие говорят о привлечении западных инвестиций. А вот мы уже от слов потихоньку переходим к делу. Прибывший к нам из Германии представитель бизнеса господин Оберкот предлагает – обратите внимание! – за свой счет построить новую современную школу в самом отдаленном аиле нашего района – Беш-Тереке. Надо сказать, выбор сделан весьма удачно и своевременно: школа в этом аиле действительно находится в аварийном состоянии. А ведь мы живем в зоне повышенной сейсмической опасности. Поэтому давно пора, засучив рукава, браться за капитальное строительство. Если мы сами повернемся к этой проблеме лицом, то будьте уверены, найдутся и деньги. Надо только заинтересовать готовых помочь нам западных инвесторов…

Чем можно заинтересовать западных инвесторов, глава администрации уточнять не стал, а сразу перешел ко второй части своей речи – к изложению ответственного поручения товарищу Ниязову. Ему предлагалось ни больше ни меньше как в один день решить все вопросы, связанные со строительством школы, и завтра же доложить о выполнении. Таких темпов в долгой практике ведущего специалиста по архитектуре и строительству еще не было, и он, разволновавшись, попытался оспорить их реальность. Однако Осмон Шарипович так глянул на него, так резко, с металлом в голосе осадил, что бедняга тотчас стушевался и принужден был прекратить сопротивление.

- А вам, товарищ Султанов, - сказал в заключение Осмон Шарипович, -рекомендую подробно осветить в газете предстоящее событие.

Получив нахлобучку, Ниязов проявил максимум рвения, тут же составил юридический договор об обязанностях и ответственности сторон, о подрядчиках, порядке финансирования строительства школы через доверительный банк и по всем другим вопросам.

Все складывалось как нельзя лучше, и Оберкот в хорошем расположении духа продолжил свой обратный путь. Через два дня Турсун отвез его в аэропорт. За время, проведенное вместе, они очень сблизились, и Кайо казалось, что знает об этом человеке почти все. И поэтому, решив отблагодарить его за услуги, был уверен, что Турсун не откажется от любой суммы, даже если она будет чрезмерно щедрой. Но к его удивлению вышло иначе. Увидев в протянутой руке Кайо толстую пачку марок, он смутился и стал сначала неуверенно, а потом все решительнее отказываться, бормоча, что и так получил все сполна. «Ах, ты гордый плутишка, - усмехнулся Кайо. – В кармане, наверное, ни гроша, а форс держит». Стараясь не обидеть приятеля, он мягко заметил, что ценит добрые отношения, которые установились между ними, но это не значит, будто можно не платить за работу. И он, Кайо, будет чувствовать себя крайне неловко, если Турсун, который так много сделал для него, откажется от вполне заслуженного и в общем-то не такого уж и большого вознаграждения.

Этот хитрый ход сломил сопротивление Турсуна. Вернувшись домой после проводов Кайо, он враз вспотевшими руками пересчитал деньги и ошалел от возможностей, которые открывались перед ним от нежданно привалившего огромного богатства.

Тем временем самолет все дальше уносил Оберкота от гор и равнин Центральной Азии. Ровный гул турбин убаюкивал, многие пассажиры дремали, но ему не спалось. Причудливый калейдоскоп воспоминаний подстегивал работу мысли и души, то и дело, возвращая их к ночи любви и прощания с Рапиёй. Он знал, эта ночь до мельчайших подробностей останется в его памяти, но совсем не как утешение мужскому тщеславию по поводу еще одной победы в любви. Это было бы слишком мелко и гадко… Но что же теперь будет дальше? Рапия так и не ответила на все, что он ей предлагал. Не сразу он понял причину этого и только сейчас стало ясно, что своим женским чутьем она угадала, как трудно будет ему справиться со своей несвободой, какой драмой может обернуться крутой поворот в его семейной жизни. Она промолчала потому, что не хотела подталкивать его к опасному решению, не хотела связывать его никакими обязательствами, боялась стать причиной его будущих невзгод на этой почве. Да, решение придется принимать самому, а каким оно будет, Кайо и сам еще толком не знал.

Он попытался представить, что делает и о чем думает сейчас Рапия. Наверное, все валится у нее из рук, а в душе горечь и пустота. Боже, как одинока она среди своих, как теперь еще тоскливее потекут ее дни и ночи в бедном селении и, может быть, только ожидание призрачного счастья будет хоть немного поддерживать ее. При этой мысли пронзительная жалость и нежность к ней охватили его, и он, полузакрыв глаза, до боли в пальцах стиснул подлокотники кресла.

Ну, а что ждет его самого? Прежние увлечения? Нет, нет! Бизнес? Благополучная сытая жизнь, какой теперь никого не удивишь в западной Европе? Вероятно так и будет… Да и что в самом деле может он, крохотный винтик, в огромном колесе мироздания? Очень мало, а может быть, и совсем ничего. И тут он снова и снова возвращался к прежним, давно беспокоившим его мыслям о божественном промысле, судьбе человечества и своей собственной жизни. «Как же до безумия глухи и слепы мы, - думал Кайо, - что никак не можем усвоить для себя необходимость следовать древней и мудрой заповеди: « Отверзь душу свою добру». И если все-таки кладем на алтарь милосердия толику от своих богатств, то всегда делаем это с эгоистическим, лицемерным расчетом на то, что, мол, и мне за добро воздастся сторицей. Нет, не воздастся, ибо добродеяние тогда только истинно и полезно, когда бескорыстно – да и другим оно просто быть не может. Если стремление к добру не овладеет всем человечеством, то миллиарды разнонаправленных эгоистических интересов, взращенных мощью цивилизации, довершат разрушительную работу, начатую нашими предками, и история человечества пресечется. Юность помыслов наших прошла, пора настать зрелости. Не преодолеем отставание нашего духовного сознания от созданного нами же совершенного технического комплекса – быть беде. Тогда останется последняя надежда – уповать на второе пришествие Спасителя. Грядет ли оно?

Blog

В. Я. Мельников известен и как весьма неординарный поэт, драматург