FZ, Los Angeles, August 7, 1971 Вопросы, вопросы, вопросы наводняют разум думающего молодого человека
| Вид материала | Документы |
СодержаниеThe History And Collected Improvisations Of The Mothers Of Invention Двести Мотелей Smoke on the water |
- Бодрийяр, «Система вещей» ? Вопросы к зачету = вопросы к контрольной работе 17 июня, 61.96kb.
- «Подготовка детей к школе», 98.25kb.
- Программа подготовки детей к школе, 187.63kb.
- Общее описание документов и сразу же вопросы странный подбор врачей, 8056.47kb.
- Ермаков С. М. Метод Монте-Карло и смежные вопросы 1971, 256.95kb.
- Вопросы, вопросы. На все эти вопросы учащиеся находят ответы на уроках биологии и географии, 36.93kb.
- Основные темы научной программы конференции: -актуальные вопросы репродуктологии, иммунологии, 217.52kb.
- Программа подготовительного курса для детей «Школа дошколят», 87.69kb.
- Игра "Ловись рыбка большая и маленькая" Легкие вопросы (до первой несгораемой суммы)., 55.05kb.
- Г г. Брянск Вопросы применения процессуального закон, 995.33kb.
Прощанье с ранним Мамкованием. Точка и в переносном и прямом смысле этого слова. Буквально за какие-то недели до выхода в свет великолепного сольника было объявлено, что после пяти лет трудов, безвестности и полуподпольной, полускандальной славы группа «Матери Изобретения» завершает свой земной путь. Вот официальное заявление Bizarre/Straight.
«The Mothers of Invention, отвратительное, с дурной репутацией рок’н’ролльное комбо для подростков, прекращает свои выступления... Возможно, спустя какое-то время, когда наши записи будут наконец восприняты слушающей публикой, группа будет воссоздана».
Не будет. То есть название Mothers, The Mothers и даже Las Mothers еще украсит, и не раз, обложечки пластиночные, но группы изначально равных уже не будет никогда. Возможности компашки рок’н’ролльной, которая половину требуемого просто не может сделать, а половину не хочет, исчерпаны. После работы с отличниками консерваторскими Иэном Робертсоном Андервудом и Артуром Дайэром Триппом Третьим уже и неуместно, и как-то не к лицу все так же ладонью по столешнице ударных партию для новой пьесы прояснять. Вот партитура, лабай, братишка, барабань. Не можешь? Чао!
Игра фантазии безумной, шашлычки у костерка в кругу парней отличных, но по праву сверстников к особым церемониям не склонных, больше не устраивают. Абсолютное, профессиональное подчинение коллектива душевно пусть и далеких бесконечно, но виртуозов – вот очевидное условие движения к гармонии единой всех звуков на земле от свиста птахи в небесах до арии сортирных труб в полуподвале.
Обиды, конечно, последовали ужасные, смертельные, и обвинения равно бессмысленные и справедливые. FZ всех нас попользовал, употребил и бросил. Естественно, а как же? Он продолжает расти без остановки, вы же, товарищи бойцы, остановились, привал устроили давным-давно. Увы, на то и гений, а против природы не попрешь.
Кстати, эта банальная до кошачьей зевоты драма – хороший повод отметить весьма характерное, буквально-таки андроидное безразличие Фрэнка Винсента к человеческим чувствам. Хотя, возможно, просто исконная американская способность в конце концов к понятному и ясному балансу дебета и кредита сводить все, включая надежду, веру и любовь, – и есть как раз то самое, что избавляет от нужды что-то в горло с горя заливать или под кожу тоненькой вгонять иглой?
«В 1969 George Wein, импресарио Ньюпортского Джазового Фестиваля, решил вдруг, что это грандиозная идея – пригласить Mothers Of Invention в джазовое турне по восточному побережью. Мы должны были работать в одном наборе с Кирком, Дюком Эллингтоном и Гари Бертоном...
Перед самым концертом я увидел Дюка Эллингтона, просящего, буквально вымаливающего десять долларов авансом. Это было в самом деле ужасно. После представления я и сказал мужичкам: "Все, нам пора расходиться".
Мы играли вместе в том или ином виде уже почти пять лет, и неожиданно ВСЕ показалось мне абсолютно безнадежным. Если Дюк Эллингтон должен выпрашивать десятку за сценой у одного из помощников Джорджа Уэйна, то какого хрена я вожусь с бандой из десяти человек, играющей рок’н’ролл или то, что похоже на рок’н’ролл.
Я платил каждому из музыкантов еженедельно двести баксов круглый год, независимо от того, работали мы или нет, плюс гостиница и дорожные, когда мы в пути. Ребятки в банде просто офигели от обиды, я словно отнял у них у всех пожизненную пенсию...»
Итак, рок-группа, фотопортрет которой в отличие от сладенького образа квартета ливерпульского не целовала на ночь, укладывая под подушку, ни одна примерная американочка, исчезла. Остался Иен Андервуд и горы пленок, полки записей, что будут идти в дело, использоваться и через год, и через два, и через десять для ваянья немыслимого и фантастического, но монолитного, научно спрогнозированного, со скрупулезной точностью рассчитанного и возведенного звукового монумента, "air sculpture" (объекта, по определению FZ), творенья, лишь волею нелепой двадцатого века поделенного не на классические Allegro, Adagio и Moderato, а на проекты – Freak Out!, Lumpy Gravy и One Size Fits All.
А подтверждением очень ранней заявки на фундаментальность и грандиозность – идея 12-пластиночного мамонта с названием The History And Collected Improvisations Of The Mothers Of Invention. Заппа пытался даже рекламировать затею в журнальчике для отдыхающих мужчин «Повеса», но, увы, то ли объявленья не смотрелись среди зайчиков с четвертым номером, то ли просто эрекцию не вызывали, но в результате академическое наследие ГетьИхМать неравномерно разделилось на два несравненных виниловых диска (Burnt Weenie Sandwich – декабрь 1969, Weasels Ripped My Flesh – август 1970), славный компакт Ahead Of Their Time (апрель аж 1993), диджитальные тома многочасовой серии You Can’t Do It On Stage Anymore (от vol. I – 1988 и до vol. VI – 1992), и, наконец, в 1996 чуток перепало и ностальгическому сидючку с буклетом – The Lost Episodes.
Это по разделу вечности, а на земле, где счастье в личной жизни, полный окей с олрайтом. В 1969 ФВЗ с семьей последний раз в жизни меняет адрес, из наемного перебирается в соседствующий, с Log Cabin, но уже свой дом на склонах Санта Моники. С этих пор его найти совсем несложно, он либо за кнопочками, пимпочками разноцветных пультов-шкафов в подвале, либо спит наверху. Если не там и не там, ну, значит, надо подождать, маэстро убыл в турне. Перемены и в бравой жизни собственной компании звукозаписи, Чудной/Нормальный, пошалив изрядно, чтобы хоть как-то свести концы с концами, вынужден продать офисы в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, а право распространения своих бессмертных опусов передать спруту братьев Уорнер. Ну, и на десерт счастливое известие – в семействе прибавление, родился мальчик, которого не сразу, но назовут сообразно с первоначальной волей родителей, не как-нибудь, а в честь большого пальца (правой или левой, не уточнялось) ноги мамы Гейл – Dweezil. Бррррр.
В плане же единства неразрывного посылки и заключения, цели и средств идейно обусловленной жизни ФВЗ весной семидесятого имеет место цепь событий, которая не просто подтверждает, а доказывает, в очередной, конечно, раз, что, по параболе перемещаясь, попасть туда возможно, куда, по куцей двигаясь прямой, – никак и ни за что. Иными словами, двенадцать лет спустя после того, как мальчика ушастого, не ведавшего ничего о скрипичной гармонии, отшил какой-то хмырь из балтиморских симфонических кругов, на его (теперь уже усатого тридцатилетнего мужчины) партитуры решил взглянуть Зубин Мэйта – не больше и не меньше, дирижер Лос-Анджелесского Филармонического оркестра.
И не беда, если даже спустя какое-то время стало ясно, что для Зубина это была скорее шутка, такой, в духе времени, выпендреж – выступить с лохматой битярой в одном строю, но, с другой стороны, выбрал-то он для демонстрации широты и либеральности взглядов не Криденс, а банду маэстро Заппы.
Окрыленный поддержкой менеджера огромной бейсбольной арены Hollywood Bowl, Фрэнк соединил воедино все то, что писал урывками, гастрольными вечерами, на ходу, в вонючих номерах, грязных залах ожиданья, во время бесконечных переездов последних трех лет, оркестровал, соединил сюжетными ходами, и 15 мая 1970 состоялась величественная премьера одного из главных творений его жизни – сюрреалистической документальной оперы из жизни кочующей рок-группы – 200 Мотелей. Исполнители – специально возрожденные для такой оказии Матери Изобретения и Лос-Анджелесский Филармонический Оркестр под управленьем Зубина Мэйты.
Конечно, из-за животной жадности ненавистных Заппе профсоюзов не удалось записать представление; конечно, высокомерное сопрано отказалось наотрез блажать «У меня стоит на лиллипутика!»; и тем не менее это грандиозное событие предопределило теченье жизни ФВЗ на ближайшие пару лет. После феерии за кулисы явились два упитанных, но экстраординарных вокалиста из весьма популярной у среднего и старшего пионерского возраста, однако накануне разбежавшейся как раз группешки «Черепахи» (Turtles). Знакомые и родственники Херби Коэна – Mark Volman и Howard Kaylan. И оба разом желанье изъявили блажать все, что угодно, под заппину полиритмию, а если надо, то и атонально. С этого исторического момента и ведется отсчет периода в творчестве FZ, окрещенного в полном соответствии со сценическими прозвищами парочки – эпоха Flo и Eddie.
Период этот разудалый любят далеко не все. Называют его частенько водевильным, а то и балаганным, недоумевают, плечами передергивают, фииии, отказывают, в общем, жизни в праве быть собой, то есть нелепой, нелогичной, дурной бестией с загулами и кренделями во всю ивановскую. В самом деле, с точки зрения педанта и школьного геометриста, внезапный кувырок Заппы, соскок с прямой, в бессмертие ведущей линии Hot Rats, залет куда-то в дебри шарлатанские то ли шепето, то ли кафе-шантана кажется чем-то абсурдным, диким, противным и необъяснимым.
И тем не менее, неожиданная загогулина – вовсе не результат какой-то непоследовательности, позорной суетливости, нетвердости позиции жизненной и принципов творческих. Это неизменность творческого дуализма. С одной стороны, зуд шалуна, только и ждущего, когда училка отвернется, с другой, холодный глазомер прозектора и вивисектора, расчет заставляют отложить все текущие дела и заняться парой клюнувших внезапно, наживку заглотивших редких особей. Упустишь тепленьких – пиши пропало.
Здесь, может быть, уместно вообще сказать пару слов об отношеньи Фрэнка к музыкантам. В пору юности, блистательной и ненасытной он их любил, искал, как скульптор материал, то есть, заполучив нечто необычное, например, парочку паяцев с немыслимыми голосами, волновался и торопился скорей к мольберту, подобно живописцу питерскому, распотрошившему посылку с красками парижскими. Уж я сейчас.
При этом абсолютное чутье творца позволяло ему сразу и безошибочно определять не только и не просто фон, контекст, подход, а в первую очередь максимум, предел того, что с этим можно сделать. И горизонт тотчас же становился целью.
Да, ФВЗ не видел разницы между людьми и железками, исполнитель ничем не отличался от инструмента, воспринимался чем-то сродни киберу звукоизвлекающему, извини, ну я же вижу – тут выйдет, заложена, должна быть суб-контроктава, так что дави, жми, выжимай, ты можешь, ты обязан.
Что любопытно, жертвы этого все видящего насквозь и жалости не знающего деспота себя страдальцами считали не всегда, принуждение к совершенству и самореализации могло казаться благом, счастьем. Вот голос Руфи, Ruth Underwood (в девичестве Komanoff):
«Фрэнк сочинял музыку для моих рук. Он сочинял музыку для моего темперамента, моих неврозов, моего юмора – Фрэнк идеально кроил мои партии именно для меня... Я не композитор, но я ощущала себя им, когда играла музыку Фрэнка».
Впрочем, это тихая девушка, консерваторской шагистикой измученное существо. Иное дело талантливые шалопаи, безалаберные виртуозы, уже успевшие узнать, что телки мокрогубые будут и так у выхода кучковаться – неважно, заученным ли ты давно, бездумным соло сегодня на сцене отстрелялся или же замочил чего-то сверхъестественное, запредельное, на грани мыслимого и возможного. Такие считали кровь свою мешками и в прятки пробовали с боссом лютым и неумолимым играть.
В общем, намек сделан, и остается только подчеркнуть, что в любом случае два архетипичных рок-шута Марк (Phlorescent Leech) и Ховард (Eddie) попались в лапы ФВЗ как нельзя кстати. Именно тогда, когда нечаянно вызванная к жизни досужим любопытством господина Зубина Мэйты скатологическая фантазия для симфонического оркестра и блюз-бэнда имела все шансы вдобавок к немыслимому музыкальному еще и непередаваемое кинематографическое измеренье обрести.
Собственно, все, что будет происходить в течение полутора гаерских на Фло и Эдди помноженных лет (с весны семидесятого по зиму семьдесят первого), так или иначе окажется связанным напрямую – репетиции, записи, съемки, либо косвенно – продвижение на рынке (промоушен): бесконечные гастроли, альбомы-спутники и прочее – с грандиозным сооружением Фрэнка Винсента Заппы – полнометражной (двухчасовой) смесью рок-былины с авангардными тараканами всех видов и оттенков – несравненным и неповторимым фильмом Two Hundred Motels – 200 Мотелей.
Фильм, его собственный фильм с бюджетом в 650 тысяч американских долларов образца 1970! Нужен ли венский гипнотизер, чтоб догадаться, да за одну возможность этого калифорнийский мальчик, для которого дешевая киношка на краю пустыни была и другом, и товарищем, и старшим братом, и первой девушкой, – все, абсолютно все отдаст.
(Тут, кстати, походя отметим не что-нибудь, а саму, может быть природу неповторимости и самобытности творчества ФВЗ. Рожденный для великих дел, он, в отличие от своих кумиров, прямых космических предков – Стравинского и Вареза, не в европейским культурном черноземе был бултыхаться обречен. Сетчатка глаза детского фиксировала, закладывала в подсознание не педерастический бледный мрамор Летнего сада, не гниль желтых заводей у острова Сите, а голливудские монстры на ниточках, папье-маше космических далей, жизнь представала в простоте ходов сюжетных поделок третьесортных. Так что, какие бы Дали или Кафка позднее на этот глянец и не наслоились, по сути, по детской и единственно правдивой, Фрэнк был и оставался от смеха помирающим любителем нелепых приключений картонных чудищ и полицейских с бутафорскими базуками в ручонках потных. От этого многое, если не все – и несерьезность, и одержимость технологией, и вера в простоту и целесообразность. В общем, не только душегубов, но и светлых гениев может производить на свет убеждение, что из всех искусств кино для нас по важности является первым.)
Еще в кукамонгской Студии Z, отхватив на распродаже ворох настоящих голливудских декораций, Фрэнк задумывал снять фильм с Бифхартом, Доном Ван Влитом в главной роли. Но, если не забыли, по другому делу загремел в тюрягу. В шестьдесят девятом затея с Uncle Meat была гораздо ближе к осуществлению, но типы, обещавшие профинансировать проект, внезапно передумали. Кстати, материалы не пропали, нечто, напоминающее любительские пробы первой кинокамеры в квартире и сортире поп-звезды, спустя годы было прилеплено к уникальным, даже немым кадрам ранних выступлений Матерей и пошло гулять по свету с оригинальным названием.
Ну, а под Двести Мотелей изначально закладывались кирпичики купюр с зелеными отцами-основателями, бабками уже такого кинокита, как United Artists. Кстати, легкость, с какой контора эта согласилась на флирт с безумным ФВЗ, смахивает на синдром Мэйты, ну, не было в конце семидесятых такого чемодана жирного, который не желал бы на кожаном боку иметь наклейку общаги рок’н’ролльной разухабистой.
Впрочем, несмотря на фантастически смотревшуюся сумму в сотни тысяч, Фрэнку, как всегда, было мало.
«С тем бюджетом, который нам дали, я могу сказать, что получилось не более 40, 50% того, что хотелось бы получить. Остальному пришлось послать воздушный поцелуй, потому что не хватило ни времени, ни денег».
Впрочем, отличный костюмный габардин не пропал лишь только потому, что чмо, клиент убогий, жилетку заказать не пожелал. Ну, во-первых, часть песенок, и не самых худших, на манер кишмиша были вкраплены в инструментальное тесто альбома Chunga’s Revenge. Любопытной вещицы, начатой в пору цветения благородного Hot Rats, но в балаганные тартарары поехавшей, похоже, когда внезапно два ухаря – Ховард и Марк – на майском перекрестке семидесятого нарисовались. Из всяческих не пришей к карману гвоздь – кусков, обрезков – получился уморительный и донельзя непристойный, «живой» альбом Fillmore East, June 1971. И кроме того, на четырех сторонах виниловой версии 200 Мотелей (по официальной дискографии – сольник ФВЗ семьдесят первого), даже с некоторыми непростительными изъятиями, материала все же намного больше, чем удалось навить на жиденькую ниточку звуковой дорожки фильма. Который был отснят (дабы деньги зря не мотать на лишнюю возню, на всяческие шевеления, перемещения сотни пюпитров Королевского Филармонического оркестра) в Лондоне зимой 1971 на видеопленку десятком бравых операторов, расставленных во всех углах, а затем, подобно музыкальному альбому, уже многократным наложением сведен, или, быть может правильнее, переведен на целлулоид.
В роли жилистой жердины Фрэнка Заппы – коротышка с круглым брюшком – экс-битл Ринго Старр.
Несмотря на некоторую сумбурность, вполне объяснимую недовесом пары центральных эпизодов, лента славная. Более того, ныне, двадцать пять лет спустя, что редко случается с кинопродукцией, не гробик с дедушкиными трюками, а все та же приятная для глаза чехарда, к тому же поражающая новизной за годы обретенного художественного подтекста. Да, получился не просто антропологический экзерсис о развеселом бреде, что называется попсовой жизнью на колесах, невольно ФВЗ сложил чудесный, трогательный даже памятник детским, простым желаниям и помыслам конца шестидесятых. Ни капли крови, ни грамма размазанных ботинками мозгов, желание светлое принять пивка и отъестествовать затем что-то податливое, теплое и мягкое не омрачается угрюмым намерением, кончая, воткнуть в распластанное и расслабленное железку острую для колки льда.
Но это вновь о побочных эффектах, так сказать. Главное, как всегда, музыка. Потрясающее сочетанье формальных противоположностей. Оперная ариоза, сама собою прорастающая в урчанье блюзовое, и псевдотехасская салунная «асса!» логично обуславливает математические построения симфонического авангарда. Синтез, диапазон (перефразируя Генри Миллера) «от манды до Мандельштама» – вот соль, вот то, что выделяет ФВЗ из ряда общего, никем до него с такой неоспоримой ясностью не переданное, не показанное наяву единство, неразрывность музыки, генетическая общность всемирной звуковой ткани от протестантского органа до африканского тамтама, и в Двухстах Мотелях, как, может быть, нигде, Фрэнк принцип демонстрирует во всей блестящей и захватывающей наготе.
Воистину, творенье эпохальное. Американская премьера – октябрь 1971, Нью-Йорк. А с ноября группа (кстати, после прихода Flo & Eddie – это попросту Матери) в Европе готовит почву к приему ленты в Старом Свете, окучивает поклонников, энтузиастов, традиционно составляющих нордический костяк континента. (Такой уж метаболизм перевариванья заокеанских артефактов на этой унавоженной разнообразными культурами земле). В общем, Дания, Швеция, Германия, Голландия, снова Германия, Австрия и, наконец, 4 декабря, Монтре, Швейцария, концертный зал Казино де Монтре на берегу Женевского озера.
Smoke on the water
And fire in the sky.
Под занавес полуторачасового шоу, когда Дон Престон упражнялся на мини-муге (экая импровизированная вагнериана), по перекрытьям потолка забегали огоньки. То ли кто-то удачно запустил бенгальскую свечу, то ли проводка подкачала, но зал не просто сгорел дотла, а был натурально разнесен взорвавшейся от перегрева системой парового отопления. По счастью, и банда, и зрители, и даже члены впоследствии увековечившей это событие группы Deep Purple успели вовремя сделать ноги. Никто не пострадал, и только Mothers лишились всего своего, включая и инструменты, гастрольного аппарата. А впереди еще десяток представлений, билеты на которые уже распроданы. Общее собрание погорельцев под председательством, надо полагать, ФВЗ решает отменить половину, но, срочно купив-заняв орудья производства, турне закончить все-таки, как и было намечено, четырьмя концертами в сорящем перед Рождеством деньгами Лондоне.
Красиво, мужественно, но, увы, декабрь 1971, похоже, чувствам высоким не благоприятствовал.
10 числа, под сводами Rainbow Theater, когда, завершая свой первый британский концерт, банда на бис ублажала островитян битловской песенкой, маэстро, Фрэнк Винсент Заппа, заметить не успевший из-за сценических софитов непрошенного землекопа, был точным пролетарским хуком в челюсть отправлен вниз головой на пол бетонный оркестровой ямы. Имбецил, изловленный при попытке победно смыться и слегка измятый в процессе задержания, что-то бессвязное хрюкал о сердечных ранах. Его подружка накануне призналась: чернявый усатый молодец с гастрольного плаката ей, дуре, милее мусорщика. Культурную, конкретно, он, видимо, зарезал, ну, а обидчика, вот, в состоянии аффекта зашибил.
Случались ли подобные неперки с Бахом, Моцартом, или в ту пору мрачную, еще в оковах рабских влача существование жалкое, трудящийся возможности лишен был время от времени о своей роли гегемона напоминать, неизвестно. Эпоха отличалась скрытностью, стыдливостью и церемонностью. В двадцатом же веке и часа не прошло, уже весь мир был в курсе, смаковал подробности того, как гений, высокий, недоступный человек, по харе схлопотал.
А новости, прямо скажем, конфеткой под язык какой-нибудь душе злорадной, вроде лу-ридовской.
Пролетев 15 футов, это больше четырех метров, сломав ногу, несколько ребер, со свернутой шеей, парализованной рукой и окровавленной головой, Фрэнк в самом деле выглядел на каменном полу оркестровой ямы покойником.
Так что не блистательной европейской премьерой фильма, а месяцем в больнице и еще девятью в инвалидной коляске закончился сумбур веселый катания колбаской с Фло и Эдди.
Матери Изобретения – вариант номер два, в составе: Mark Volman, Howard Kaylan – вокал, Jim Pons (Jeff Simmons отчалил еще во время съемок