Дагестан в политике противоборствующих держав на кавказе от Петербургского договора до Гюлистанского трактата (1723-1813)

Вид материала

Содержание

Четвёртая глава «Дагестан в международных отношениях накануне и в период русско-турецких войн конца 50-х – начала 90- х г.г. XVI
В §1 «Ситуация в регионе в 50-х – середине 60-х гг. и внешнеполитические позиции дагестанских владетелей»

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8

§4 «Дагестан в кавказской политике противоборствующих сторон в период завоевательных походов и начала распада державы Надир-шаха» посвящен освещению возросшей роли Дагестана в мировой политике в 40-х г.г. XVIII в. Подчеркнуто, что отличительной чертой международных отношений этих годов стало то, что к двум участникам противоборства на Кавказе – России и Турции - добавилась третья сила - Иран, твёрдо решившая вытеснить с кавказского плацдарма своих соперников для чего Надир-шах организовал четвёртый поход, превратившийся в грандиозную Дагестанскую кампанию.

Поход начался в относительно благоприятных для шаха международных условиях: Гянджинский трактат 1735г. и Эрзерумский договор 1736г. предохраняли его от враждебных действий со стороны России и Турции; а специальное соглашение, подписанное в августе 1740г. между представителем английской торговой компании Джоном Эльтоном и регентом Ирана старшим сыном Надир-шаха Реза Кули-ханом, дающее англичанам неограниченный простор для торговой экспансии в Каспийском регионе, гарантировало поддержку со стороны Англии агрессивных намерений Надира на Кавказе.^¹⁶⁷

Подготавливая вторжение в Дагестан, Надир преследовал далеко идущие цели, что подтверждается материалами отечественных и зарубежных авторов. Так, согласно сведениям российских разведывательных источников, шах намеревался «ударить на Кизляр, идти прямо не только до Астрахани, но и Царицына… велел подготовить ландкарту дагестанским местам, через которые можно в Крым войти, а с другой стороны усмиеева и шамхалова владения…равномерно и … обоим Кабардам и Кизляра».^¹⁶⁸

С этими оценками совпадают мнения современников событий и исследователей последующих времён. Так, очевидец событий И.Я. Лерх писал, что шах организовал Дагестанский поход, чтобы «искоренить» горцев или согнать их с гор.^¹⁶⁹ Отечественные авторы коллективного труда также считают, что, добившись возвращения Ирану по Эрзерумскому договору 1736г. Грузии, Восточной Армении и Азербайджана, Надир- шах «приступил к захвату Дагестана».^¹⁷⁰ По мнению иранского историка А.Т. Сардадвара, этим походом шах стремился покорить Дагестан, чтобы показать России свою ударную силу.^¹⁷¹

Приведенные оценки показывают, что центральное место в завоевательных устремлениях Надир-шаха занял Дагестан, о чём свидетельствуют донесения российского посла при Надир-шахе И.И.Кукушкина. Так, в конце июня 1741 г. он сообщал, что шах сам направился в Дербент, имея с собой 66-тысячное войско, «кроме обретающихся экспедиции».^¹⁷² С этими силами к концу июля он достиг Дербента, где был разработан стратегический план покорения Дагестана до наступления зимних холодов.

Выполняя этот замысел в ходе ожесточенных боёв, в конце июля - течение августа иранские войска, вытеснили из Дженгутая Ахмет-хана Мехтулинского, захватили Акушу и Казикумух, осадили Кубачи, вынудив к временной покорности Сурхай-хана, акушинского кадия Хаджи Дауда и уцмия Ахмед - хана. Возомнив себя повелителем Дагестана, он обложил эти земли тяжелыми поборами, беспощадно истребляя непокорное население.

Но жестокость завоевателей не принесла им успеха. Наоборот, политика «иранизации» захваченных территорий подняла на борьбу с насильниками различные слои населения. Со всех концов Дагестана поступили сведения, о неповиновении иранской неволе, отказе выполнять шахские приказы, готовности дать захватчикам решительный отпор.^¹⁷³ Такие факты имели место по всему Дагестану, постепенно скапливаясь в высокогорной части края, особенно в Аварии, куда теперь и были направлены все мысли и деяния шаха.

Внутренние и международные обстоятельства благоприятствовали его замыслам. В Дагестане царила феодальная раздробленность. Россия была скована условиями Рештского и Гянджинского трактатов. Удачно складывались отношения Ирана с Англией и Францией, старавшимся поддержать намерения шаха путем недопущения конфликта Ирана с Турцией и противопоставления их России. Наибольшие старания в этом плане прилагала Франция, что подтверждается действиями французского посла в Петербурге де ля Шетарди.

В поле деятельности де ля Шетарди оказались иранские и турецкие послы в Петербурге, которых он склонял к созданию дружественного ирано-турецкого антироссийского альянса.^¹⁷⁴ Не остался в стороне от этих планов и французский посол в Стамбуле граф Кастеллано, с которым он разрабатывал конкретный план создания такого союза и возможный механизм приведения его в действие путем нацеливания внимания правящих кругов Ирана и Турции, особенно Надир-шаха, на захват российских владений с мусульманским населением вплоть до Астрахани.^¹⁷⁵

Основная идея этого плана была выражена в письме де ля Шетарди графу Кастеллань от 2 сентября 1741г., накануне наступления Надир- шаха на Аварию, возможно в надежде на то, что дипломатические комбинации Парижа и Лондона окажут влияние на успешные операции иранского командования в предстоящих сражениях. Но воплотить этот план западным державам не удалось. Порта всецело была занята европейскими и азиатскими делами, а Надир-шах полностью поглащен борьбой с непокорными горцами по всему Дагестану.

Учитывая создавшуюся ситуацию, 12 сентября 1741г. Надир-шах начал наступление на Аварию во главе 52- тысячного войска, но в решающих сражениях под аулами Согратль, Чох, Обох, Мегеб, Шитли, Бухты Андалалского союза, а также Камахи, Талисма, Улучара, Мукар, Варанай Казикумухского ханства отборные силы шаха потерпели сокрушительное поражение, потеряв около 40 тысяч воинов.

Приведенные данные подтверждаются как очевидцами и современниками событий (И.И.Калушкин, де ля Шетарди, Дж. Ханвей, Ф. Базен), так и исследователями последующего, в том числе нашего времени (А.И.Тамай, Р.М.Магомедов, В.Г.Гаджиев, Н.А. Сотавов, Ш.Эрел, А.Т.Сардадвар, Дж. Гёкдже и др.).^¹⁷⁶

По мнению автора, такое единодушие в оценке этого события представителями различных стран и эпох обусловлено тем, что разгром «непобедимых» полчищ Надир-шаха в Дагестане имел не только местное, но и международное значение. Неслучайно весть о поражении Надир-шаха в Дагестане получила резонанс не только в Петербурге и Стамбуле, но и в столицах западных держав - Париже и Лондоне, заинтересовано следившим за ходом событий, надеясь воспользоваться их результатами в своих интересах.

Наступил фактически качественный сдвиг в проведении кавказской политике соперничавших держав, что не могло не сказаться на характере развития международных отношений в регионе. Героическая борьба народов Дагестана, подрывавшая основу иранского владычества на Кавказе, объективно совпала со стратегическими целями России в регионе - ослабить позиции Ирана и Турции, ставшая важным фактором российско-кавказского сближения.^¹⁷⁷

Однако успеху кавказской политики России препятствовали Иран и Турция, поддерживаемые Англией, Францией и Швецией, среди которых наиболее активно проявила себя Англия. Не ограничиваясь на сей раз дипломатической поддержкой Ирана, она перешла к оказанию военной помощи Надир - шаху для спасения его обескровленной армии. Использованный с этой целью агент «Русской компании» английского купечества в Петербурге Джон Эльтон, поступивший по рекомендации из Лондона на службу к Надир - шаху, получил звание адмирала иранского флота с годовым жалованьем в 6000 рублей. По договорённости с шахом Эльтон взялся за строительство военных кораблей, обучение иранского персонала военному делу, за подвоз боеприпасов и провианта, выбор места для высадки десанта на побережье Каспия. Вместе с купцом Мунго Греемом он перевёз 980 пудов олова для иранской артиллерии.^¹⁷⁸ Как верно заметила Л. Юнусова, «участие англичан в строительстве персидского флота, поступление Дж. Эльтона на службу к Надир- шаху было заранее спланировано. Это было частью общего плана, осуществляемого «Русской компанией» по укреплению позиций англичан в этом регионе против русских».^¹⁷⁹

Но добиться этой цели Англии не удалось. Героическая борьба народов Кавказа вынудила шаха вывести жалкие остатки своих войск в феврале 1743 г. Попытки взять реванш за понесенные потери в середине 40- х гг. окончились очередным провалом. Не помогло Надиру и то, что в русско-иранские отношения, оказывавшие существенное влияние на кавказские дела, вмешались высшие руководители Англии, о чем свидетельствуют два письма короля Георга II, адресованные шаху в конце 1745- начале 1746 гг.

В первом из них король предлагает Надиру тесно взаимодействовать с капитаном Эльтоном, помогая ему выпутаться из неприятного положения, в которое он попал из-за конфликта с российскими консулами. Во втором письме содержится предложение оказать протекцию английским агентам М. Ван Мирроу, Р. Вильдеру, К. Престону и К. Томпсону, защищающим интересы « Русской компании» английских купцов.^¹⁸⁰

Не увенчались успехом и очередные попытки Порты восстановить в регионе былое влияние путем подкупа горских владетелей и выдвижения самозваных наследников на шахский престол, особенно после убийства Надир- шаха своими приближенными в 1747 г. Наступивший распад его державы и длительные феодальные междоусобицы выключили Иран из числа претендентов на гегемонию на Кавказе вплоть до конца XVIII в.

На этом фоне более успешной оказалась политика России, покровительствовавшей владетелям и старшинам региона не только «ласканием», но и демонстрацией военной мощи ради достижения своих стратегических целей, что способствовало качественному сдвигу в развитии русско-дагестанских и российско-кавказских отношений.

Четвёртая глава «Дагестан в международных отношениях накануне и в период русско-турецких войн конца 50-х – начала 90- х г.г. XVIII в.», состоящая также из четырёх параграфов, освещает комплекс вопросов, связанных с русско-турецкими войнами второй половины XVIII в., значением для Дагестана и укрепления позиций России на Кавказе Кючук - Кайнарджийского договора 1774 г., Георгиевского трактата 1783 г. и Ясского соглашения 1791 г. Отличительной чертой развития международных отношений этого периода стало более активное проявление в этом процессе наряду с Дагестаном новых геополитических « квадратов» - Кабарды, Чечни, Ингушетии, Осетии, Грузии и др.

В §1 «Ситуация в регионе в 50-х – середине 60-х гг. и внешнеполитические позиции дагестанских владетелей» характеризуется обстановка, сложившаяся накануне русско-турецкой войны 1768- 1774 гг., активизация кавказской политики России с началом правления Екатерины II, многочисленные нарушения Турцией и Крымом «нейтралитета» Кабарды, ответные меры российской стороны по укреплению своих позиций на Северном Кавказе. Указывается, что одним из основных каналов воздействия на дагестанских и других кавказских владетелей оставалась Кабарда, что резко обостряло русско-турецкие и русско-крымские отношения.

На обострение русско-турецких отношений определенное влияние оказывали и западные державы, в частности Франция. Не случайно в донесении от 31 июля 1750 г. русский резидент А. И. Неплюев особо подчеркивал: «Французы в Крыму нарочных для поддувания огня содержат».^¹⁸¹ В ответ Россия усилила политику «ласкания» кавказских владетелей, что имело важные последствия для Дагестана и Кабарды. В 1750- 1751 гг. получили заверения о покровительстве с её стороны шамхал Хасбулат, дербентский хан Магомед Гусейн, кубинский хан Гусейн Али и 16 кабардинских князей и узденей баксанской «партии».^¹⁸²

Положение осложнялось тем, что, несмотря на неоднократные заверения из Стамбула соблюдать Белградский трактат 1739 г., там не только не выполняли эти обещания, но продолжали поощрять крымцев и кубанцев на подрывные действия в Кабарде, Дагестане и Грузии. Так, по поступившим из Дербента сведениям, зимой 1751 г. турецкий султан Махмуд I прислал «немалые подарки» дербентскому хану Магомед Гусейну, тарковскому шамхалу Хасбулату, кайтагскому уцмию Амир - Гамзе и кубинскому хану Гусейн Али – хану, пытаясь выяснить: на каких условиях они «желают быть (в его – Р.К.) подданстве».^¹⁸³ В начале 1752 г. в Стамбуле специально обсуждали вопрос «о горах и проходах Дагестани»^¹⁸⁴, чтобы совершать диверсию в Грузию.

Следует отметить, что в создавшихся условиях агрессивные намерения Порты по-прежнему поддерживали западные державы. Как доносил из Стамбула в июне 1752 г. новый русский резидент А. М. Обресков, из – за неприязни к России они стремились причинить ей как можно больше вреда, «и такая страсть, - по словам посла, - заставляет их зажмурив глаза на все идти».^¹⁸⁵ Возглавляла антироссийский альянс Франция, хотя более активно стали выступать Швеция и Пруссия.

В ответ на это российская сторона принимала активные меры для прекращения междоусобиц в Кабарде и поддержку пророссийской баксанской «партии», что оказывало влияние и на дагестанских владетелей. Сказанное подтверждается тем, что в феврале 1753 г. аварский нуцал Магомед - хан обратился с предложением: «если российской стороне его услуги потребны», то он готов «со всякой ревностью без отмены служить», а оттоманской и персидской сторонам услуг никаких оказывать он не будет.^¹⁸⁶

Но оттоманская и персидская стороны тоже не дремали, предпринимая активные шаги в отношении Дагестана. Подтверждение тому - активное вмешательство в дела Дагестана претендента на иранский престол Исмаил - бека, объявившего себя шахом Ирана под именем Исмаила III.^¹⁸⁷В феврале 1753 г. он отправил к дербентскому хану Магомед Гусейну богатые подарки, обещая «высокое жалованье», если он привлечёт на его сторону Тарковского шамхала и кайтагского уцмия, замышляя тайно овладеть Дербентом, как господствующим пунктом на побережье Каспия.^¹⁸⁸

Несмотря на провал этой авантюры, идея использования дагестанских владетелей в своих интересах была подхвачена Портой в связи с событиями в Иране, имевшими непосредственное отношение к Дагестану. Суть их заключалась в том, что в Иране появился очередной претендент на шахскую корону, выдававший себя то за сына Надир- шаха, то за сына шаха Тахмаспа. Выдвинутый фактически на политическую арену Портой, весной 1755 г. он прибыл в Кубу, откуда обратился с воззваниями к правителям Дербента, Баку, Шеки и Шемахи «идти в Персию» для «постановления» его шахом с признанием верховной власти в Иране.^¹⁸⁹ Хотя намеченный поход в Иран и не состоялся, вмешательство Турции обострило обстановку в Дагестане и Закавказье.

Ситуация в Дагестане особенно обострилась в конце 50- х гг. в связи с междоусобицами кумыкских князей после кончины шамхала Хасбулата, что привлекло внимание Петербурга и Стамбула. Каждая из сторон имела свои виды не только в отношении Дагестана, но и всего Кавказа. Сказанное подтверждается рапортами кизлярского коменданта А. А. Ступишина, который, ссылаясь на донесения владетелей Аксая и Казикумуха в апреле 1762 г., сообщал, что к ним поступили письма от турецкого султана с «извещением» о несогласии … между Россиею и Портою Оттоманскою» и внушением, чтобы «весь дагестанский народ по однозаконству (единоверию с турками – Р.К.) … никакова вспоможения России не делал».^¹⁹⁰

Но это обращение не повлияло на ситуацию, складывающуюся в пользу России. С начала 60- х гг. в кавказской политике России наступил новый этап, связанный не только с превращением Кавказа в базу геостратегического значения, но и хозяйственного освоения края. Главный вектор этой политики был направлен на Кабарду и Дагестан, остававшихся основными форпостами противоборства между Россией и Турцией. Примечательно, что используя восшествие на престол императора Петра III, коллегия иностранных дел 31 декабря 1761 г. получила кизлярскому коменданту привести к присяге на верность России кумыкских князей, благодаря чему подданство России приняли 49 представителей Дагестана и Чечни.^¹⁹¹

Более активно и масштабно кавказская политика царизма стала проводиться со времени восшествия на престол Екатерины II в 1762 г. Неслучайно в указе коллегии иностранных дел Ступишину от 12 августа подчеркивалась необходимость незамедлительного извещения об этом «кабардинских владельцов обоих партий».^¹⁹² Неслучайно, весть об этом указе вызвала беспокойство османских и крымских правителей, подогреваемое западными державами. По словам Обрескова, обращении коллегии к кабардинским князьям, вызвавшее негативную реакцию Стамбула и Бахчисарая, стало предметом политических спекуляций аккредитованных в турецкой столице дипломатов Франции, Дании и Пруссии, что подтверждается их собственными признаниями.

Источники свидетельствуют, что 23 июня 1762 г. прусский посланник Рексин доносил своему королю: «находящийся здесь (в Стамбуле – Р.К.) датский посланник Геллерт работает у Порты сильно, чтоб на россиян подвигнуть».^¹⁹³ В то же время сама Пруссия активно поощряла реваншистские устремления Турции и Крыма на Кавказе. Согласно реляции Обрескова из Стамбула от 24 октября 1762 г., только за вторую половину предыдущего года прусский король снабдил крымского хана Керим - Гирея на сумму около 500 тысяч левков.^¹⁹⁴

Примечательно, что в донесение Обрескова подтвердились сведения, поступившие из Крыма. Прибывший оттуда в конце декабря Г. Капанчиев сообщил, что хан «имеет с прусским королём дальнюю дружбу и переслано от короля к хану немалое число денежной казны с прошением, чтоб хан начал с Россиею войну».^¹⁹⁵Касаясь последствий такой политики России, он не преминул сказать «о происках французских», направленных на то, чтобы «возбудить хана … против империи (Российской – Р.К.) … и трактату (Белградскому – Р.К.) противной поступок».^¹⁹⁶

Решающим в координации политики царизма на Северном Кавказе стал указ Сената от 9 октября 1762 г., определившим местом заселения безземельных горцев урочище Моздок с возведением там крепости для «усиления кизлярского края».^¹⁹⁷ Но выполнение этого указа вызвало осложнения внутреннего и международного характера. Порта и Крым усмотрели в этом угрозу своим интересам. С весны 1763 г., когда была заложена крепость Моздок, русско- турецкие и русско- крымские отношения приняли сложный и напряженный характер. Обстановка в Кабарде снова накалились. Возведение Моздока на пастбищных землях кабардинских князей вызвало недовольство части из них, чем не замедлили воспользоваться османские и крымские правители.

Подтверждение тому - письмо хана Керим – Гирея к кабардинским князьям с заверением в том, что если они «имеют притеснение» из-за строительства Моздока, то он «до того не допустит силою».^¹⁹⁸ Вплетая узлы в возникший конфликт, он старался осложнить кабардинский вопрос, связав его с проблемой коммуникаций между Крымом и Дагестаном, требуя прекращения строительства Моздока. Поддерживая своего вассала, Порта потребовала от русского двора строительство крепости приостановить, а заложенную основу – «уничтожить».^¹⁹⁹

Попытки вмешательства в моздокские дела из Стамбула и Бахчисарая были отвергнуты российской стороной. Одновременно принимались меры для укрепления Моздока и Кизляра и создания единой оборонительной линии. Активность российского правительства была вызвана сведениями, поступившими из Астрахани и Кизляра. В июне 1765 г. до 4000 крымцев и кубанцев под предводительством мурзы Арслан – бека Сокур Гаджи внезапно напали на станицы гребенских казаков, дошли до Кизляра, осаждали окрестности, но были отбиты с большими потерями. Русско-турецкие отношения резко обострились, оказавшись на грани войны.

§2 «Русско-турецкая война 1768- 1774 гг. и её влияние на Дагестан: внутренние и международные аспекты», помимо освещения хода и итогов этой войны, содержит анализ внутренних, региональных и международных факторов, положивших начало возвращению доминирующей роли Дагестана в мировой политике.

Обоснованно отмечается, что объявить войну России Порту 25 сентября 1768 г. побудила Франция.^²⁰⁰ Сказанное подтверждается и авторитетным мнением русского востоковеда В. Д. Смирнова: «французская дипломатия, стремясь сохранить господствующее положение в стамбульской политике, сильно интриговала против России … Внушения и подстрекательства французских дипломатов и втянули неосторожных турецких политиканов в ту воинственную игру, которую затеяли с Россиею, и которая обошлась им так дорого».^²⁰¹

В предстоящей войне обе стороны предполагали использовать людские и материальные ресурсы Северного Кавказа, особенно Дагестана. По планам османского генштаба, 400 –тысячная турецкая армия должна была перейти Днепр у Хотина, захватить Каменец и Варшаву, а затем двинуться на Киев и Смоленск. С юга для поддержки этой операции намечалось наступление крымского хана со 100 – тысячной конницей. В районе Азова и Таганрога предполагалось высадить крупный десант, присоединить к нему до 50 – тысяч горцев Северного Кавказа и наступать в сторону Астрахани.^²⁰²

Стратегические планы российского командования предусматривали операции двух армий на европейском фронте: I – наступательная (80 000) под командованием М. А. Голицына должна была занять ранее противника Каменец и Хотин, прикрыть Литву и Киев. II – я- оборонительная (40 000) под командованием А. И. Румянцева не допустить противника в пределы Новороссийского губернии. Согласно этим планам, главные силы выделялись на Балканское направление. Кавказ считался второстепенным театром военных действий, имеющим вспомогательное значение.

Тем не менее следует подчеркнуть, что кавказский аспект российской стратегии занимал немалое место с опорами на Дагестан и Закавказье. Для действий на Северном Кавказе, особенно в Дагестане и Чечне, предусматривалось выделение частей генерал – лейтенанта Берга на юг и генерал – майора Д. Ф. де Медема от Терека на запад. Специальному отряду донских казаков ставилась задача занять Таганрог и Азов и двинуться на Крым. Кроме того, в районе Кизляра под командованием де Медема должен был действовать 40 – тысячный корпус, чтобы «поднимать против турок кавказские племена и поддерживать воззстающих».^²⁰³ В случае вторжения турецких войск в Грузию предполагалось перебросить через Дарьяльское ущелье отряд генерала Г. Г. Тотлебена. Манифест, подписанный Екатериной II в начале войны, гласил: «все, кто поднимется против турок, обнадеживаются заступничеством и наградою».^²⁰⁴

Военные действия начались в декабре 1769 г. на трех фронтах: в Подолии, на Дону и на Кавказе. Блестящие победы русских войск под командованием П. А. Румянцева и В. А. Суворова предрешили исход войны на европейском фронте. Переброшенная из Балтики в Средиземное море эскадра Г.А. Спиридова разгромила турецкий флот в Чесменском сражении. Не помогло туркам и то, что в роли военного советника от Франции оказывал им помощь опытный военный специалист барон Тотт.^²⁰⁵

Тем временем корпус Тотлебена прошел через Дарьяльское ущелье и изгнал турок из Имеретии. На стороне России выступили имеретинский царь Соломон и царь Картли-Кахети Ираклий II. Война была проиграна Турцией, но она продолжала упорствовать, надеясь на перелом в кавказско-крымском направлении.

Значение Северного Кавказа, как важнейшего геополитического объекта в противоборстве между Россией и Турцией, значительно возросло. Прибывшие еще за неделю до начала войны к переселившимся в верховья Кумы кабардинским князьям эмиссары из Крыма предъявили им письма султана Мустафы III, призывающие учинить совместное нападение на Моздок и выступить против России.^²⁰⁶ Но фрондирующие с Россией кабардинские князья отвергли эти обращения.

Примерно такую же позицию заняли Фатали-хан Кубинский и дагестанские владетели. Как сообщал в своем рапорте 7 октября 1769г. российский поверенный по государственным делам в Грузии А.Р. Моуравов, «от турок разосланы…недавно чиновничьи люди к Куба-хану, который Дербентом владеет, и лезгинцам, чтоб они вооружались против России в пользу Порты, и имеют ли в том успех, того еще не видно. Никакого успеха Порта тогда не добилась, ибо в 1768-1769 гг. с просьбой о принятии российского подданства обратились тарковский шамхал Муртузали, кубинско-дербентский Фатали-хан, казанищенский, эндиреевский, костековский и др. владетели».^²⁰⁷

Опасаясь развития этого процесса, в начале 1769г. хан Керим-Гирей решил начать военные действия в направлении Северного Кавказа, взяв себе в советники французского консула в Крыму барона Тотта. «В этой должности он находился до смерти хана Керим-Гирея, – пишет о нем биограф хана Татарчевский, – а затем опять отправился в Турцию. Находясь при султане Мустафе III, он оказал туркам громадные услуги, производя реформы в их артиллерии. Тотт защищал даже Дарданеллы против графа Орлова, указав средства для прикрытия турецких границ со стороны Очакова и Крыма».^²⁰⁸

В феврале 1769г. для защиты кизлярского края в станицу Щадринскую на Тереке прибыл генерал де Медем, принявший меры и для создания более прочной базы в Моздоке. Исходя из создавшейся ситуации, Коллегия иностранных дел рекомендовала кизлярскому коменданту Н.А. Потапову придерживаться боле осмотрительной политики в отношениях с местными владетелями и старшинами, довольствуясь хотя бы тем, что «при «настоящих обстоятельствах…они не останутся явными противниками (России – Р.К.)…но воспрепятствуют подбегам неприятельским к Кизляру и астраханскую дорогу».^²⁰⁹ Потапов и де Медем обратились к «мятущимся» кабардинским князьям, гарантируя им «ЕИВ милость»^²¹⁰, что оказало влияние не только на них, но и на других владетелей и старшин.

В июне 1769г. конница Керим-Гирея была разбита у р. Калаус, а фрондирующие князья вернулись в подданство России. Примечательным явлением в ходе войны в пользу России стал происшедший перелом в настроении горских масс в ее сторону. Конкретным проявлением этого фактора стало то, что прибывшие в Кизляр в январе-феврале 1770г. специальные посольства из Ингушетии и Восточной Осетии во главе с 24 старшинами каждое официально подписали присяги о принятии российского подданства. В знак подтверждения этой акции Потапов выдал каждому из посольств «открытый лист», содержащий предписание представителям российской администрации оказывать им особое покровительство.^²¹¹

В такой ситуации попытки Порты привлечь на свою сторону «народные сердца» путем направления в Кабарду салахшора Сулейман-аги не имела успеха.^²¹² В решающей степени на это повлияло то, что в ходе русско-турецкой войны произошел необратимый перелом в пользу России. В июне 1771г. армия В.М. Долгорукова овладела Перекопом, вступила в Евпаторию и заняла Кафу (Феодосия). Одновременно войска генерала Щербатова заняли Арабат, Керчь, Еникале в Крыму и Темрюк на Тамани. Азовская флотилия адмирала Сенявина получила возможность выйти в Черное море.^²¹³

Здесь же отмечается, что параллельно с кавказским вопросом российское правительство активно решало крымский вопрос как часть черноморской проблемы. Поражения турецких и крымских войск и потеря части Крыма создали для этого благоприятные условия. Значительная часть крымской знати во главе с Шахин-Гиреем, недовольная политикой Порты и хана Селим-Гирея, потребовала отделения Крыма от Турции и провозглашения его независимости с ориентацией на Россию. Такие настроения особенно усилились после того, как армия В.И. Долгорукова в конце июня 1771г. разгромила 100-тысячную крымскую армию и двинулась на Бахчисарай, откуда хан Селим-Гирей бежал в Стамбул. При негласной поддержке России сторонники Шахин-Гирея возвели на трон его брата Сахиб-Гирея. 1 ноября 1772г. был подписан русско-крымский Карасубазарский договор, которым Крым объявлялся независимым ханством под покровительством России. К России отходили Керчь, Кинбурн и Еникале с признанием ее сюзеренитета над Кабардой.^²¹⁴

События в Крыму имели глубокие последствия, коснувшиеся и Северного Кавказа. Однако, султан Мустафа III не признал русско-крымский договор 1772г., стал готовиться к реваншу, выдвинув на крымский престол Девлет – Гирея III. Выполняя замысел Стамбула, в июне 1774г. турецко-крымское войско под командованием Каплан-Гирея прибыло на Малку. Одновременно калга Шабаз-Гирей обошел Моздок, уничтожил казачьи поселения и атаковал станицу Наур, но был отбит. 3 июля и 4 августа в сражениях у реки Гунделен русские войска нанесли поражение противнику и заставляли его бежать из Кабарды.

Тем временем сокрушительное поражение турок от русских войск на Дунае под командованием А.В. Суворова заставило Порту просить Россию о мирных переговорах. 15 июля 1774г. был подписан русско-турецкий Кючук-Кайнарджийский мирный договор, признающий условия русско-крымского договора в Карасу касательно уступленных России территорий с правом покровительства над Кабардой.

Здесь же отмечается, что 21-я статья Кючук-Кайнарджийского договора гласила: «Обе Кабарды, то есть Большая и Малая, по соседству с татарами Большую связь имеют с ханами крымскими, для чего принадлежность императорскому российскому двору должна представлена быть на волю хана крымского, с советом его и старшинами татарскими».^²¹⁵ Поскольку крымским ханом являлся Сахиб-Гирей, признавший Кабарду и самого себя под покровительством России по договору в Карасу, то приведенная цитата означала подтверждение права российского сюзеренитета над Кабардой, оказывая влияние не только на нее, но и на другие части Северного Кавказа, в том числе на Дагестан. Как свидетельствуют источники, ознакомленное с условиями Кючук-Кайнарджийского договора большинство дагестанских владетелей весьма «сим известием были обрадованы».^²¹⁶

Blog

Дагестан в политике противоборствующих держав на кавказе от Петербургского договора до Гюлистанского трактата (1723-1813)

Содержание