Маркьянов Период распада часть 4

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29

— Вы ему верите?

Офицер подумал, прежде чем ответить. Тут нужно было следить за словами.

— Оснований не верить ему у меня нет, рафик дагар генраль

[107]

, а важность информации, которую сообщил нам этот капитан такова, что я решил передать ее немедленно и лично вам.

Генерал Мухаммад знал, в принципе все, о чем говорил этот капитан — не знал только точную дату. Офицер этот, который пришел к нему в кабинет — тоже понятно, почему пришел, он участвовал в допросах арестованных по декабрьскому делу офицеров. Если армия придет к власти — его расстреляют одним из первых.

— Установочные данные на этого капитана получены?

— Так точно, успели подготовить, хотя и не полные. Алим Шариф, капитан афганской народной армии, пуштун, родом из провинции Нангархар, отец убит душманами. Проходил подготовку в специальной школе, отзывы инструкторов хорошие, один из лучших учеников на курсе, идейно образован, предан партии и народу. В восемьдесят седьмом был заброшен в Пакистан, проник в банду Хекматьяра, успешно работал больше года. Награжден. Приговорен к смерти шурой

[108]

, терять ему нечего.

— Кого из участников заговора он назвал кроме этого… Джана?

— Пока больше никого. Я дал ему бумагу, пишет.

Генерал Мухаммад прошелся по кабинету.

— Кому сообщено об этом перебежчике?

— Кроме вас никому.

— А как он вышел на нас? Просто пришел сюда?

— Никак нет. Через учебный центр.

Это радует… за зданием постоянно следят люди Таная

— Сколько человек видели его в здании?

— Только я и еще несколько…

Генерал нажал на кнопку, вызвал адьютанта.

— До тех пор, пока я не вернусь — майора Бега и тех, кого он назовет временно поместить под изоляцию, никаких звонков, никаких контактов пока я не вернусь. Возьмите свободный кабинет, отключите там телефон и выставьте пост. Где сидит этот?

— Четвертая.

— У четвертой допросной выставить усиленный караул. Если с тем, кто там находится, что-то произойдет — в тюрьму пойдете вы.

— Есть! — вытянулся адъютант

— Исполнять!

Вызвав служебную машину — черную Волгу — генерал Яр Мухаммад отправился во дворец Арк, машину сопровождали два открытых УАЗа, на одном из которых был пулемет. Теперь генералу контрразведки можно было ездить по Кабулу только с таким сопровождением.

Мелькали улицы, дуканы, хазарейцы со своими телегами, зелень, крики, плакаты с рекламой очередного индийского фильма, на который ходили смотреть всем Кабулом. На улицах — патрули, с автоматами, настороженные — группы защитников революции.

А есть ли чего еще защищать?

Дворец Арк тоже спешно укреплялся — боевые машины пехоты во дворе, бетонные блоки, спешно пополняемые запасы, усиление охраны, пулеметные точки на крыше. Пятьдесят офицеров и рота коммандос — не мало ли? Хотя… русские взяли Тадж-Бек ненамного меньшими силами. Кто знает — может, у Таная есть сторонники в охране дворца, просто об этом он никому не говорит. А может быть — задачей коммандос является блокировать дворец до тех пор, пока не подойдут танки.

Тяжелые времена настают, ох, тяжелые…

Во дворец его пропустили, проверил документы на входе, еще раз документы проверили на входе в само здание и третий раз — при входе на этаж президента, охраняемый автоматчиками, его родственниками.

В приемной почти никого не было, только адъютант, и кто-то по виду — из интеллигенции. Не знал, что тех, кого вызывает президент проводят через другую дверь прямо в кабинет.

— Кто там? — спросил Мухаммад, кивая на дверь.

— У доктора Наджибуллы сейчас на приеме генерал армии Якуби.

Удачно…

— Доложите обо мне, рафик. Президент должен выслушать меня немедленно, это дело государственной важности.

У президента действительно был генерал армии Якуби и больше никого не было. Президент, сильно постаревший за последнее время — когда он только избирался, он казался не старше тридцати — что-то читал, генерал Якуби молча сидел и ждал. Сейчас в этом кабинете находились три сотрудника спецслужб — потому как президент, хоть и имел диплом акушера-гинеколога, несколько лет руководил ХАД и его можно было считать разведчиком, потому что человек несколько лет возглавляющий спецслужбу не может им не стать.

— Рафик Яр… — вижу, ты принес мне дурные вести — проницательно сказал Президент

— Увы… саид Раис, это моя профессия, носить дурные вести. Только что к нам пришел честный офицер и коммунист, и рассказал о грандиозном заговоре, который готовит этот подонок Танай, теперь уже без Хекматьяра и его своры.

Генерал Мохаммад положил папку с первичными материалами на стол.

— И что ты думаешь насчет этого, рафик? — спросил президент, не прикасаясь к бумагам

— Возможны два варианта, саид Раис. Первый — Хекматьяр, после того, как провалился его план захвата власти, хочет расправиться со своими подельниками и предателями дела революции, но сделать это он хочет не своими руками, потому что руки коротки — а нашими. С этой целью он подослал провокаторов чтобы оклеветать товарищей по партии, и что самое главное — ослабить нашу армию, уже одержавшую победу в Джелалабаде. В пользу этого говорит то, что пришедший к нам капитан в восемьдесят седьмом году был в банде, в Пакистане — и именно у Хекматьяра. Он даже был награжден за мужество, после того как вернулся.

— Награжден?

— Орден Звезды первой степени, саид Раис. Приговорен шурой к смерти, хотя это могло быть сделано и для отвода глаз.

— Я помню этого человека — внезапно сказал Президент — мне он показался честным. У него кто-то умер?

— Да, отца убили моджахеды.

— Тем более. Пока что у нас нет оснований подозревать его в неискренности.

— Тогда второй вариант. Капитан Шариф сказал правду, и мы должны в связи с этим что-то предпринять. Я предлагаю превентивно арестовать всех, на кого укажет капитан Шариф, в том числе и Таная. Этим самым мы обезглавим мятеж.

Президент потянулся за папкой, без видимого интереса пролистал ее, положил обратно.

— Интересно… — сказал он

Генерал Мухаммад почувствовал, что есть что-то такое, о чем он не знает.

— А как ты относишься, рафик Яр, к словам капитана Шарифа о том что Танай собирал старших офицеров и хвастался, что с шурави все согласовано?

— Никак, саид Раис. Я был бы удивлен, если бы Танай не сказал этого. Он хочет, чтобы мятежники думали, что СССР поддержит и подлый план.

— То есть ты считаешь, что Танай — лжет.

— Исходя из данных, какие у меня есть — да.

Наджибулла взглянул на Якуби, кивнул — можно.

— Только сегодня, рафик — начальник ХАД постучал по папке, которую читал президент — мы получили данные от РАВ

[109]

, которые подтвердили наши худшие опасения. Ты знаешь и мы знаем, что Танай этой осенью выезжал в СССР на лечение, несколько дней провел на озере Иссык-Куль в санатории. Там он с кем то встречался, но нам не удалось установить с кем именно. Теперь индусы передали нам информацию, позволяющую это точно установить. Командор Танай встречался на Иссык-Куле с делегацией, состоящей из старших офицеров советской армии, возглавлял ее заместитель начальника ГРУ, советской военной разведки. На этой встрече была достигнута договоренность о свержении революционного правительства в Афганистане и установления военной диктатуры в интересах Пакистана и США!

— Но зачем шурави сдают нас? — недоуменно спросил Мухаммад — мы же за них.

В ответ генерал Якуби назвал фамилии двоих из участников этой встречи с советской стороны.

— Вот зачем, рафик. Мы знаем, что оба этих генерала во время нахождения шурави в Афганистане были связаны с исламским подпольем и с наркоторговлей. Скорее всего, они были связаны не только с пакистанской разведкой, контролирующей наркотрафик и зарабатывающей на нем — но и с американской разведкой. Американцам нужно свалить нас любой ценой, и поэтому они сговорились с теми из шурави, которые за них. А индийская разведка предупреждает нас, потому что ей выгодно наличие на западных границах Пакистана сильного и враждебного Афганистана, пока Пакистан воюет с нами, он не воюет с Индией. Индийцев же скорее всего предупредили их кураторы из МОССАДа. МОСССАД не может напрямую выйти на нас — но он имеет хорошие разведвозможности в США, а Израилю совершенно не выгодно, если расплодившаяся в Пакистане зараза пойдет по всему миру, они понимают что после нас следующие на очереди они и им выгодно помочь нам. Так что, рафик, скорее всего Танай не врал, когда говорил про шурави.

Генерал Яр Мухаммад молчал

— Все так, рафик — сказал Президент — нельзя никому верить. Даже шурави. Мы — одни.

— Но как же тогда…

— Как? Надо сделать так, что в партии — прежде всего в партии все увидели истинное лицо гнусного перерожденца Таная, увидели, что он несет Афганистану, увидели кто у него друзья. Может быть он и одумается. А если нет… пусть тогда партия сделает свой выбор — я за кресло не держусь. Тот офицер еще у тебя?

— Так точно.

— Отпусти. Возьми подписку и отпусти. Пусть информирует нас дальше. Скорее всего — он не лжет.

Дальняя ретроспектива

Февраль 1992 года

Город Ходжалы

Этого не должно было случиться. Но это случилось.

Двадцатый век если что-то и показал, так только то, сколь малый след в душах людей оставили предыдущее девятнадцать веков. Ничего не изменилось, и крик "распни его" несется со всех сторон, усиленный громкоговорителями.

Когда то давно эти два народа жили в единой стране. Когда то давно эти два народа жили в мире — не раз и не два офицеры с той и с другой стороны ночью встречались на нейтральной территории, пили водку и плакали, вспоминая Баку или Ереван. Ведь от одного до другого — несколько часов пути на машине, и если хочешь повидать друга, можно просто сесть в машину и приехать. И тебя там встретят лепешкой и веселым смехом, а не автоматной очередью в лицо.

Потом эти народы — азербайджанцы и армяне перестали жить в мире. Можно обвинить в этом советником Горбачева академиков Аганбегяна и Ситаряна, можно обвинить в этом Гейдара Алиева. Но стоит ли обвинять, ведь произошло то что произошло и трагедия Сумгаита отлилась куда более страшной трагедией Ходжалы. Город просто казнили.

Ходжалы, город, расположенный в западной части Азербайджана с населением около 7000 человек, располагался в десяти километрах юго-восточнее от Ханкенди, на гряде Карабахских гор. Ходжалы находится на стратегически важной дороге Агдам-Шуша, вот почему обеим сторонам контроль над этим городом был принципиально важен. Здесь же имелся аэропорт, единственный в Карабахе. Город обороняли милиционные силы азербайджанцев и части национальной армии, кадровых частей бывшей Советской армии там не было.

Город Ходжалы с октября девяносто первого года находился в армянской блокаде. Тридцатого октября девяносто первого было прекращено автомобильное сообщение и единственным видом транспорта оставался лишь вертолет. Последний гражданский вертолет прилетел в Ходжалы двадцать восьмого января, а после того, как был сбит гражданский вертолет над городом Шуша, в котором находились сорок человек — было прекращено и воздушное сообщение. Со второго января в город не подавалось электричество. Город жил и держался только лишь благодаря мужеству населения и героизму его защитников.

Подготовка к наступлению была начата вечером двадцать пятого февраля, когда боевая техника триста шестьдесят шестого Степанакертского полка начала выходить на боевые позиции вокруг города. При этом было даже непонятно, кто отдал приказ триста шестьдесят шестому полку — потом было объявлено, что сам полк был расформирован, но военнослужащие армянской национальности отказались демобилизоваться, и захватили оружие целого полка. Сомнительно, если по данным российской стороны армян в полку было всего сто шесть человек. Армянские ополченцы понимали, что без поддержки кадровых частей армии город не взять. Штурм города начался с двухчасового артобстрела, который осуществлялся при помощи танков, БТР и градобойных установок Алазань, типичного средств огневой поддержки кавказских войн начала девяностых. Ходжалы был блокирован с трех сторон и, поэтому, люди пытались спастись в Аскеранском направлении, где, якобы, был открыт коридор. Но вскоре стало ясно, что это была ловушка. Около села Нахчеваник армянские формирования открыли огонь по безоружным людям. Именно в ложбине Аскеран — Нахчеваник многие из детей и женщин, пожилых мужчин, стремившихся пробиться через леса и горные перевалы, обмороженные и обессилевшие, стали жертвой беспрецедентной жесткости, проявленной со стороны армянских вооруженных формирований.

Цифры потерь среди гражданского населения разнятся. Кому-то удалось уйти из города до того, как началось все это, плюс в городе жили не только азербайджанцы, но и армяне и жители других национальностей и все они, особенно армяне покинули город до этого. Но факт остается фактом — семитысячный город к моменту его взятия полностью опустел. Живых там — уже не было…

Так получилось, что Гагик Бабаян в это не участвовал — но в Ходжалы был. Находясь в разведывательном поиске в новогодние дни, он простудился и простудился до воспаления легких, а еще — он обморозил себе и руки и ноги. Его эвакуировали в Степанакерт, в госпиталь. Едва поправившись, он украл свою одежду и без разрешения врачей сбежал из госпиталя. Без денег, без еды — он пошел на дорогу для того, чтобы поймать попутную машину и доехать до расположения армии. Там отправят куда надо.

Уже темнело, шел снег — точнее он то шел, то переставал идти, вся местность была устлана мокрой белой пеленой, а мокрый снег, как известно — в разы хуже сухого. Притопывая на месте, Гагик Бабаян уже пожалел, что сбежал из госпиталя и уже намеревался отправится обратно в лечебное учреждение — как вдруг заслышал надрывное, натужное бормотание двигателя и заметил свет фар, с трудом пробивающих сырую, мутную мглу. Решив в последний раз попытать счастья, он вышел к дороге — и ему улыбнулась удача, рядом остановился военный УАЗик-буханка без номеров, распространяя вокруг себя непередаваемый аромат коньячного спирта

[110]

.

Резко хлопнула дверь. Гагик напружинился, готовый прыгнуть в темноту — он знал, что у азеров есть разведгруппы из русских и даже армян, и их можно встретить на любой дороге этой непризнанной, воюющей уже в открытую республики.

— Армян? — голос был гортанный, резкий, вроде свой

— Армян.

— Фамилия?

— Бабаян.

— Куда надо?

— В армию. Я из госпиталя…

Гагик уже понял, что это свои. Кто-то из офицеров. Разведчики азеров уже открыли бы по нему огонь.

— Садись… Вон туда.

В машине было четверо офицеров в звании до подполковника включительно и канистра, понятно с чем. Когда Гагик сел в машину — один из офицеров сзади, усатый, небритый, едущий на каких-то ящиках, уже прикладывался к этой канистре, кадык ходил ходуном на его заросшем черной, неопрятной щетиной горле. Гагик выглядел не лучше — но если бы знал, в машину не сел бы. Коньяком в машине пахло так, что хоть топор вешай, водитель тоже выглядел веселым, а карабахские дороги опасны, особенно ночью и в снег. Сам не заметишь, как слетишь и свернешь шею — а у этой кампании окончить свои дни где-нибудь в ущелье шансы были весьма велики…

— Будешь? — офицер простецки протянул ополовиненную канистру ему

Гагик не отказался, принял канистру, судя по весу уже ополовиненную (это десять литров на четверых, ни хрена себе!), хлебнул раз, потом еще раз — он замерз, и ему надо было согреться. Но напиваться тоже нельзя — если в дороге заглохнет мотор и все будут пьяными — утром будет пять трупов. Коньяк огненным шаром провалился в желудок, заслезились глаза. Потом Гагик отцепил пустую флягу, показал взглядом на нее офицеру.

— Можно?

Офицер махнул рукой

— Лей, батоно, лей… Тут добра этого…

Не договорив фразу, он вдруг захрапел.

— Вот ведь грузин, в ж… резин… — сказал еще один офицер, сидевший у двери, тот выглядел потрезвее, придерживал автомат — он как дырчик

[111]

, на спирту работает.

— Не, грузин — в ж… дыра — со смешком послышалось с переднего сидения — что спереди вливается, сзади выливается

— Вай, Армен, я все слышу — сообщил неизвестно как здесь оказавшийся грузинский офицер, не открывая глаз и что самое удивительное — продолжая храпеть.

— Слышь, слышь. Вот приедем на место, там ты и не такое услышь. Там тебе Асланян таких вставит — мигом протрезвеешь!

Гагик в этот момент закончил наполнять фляжку. Процесс этот был муторный, надо было лить тонкой струйкой, и при этом каким-то образом умудряться попадать в неширокую горловину фляги и это в движущейся машине.

— А куда едем? — спросил Гагик, которому от двух больших глотков коньяка на голодный желудок захорошело едва ли не больше, чем офицерам, которые явно ехали от стола.

— Военный тайна хочет знать! — сообщил тот же самый грузин.

— Да какой военный тайна… — сказал один из офицеров, судя по всему более трезвый, чем другие — тайна тоже. Ты откуда, парень?

— Из разведгруппы — Гагик не стал уточнять.

— Дело хорошее. Гиви вон, танкист, хотя танкист из него как… А мы артиллеристы. Мы в Ходжалы едем.

— А что там?

— Давно в больничке кантуешься? — спросил офицер

— Да уж больше месяца.

— Э… брат, так ты ничего не знаешь. Ходжалы вчера взяли, сегодня зачистка идет. Нас туда вызвали, наверное, и твои там.

— Азэров там режут, да… — сообщил Гиви, свистя носом.

Никто особо внимания не обратил — пьяный он и есть пьяный.

Перед Ходжалами офицеры остановили машину. Долго блевали на обочину — перепились до такой степени, что один из офицеров, тот самый Гиви оставил в салоне АКС-74У. Он, оказывается, сидел на нем всю дорогу! Вот уж воистину — пьяному море по колено. Гагик мог срезать автоматной очередью всех четверых — но это явно были свои. И тем не менее — ему было неприятно смотреть на этих явно тыловых "танкистов" и "артиллеристов".

Город Ходжалы уже отгорел, хотя было видно, что совсем недавно здесь был жестокий бой. Разрушенные обстрелом дома щерились оскалом выбитых окон, перекопанная, перепаханная снарядами, раскисшая дорога скользила под ногами.

В местной школе, где был временный штаб армянских сил самообороны было шумно, весело, как всегда бывает после победы. Кто-то входил и выходил, шумели рации, подъезжали и отъезжали машины, на дверях стоял солдат в каске с азербайджанским флажком, с пулеметом ПК и еле стоящий на ногах. Документы он ни у кого не проверил…

Едва зайдя, в районе раздевалки, Гагик в калейдоскопе спешащих людей наткнулся на знакомое лицо.

— Товарищ капитан!

Капитан Мкртчян, который командовал группой, остановился, недоуменно посмотрел на худющего, косматого парня. Потом — его лицо осветила улыбка узнавания, он и сам был небрит уже который день.

— Бабаян?

— Так точно. Прибыл для дальнейшей службы.

— Тебя чо там, не кормили в госпитале? Пойдем ка…

Капитан завел Гагика в комнату, где когда то учились дети. Теперь — доска была сорвана и на ней, положенной в углу на пол лежал чей-то спальник, вся мебель частично вынесена, частично свалена в угол, на полу — нанесенный сотнями грязных ботинок толстый слой жирной, липкой грязи. На стене — со старенького портрета с ужасом смотрели на это Владимир Ильич Ленин, Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

Капитан втянул воздух, потом протянул руку

— Давай.

Гагик, отстегнул флягу, протянул ее командиру. Тот взял, оценил на руке вес, приложился пару раз, солидно так. Вернул остатки Гагику.

— Живой?

— Нормально…

— Значит, группа сейчас в поле, но тебя добросят. Иди — спортзал там, вон туда идти. Поставят на довольствие, ствол выдадут. Скажи — от меня, там по тылу человек работает, в одной группе в институте учились. Спать хочешь?

— Да как…

— Тогда в бэтре поспишь. Сходи в столовку, пожри — и через час у главного входа. Там бэтр будет стоять, на нем доедем. И форму, форму смени, пусть Аслан новую выдаст, не жмотится.

— Есть…

Через час — Гагик Бабаян, сытый, в новенькой форме, с новеньким АК-74 (положение со снабжением медленно но верно улучшалось) — вышел к главному входу, где матерились по-русски, и где попыхивал острым, бензиновым дымом старый, семидесятый бэтр. Все полезли на броню, Гагик протиснулся в десант, там лежали какие-то мешки. Уснул, еще когда не успели толком тронуться.

Они приехали, когда все уже было кончено — опоздали. Темнота, куски поля, выхватываемые светом мощных, электрических фонарей и голоса в темноте. Свои, родные, армянские гортанные голоса…

А еще там пахло кровью. Гагик понял это, когда только вылез из бронетранспортера.

— Строиться! — крикнул кто-то

Гагик не услышал команды. Забросив за спину автомат, он сошел с дороги и пошел в поле. Споткнулся обо что-то, включил фонарь — труп. Повел дальше лучом — еще один и еще. Трупов было столько, что их невозможно было и сосчитать.

И тогда боец армянской разведгруппы Гагик Бабаян сел прямо в снег у трупа, об который он споткнулся и сказал

— Прости, отец…

И заплакал.

И плакал до тех пор, пока к нему не подошел капитан Мкртчян. Постоял немного рядом, а потом жестко, как кнутом хлестнул — спросил.

— А ты думал — как?

Ретроспектива /продолжение/

06 марта 1990 года

Кабул, Демократическая республика Афганистан

Мятеж

Мятеж сторонников генерала Шах Наваза Таная начался примерно в один час тридцать минут по кабульскому времени. Но перед этим произошло несколько событий, о которых надо непременно сказать, чтобы лучше понимать сущность происходящего.

Blog

Маркьянов Период распада часть 4