Посвящается всем патриотам, разделяющим мою любовь к Соединенным Штатам Америки. Иособенно нашим женщинам и мужчинам в мундирах в прошлом и будущем благослови, Господи, борьбу за свободу

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

5

В доме семьи Хит очень мало времени проводили за просмотром «ящика» - так называли его мои близкие. Даже в семидесятые, телевизионные передачи передавали на Аляске в записи с задержкой в неделю, и многие новости устаревали к тому времени, как просачивались на север. Иногда было легко выпасть из цикла новостей, но в 1974 году, я стала замечать, что газеты продолжали писать истории на первой полосе о том, что они называли Watergate.^³¹ Выпуски новостей продолжали повторять одно и то же: президент Ричард Никсон был в беде.

В тот год мне было десять лет, и мы поехали назад в Скагуэй. Чак, Хитер, Молли и я остались с большой семьей Муров, чей дом был на моем пути в тот день, когда я попыталась взлететь. Во время визита мама и папа с друзьями поехали охотиться на снежных коз и в пеший поход. Иногда летом папа был проводником и водил группы туристов на перевал Чилкут – тем же маршрутом, что использовался во времена Золотой Лихорадки на Клондайке. Однажды летом приехал бизнесмен из Флориды, Тэд Дьюк с группой своих друзей. (Многие из тех людей начали в качестве туристов и закончили тем, что стали друзьями семьи Хит на всю жизнь. Тридцать лет спустя Тэд Дьюк поможет мне на тропе предвыборной кампании).

Нашей семье нравилось то трудное путешествие пешком на Чилкот, и папа был рад снова тем летом быть на маршруте. Я отчетливо помню, как мои близкие, после недельного отсутствия вошли в просторную кухню Муров. Они не смотрели телевизор и не читали газет несколько дней.

«Ну, и кто же наш президент?» - спросил папа.

« О, Боже! Именно! - подумала я. – Он даже не знает, что Ричард Никсон ушел в отставку. У Америки новый президент!»

Я была в курсе, и меня увлек урок по гражданскому праву, развернувшийся по всей Америке в то лето. Я была поражена тем, что вся страна, казалось, не отрывала глаз от происходящих событий. Это было в первый раз с момента высадки на луну, за которым я следила, и, я понимала, что этот Уотергейтский скандал был чем-то значительным. Когда Джеральд Форд^³² пришел к власти, я знала, кем он был, так как я помню, что читала о нем, и видела его фотографию в журнале для школьников. Он тогда был вице-президентом Америки, стоя как на параде на заднем сидении кабриолета, приветствуя толпу взмахом руки. Теперь он был нашим президентом!

Оглядываясь назад, мне кажется значимым то, что многие из моих самых отчетливых воспоминаний детства связаны с политическими и текущими событиями. Я не помню, чтобы моих десятилетних друзей особенно интересовало, кто был нашим президентом, но для меня это было довольно важно.

Наконец, в нашем доме появился телевизор, но папа поступил по–умному, ограничив время его просмотра. Он и его приятель из Айдахо, Рей Картер, к тому времени учитель в Василле, построили неотапливаемый гараж с полом из гравия, который примыкал к нашему дому. Наверху они построили то, что они называли «общая комната» - неизолированная и немеблированная комната, в которой находилась лишь дровяная печь, чтобы отапливать ее. Редко когда стоило дополнительно рубить и таскать дрова в ту холодную комнату, поддерживать огонь и часами ждать, пока комната нагреется достаточно для того, чтобы наслаждаться просмотром телевизора – движущие силы, о которых папа был осведомлен, когда поставил туда телевизор. Но по вечерам в пятницу мы иногда бросали вызов тридцатиградусным морозам, и смотрели комедийное шоу «Брэди Банч», прижимаясь друг к другу в пуховых спальных мешках, а в комнате было так холодно, что когда Грэг, Марсиа и вся орава, наконец, разделывалась с семейной проблемой недели, мы спорили, кто отважится переключить канал. По воскресеньям это было эстрадное шоу Лоуренса Велка, информационно-аналитическая программа «60 минут» и передача «Волшебный мир Диснея».

Когда мы были подростками, если мы бодрствовали достаточно долго, то могли незаметно прошмыгнуть наверх и смотреть Saturday Night Live («Субботним вечером в прямом эфире»)^³³. Мы росли в доме, где слово «попа» считалось ругательным, и надо было говорить «мягкое место», и поэтому мы предполагали, что нам надо было пробираться к телевизору украдкой. Лишь годы спустя мы узнали, что наши родители тоже получали удовольствие от политического юмора SNL (Saturday Night Live).

Мои родители были умны: меньше телевизора означало больше чтения книг. От повести Джона Стейнбека «Жемчужина» до «Чайки по имени Джонатан Ливингстон»^³⁴ и «Скотного двора»^³⁵ или любого произведения К.С. Льюиса,^³⁶ я откладывала одну книгу, чтобы тут же взяться за другую. Библиотека на Главной Улице была одним из моих летних убежищ. Я бродила вдоль стеллажей, пролистывая довольно скромную коллекцию книг так, будто это были тайные сокровища. Один из приятелей моего отца сказал, что когда бы он ни остановился у дома Хитеров, он видел, как мы уткнулись носами в книгу или в один из журналов, которые мы выписывали, включая National Geographic, Sports Illustrated или Ranger Rick^³⁷.

1970-е возвестили о всеобщем увлечении бегом в Америке, и моя семья попалась на удочку. Друзья мамы и папы тренировались для марафонов даже в минусовую температуру зимой, и летом освещенными солнцем вечерами мы бегали вместе. На выходных мы втискивались в десятикилометровые семейные благотворительные пробеги. Мои родители и сестра Хитер стали хорошими бегунами-марафонцами. Папа получил право участия в Бостонском марафоне и с гордостью дважды представлял Аляску на Большом Шоу. Мама, которая в детстве вовсе не была спортивной, победила в своей возрастной группе в марафоне Mayor’s Midnight Sun Marathon (Полуденное Солнце, Марафон мэра) на 26,2 мили^³⁸, вот вам свидетельство того, как Аляска может изменить человека.

В те времена бег с моей семьей был забавой и тем, что от нас ожидали, но это стало моей страстью на всю жизнь. С одной стороны, вам не нужно быть особо одаренными или иметь уникальную координацию, чтобы заниматься бегом. Со временем, я, однако же, поняла, что дорога, и, особенно, тренировки по марафонскому бегу несут в себе неоценимые жизненные уроки. Что для того, чтобы достичь своей цели, нужно встать на трудный путь из нудных и тяжелых миль, что лучшая награда лежит на другом конце боли. И что когда вам кажется, что вы не можете сделать больше и шага вперед, существует скрытый резерв, который вы можете использовать, чтобы выдержать и финишировать с хорошим результатом. Кто-то приписывает это силе духа, другие личной решимости, но я убеждена, что этот резерв кроется во всех нас. У всех нас есть возможность раскрыть его. Пару десятилетий спустя, имея уже четверых детей, я, в конце концов, достигла своей цели пробежать марафон длительностью чуть меньше четырех часов. За несколько секунд. Когда я завершила это адское занятие, я посчитала это одним из самых моих великих достижений, просто потому что было ужасно больно.

Каждый год в школе я куда-то баллотировалась в студенческом правлении – в вице-президенты, казначеи, в «шишки». Куртис Младший обычно был президентом, а я всегда работала с ним. В один год я выступила в качестве представителя школьного совета в школе Мат-Су. Школа, которая соперничала с нами, Palmer High, прислала представительницу, которая была бесспорной королевой Долины Мат-Су, ослепительная и умная заводила, Кристан Коул, которая сыграет важную роль в моем будущем.

От нас ожидали, что мы будем принимать участие практически во всем, что предлагалось в нашем городке: конечно, мы состояли в 4-H^³⁹ и в Campfire Girls, в скаутах занимались балетом и в оркестре. Конечно, мы ходили на курсы иностранного языка и вступили в Общество Национальной Гордости. И мы переходили из спорта в спорт, из спорта в спорт.

Занятия спортом, которые я по-настоящему оценила, проходили в нашем студенческом обществе «Содружество Христианских Спортсменов» (Fellowship of Christian Athletes), в котором я делила капитанский титул под управлением тренера по борьбе Wasilla Warriors, господином Форменом. Как минимум шестьдесят из нас встречались в классах государственной школы для изучения Библии и воодушевляющих разговоров, которые мотивировали нас сосредоточиться на напряженной работе и выдающемся мастерстве. В те дни активисты ACLU^⁴⁰ пока еще не убедили молодых людей, что те должны были чувствовать себя оскорбленными, когда другие люди свободно обсуждают свои религиозные убеждения.

Как спортсменка, которая добивалась больше за счет выносливости, чем за счет способностей, я хотела в будущем связать свою жизнь со спортом, но я достаточно трезво смотрела на вещи и понимала, что игроком я не смогу быть вечно. И поэтому с моей страстью и к спорту, и к печатному слову, стать спортивным обозревателем казалось естественным выбором. В этой сфере было мало женщин, но я не видела никаких причин, почему большее количество женщин не может прорваться и преуспеть на этом поприще. Лесли Виссер уже «разрушила потолок» и ворвалась в профессию, где правила относительно мест для комментаторов и репортёров были отчетливо напечатаны в дипломах в сфере СМИ: Женщины и дети не допускаются.

Я задалась целью идти этой дорогой, даже документально зафиксировав в ежегодном школьном альбоме выпускников, что моей целью было работать на телевидении с Говардом Коселом^⁴¹. Не смотря на то, что расхожим мнением в те времена было то, что профессия репортера была уделом мужчин, в моей семье вопрос половых различий никогда не переходил в разряд проблемных. Мои родители предоставляли нам равные возможности и возлагали на нас равные ожидания. Мы все в равной степени должны были работать, строить, рубить дрова, охотиться, рыбачить и бороться. Я - продукт раздела IX^⁴², и я горжусь, что собственный сенатор Аляски, Тед Стивенс, помог ввести в федеральный закон в 1972 году поправку, чтобы обеспечить равные права девочек в области образования и возможностей занятий спортом. Я получила прямую выгоду от борьбы за равные права, которые стали приобретать силу только в прошлые десятилетия. Позже, выиграют мои дочери, принимая участие в таких видах спорта, как хоккей, борьба и футбол, которые десятилетиями были для девочек закрытой темой.

Я не подпишусь под всеми радикальными мантрами раннего периода феминизма, но обоснованные аргументы о равных возможностях определенно отозвались во мне. Это был не вопрос идеологии, а элементарной честности. «Стоя на плечах» женщин, которые выиграли в нелегкой борьбе за такие ценности, как равная оплата и равные возможности доступа, я выросла с осознанием того, что я могу стать кем угодно, кем захочу стать. Годы спустя мне случайно попалась книга землячки с Аляски (бывшей соперницы по игре в баскетбол из Фэрбанкса) Джессики Гавора под названием «Titling the Playing Field»^⁴³ об освободительном влиянии раздела IX на женский спорт, и я была солидарна со многим из того, что она написала: «Вместо того, чтобы задуматься, и, на самом деле, радоваться нашему расширенному горизонту, феминизм Национальной организации Женщин и так называемые «женские группы» … выставляют женщин скорее в роли пассивных жертв, нежели творцов собственных судеб, и смотрит сквозь пальцы на нашу индивидуальность в интересах общего политического самосознания, которое многие из нас считают сдерживающим».

Спорт наделил меня способностью прорыва сквозь неандертальское мышление, которое все еще проникает в уголки нашей культуры, включая некоторые части того занятия, которое мы называем американской политикой. Мы с Джессикой родом из одной и той же эпохи, и наделены одним и тем же аляскинским духом, поэтому неудивительно, что мы считаем себя более свободными, нежели группы по борьбе за права женщин поверили бы в это.

Папа тренировал многие из наших команд, мама была помощником тренера по бегу и они возлагали на нас ожидания, что мы тоже будем принимать участие и напряженно работать, не зависимо от того, какими способностями мы были наделены. Мы шли по жизни с убеждением, что страсть – это то, что имеет значение. Наши родители так же гордились нами, когда мы получали мелкие награды, как, например, президентская наградная нашивка за отличную физическую подготовку, и когда мы получали более крупные награды, как в те времена, когда меня назвали MVP (наиболее ценным спортсменом) в команде по кросс-кантри в нашей школе старших классов.

Мои родные братья и сестры получили больше спортивных наград, чем я, потому что я даже отдаленно не была наделена такими же способностями от природы, как они. Но как-то раз я нечаянно услышала, как папа говорил другому тренеру, что у него не было спортсмена, который бы так упорно работал. То, что я услышала те слова, было для меня одним из самых ярких переживаний в жизни. Может быть, Господь и не наделил меня природной атлетичностью - другие спортсмены бегали быстрее, прыгали выше меня и чаще забивали мячи в корзину, но я любила соревноваться. Я любила подталкивать себя и достигать цели через боль. Я осознала, что Господь пожаловал мне такие качества, как решимость и решительность, и с тех пор я полагалась на них.

Так как папа был и нашим тренером, с его стороны было больше критики и напора в наш адрес. Казалось, он прилагал особые усилия, чтобы исключить любое очевидное «кумовство». Я мучилась от зависти и порой страдала, когда он говорил другим спортсменам слова воодушевления или ободряюще хлопал по плечу, а мне предназначался его пресловутый удар по руке и короткое «работай упорнее». Теперь я понимаю, почему он так поступал, и то, что тогда казалось двойными стандартами, заставило меня работать упорнее и стать сильнее.

И все-таки были практические преимущества в том, что папа нас тренировал. Он знал, как я не люблю играть в оркестре энтузиастов после трудной игры в баскетбол, но это было требованием ко всем музыкантам оркестра – мы должны были играть для мальчишек, игра которых шла вслед за нашей, и поэтому папа заклеивал мне пальцы, и я объясняла дирижеру, мол, прошу меня извинить за срыв партии флейты: «Все из-за этих проклятых вывихнутых пальцев, сэр!»

Но никаких отговорок не принималось, когда речь шла о том, чтобы посвящать всю себя спорту, особенно отговоркой не являлись мальчики. Однажды вечером за ужином папа заметил у меня на руке надписи чернилами.

- Что это? – спросил он.

Я быстро спрятала руку под стол.

- Да, так, ничего.

- Выглядит, будто написано чье-то имя.

Я ничего не ответила, просто уставилась на спагетти в своей тарелке.

- У тебя есть выбор между спортом и парнями, – сурово заявил папа. – Ты в том возрасте, когда я начинаю терять своих хороших спортсменов. И все из-за того, что они увлекаются мальчиками. А совместить и то, и другое невозможно.

Я встала, пошла к раковине и смыла инициалы мальчика со своей руки. Кто-то может подумать, что это был неверный способ расставить приоритеты, но, на мой взгляд, было здорово то, что большие ожидания
в отношении меня были озвучены.

Просто потому, что папа отбил у меня охоту к ранней пылкой любви, это не значит, что он не мог принять во внимание, что у меня была более нежная сторона. Однажды ранним утром, когда я была подростком, мы с ним пошли на охоту до начала занятий в школе. Папа довольно-таки быстро убил лося и начал тотчас разделывать его, чтобы мы оба не опоздали в школу. Он мог убить разом двух зайцев: заполнить нашу морозилку и принести образцы ученикам для анатомирования.

«Вот, держи! – сказал он. Я хочу сегодня показать их на уроке естествознания».

Я посмотрела и увидела лежащие на его ладони глазные яблоки лося из головы животного, они были еще теплые. Но когда он увидел, как я стала морщить нос и слегка покачала головой, он отложил их в сторону. Он понял, что хотя он и вырастил из меня крепкого кореша-охотника, у меня были свои допустимые пределы.

Между учебой в школе и занятиями спортом мы работали. Я сама мыла маленькое местное офисное здание каждый вечер в воскресенье четыре года подряд за тридцать долларов уик-энд, пока училась в школе старших классов. Я сидела с детьми. Работала официанткой. Мы с сестрой собирали клубнику и комаров в грязи по пять центов за поддон на местной ферме Диэрборнов. Мы проводили инвентаризацию продуктов на запыленных полках местного магазина. Мы мели парковки, чтобы заработать деньги на наше следующее соревнование по софтболу и сгребали граблями листья, чтобы заработать на поездки в лагерь баскетболистов и съездить на соревнования по легкой атлетике в Техас. Нам в голову не приходило просить родителей заплатить за нас. Я гордилась тем, что могла купить свои собственные беговые кроссовки и спортивный инвентарь.

Я гордилась своей работой, и мои родители ей гордились. От нас ожидалось, что все мы поступим в колледж и без вопросов самостоятельно оплатим обучение.

Именно в софтболе тренер Рейд Смит преподал мне другой урок, который сослужил мне добрую службу в течение многих лет. Он сказал одной из наших новеньких – игроку в дальней части поля, которая была таким же слабым игроком, как и я, прекратить скакать и ликовать, когда она успешно поймала высоко отбитый мяч.

«Ты вообще-то и должна это делать, детка! – заорал он. - И нечего удивляться, когда ты делаешь то, для чего тебя сюда поставили!»

На раннем этапе моей политической карьеры я припомнила тот урок. Когда все под моим руководством шло как надо, я иногда с удивлением оглядывалась по сторонам и удивлялась, почему это никто кроме меня не прыгает от радости. Потом через годы мне вспомнился окрик тренера Смита: «Тебя сюда для этого и поставили, поэтому нечего удивляться». (И не поглядывай на других в надежде, что твои поступки воспримут на ура).

В школе старших классов я играла в баскетбол, и мое имя была написано рядом с цифрой 22 в составе школьной спортивной команды все четыре года подряд. Главным образом, я сидела на скамье запасных во время равных шансов в игре вплоть до выпускного класса, ведь я выступала в роли разыгрывающего защитника за спиной у намного более сильного игрока – моей сестры, Хитер. Наша команда состояла из лучших подруг, таких как Ким «Тилли» Кетчум и Карен Буш, которые делились всем и разделяли все, даже нашу веру. (Тилли учила меня водить Фольксваген своей сестры с ручной коробкой передач по пути на тренировки, а наша другая подружка, Адель Морган, была моим партнером на уроках труда, который мы посещали, чтобы избежать домоводства).

На втором и на третьем курсе мы были командой Cindirella (Золушка), не оправдав ожиданий в ожесточенных играх на чемпионате штата несколько лет подряд. Но как только Хитер и участники ее команды – студенты старших курсов, окончили университет, у команды «Б» появилась возможность доказать, что у нас был потенциал.

6

К своему выпускному году обучения в школе старших классов я стала молиться, чтобы Господь не послал мне в будущем мальчика из местных, с которыми я росла. Мне очень нравились те парни, но я на них на всех смотрела как на братьев. Я уже была на грани того, чтобы потерять надежду на то, что когда-нибудь я встречу парня, который понравится мне больше, чем просто приятель. И тогда в наш город приехал новенький.

В конце августа 1981 года мой папа ездил в Wasilla High – в школу старших классов в Василле, чтобы подготовить классную комнату к началу учебного года. Тем вечером за ужином он поделился с нами новостями.

«Остановился поговорить с одним из тренеров сегодня, - сказал он. Этот новенький, Пейлин его фамилия, был там. Я немного понаблюдал, как он тренируется. Я уже сейчас с уверенностью могу вам сказать, что он лучший баскетболист, который когда-либо играл в Василле».

Я навострила уши. Через неделю между нашими незапланированными тренировочными играми в спортзале Warrior, я, наконец, встретила того загадочного парня. Когда я его увидела, мир мой перевернулся с ног на голову. На самом деле, я прошептала: «Спасибо тебе, Господи!»

Тодд Пейлин ворвался в мою жизнь с ревом Форда Мустанг 1972 года выпуска. Красивый и независимый, он был из эскимосов-юпиков и переехал в Василлу из Дилингхэма, рыболовецкого города на холодных массивных берегах Бристол Бей. Тодду было только шестнадцать, и он приехал в свой выпускной год играть в баскетбол за сильную команду Warriors, и цель эта совпадала с карьерными возможностями его родителей. Его отец, Джим Пейлин, недавно женился во второй раз и готовился к тому, чтобы принять руководство электростанцией общего пользования. Его мачеха, Фей Пейлин, продвинулась к должности вице-президента телефонной компании.

Тодд сильно отличался от всех ребят, которых я когда-либо знала. Он абсолютно самостоятельно принимал решения – от финансовых до планов на будущее. Он не только был единственным из тех парней, у кого была своя машина – у него их было две – Мустанг и Форд F-150 1973 года выпуска, пикап с длинным кузовом, на котором он перевозил пару снегоходов Polaris. К тому времени, когда я с ним познакомилась, он довел до совершенства дух независимости, а этику рабочих отношений до безупречности, и это притягивало меня как магнит и помогло мне определиться и прояснить ситуацию с жизненными приоритетами больше, чем что-либо другое.

Тодд не останавливался перед тем, чтобы отправиться на автомобиле за пятьдесят миль от Анкориджа всякий раз, когда он этого хотел, что для остальных из нас, у кого не было ни машин, ни родителей, которые разрешили бы нам проделать такой путь, было большим делом.

Тодд сам оплатил свои приобретения, что привело нас в восторг, ведь не многие ребята из Долины располагали такой роскошью, еще меньше были ее полноправными владельцами. Он был родом не из богатой семьи, но из семьи упорно работающих людей. Он был рыболовом-коммерсантом и ловил лосося в богатых водах Бристол Бей. Таковы были традиции его туземной семьи – самим зарабатывать себе средства к существованию и кормиться от воды. Будучи юношей-подростком, Тодд зарабатывал больше денег за один рыболовный сезон, чем я на всех своих работах вместе взятых за многие годы.

Бабушке Тодда, Лене, почти девяносто, она - старейшина эскимосов-юпиков и первая женщина, являющаяся коммерсантом-рыболовом в бухте. Его дедушка, Эл Андрэ, был шлюпочным мастером. В 1930-х в Эл и Лена вместе помогли начать рыболовный промысел в Бристол Бей, добывая лосося с парусных лодок, вели судно по курсу под холодными ветрами, во время морских приливов и отливов, умея даже в безветренные дни доставить рыбу своим покупателям, продавая ее за пятицентовую монету. Женщины отважно справлялись с рубкой ледяной рыбы, их не пугала слизь, кровь, зловоние, когда они рыбачили вместе с мужчинами, и Лена была одной из первых.

Тодд начал рыбачить в очень юном возрасте и вырос в этой индустрии, состоящей многих поколений. Лена рассматривала рыбный промысел как ресурс, данный семье самим Богом. Она верила в «выстраданный капитал». Используя коммерческую рыбную ловлю в качестве экономического самообеспечения, в городке семья Тодда вела деятельность и владела хозяйственным магазином, гостиницей, мастерской и другими компаниями, прежде всего, нанимающими десятки людей. Их усилия в сфере частного предпринимательства стали экономическим двигателем в регионе.

Семья Пейлинов-Колстромов была так же наиболее щедрой семьей, которую я когда-либо знала. Они готовы были снять с себя последнюю рубашку, чтобы помочь нуждающимся. Мать Тодда, Бланш Колстром, именно так управляла своим бизнесом, и Господь благословил ее, дав ей материальное благополучие за великодушное отношение к другим людям.

Тодд всегда относился с большим уважением к окружающей среде Аляски. Через знакомство с ним и его семьей я начала по-настоящему ценить не только природное разнообразие Аляски, но и ее социальное разнообразие. Тодд был родом из иного мира, нежели я, из этой огромной экзотической семьи, которая раскололась и двинулась в нескольких направлениях, и на которую повлияли некоторые социальные болезни, такие как чума в туземных деревнях Аляски.

Не смотря на то, что воспитание Тодда порой было нетрадиционным и суровым, он приложил все усилия и создал себе репутацию человека, работающего упорнее мужчин, который были вдвое старше него – мужчин, которые имели намного больше средств и преимуществ по сравнению с этим ребенком, кочевавшим из дома в дом – от родителей к бабушкам и дедушкам, а оттуда к прабабушкам и прадедушкам. Тодд обладал тем, что в нашей туземной культуре было уникальным и прекрасным – «двоюродные братья и сестры» были у него повсюду. Такова традиция – даже троюродных и четвероюродных братьев и сестер называть «кузенами», и, казалось, у его семьи их были сотни.

Тодд был свидетелем таких событий, с которыми многие американцы никогда не столкнутся. В некоторых деревнях условия жизни суровые, и эти жестокие обстоятельства ведут к злоупотреблению алкоголем и издевательствам друг над другом, а так же к социальным заболеваниям – депрессиям и самоубийствам. Тодд все это видел. Он так же понял, что существует возможность реагировать на обстоятельства продуктивными способами.

Несмотря на свой стальной стержень, манеры Тодда отличались застенчивостью и спокойствием, свойственным мужчинам-юпикам, которые, в отличие от других, не чувствуют потребности беспрестанно сотрясать воздух болтовней. У него так же были очень хорошие манеры, и он был невероятно вежлив с моими родителями, которые были очарованы этикой его работы и его постоянными предложениями помочь тем, кто нуждался в помощи. Он складировал дрова для папы и возил маму в горы, чтобы она могла найти превосходные условия для катания на лыжах. Он подвозил нас с Молли на тренировки, и нам не приходилось идти пешком. Тодд и папа понравились друг другу, не только потому, что Тодд мог починить все, что угодно, но и потому, что папа не встречал никого, кто относился бы к дикой природе Аляски даже с бóльшим уважением, чем мы.

Я и моя семья полюбили Тодда.

Так как Тодд был родом из семьи, состоящей из сильных независимых женщин, я не удивляла его в этом отношении. Но он говорит мне, что больше всего его привлекла наша крепкая семья. Он с ума сходил по моим родителям. И понимал, что если они были такими хорошими семьянинами, у нас была возможность продолжить эту традицию. Так как мы росли вместе, наши приоритеты стали очевидными. Никто из нас не отличался сверхмощной меркантильностью. Мы не увлекались затейливой едой, модной одеждой, чем бы то ни было модным. Он был весьма практичным человеком: он покупал машину потому, что ему нужен был транспорт, он покупал грузовичок, чтобы перевозить на нем свои снегоходы.

Конечно, между нами были различия.

Я была на мели. Я была ботаником. Я играла на флейте.

Он ругался. Он жевал. Он не ходил в церковь.

Но когда он мне сообщил, что стал христианином, и что его крестили в спортивном лагере несколько лет назад, для меня это стало решающим фактором.

В группе друзей, объединенных общими интересами в нашем родном городе различие за различием ставило меня в тупик в отношении Тодда. Он казался более просвещенным, чем остальные из нас, и обладал обостренным чувством справедливости. Он терпеть не мог сплетни и притворство. Он ненавидел предубеждение. Он был против любого физического неуважения к земле - от мусора до безответственной застройки. Он говорил об уважении к природе, особенно к водам, на которых родился и вырос. Он и, правда, был активным борцом за охрану природы и был непреклонен во мнении, что нужно использовать все части животных, на которых охотился.

Я восхищалась глубоким уважением Тодда к своим старшим близким родственникам, особенно к его мудрым прабабушке и прадедушке. В те времена я чувствовала, что с трудом понимала моих бабушек и дедушек, и я завидовала культуре туземцев, которые научили его хорошо понимать и почитать тех, кто помог воспитать его. От Тодда я узнала, что молодое поколение туземцев учат слушаться и учиться у старших и быть немногословными.

Тодд просто обожал детей. У него был двоюродный брат с синдромом Дауна, которого он нежно любил, и даже со всем моим опытом работы няней, мне не приходилось иметь дело с детьми, требующими особого ухода. Я всегда хотела знать, как в один прекрасный день мне удастся познакомиться с этим особенным родственником.

В выпускном классе, когда мои подружки получали традиционные «крутые» подарки, как, например, кассеты Ван Хэйлен и олимпийки L.A. Lakers, Тодд подарил мне сережки из самородного золота, которые ютились в плетенной из травы туземной корзиночке, в не в подарочной коробке - превосходный аляскинский подарок. Он не так сильно переживал из-за денег, как мои друзья и я, потому что знал, что в следующем сезоне будет рыбачить и получит вознаграждение в зависимости от того, насколько упорно будет трудиться на воде.

Так как Тодд вырос в условиях сельской местности Аляски, о которых многие из нас не имеют представления, он принимал самостоятельные сложные решения с юных лет. По этой причине, такие принципы, как честность, справедливость и ответственность стали ключевыми в его подходе к жизни, и он осознал, что вы должны выбирать, как реагировать на обстоятельства вокруг вас – даже на те, что находятся вне вашего контроля. Вы должны выбирать, что действительно важно и как к этому отнестись.

Разница в нашем опыте была для меня волнующей и расширила границы моего более защищенного мира. Мы проводили вместе все больше и больше времени, а когда расставались, мы по-прежнему оставались на связи. С четырьмя подростками в доме наш единственный городской телефон был «запретной зоной» для долгих звонков кавалеров своим подружкам. Но мы с Тоддом поняли, что можем покончить с пятью милями между нашими домами, если будем стоять на задней площадке и пользоваться высокочастотным радио, которым он пользовался на своей рыболовецкой лодке в Бристол Бей. Месяцами мы тайком шепотом болтали по ночам до тех пор, пока не обнаружили, что водители грузовиков, проносившихся через город, слышали нас.

Мы с Тоддом тайно проделали еще кое-что: баловались табаком из Копенгагена, который закладывают за губу, и который я попробовала впервые примерно за час до того, как познакомилась с его матерью, Бланш. (Тодд разразился смехом, когда увидел, как я пыталась вести с ней беседу, не в силах говорить от рвотных спазмов и в холодном поту из-за тошнотворного жевательного табака). Летом по окончанию школы я впервые залпом выпила пиво с Тоддом и Тилли. Мой первый фильм с рейтингом 13-PG^⁴⁴ мы с Тоддом посмотрели по видику в доме моей подруги, Карен.

Потом, когда он вез меня обратно домой на своем Мустанге, он впервые попытался меня поцеловать. Но правда состояла в том, что я была никогда-в-жизни-не-целованным ботаником. Как только Тодд въехал на подъездную дорожку к моему дому, я выскочила из машины, до смерти перепуганная, что этот искушенный красавец, от которого я была без ума, узнает, какой «дамой на балу без кавалера» я была.

На следующий день мой защищенный мирок разбился вдребезги, когда он заявил парням в раздевалке – моим «братьям», с которыми я вместе выросла, что я даже не умею целоваться. Я была обижена. Он думал, что это было прелестно, и решил, что это является отражением невинной скромности, но я была унижена, уверенная в том, что теперь вся школа была в курсе этой истории. В тот день в глубине своей юной подавленной души я усвоила урок о мужчинах: даже хорошие парни могут вести себя как болваны.

Blog

Содержание