Посвящается всем патриотам, разделяющим мою любовь к Соединенным Штатам Америки. Иособенно нашим женщинам и мужчинам в мундирах в прошлом и будущем благослови, Господи, борьбу за свободу

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

3

Мы переехали в дом на две семьи в пятнадцати милях от Анкориджа, чтобы папа мог преподавать в начальной школе Чуджека, городка, который был пятнышком на карте, находившемся за пределами самого большого города штата. Мама работала неполный день поваром в столовой начальной школы Eagle River, и мне нравилась ее выходящая за рамки общепринятого привилегия приносить домой остатки самодельных рулетов из кафетерия. Позже мама стала секретарем нашей школы.

Мое первое воспоминание о школе было, когда воспитательница детского сада внесла в комнату черно-белый телевизор, чтобы мы могли посмотреть высадку американского астронавта на луну. Посадка на Луну состоялась в июле 1969 года до начала занятий в школе, но, даже гладя в записи на то, как американский астронавт ходит по Луне, во мне проснулась чрезвычайная гордость за нашу страну, за то, что мы смогли достичь чего-то настолько блистательного. Подобные чувства я испытала, когда мой класс читал вслух Клятву Верности^¹⁸. Я чувствовала себя гордой и высокой, когда мы клялись каждое утро в наших сердцах. Вскоре я высоко оценила слова, которые мы произносили: «(Я клянусь в верности флагу) Соединенных Штатов Америки (и республике, которую он символизирует), одной нации под Богом, неделимой, со свободой и справедливостью для всех». Я знала, что эти слова полны мощи.

И не только те слова. Любовь к чтению и письму появились у меня довольно рано. Прислонившись к маминому плечу на скамье в церкви Уайлдвуд на воскресной проповеди, я услышала, как пастор употребляет слово «different».

«Я знаю, как пишется слово different», - взволнованная, прошептала я ей на ушко и написала его как курица лапой на полях церковного бюллетеня. Это было мое первое длинное слово, и я была горда тем, что разобралась с ним сама. Впервые мама не бросила на меня свой непреклонный взгляд, означавший «не болтай в церкви!», а вместо этого дружелюбно улыбнулась мне и, казалось, была так же горда за меня, как и я сама.

Чтение было особой связующей нитью между мной и мамой. Мама читала мне вслух – поэзию Огдена Нэша^¹⁹ и аляскинского писателя Роберта Сервиса^²⁰ вместе с отрывками прозы. Она, бывало, цитировала библейские изречения и спрашивала меня, что я об этом думала. Она находила умные способы, чтобы поддержать мою любовь к чтению и письму – читая поваренные книги, шутки из Reader’s Digest вместе, а еще мы писали письма бабушкам и дедушкам. Мои братья и сестры были более спортивными, находчивыми и общительными, чем я, но единственное, чему они могли бы позавидовать во мне, это моя страсть к чтению, которую я разделяла с мамой, а маму все мы боготворили и ставили в один ряд с женщинами-праведницами. Когда в третьем классе VFW объявила, что я выиграла почетный значок в их ежегодном конкурсе поэзии, посвященной флагу, за свое стихотворение о Бетси Росс^²¹, мама стала обращаться со мной как с новоиспеченной Эмили Дикинсон^²². Годы спустя она так же гордилась мной, когда я выиграла ежегодную стипендию патриотической группы в колледже.

Моя склонность к чтению связывала меня и с папой тоже, который был школьным учителем. К моему десятилетию его родители прислали мне «Волшебника из страны Оз», и папа читал нам его по вечерам. Сейчас я ценю это еще больше, осознав, что он весь день напролет преподавал в начальной школе, а затем тренировал старшеклассников и потом приходил домой, без сомнения, слегка устав от детей.

У нас по-прежнему был только старенький Рамблер, и поэтому в нашем маленьком городке мы почти везде ходили пешком, даже в морозные зимние дни. Большими путешествиями были поездки в Анкоридж, и в те редкие дни мы напевали: «Нет горы достаточно высокой»^²³ и «Повяжи желтую ленточку вокруг старого дуба»^²⁴, под звуки скрипучего AM-приемника.

«Заткните уши», - вопил папа, когда в новостях передавали счет, который мог испортить нам игру на следующей неделе. (Мы так же избегали спортивных страничек, чтобы не испортить впечатление об игре NFL (Национальной Футбольной Лиги США), которую мы могли посмотреть не раньше чем через неделю после того, как она будет закончена, ведь в прошлом передачи на Аляске транслировалась в записи с опознанием). Не было нужды часто ездить в город, так как мама сама шила многое из того, что мы носили, и мы покупали кое-что по каталогу с доставкой почтой Sears.

На Аляске не было принято иметь много свежих фруктов и овощей с Lower 48, а стоимость транспортировки заставляла цены взлетать выше крыши. И поэтому большинство из того, чем питались аляскинцы, мы выращивали или добывали на охоте: лось, северный олень, белая куропатка и утки. Отец и его друзья стали сами для себя набивщиками чучел мелких животных. Даже сейчас гостиная моих родителей выглядит как музей естествознания. А когда случаются землетрясения, папа может определить его силу по тому, насколько быстро качается хвост пумы в полуприсяди на полке над их главным большим окном.

В детстве мы выращивали цыплят, ловили рыбу, и выкапывали моллюсков из песка. Летом мы собирали дикую чернику, клюкву и малину. Мы выращивали овощи, такие как морковь, салат-латук и брокколи, но никогда не могли побить рекорд по капусте, которую вы можете видеть на Ярмарке Штата Аляска (в 2009 году победителем был фермер из Долины, который вырастил капусту весом 127 фунтов – в два раза больше, чем весила Пайпер)^²⁵. Обычно мы выпекали собственный хлеб и пили порошковое молоко, которое продавалось в больших красно-белых коробках Carnation.

Аляска - игровая площадка по многим причинам. Когда родители из Lower 48 говорят своим детям: «Идите, поиграйте!», возможности поиграть во дворах в пригородах ограничены. Но дети Аляски летом ходят рыбачить на 3 миллионах озер штата, а зимой катаются по ним на снегоходах, сбивая петушиные хвосты из снега. Мы ходим в пешие походы, катаемся на лыжах, на санках, передвигаемся на снегоступах, охотимся, устраиваем лагеря, рыбачим и летаем. У нас самое большое количество летчиков на душу населения в Соединенных Штатах.

На Аляске мы шутим, что у нас два времени года: стройка и зима. С возрастом мне все больше кажется, что строительный сезон – лето – никогда не длится достаточно. Даже в хорошие годы лето пролетает за три месяца от середины мая до середины августа. По контрасту с нашей долгой зимней темнотой, благословенный летний свет заставляет эйфорию течь по нашим венам. Час за часом появляется все больше времени и больше дневного света, чтобы сделать еще что-то. Если бы мы сказали детям прийти домой до наступления темноты, мы бы не увидели их неделями. Бесконечное солнце настолько удлиняет день, что к сентябрю вновь прибывшие в штат (или «чичакос»^²⁶) говорят, что они достаточно измотаны, чтобы зимовать до весны.

В начале семидесятых после двух лет, проведенных за пределами Анкориджа, мои родители накопили достаточно сбережений, чтобы купить небольшой дом приблизительно в часе езды вверх по дороге в Долине Матануска-Суситна (Ма-Су) в маленьком городке Василла.

Когда мы росли, всегда была работа, которую необходимо было сделать: консервирование, сбор ягод, уборка, складирование дров штабелями, снова и снова – больше дров для растопки, которые мы сжигали, чтобы обогревать наш дом. (Моя сестра и я перечитывали недавно наши девичьи дневники, и, должно быть, мы складировали дрова каждый день, потому что мы писали об этом практически на каждой странице!). Что касалось уборки, мы не спорили, мы ее делали. Мы всегда кушали дома, так как в округе было всего лишь несколько ресторанов, и после обеда всегда повторялся один и тот же заведенный порядок:

- Чур, я мою! - говорила Хитер.

- Чур, я споласкиваю! – говорила Молли.

- Чур, я пою! – говорила я.

После чего Хитер мыла посуду, а Молли споласкивала ее, пока я сидела на стиральной машинке, теснившейся рядом с раковиной, на нашей желтой как цветы подсолнечника кухне и пела, пока вся посуда не была сухой. Затем я убирала посуду.

Я помню, как я бахала по клавишам пианино в гостиной и кружилась под первую пластинку Хитер «Звук Музыки», которую она купила после просмотра кино. Мы с сестрами не знали проблем, и, казалось, обретали их, лишь когда гуляли с Чаком и сталкивались с его привычным озорством. Так и случилось однажды, когда мы с ним поехали на снегоходе вниз по пустой проселочной дороге, и нас остановил один из немногочисленных полицейских штата в нашей части Аляски. Это был рождественский день, и мы находились в глухомани – парочка детишек против высоченного типа с пистолетом и жетоном. Я не переставала удивляться, размышляя о его приоритетах – неужели у него не было ничего более важного, например, ловить бандитов или помочь какой-нибудь старушке дотащить дрова, чтобы прогреть дом на ночь. Оглядываясь назад, может, это была моя первая стычка с искаженными приоритетами властей.

Недалеко от дома возле Гор Талкитна я научилась охотиться. Передвигаясь на лыжах и снегоступах, мы собирали белых куропаток и крупную дичь. Я люблю мясо. Я ем свиную отбивную, толстые гамбургеры с беконом, и подрумяненные жирные краешки бифштекса средней степени прожарки. Но больше всего я люблю мясо лося и северного оленя. Я всегда напоминаю людям не из нашего штата, что имеется достаточно места для всех животных Аляски – прямо рядышком с картофельным пюре.

В нашем серверном штате, где множество общин расположены за сотни миль от больших продуктовых магазинов, аляскинцы поколениями жили на местном экологически чистом источнике белка. Группы, выступающие против охоты, беспомощны в отношении этого. Меня всегда озадачивало, как некоторые люди, придерживающиеся мнения о том, что убивать животных в дикой природе и есть их жестоко, при этом без проблем покупают в супермаркетах мертвых животных, завернутых в целлофан вместо меха.

Сколько себя помню, папа брал нас с собой на гору Мак-Кинли в ^²⁷ национальном парке, названном в честь президента Уильяма Мак-Кинли, который был родом из Огайо, который никогда не приезжал в наш штат. Полное жизни убежище для почти всех крупных животных, лесных тварей и птиц Аляски, парк так же располагает самым высоким пиком на континенте. Это гора Мак-Кинли или «Денали» высотой в 20 320 футов^²⁸. На Аляске семнадцать из двадцати высочайших вершин в Северной Америке вдобавок к другим чудесам, например, вечно движущиеся ледники, один из которых больше штата Делавэр, и десятки активных вулканов.

В национальном парке мы одевались в белые олимпийки и тихо и осторожно подкрадывались к стадам величавых диких овец с толстыми загнутыми рогами. Мы и не думали тревожить этих овец, просто хотели подойти поближе, постоять… и насладиться их красотой. Это был один из способов, при помощи которого папа учил нас ценить первозданную красоту дикой природы Аляски.

В один год, когда мы выслеживали диких овец, я потерялась. Мне было всего лишь около восьми лет, и после двух тревожных часов, когда все карабкались по склонам гор и кричали мое имя, никто не мог найти меня на скалах и в снежных покровах. Наконец, папа нашел меня спящей на солнышке на скалистом склоне у пасущегося стада. Наблюдая за животными, я просто задремала, и поскольку я была одета в белую олимпийку и была такая же белая, как овцы, никто не мог различить меня, даже при помощи бинокля. Папа сказал, что когда я потерялась, внешне он сохранял хладнокровие, но внутри волновался до истерики. А я переживала главным образом из-за того, что прихватила с собой превосходную плитку шоколада Hershey’s и намеревалась полакомиться ей, любуясь дикими овцами. Но к тому времени, когда папа разбудил меня, моя вожделенная сласть растаяла и превратилась в непригодную в пищу массу.

Каждую весну папа вывозил свой шестой класс в парк по аляскинской железной дороге на недельную экскурсию, чтобы ученики набрались опыта в том, что они изучали в течение года о животных, географии, геологии и окружающей среде. Я была рада следовать по пятам и оценила, что то, что ученики усваивали в классе господина Хитера в течение учебного года, было тем, чему я ежедневно училась у господина Хитера, своего отца.

Папа давал нам четверть часа, чтобы первым найти лося или медведя в ходе наших часовых поездок на автомобиле в Анкоридж. И вроде бы мы пытались увидеть еще других северных оленей или диких овец вдоль аляскинских дорог. Но тогда, как и теперь, наша дикая природа волнует и возбуждает, и мы по-прежнему останавливаемся у обочины, чтобы сделать снимок. Мои родители привили мне эту признательность; мы никогда не воспринимали как должное чудеса творения Господа.

До сегодняшнего дня мы по-прежнему звоним друг другу даже посреди ночи, чтобы рассказать о волнующем полярном сиянии. Мы никогда не устаем заворожено любоваться Северным Сиянием, мерцающим как край Небес. Поэтому нет ничего удивительного, если в полночь нам звонят члены семьи или друзья со словами: «Быстрее, посмотри в окно! Они танцуют!»

К середине 1970-х экономические преимущества Аляски начали привлекать столько же внимания, сколько красоты ее природы. Шло строительство трансаляскинского трубопровода протяженностью в восемьсот миль^²⁹. Высокооплачиваемая работа на трубопроводе привлекла в штат Аляска тысячи новых рабочих. Это была новая золотая лихорадка, которая притянула в экономику штата вагоны наличных денег. Работы было в избытке, и у папы появилась возможность бросить учительство и начать зарабатывать реальные деньги на нефтепроводе со многими другими людьми, которые нажили себе капиталы на этом большом участке инфраструктуры. Но он любил профессию учителя и любил своих учеников, и поэтому он сделал выбор в пользу того, чтобы делать жизнь детей лучше, нежели делать деньги.

Бум занятости и производство энергии развивались с улучшением показателей. Но оборотной стороной был одновременный резкий рост социальных проблем. Без средств по усилению законов, чтобы держать в узде проституцию, азартные игры и нелегальный оборот наркотиков, эти явления быстро развивались при приросте населения, особенно в городах трубопровода, например, в Фэрбанксе^³⁰. Бум так же поставил под удар местную инфраструктуру, включая школы и учреждения здравоохранения. Тем временем, некоторые лидеры коренного населения Аляски понимали, что должны энергично защищать природные ресурсы, с которыми они были связаны физически и духовно.

К счастью, отцы и матери-основатели молодого штата позаботились о том, чтобы Конституция штата содержала особый язык, гарантирующий равные права и защиту всем аляскинцам и наделила Первых Людей правом участия в экономической и политической жизни штата.

Одной из таких участниц была мать Тодда, Бланш Колстром, которая принадлежала к числу тех, кто помогал работать над Законом о порядке урегулирования претензий коренных аляскинцев. Законодательство, прежде всего, защищало земли и деньги для основания местных корпораций и обеспечивало их вовлечение в разработку ресурсов в будущем, т.е. их туземных земель.

4

Именно в те годы мама заинтересовалась более широким изучением веры. Она находилась в поиске духовных свершений вдобавок к церковным традициям католической церкви. По выходным в Василле она работала на общественных началах в качестве секретаря Пресвитерианской церкви и ездила с миссией в деревни эскимосов Аляски.

Примерно в то же время ее лучшая подруга, Мэри Эллан Моу, вновь переселившаяся техаска, пригласила ее посетить евангелистскую церковь в Анкоридже. Там мама обрела глубину духовности, которой она искала, наполненность которой французский писатель Блэз Паскаль назвал: «вакуумом божественное формы» в каждом человеческом сердце.

И опять же в Василле самой оживленной паствой была наша местная Божественная Ассамблея, и я, мои сестры и брат посещали тамошнюю Воскресную Школу, и нам нравилось быть членами молодежной группы вместе с нашими друзьями. В нашем маленьком городке не было много церквей, и все же моя семья время от времени молилась во внерелигиозной Библейской церкви – многие дети присоединились к молодежной группе, потому что она осуществляла работу с видами деятельности, которые люди называли «хорошие, чистые забавы».

Однажды летом я посещала библейский лагерь для молодежи на Большом Озере (Big Lake) и поняла для себя, о чем говорил Паскаль. Окинув взглядом невероятное творение, каким была Аляска - величественные пики и полуночное солнце, дикие воды и изобилующая жизнь дикой природы, я практически могла понимать, слышать и чувствовать дух Господа, воплощенный во всем в природе. Я размышляла, что если Господь знал, что Он делал в этом великолепном творении, насколько больше Он знал обо мне? Если он достаточно могущественный и мудрый для того, чтобы все это создать, и замыслил сотворить такую крупицу, как я, наверняка, должен быть какой-то план, и он должен знать о моем будущем и о моем предназначении больше, чем я. Я приняла сознательное решение тем летом отдать свою жизнь в руки Господа и довериться Ему, так как я искала свой жизненный путь.

Мы с сестрами вместе были крещены в чистых холодных водах Большого Озера пастором Полом Райли. У меня вошло в привычку читать Писание перед тем, как встать с постели каждое утро, а так же я старалась убедиться, что это было последнее, что я сделала вечером. Всегда руководствуясь практическими соображениями, я проверяла обещания Господа. Например, в Писании сказано: «Принесите все десятины в дом хранилища, чтобы в доме моем была пища, и хотя в этом испытайте меня», - говорит Господь Саваоф, - «и не открою ли я для вас отверстий небесных и не изолью ли на вас благословения до избытка?». В детстве для меня это означало, что если я заработаю пять долларов, я должна положить пятьдесят центов в блюдо для сбора пожертвований. Позже мы с Тоддом поняли, что существует множество способов поделиться с другими своими благами, например, купить бак бензина ссылка скрыта, чтобы он мог доставить провиант в глухую деревню. Мы не только вознаграждались за такие поступки, но Бог всегда сдерживал свои обещания, благословляя наши пожертвования Своими.

Папа не так сильно был привержен к организованной религии, и обычно воскресными утрами он был занят тем, что готовился к нашим послеобеденным лыжным походам или прогулкам пешком или к охоте. Он говорил, что именно на природе он «приобщался к церкви». Но он осуществлял свои отцовские обязанности, заставляя нас объясняться перед ним, если мы по любым причинам пропускали визит в церковь. И мама не позволяла нам выйти сухими из воды с неубедительными отговорками. Оглядываясь назад, я испытываю благодарность по отношению к ним за то, что они «заставляли меня» ходить в церковь. Без этих основ веры нам никогда не удалось бы пройти некоторые испытания и искушения, встретившиеся на нашем пути.

Одно такое испытание произошло, когда я училась в начальной школе. За ужином зазвонил телефон. Папа встал из-за стола, снял трубку бежевого настенного телефонного аппарата в гостиной, несколько минут слушал, а затем повесил трубку. Затем он отвернулся и стоял как вкопанный, молча уставившись в большое окно. Посмотрев на него, я была уверена, что он только что получил плохие новости.

Лучший друг отца, доктор Курт Менар, со своим сыном, Куртисом Младшим, вешали флюоресцентные флажки над линией высокого напряжения, которая проходила низко через его усадьбу. Курт, стоматолог, который переехал из штата Мичиган, был, как и многие аляскинцы, частным летчиком. Он хотел усилить видимость линии электропередачи, чтобы иметь возможность безопасно садить свой самолет Citabria дома. Куртис держал нижнюю ступень металлической лестницы, а Док стоял наверху, вешая флажки на провод, и кончиком пальца задел линию. Электрический ток, словно язык змеи, захватил его правую руку вокруг провода и пропустил достаточно электричества через его тело, чтобы ступенька лестницы, на которой он стоял, расплавилась, поджарил его торс и ноги снаружи и остановил его сердце. Когда, наконец, провод, позволил ему двигаться, Док рухнул на землю. Медицинские работники позже сказали, что, наверное, благодаря падению его сердце вновь заработало, и жизнь его была спасена.

Каким-то чудом Куртис Младший отпустил лестницу за какую-то долю секунды до происшествия и сам ни коим образом физически не пострадал.

Когда папе позвонили, он узнал, что врачи вынуждены были ампутировать Доктору правую руку. Я никогда не забуду взгляд отца и выражение его лица - настолько он был поражен случившимся. Я видела, что он плакал. Никогда раньше я не видела его плачущим.

До того момента я помню нашу семейную жизнь счастливой. Никаких настоящих трагедий. Никаких смертей близких родственников. После того, как Док потерял свою руку, мама и папа объяснили нам, что все семьи проходят через борьбу и времена испытаний.

«Мы пока не подвергались таким испытаниям», - сказала мама, мягко предупредив.

Поначалу меня это испугало. Но потом она меня успокоила, сказав: «Может быть, наша задача будет заключаться в том, чтобы заботиться о других семьях, которые проходят через испытания».

Для меня та беседа заложила основу для того, чтобы помогать другим людям. Что всем приходится бороться, и если тебе не приходится, твоя участь утешать и поддерживать тех, кто подвергся испытаниям. Платон правильно сказал по этому поводу: «Будь добрым, ибо все, кого ты встречаешь, ведут ожесточенную борьбу». Разговор этот так же предостерег меня от того, чтобы принимать поддержку как должное.

Док храбро сражался в выпавшей на его долю битве. Он научился работать левой рукой и стал одноруким стоматологом. Его персонал стал его правой рукой, говаривал он. Мой папа вызвался быть одним из первых его пациентов. Док в дальнейшем стал мэром нашего городка и работал в местных законодательных органах. На протяжении примерно четырех десятков лет жизни наших двух семей переплелись как здоровая лоза, до такой степени, что Куртис Младший стал крестным отцом моего первенца.

Blog