Дочинец Мирослав – Вечник. Исповедь на перевале духа
| Вид материала | Документы |
- Субетто А. И. Россия и человечество на перевале истории в предверии третьего тысячелетия, 268.56kb.
- Медіа Дім "рава", 21.67kb.
- Медіа Дім "рава", 14.32kb.
- 30 октября 1981 г храм Хэинса, 449.82kb.
- Н. А. Бердяев царство духа и царство кесаря, 4387.18kb.
- Мраморный кряж. Бывшие земли зеленых орков, 3758.68kb.
- Догматическое богословие, 1647.76kb.
- Призыв христианам Украины, 55kb.
- Объявление международная научно-техническая конференция, 50.14kb.
- Августин Аврелий «Исповедь», 10.05kb.
На опушке леса я нашел озерко, наполняющееся из подземного источника. Туда я выпустил мелкую рыбу на расплод. Мог тут освежиться, смыть копоть гари, на бережку привязывал Тису. Она пощипывала низкую поросль, а я блаженно лежал среди водяных лилий. И вспоминался мне один псалом:
И он будет, как дерево, над водным потоком посаженное, что родит свой плод своевременно, и что листья не увядают его, и все, что он творит, удастся ему!
А надо мной свисала пряжа облаков. Над озером они приобретали форму рыбьей чешуи, над деревьями — кудрявились листьями, над дымовой завесой свивались в огненные языки. Я давно заприметил обычай облаков забавляться с землей, дразнить ее гримасами. Облака - пересмешники. Им там тоскливо, в небесной пустыне, а на земле столько всего происходит.
Тут же, на бережку озера, соорудил я себе колыбу- шалаш, дабы не плутать ночью в лесных потемках. Нагнул к земле невысокую ель, а обрубанными лапами подтыкал бока и устлал пол. Такие пристанища на одну ночь когда-то устраивали себе с почтенным Джеордже.
Не ухитряйся от всего иметь пользу, а позаботься, чтоб самому быть полезным. Лоза, которая не родит, вскоре усыхает. Усилия тела должны быть продуктивными. Тогда природа даст тебе силу. Люди, работающие на земле, в лесу, на строительстве, преимущественно крепки до старости. Начатое дело всегда кончай. Хотя и не будет за это ожидаемой благодарности. Не в этом твоя награда. Кто имеет волю, тот имеет долю.
... Тот удивительный человек ввел меня в живую сказку, открыл передо мной зеленый университет карпатского Марамороша. Это был волхв травы, он молился на нее, он знал, как с ней беседовать.
«Трава, как человек, - говорил почтенный Джеордже. - Корнями держится земли, а душой тянется к небу. Ибо оттуда она посеяна. У травы есть разум, слух и память».
Я смеялся, а он был торжественно серьезен, в его глазах темнело дно колодца. Он терпеливо объяснял мне странные вещи. Самое лучшее снадобье от кашля - репейник с собачьего хвоста. Почему? Да потому, что в нем здоровое и зрелое семя. Стебель настолько хитер, что нацепляет головки с семенами на собаку, чтобы тот понес их дальше. Так же и ягоды искушают птиц лакомством, чтобы те полетели с их косточкой. А цветы принаряжаются для пчел и шершней.
Разве это не разум?
Клен пускает по ветру свои легонькие вертушки с семенем, липа открывает свои медовые прицветники, чертополох семена опускает на воду в челноках, козлобородник подготовил себе прицепку к козе иль иной скотине, зрелый молочай взрывается, точно бомбочка. Мак, созревая, сам прокалывает себе маковку и не спеша кадит черным порохом, как бывалый сеятель. А одна водяная трава при цветении наполняет пузырек воздухом и всплывает на поверхность. А потом с тяжеленьким плодом снова опускается на дно. Дрок пружиной рассеивает вокруг золотую пыльцу. У шалфея есть тоненькие перекладинки, крутящиеся и взвешивающие семя перед тем, как пустить его по ветру. А если тронуть мясистый плод момордики, то она выстрелит на пять метров скользкой струей с зернышками.
Иль это не разум? Мозга нет, а какой потайной ум! Людям еще и не снились машины, а уж флора придумала себе самые хитрые механизмы, чтобы утвердить свой род на земле.
На кульбабу-одуванчик (крохотный близнец солнца) подуешь - и целый рой пуха разлетится во все стороны. Упала пушинка, и семечко мизерными зазубринками цепко хватается за почву. На следующий год тут засветится целая роевня маленьких солнц.
А какая сила, какая воля у травы! Нам бы хоть частичку из этого.
Трава крошит камень в стремлении к солнцу. Выживает в огне и льдах. Воду найдет там, где не найдет человек. На голой скале прорастет, выпуская такую кислоту, что превращает камень в песок, дабы было ей из чего жить.
«Обрати внимание, - гладил невыразительную былинку пан Джеордже. — Тоненькое, бледненькое ничтожество, мусорок у дороги. Кажется, наступил - да и готово! Ан нет, коллега. Ты уйдешь, а оно подымется и дальше будет колебаться на ветру - туда-сюда. Под дождем нагнется. От зноя скрутится в трубочку, в посуху с росы напьется, из тучи потянет себе влагу. Зачует козу либо зайца - испустит такой душок, что те морды отворотят... Вот тоненький колосок, а какие там мощные помпы работают день и ночь - качают чистейшую воду из земли, какой нет ни в одном колодце. В этой былинке смешиваются слезы неба с солью земли в животворный сок. Им можно излечить семь тяжелых недугов. Сила эта одолевает хворь, укрепляет больного. Нет, не пустой это сорнячок - трава господня! И загадка своя кроется в каждой травинке, каждая растет по какому-то назначению. Как и человек. Ибо нет у Господа пустоцвета».
А с какой любовью создано зелье! Потому оно и есть знак любви, когда цветет. Если тогда к цвету прикоснуться губами, то почувстуешь, что он теплее. Если нашептывать ему ласковые слова либо песенку напевать - благодарно наклонится в твою сторону. Трава запомнит тебя и когда ты будешь проходить мимо, она будет радоваться твоим шагам.
Мой учитель читал травы, как мудрую книгу, и говорил, что сию книгу не прочесть до конца никому. Он ходил по лужку мягко, осторожно, чтоб не наступить на ценную траву. Он и меня научил смотреть под ноги, и с тех пор среди трав я хожу, как среди людей. Здороваюсь с ними, как с давними знакомыми. А с некоторыми, каких не находил годами, встреча очень волнующая. И с прогулки я никогда не возвращаюсь без пахучего пучка.
А тогда, сохраняя в свежей памяти свидетельство Миколы Шугая, спросил я старого травника про цвет папороти на Ивана Купала. Он смачно засмеялся:
«То все выдуманные сказки. Однако правда не менее чудесна. Папороть рассеивает свои созревшие споры, и из каждой, упавшей на влажную землю, произрастает маленькая, точно ноготок, зеленая заплатка. Она напоминает сердечко. На той бляшке образуются два органа - кругленький мужской «огурчик» и женская пустая «бутылочка». В нее вливает свое семя «огурчик». В сладостном единении ждут они из неба благословения - капельки дождя иль росы - и тогда происходит тайна оплодотворения, рождается росток новой папороти. В любовно-сладкие для нее дни (где-то на Ивана Купала) она действительно может светиться. Да не это главное. Дикая яблоня тоже светится, как покрывалыде из зеленоватых свечей».
«А почему они светятся?»
«Потому что в это время земне токи самые сильные. Они струятся по стебельку, растапливая в нем смолы, и они закипают в целительном снадобье. Человек тоже получал эту живительную электрику, когда ходил босиком, спал на земле, ковырялся в ней руками. Никакое мясо, никакие плоды не дают нам такого здорового питания, как травы и коренья. Давние люди употребляли в двести сорок раз больше растений, чем мы, и тела их бугрились мускулами. Они не боялись ни медведя, ни мамонта, ни ледника».
Он отлично знал, что и когда собирать.
После теплой воробьиной ночи собирали мы под Поженяской «двадцать главных трав». Подошло время их зрелости. Пан Джеордже сразу после просушки упаковывал их в полотняные мешочки - одни больные будут носить их на груди, другие класть под голову на ночь, третьи перетрутся на порошок, четвертые пойдут на мазь, пятые зальются виноградным перваком...
Учил он меня, как запаривать липу, бузину и малину, чтобы сразу же сбить лихорадку. Показывал желтый цветок марьянника, излечивающий туберкулез и экзему. Радовался, точно дитя, когда мы нашли золотой корень. Что он только не лечит: высокое давление, нервы, ревматизм, печень. Я спросил, не это ли и есть самое целительное зелье. Нет, марьин корень еще ценнее, его добавляют почти по всем рецепциям. Либо тот же корень солодки. А купина - настоящая чародейка: предупреждает старость, укрепляет слабое тело, проясняет память. Ее он и сам с удовольствием употребляет. Каждая трава внимания и уважения требует. Даже простой пырей для знающего целителя великая трава. Лечит почки, суставы, глаза, спасает детей от рахита. А бывает, что и убогий мышиный горошек не заменят никакие лекарства из аптеки.
Каждой траве свое время. И каждому больному - своя трава. Как в стеблях и корнях смешиваются и зреют вещества для разных стихий, так и причиной хворей людских может быть то воздух, то зной, то ядовитые соли, то недостаток доброй воды.
Его лекция была возвышенна, как проповедь с амвона. В очах сверкали искры восторга. Тогда из неприметного мелкорослого человечка он превращался в таинственного аристократа. Я начинал понимать, почему все уважительно величают его «почтенный». И в горах, и в городе Сиготе, и даже в Букуреште, куда пан Джеордже дважды в год ездил читать лекции.
О людях он говорил мало и неохотно. («Они - как трава под стопами Господа».) Зато про саму траву рассказывал часами. А еще больше времени просто молчал с нею с глазу на глаз. Они находили общее понимание и так.
Все чаще брал меня с собой на травяные промыслы, на «пленеры», как любил говорить. Я умело помогал ему, а главное - благодарно слушал, впитывая каждое слово, как губка воду. Начинал что-то и сам понимать в той хитрой науке. А он и дальше ни о чем меня не расспрашивал, будто я был для него какой-то хорошо знакомой травой.
Только раз, когда мы ночевали у берега черники («В дом, где едят лесную ягоду и чернику, доктора не ходят»), он деликатно молвил:
«Вижу, какая-то печаль твое сердце гложет».
Я стенул плечами.
Он сорвал какие-то цветочки, связал их в пучок и протянул мне:
«Пусти это за водой. Но сейчас. И пойдет с цветом за водой твоя печаль».
Я так и сделал, чтоб его не гневить, - в овраге грозно клекотал поток. А тогда облегченно открылся своему благодетелю. Рассказал про гимназию, про Терезку, про жандарма Ружичку, растоптавшего мою молодую жизнь на полову.
«Никто и ничто не может погубить человека, кроме него самого, - припечатал мою печальную повесть пан Джеордже.
- Как ты к миру - так мир к тебе. Если долго будешь заглядывать в бездну, бездна заглянет в тебя. Не казни себя воспоминаниями и не беспокойся о будущем. Судьбу твою волк не съест. А Терезка... женщины нам не принадлежат, это они нас выбирают, а не мы их. И на жандарма того не свирепей. Отпусти его из сердца. Он и так к тебе придет, сам...»
«Как? Зачем?» - вырвалось у меня
«За крестиком своим. Неугомонная душа христианская».
Те слова тогда показались мне странными. Вскоре я забыл о них. И, как роса с листа, выветрилась помалу и моя печаль...
Когда бук засверкал медью, спустились мы в долину. Овчары - в село, мы - в желто-каменный город Сигот. Тут пан Джеордже содержал фармацию. Распоряжался в ней сын - бородатый пузан с холодным взглядом. Про таких говорят: злости полны кости. Я хотел идти наниматься на черновую биржу, однако старый аптекарь пригласил меня ассистентом (чтоб не говорить - слугой). Мне обеспечены стол, постель, одежонка, еще и кой-какие леи на карманные расходы. На что мне без документов еще надеяться?
Поселили меня в сенях при самой аптеке.