Центральная азия в системе международных отношений (1992 2009 гг.)

Вид материала

Диссертация

Содержание Научная новизна исследования На защиту выносятся следующие основные положения Практическую значимость Апробация результатов исследования. Структура диссертации Основное содержание диссертации

Подобный материал:

• Центральная азия в системе международных отношений на современном этапе, 1283.72kb.
• Государство Израиль в системе международных отношений второй половины XX века, 590.32kb.
• Краткий анонс: 3-й горный форум «майнекс центральная Азия 2012» в Казахстане, 60.06kb.
• Системный подход к изучению международных отношений, 195.41kb.
• Политика армении в отношении россии (1992-2003гг.), 405.31kb.
• Неправительственные организации в системе международных отношений, 390.3kb.
• Тезисы лекций по теме: современные модели международных отношений, 71.47kb.
• Бакалаврская программа №2 Кафедра теории и истории международных отношений Направления:, 260.06kb.
• В г. Барнауле (Россия) Четвертую международную научно-практическую конференцию "Россия,, 11.56kb.
• Учебная программа для специальности: 1-25 01 03 Мировая экономика Факультет Международных, 226.06kb.

источниковую базу, представленную опубликованными документами; работами, выступлениями, заявлениями, интервью официальных лиц; мемуарной литературой; статистико-справочной информацией; материалами периодической печати и информационных агентств.

К опубликованным документам относятся, прежде всего, многосторонние и двусторонние международные договоры и соглашения, заключавшиеся на протяжении 1990-х – 2000-х гг. центральноазиатскими странами между собой и с основными внешнеполитическими партнерами. В этом ряду выделяются договоры и соглашения, отражающие ключевые международно-политические характеристики складывавшегося в Центральной Азии и вокруг нее комплекса межгосударственных взаимодействий, – документы, заключающие военно-политические и экономические союзы, устанавливающие отношения стратегического партнерства, учреждающие международные организации, определяющие параметры иностранного военного присутствия в регионе, регулирующие проблематику транзита и экспорта нефти и газа и использования водных ресурсов³⁵. Отдельную подгруппу опубликованных документов составляют решения, принятые в рамках действующих в Центральной Азии межправительственных организаций.

В источниковую базу диссертации входит ряд принятых в центральноазиатских государствах, России, США нормативно-правовых актов, затрагивающих предмет нашего исследования. Среди них особое место занимают документы, в которых руководство этих стран фиксирует национальные интересы и внешнеполитические приоритеты, формулирует цели и определяет инструменты внешней политики и ее отдельных региональных направлений, – внешнеполитические концепции, стратегии национальной безопасности, военные доктрины³⁶.

Обширную подгруппу документальных источников составляют заявления, пресс-релизы, отчеты, доклады, справки, информационно-аналитические материалы, публиковавшиеся президентскими администрациями, министерствами, ведомствами, дипломатическими представительствами центральноазиатских стран и государств, проявляющих устойчивый политический интерес к региону. Многие из этих документов не только раскрывают официальные позиции по конкретным проблемам международных отношений в Центральной Азии, но и содержат факты и оценки, позволяющие охарактеризовать состояние различных сфер межгосударственных взаимодействий, сделать выводы об эффективности тех или иных внешнеполитических инструментов и дипломатических инициатив, составить более полное представление о восприятии региональными и внешними акторами международно-политических процессов, разворачивавшихся в Центральной Азии, особенностей внутриполитического и социально-экономического развития центральноазиатских стран. В этом массиве документов высокой информативностью и взвешенностью оценок обращают на себя внимание доклады и обзоры, подготовленные экспертами Исследовательской службой конгресса США.

Тексты большинства изученных в рамках данного исследования документов стали доступны благодаря размещению во всемирной информационной сети Интернет – на официальных сайтах государственных структур, международных организаций, в электронных базах данных нормативно-правовых актов. Среди опубликованных тематических сборников документов выделяются издаваемые в США «Документальные ежегодники России и Евразии» – обширные подборки документов, отображающих различные аспекты внутренней и внешней политики, социально-экономического и культурного развития всех постсоветских государств³⁷.

Реконструкции истории международных отношений в Центральной Азии способствовало изучение многочисленных работ, выступлений, заявлений, интервью официальных лиц: государственных деятелей, дипломатов, представителей министерств и ведомств, сотрудников международных организаций. Прежде всего, обращают на себя внимание труды и сборники выступлений президентов центральноазиатских стран и работы, публиковавшиеся казахстанскими дипломатами³⁸; привлечение этих источников позволило, отчасти компенсируя пробелы, возникающие в силу малосодержательности либо краткости многих доступных внешнеполитических документов центральноазиатских государств, проследить эволюцию подходов руководства стран региона к определению целей и приоритетов внешней политики, увидеть их ожидания и опасения, связанные с трансформациями международно-политической среды. Анализ публичных выступлений сотрудников госдепартамента США, курировавших центральноазиатскую политику Вашингтона, дал возможность проследить, как на протяжении 1990-х – 2000-х гг. менялись официальные трактовки значимости и содержания американских интересов в регионе, сохраняли преемственность и корректировались цели и приоритеты американской политики³⁹. Важным источником, послужившим исследованию регионального направления политики Ирана и Пакистана, явились статьи и выступления иранских и пакистанских государственных деятелей и дипломатов, публиковавшиеся выходящими в этих странах англоязычными журналами по международным отношениям⁴⁰.

Среди мемуарных источников, позволивших увидеть рассматриваемые в нашем исследовании события сквозь призму личного восприятия их участников, воссоздать психологическую атмосферу международных встреч и переговоров, выделяются воспоминания К.К. Токаева, в 1994 – 1999 и 2002 – 2007 гг. занимавшего должность министра иностранных дел Казахстана⁴¹. Элементы мемуаристики присутствуют в некоторых работах президента Казахстана Н.А. Назарбаева⁴². Раскрытию отдельных аспектов политики России и США в Центральной Азии помогли мемуары ряда российских и американских государственных деятелей и дипломатов.

Источниками необходимой для диссертационного исследования статистико-справочной информации стали издаваемые в США ежегодники «Россия и Евразия в фактах и цифрах»⁴³, публикации международных организаций, интернет-порталы Центрального разведывательного управления и министерства энергетики США, Росстата, национальных статистических служб центральноазиатских государств.

Периодическая печать и сообщения, публикуемые на новостных лентах информационных агентств и аналитических центров, послужили важным источником формирования фактологической базы данного исследования. В диссертации широко использованы материалы, публиковавшиеся в ведущих центральноазиатских и российских газетах, американских «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк Таймс», китайской «Жэньминь Жибао», англоязычной турецкой, иранской, пакистанской прессе. На отслеживании происходящих в Центральной Азии событий фокусируют внимание национальные информационные агентства стран региона, финансируемое правительством США «Радио Свобода – Свободная Европа», интернет-порталы «ЦентрАзия», «Фергана.ру», «EurasiaNet». Многие исследовательские структуры, специализирующиеся на центральноазиатской и постсоветской проблематике, фактически совмещают функции информационных агентств и аналитических центров, оперативно публикуя и обновляя экспертные оценки текущей ситуации.

Круг используемых источников, по мнению автора диссертации, репрезентативен с точки зрения проблематики, хронологических и территориальных рамок исследования и достаточен для решения поставленных в нем задач.

Научная новизна исследования заключается в попытке комплексной реконструкции современной истории международных отношений в Центральной Азии на основе последовательного применения системного подхода и основных положений теории региональных комплексов безопасности. В диссертации впервые:

- выявляются факторы и раскрывается динамика формирования в рамках постсоветского пространства центральноазиатского субкомплекса безопасности;

- в комплексе анализируются внутренние и внешние факторы, предпосылки и конкретные исторические условия трансформации центральноазиатского субкомплекса в автономную подсистему международных отношений;

- прослеживается эволюция структурных характеристик центральноазиатской подсистемы;

- в исторической динамике анализируется восприимчивость центральноазиатской подсистемы и стран региона к политическому влиянию основных внешних акторов;

- в единстве и взаимосвязи раскрываются основные тенденции развития международных отношений в Центральной Азии, внешней и внутренней политики стран региона, центральноазиатского направления внешнеполитической активности России, Китая, США, Европейского Союза, ключевых государств Среднего Востока и Южной Азии;

- вводится в оборот ряд новых для отечественной исторической науки источников.

На защиту выносятся следующие основные положения:

Распад СССР создал одно из необходимых условий для формирования в Центральной Азии автономной подсистемы международных отношений. Применение теории региональных комплексов безопасности позволяет выделить в истории ее становления два периода, соответствующие 1990-м и 2000-м гг.

В 1990-е гг. в рамках постсоветского комплекса безопасности стал складываться центральноазиатский субкомплекс, включающий четыре государства Средней Азии и Казахстан. Этот процесс явился следствием начавшегося формирования национальной государственности и внешнеполитической субъектности стран региона и постепенной дезинтеграции структур постсоветского комплекса. К концу 1990-х гг. в центральноазиатском субкомплексе в целом сложились оси социальной конструкции и стал проявляться прообраз собственной двухполюсной структуры.

События осени 2001 г. – вступление США в войну с движением «Талибан» и развертывание американского военного присутствия в Центральной Азии – способствовали ускоренной и резкой реализации постепенно накапливавшихся предпосылок обособления центральноазиатского субкомплекса от постсоветского РКБ, «подтянув» их до необходимой критической массы. Таким образом, сдвиг в американской политике подтолкнул Центральную Азию к переходу на уровень отдельного регионального комплекса безопасности, или автономной региональной подсистемы международных отношений. При этом центральноазиатская подсистема оставалась структурно недозрелой и отличалась высокой проницаемостью для воздействий внешних акторов.

В течение 2000-х гг. динамика межгосударственного взаимодействия в рамках центральноазиатской подсистемы консолидировала ее социальную конструкцию. Вокруг Казахстана и Узбекистана продолжилось формирование двухполюсной структуры региональной подсистемы, однако преобразование экономического, демографического и венного потенциала Казахстана и Узбекистана в региональное политическое лидерство осталось далеко не завершенным.

Центральная Азия не являлась ключевым внешнеполитическим приоритетом ни для одного из участников межгосударственных взаимодействий, сложившихся в 2000-е гг. вокруг региональной подсистемы: если для России и Китая регион был одним из нескольких наиболее значимых полей внешнеполитической активности, то для других акторов Центральная Азия оставалась второстепенным или периферийным направлением. Это обстоятельство способствовало сохранению внутренней динамики региональной подсистемы и дальнейшему становлению ее структурных характеристик.

Практическую значимость исследованию придает, прежде всего, возможность применения его концепции, отдельных положений и выводов, представленного фактического материала в информационно-аналитической работе – для анализа текущей ситуации в Центральной Азии, прогнозирования дальнейшего развития события, построения долгосрочных сценариев эволюции международных отношений в регионе, составления рекомендаций для российских властных структур, задействованных в разработке и осуществлении политики на центральноазиатском направлении.

Тезисы и фактологическое содержание диссертации могут быть использованы в обобщающих работах по истории становления и развития постбиполярного миропорядка, современной истории стран Центральной Азии, внешней политике России, Китая, США, ЕС, ведущих государств Среднего Востока и Южной Азии, при подготовке учебных и учебно-методических материалов, разработке общих и специализированных курсов по всеобщей истории, международным отношениям, регионоведению.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации апробированы на заседании кафедры мировой политики Томского государственного университета. Промежуточные результаты исследования были представлены в докладах и сообщениях на 10 региональных, общероссийских и международных конференциях, 4 семинарах Научно-образовательного форума по международным отношениям, семинарах в Калифорнийском университете (Беркли, США) и Центре исследований и конференций Фонда Рокфеллера (Белладжо, Италия), форумах Института Центральной Азии и Кавказа Университета им. Джонса Хопкинса (Вашингтон, США), обсуждены в ходе стажировок в Центрально-европейском Университете (Будапешт, Венгрия), Оксфордском университете (Великобритания), Свободном университете Брюсселя (Бельгия). Предварительные результаты исследования опубликованы автором в личной и коллективной монографиях, учебном пособии, статьях общим объемом 37,5 п.л.

Структура диссертации определяется целью, задачами и концепцией исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обоснованы актуальность и научная значимость темы, раскрыта степень ее изученности, определены объект, предмет, цель, задачи, хронологические и территориальные рамки исследования, представлена методологическая основа диссертации, показана научная новизна и практическая значимость работы, охарактеризована ее источниковая база.

В первой главе «Центральная Азия – новый регион в мировой политике» обстоятельно обосновываются территориальные рамки исследования, дается обзор предпринимавшихся в научной литературе попыток определить статус Центральной Азии в международной системе, раскрываются исходные положения концепции, положенной в основу диссертации. В первом разделе «Регионы в системе международных отношений» рассматриваются предпринимавшиеся в научной литературе попытки разграничения глобального и регионального уровней международной системы и раскрываются ключевые понятия, используемые в данном исследовании.

Биполярная структура международной системы в высокой степени определяла направленность и динамику процессов на ее региональных «этажах», подчиняя их логике межблокового противостояния. Основные теоретические подходы к исследованию международных отношений пытались выявить закономерности, действующие в международной системе в целом, рассматривая региональную проблематику как вторичную и подчиненную логике биполярности либо формирующейся глобальной взаимозависимости.

С кардинальными переменами на глобальном уровне международной системы, произошедшими в начале 1990-х гг., международные процессы стали приобретать более четко выраженное региональное измерение. Между тем соотношение и взаимовлияние глобального и регионального уровней международной системы, понятия региона и региональной подсистемы, критерии выделения и разграничения регионов, внутренняя организация региональных подсистем и взаимодействие между ними остаются дискуссионными вопросами, окруженными многими концептуальными и терминологическими неясностями.

В ряде исследований 1960-х – начала 1970-х гг. (в частности, в работах американских ученых Б. Рассетта, Л. Кантори и С. Шпигеля) были поставлены основные вопросы теории и методологии изучения и сравнения региональных подсистем международных отношений. В 1990-е – начале 2000-х гг. в работах британского ученого Б. Бузана и датского исследователя О. Вэвера была построена целостная теория регионального уровня международных отношений. Ее ключевым понятием является «региональный комплекс безопасности», определяемый как «группа государств, чье восприятие безопасности и основные интересы в этой сфере настолько взаимосвязаны, что проблемы национальной безопасности одного государства не могут быть адекватно проанализированы или разрешены в отрыве от проблем других государств»⁴⁴.

Термины «региональный комплекс безопасности» (РКБ) и «региональная подсистема» применяются Бузаном и Вэвером как синонимы. Авторами выделяются отличительные свойства РКБ: он состоит из двух или более государств; эти государства образуют географически сплоченную группировку; межгосударственные отношения отличаются взаимозависимостью в сфере безопасности, выраженной значительно сильнее, чем взаимозависимость между станами региона и внерегиональными государствами; эта взаимозависимость носит глубокий и длительный характер. Понятие «безопасность» рассматривается Бузаном и Вэвером расширительно: авторы выделяют пять секторов безопасности (военный, политический, экономический, общественный и экологический) и показывают, как происходит синтез этих секторов, позволяющий выделять РКБ, в которых все измерения безопасности сводятся воедино. РКБ характеризуются «сущностной структурой», включающей границу комплекса, анархическую организацию, полярность (распределение силовых возможностей среди государств) и социальную конструкцию, под которой понимается распространение моделей дружественного и враждебного поведения во внутрирегиональных отношениях. В рамках РКБ могут существовать субкомплексы – группы государств, чье взаимодействие отличается специфическим характером; субкомплексы «прочно встроены» в региональный комплекс, частями которого они являются⁴⁵.

Бузан и Вэвер выделяют в исследованиях РКБ четыре уровня анализа: внутригосударственный, собственно региональный, межрегиональный (взаимодействия между соседними комплексами) и глобальный – роль великих держав в РКБ. Согласно концепции авторов, на глобальном уровне международной системы находятся сверхдержавы, действующие в рамках всей системы, и великие державы, чье влияние сказывается, как правило, в нескольких регионах. Поведение сверхдержав по отношению к великим державам и великих держав по отношению друг к другу строится на основе расчетов системного (глобального) уровня; этим великие державы отличаются от региональных держав, определяющих полярность на уровне РКБ.

Согласно теории РКБ, государство может быть частью только одного регионального комплекса (хотя и более чем одного субкомплекса); РКБ, таким образом, не пересекаются и не налагаются друг на друга. Государства, находящиеся за пределами региона (как правило, великие державы), могут «проникать» в РКБ, если между ними и странами региона формируются значимые с точки зрения безопасности связи, но это не означает, что они при этом сами становятся элементами региональной подсистемы⁴⁶.

В настоящем диссертационном исследовании принимаются данное Бузаном и Вэвером определение РКБ и его отличительных признаков, исходные положения их концепции – в частности, разграничение глобального и регионального уровней международной системы и признание государств элементами не более чем одного регионального комплекса, предложенное ими определение структуры РКБ. В то же время в данной работе вместо понятия РКБ преимущественно употребляется синонимичный, устоявшийся в отечественной научной литературе термин «региональная подсистема». Используется также понятие «международно-политический регион», определенное российским исследователем А.В. Мальгиным как «пространственная единица, обладающая специфическим набором типологических параметров, придающих ей некоторую целостность и автономию в международных отношениях»⁴⁷. Настоящее исследование исходит из того, что говорить о существовании региональной подсистемы допустимо лишь при условии структурированности внутрирегиональных взаимодействий. В то же время международно-политический регион может быть как структурированным, так и неструктурированным либо находящимся в процессе формирования структурных характеристик.

Во втором разделе «Центральная Азия как регион и региональная подсистема международных отношений» анализируются предлагавшиеся в научной литературе подходы к определению границ и международно-политического «статуса» Центральноазиатского региона и дается краткий очерк авторской концепции современной истории международных отношений в Центральной Азии. При обзоре научной литературы, посвященной социально-политическим и экономическим процессам и международным отношениям в азиатской части постсоветского пространства, обращает на себя внимание разнообразие и гибкость подходов к выбору и концептуализации территориальных рамок исследований. Неоднозначные, а порой и противоречивые, результаты давали и предпринимавшиеся исследователями попытки ответить на вопросы о сформированности в Центральной Азии региональной подсистемы (регионального комплекса безопасности), ее составе, границах и положении в международной системе.

В диссертации предлагается подход, совмещающий теорию РКБ и концепцию международно-политического региона. Распад СССР трансформировал союзное государство в постсоветский комплекс безопасности, скрепленный, прежде всего, стратегической, военно-политической и социально-экономической зависимостью новообразованных государств от России. Страны Средней Азии и Казахстан также оставались прочно встроенными в постсоветский комплекс: их стратегическую связанность с Россией подчеркнул межтаджикский конфликт, погашенный, в первую очередь, благодаря российскому военному вмешательству и политическому посредничеству, и малопредсказуемое, заставляющее искать внешней «подстраховки» развитие событий в Афганистане. Однако уже с начала 1990-х гг. Центральная Азия, в силу общности ряда политических и социально-экономических параметров, отличающих ее от других фрагментов постсоветского пространства, стала представлять собой международно-политический регион. Уже в 1992 – 1993 гг. обозначилась и объединяющая центральноазиатскую «пятерку» политическая проблематика: так, были созданы пятисторонние структуры в сфере водопользования и согласована единая позиция по вопросу о сохранении «рублевой зоны».

В течение 1990-х гг. в рамках постсоветского РКБ постепенно формировался центральноазиатский субкомплекс. Этот процесс разворачивался как вследствие становления национальной государственности и внешнеполитической субъектности стран региона, так и в силу размывания «вертикальных» (замкнутых на Россию) структур постсоветского комплекса. За десятилетие в Центральной Азии в целом сложились «оси» социальной конструкции – конкуренция за региональное лидерство между Казахстаном и Узбекистаном, напряженные отношения по линиям «Ташкент – Душанбе» и «Ташкент – Бишкек», изоляционистская позиция Туркменистана и казахстанско-киргизский альянс. В регионе стал формироваться прообраз двухполюсной структуры с центрами в Казахстане и Узбекистане.

Вместе с тем к концу 1990-х гг. формирование центральноазиатского субкомплекса оставалось далеко не завершенным. Казахстан и Узбекистан не располагали внешнеполитическими ресурсами, достаточными для реализации притязаний на лидерство в Центральной Азии и устойчивого проецирования влияния на малые страны региона. Крайне слабой оставалась институциональная надстройка субкомплекса. Тем не менее к концу 1990-х гг. обозначились предпосылки к отделению центральноазиатского субкомплекса от постсоветского РКБ. Эти предпосылки формировались, в первую очередь, в силу длительности и глубины социально-экономического и политического кризиса, переживаемого Россией, и неуклонного ослабления российского влияния в странах СНГ, ставящего под вопрос саму способность России к лидерству на постсоветском пространстве. Связи между центральноазиатским субкомплексом и Россией подтачивались сокращением российского военного присутствия в Центральной Азии, несостоятельностью инициируемых Россией интеграционных проектов, значительно продвинувшейся к концу десятилетия диверсификацией внешнеэкономических связей центральноазиатских стран и массовым оттоком из региона русскоязычного населения. Однако на рубеже веков наметилась и противоположная тенденция: активизация в регионе радикальных исламских группировок и реальная перспектива установления талибами контроля над всей территорией Афганистана начали вновь усиливать потребность центральноазиатских стран в военном союзе и политической солидарности с Россией.

Осенью 2001 г. на противоречивые процессы, протекавшие в центральноазиатском субкомплексе, наложилось прямое вмешательство полюса международной системы – США, вынужденных после событий 11 сентября 2001 г. вступить в войну с движением «Талибан». Взяв на себя ответственность за ситуацию в Афганистане, США фактически оказались для стран Центральной Азии вторым, наряду с Россией, внешним «провайдером» безопасности. Появление в Центральной Азии американских военных баз позволило государствам региона диверсифицировать внешние связи в сфере безопасности и расширить пространство внешнеполитического маневра. Не менее важно и то обстоятельство, что администрация США не признавала за Россией особых прав и интересов на постсоветском пространстве, в том числе и в Центральной Азии, тогда как российское руководство было вынуждено согласиться с оправданностью американского военного присутствия в центральноазиатских странах. Вмешательство США, таким образом, создало качественно новую ситуацию, «подтолкнув» Центральную Азию к переходу на уровень отдельного РКБ, или автономной региональной подсистемы международных отношений.

Предложенный подход вполне допускает выделение, вокруг соответствующей политической проблематики, международно-политических регионов, пересекающихся с центральноазиатской «пятеркой» или полностью ее включающих – например, Каспийского региона или Большой Центральной Азии. Однако территориальные рамки данного диссертационного исследования очерчиваются пределами международно-политического региона, охватывающего постсоветскую Среднюю Азию и Казахстан, поскольку именно он приобрел в международных отношениях характеристики региональной подсистемы.

Во второй главе «Центральная Азия в международных отношениях 1990-х гг.» рассматривается становление и консолидация центральноазиатского субкомплекса безопасности, прослеживается формирование системы международных взаимосвязей государств региона, проводится исследование центральноазиатской политики основных внешних акторов. В первом разделе «Становление внешней политики стран Центральной Азии» очерчивается круг задач, стоявших перед внешней политикой стран Центральной Азии в 1990-е гг., характеризуются ее ресурсы и инструменты проведения, оценивается значение, придаваемое ее основным региональным и страновым направлениям. Констатируется, что, хотя формирующиеся национальные интересы, внешнеполитические цели и задачи центральноазиатских стран в значительной степени различались, общим для правящих кругов государств региона было стремление диверсифицировать внешние связи, чтобы расширить пространство внешнеполитического маневра, обеспечить внешнюю безопасность и укрепить собственные властные позиции. Несмотря на выбор различных моделей экономического развития, все страны Центральной Азии нуждались в росте экспортных поступлений и привлечении иностранных инвестиций и технологий.

Страновые приоритеты внешней политики центральноазиатских государств различались. Американское направление стало одним из основных для внешней политики Казахстана и Узбекистана, китайское – для Казахстана и Киргизии, иранское и турецкое – для Туркменистана. Однако общие рамки внешней политики центральноазиатских государств задавались в 1990-е гг. их объективной принадлежностью к постсоветскому комплексу безопасности, и фундаментальной важностью для всех стран региона обладали отношения с Россией.

Во втором разделе «Россия и Центральная Азия» реконструируется история политического, военно-политического и экономического взаимодействия межу Россией и странами Центральной Азии в 1990-е гг. Уже к середине десятилетия обозначилась тенденция к сокращению политического влияния и экономического присутствия России в Центральной Азии; в то же время юридически был зафиксирован высокий уровень российских военно-политических обязательств по отношению к странам региона, а миротворческая операция в Таджикистане и охрана таджикско-афганской границы силами российских пограничников играли критически важную для центральноазиатских государств роль, сохраняя обособленность постсоветской Центральной Азии от Афганистана и создавая возможность для становления и консолидации в центральноазиатской части СНГ светской государственности. В 1996-1997 гг. российская политика в Центральной Азии активизировалась под влиянием президентских выборов в России и смены руководства министерства иностранных дел. Была создана четырехсторонняя (в составе России, Белоруссии, Казахстана и Киргизии) экономическая интеграционная группировка, укреплен союз с Казахстаном, урегулирован межтаджикский конфликт. Россия взяла курс на расширение сотрудничества с Китаем в Центральной Азии, ставший элементом общего сближения внешнеполитических позиций Москвы и Пекина.

Однако импульс, данный российской политике в Центральной Азии в середине 1990-х гг., не удалось трансформировать в тенденцию. Позиции России в регионе ослабил финансово-экономический кризис 1998 г. и обострение борьбы за власть в российской политической элите, дезорганизующее функционирование внешнеполитического механизма. К концу 1990-х гг. сокращение российского присутствия в Центральной Азии приобрело комплексный характер и общерегиональный масштаб. Лишь в конце 1999 – первой половине 2001 гг., благодаря усилиям нового руководства страны и начавшемуся в России экономическому росту и под влиянием обострения военно-политической обстановки в Центральной Азии, подтолкнувшего государства региона к интенсификации военного и военно-технического сотрудничества с Москвой, наметилась неустойчивая, зависимая от внешних факторов тенденция к консолидации российских позиций в регионе.

В третьем разделе «Формирование и реализация центральноазиатской политики США, Европейского Союза и Японии» реконструируется история политики США, ЕС и ведущих европейских государств и Японии в Центральной Азии в 1990-е гг. Анализируются действия администрации США, направленные на обеспечение безъядерного статуса Казахстана, развитие американо-казахстанского и американо-узбекского политического и военно-политического сотрудничества, диверсификацию маршрутов экспорта казахстанской нефти и туркменского газа, дается обзор американских программ помощи странам региона. Отмечается, что политика Вашингтона в Центральной Азии способствовала диверсификации внешних связей государств региона, особенно Казахстана и Узбекистана, и усилению их позиций на международной арене. В то же время США не были готовы довести политическое, военное и экономическое сотрудничество со странами Центральной Азии до уровня, адекватного потребностям и ожиданиям руководства государств региона, и не имели намерений принимать на себя часть ответственности за поддержание региональной безопасности и стабильности. Для ведущих европейских государств, как и ЕС в целом, и Японии Центральная Азия оставалась в 1990-е гг. глубоко периферийным направлением внешней политики.

В четвертом разделе «Центральноазиатский регион во внешней политике Китая, стран Среднего Востока и Южной Азии» рассматривается становление центральноазиатской политики КНР, Турции, Ирана и Пакистана. Китайским руководством Центральная Азия рассматривалась в качестве «стратегического тыла», развитие событий в котором должно было удерживаться в рамках, позволяющих Пекину обеспечивать должный уровень концентрации ресурсов на приоритетных внешнеполитических направлениях. Во второй половине 1990-х гг. Китай, столкнувшись с возрастающей уязвимостью центральноазиатских стран перед лицом военизированных исламских группировок и ослаблением способности России нести военно-политические и экономические обязательства по поддержанию стабильности в регионе, приступил к замене политики признания лидирующих позиций России в Центральной Азии курсом на создание условий для совместного с Россией лидерства в Центральной Азии. К концу 1990-х гг. присутствие Китая в Центральной Азии расширилось, охватив сферы безопасности, добычи и экспорта нефти, развития транспортного сообщения и торгово-экономического сотрудничества. Трансформацией «шанхайской пятерки» в международную организацию был создан формат вовлечения КНР в поддержание региональной стабильности и инструмент согласования политики России и Китая в Центральной Азии.

В начале 1990-х гг. Центральная Азия стала ареной активной деятельности турецкой дипломатии. Однако к середине десятилетия серия политических неудач и внутренние экономические трудности заставили Анкару фактически отказаться от амбициозных планов достижения лидерства в тюркоязычном мире. Иран, вынужденный концентрировать усилия на противостоянии с США и угрозах и вызовах, исходящих с Ближнего Востока и из Афганистана, проводил в Центральной Азии осторожную и прагматичную политику, предполагающую признание российских интересов в регионе и движимую скорее потребностью в установлении с центральноазиатскими странами стабильно неконфронтационных отношений, чем стремлением «вклиниться» в регион политическим и идеологическим влиянием. Тегеран избежал угрозы изоляции на центральноазиатском направлении, но его позиции в Центральной Азии оставались зависимыми от перспектив нормализации американо-иранских отношений, а его влияние в регионе не соответствовало уровню, необходимому для обеспечения политических и экономических интересов страны. Препятствием к формированию устойчивых политических и экономических связей между странами Центральной Азии и Пакистаном стал афганский конфликт, участие в котором на стороне движения «Талбан» противопоставило Исламабад большинству государств региона.

В третьей главе «Центральноазиатская подсистема международных отношений в глобальных и межрегиональных взаимосвязях» (2001 – 2009 гг.)» анализируется трансформация центральноазиатского субкомплекса в региональную подсистему международных отношений и рассматривается эволюция охватывающих Центральную Азию международно-политических взаимосвязей и региональной политики России, Китая, США, ЕС, Японии, ведущих стран Среднего Востока и Южной Азии. В первом разделе «Страны Центральной Азии на международной арене» раскрываются структурные характеристики центральноазиатской подсистемы и прослеживается эволюция внешней политики стран Центральной Азии на протяжении 2000-х гг. Отмечается, что все центральноазиатские государства расширили за 2000-е гг. круг внешнеполитических партнеров и диапазон внешнеэкономических связей. Укрепились международные позиции Казахстана, Туркменистана и, в меньшей степени, Таджикистана; Узбекистан, хотя и не без потерь, вышел к концу десятилетия из внешнеполитического кризиса, спровоцированного андижанскими событиями 2005 г.; политические и экономические преимущества, которыми сложившаяся в начале 2000-х гг. международная ситуация обернулась для Киргизии, были во многом растрачены в условиях внутренней социально-политической нестабильности. В то же время центральноазиатская подсистема, ведущие государства которой, Казахстан и Узбекистан, были лишь в ограниченной степени способны к политическому лидерству в регионе, отличалась в 2000-е гг. высокой проницаемостью для внешних импульсов.

Во втором разделе «Россия: возвращение в Центральную Азию» реконструируется история российской политики в Центральной Азии в 2001 – 2009 гг. Анализируется эволюция российской политики в отношении американского военного присутствия в регионе, рассматривается деятельность в Центральной Азии созданных по инициативе России межправительственных организаций – ОДКБ и ЕврАзЭС, курс России в рамках ШОС, проблематика двусторонних взаимодействий между Россией и странами Центральной Азии. В третьем разделе «Активизация центральноазиатской политики Китая» прослеживается эволюция политических и экономических взаимосвязей между КНР и центральноазиатскими государствами и анализируются усилия Пекина, направленные на консолидацию ШОС и усиление экономической составляющей ее деятельности.

В четвертом разделе раскрываются «Параметры и динамика американского, европейского и японского присутствия в Центральной Азии». В нем рассматривается развертывание американского военного присутствия в Центральной Азии, характеризуется политическое и военное взаимодействие между США и странами региона в первой половине 2000-х гг., выявляются причины, обстоятельства и последствия кризиса в американо-узбекских отношениях, анализируется предпринятая Вашингтоном во второй половине 2000-х гг. попытка реформировать политику в регионе на основе концепции «Большой Центральной Азии», оцениваются первые действия администрации Б. Обамы на региональном направлении, дается обзор центральноазиатской политики Европейского Союза, его ключевых государств (Германии, Франции и Великобритании) и Японии. Пятый раздел «Центральноазиатский вектор внешней политики ведущих стран Среднего Востока и Южной Азии» раскрывает внутреннюю логику и эволюцию политики, проводимой в Центральной Азии Турцией, Ираном, Пакистаном и Индией.

В заключении подводятся основные итоги исследования.

Распад СССР, высвободив межреспубликанские взаимосвязи из-под контроля союзного центра и открыв центр Евразии для прямых взаимодействий с международной системой и мировой экономикой, создал необходимое условие для формирования центральноазиатской подсистемы международных отношений. Реконструкция истории этого процесса позволяет выделить два периода ее становления – 1990-е и 2000-е гг.

В 1990-е гг. в рамках постсоветского комплекса безопасности стал складываться центральноазиатский субкомплекс, включающий четыре государства Средней Азии и Казахстан. Его становление находилось в тесной взаимосвязи с динамикой российского влияния в регионе. Центральную Азию связывала с Россией система двусторонних военно-политических союзов, многосторонний Договор о коллективной безопасности (ДКБ) и российское военное присутствие в регионе, принадлежавшая России роль ведущего внешнеторгового партнера центральноазиатских государств, общая транспортная и трубопроводная инфраструктура. Вынужденно вмешавшись в гражданскую войну в Таджикистане и взяв на себя охрану таджикско-афганской границы, Россия фактически предотвратила образование единой, охватывающей Таджикистан и Афганистан, конфликтной зоны. Пытаясь преобразовать сотрудничество с Казахстаном в прочный, пронизывающий весь спектр направлений двустороннего взаимодействия союз, российское руководство продемонстрировало готовность идти на существенные уступки Алма-Ате \ Астане, чем косвенно способствовало укреплению позиций Казахстана на международной арене и в Центральной Азии и созданию условий, благоприятных для формирования у Казахстана характеристик полюса регионального субкомплекса.

В целом, на протяжении 1990-х гг. преобладала тенденция к снижению способности России оказывать влияние на страны региона. России не удалось трансформировать структуры СНГ, ДКБ и четырехсторонний Таможенный союз в действенные внешнеполитические инструменты. Сократилось российское военной присутствие в Центральной Азии: в середине 1990-х гг. Узбекистан и Туркменистан свернули военное сотрудничество с Россией, а к концу десятилетия российские пограничники были выведены из Киргизии и Туркменистана. Ослабли экономические позиции России в регионе: доля стран Запада во внешнеторговом обороте Казахстана и Узбекистана стала к концу 1990-х гг. превышать долю России, западные компании получили права на разработку ряда крупнейших сырьевых месторождений центральноазиатских стран, не сложилось российско-туркменское сотрудничество в газовой сфере. За десятилетие в Центральной Азии на треть снизилась численность русского населения.

Сокращение российского присутствия в регионе являлось, прежде всего, следствием ограниченности внешнеполитических ресурсов, подорванных затяжным экономическим кризисом и социально-политической нестабильностью 1990-х гг. Однако «отступление» России из Центральной Азии было ускорено недооценкой руководством страны важности и масштаба российских интересов в Центральной Азии и отсутствием у России последовательной политики на региональном направлении.

На ослабление российских позиций в Центральной Азии работали и усилия американской дипломатии. С середины 1990-х гг. Вашингтон, приступив к реализации курса на ограничение российского влияния на постсоветском пространстве, начал поддерживать и инспирировать действия руководства центральноазиатских стран, направленные на сокращение их зависимости от России. Американская политика поощряла стратегическое дистанцирование Ташкента от Москвы, усиливала позиции Казахстана и Туркменистана в противоречиях с Россией по проблематике нефтегазового транзита и в целом способствовала диверсификации внешнеполитических и внешнеэкономических связей центральноазиатских государств и расширению рамок доступного им пространства внешнеполитического маневра.

К концу 1990-х гг. общерегиональный масштаб и комплексный характер стало приобретать китайское присутствие в Центральной Азии. Китай начал взаимодействовать с центральноазиатскими государствами в сфере безопасности, добычи и экспорта энергоресурсов, развития транспортных коммуникаций, вошел в «пятерку» ведущих внешнеторговых партнеров Казахстана и Киргизии. При этом в центральноазиатской политике Пекина шло постепенное смещение акцентов: стратегия, основывающаяся на признании России региональным лидером, перерастала в курс, направленный на создание условий для совместного китайско-российского лидерства в Центральной Азии.

Размывание связей, скрепляющих центральноазиатский субкомплекс с Россией, подготавливало почву для обособления региона от постсоветского комплекса; знаковым событием, свидетельствующим о потере Россией позиций в Центральной Азии, стал отказ Узбекистана в апреле 1999 г. от дальнейшего участия в ДКБ. Однако действовали и факторы, удерживавшие Центральную Азию в рамках постсоветского комплекса: страны региона продолжали зависеть от России в сфере военной безопасности и транзита нефти и газа, а ведущие центральноазиатские государства, Казахстан и Узбекистан, не располагали политическими, военными и экономическими ресурсами, достаточными для реализации притязаний на региональное лидерство.

Неоднозначное влияние оказывали на связи Центральной Азии с постсоветским комплексом внешние обстоятельства. Так, Соединенные Штаты, содействуя «расшатыванию» российских позиций в Центральной Азии, явно не имели намерений принимать на себя часть ответственности за поддержание региональной безопасности. Афганский конфликт подталкивал государства Центральной Азии, не имеющие других внешних «подстраховок», к сохранению военного альянса и политической солидарности с Россией. Китай, рассматривающий Центральную Азию как второстепенное внешнеполитическое направление, в большей степени стремился к поддержанию в регионе стабильности и обеспечению плавного и постепенного характера региональных трансформаций, чем к расширению собственного влияния. Политическое влияние и экономическое присутствие в Центральной Азии государств Среднего Востока и Южной Азии оставалось ограниченным и фрагментарным.

На рубеже веков наметилась хрупкая тенденция к усилению российских позиций в Центральной Азии. Ее движущей силой стало, с одной стороны, усиление потребности центральноазиатских стран в военном союзе и политической солидарности с Россией, ставшее следствием резкой активизации радикальных исламских группировок, растущего «экспорта» трансграничных угроз из Афганистана и реальной перспективы установления талибами контроля над всей афганской территорией; с другой стороны – обозначившееся движение России к экономического подъему и социально-политической стабилизации и усилия нового российского руководства, демонстрирующего готовность вывести отношения со странами Центральной Азии на уровень, адекватный российским стратегическим и экономическим интересам. Во второй половине 1999 – первой половине 2001 гг. было интенсифицировано военно-политическое и экономическое сотрудничество между Россией и странами Центральной Азии, началось создание военной составляющей ДКБ и преобразование Таможенного союза в Евразийское экономическое сообщество. В то же время продолжала действовать и тенденция к диверсификации внешних связей стран региона: в военно-политической сфере соответствующей активностью наиболее отличался Узбекистан, а в экономической – Казахстан. В этой связи российское руководство сочло целесообразным подкрепить собственные усилия, направленные на обеспечение российских интересов в Центральной Азии, курсом на углубление российско-китайского взаимодействия на региональной арене, поддержав инициированную Пекином трансформацию «шанхайской пятерки» в Шанхайскую организацию сотрудничества.

События 11 сентября 2001 г. и начало американской военной операции против движения «Талибан» существенно изменили внешнюю среду межгосударственных отношений в Центральной Азии. США, развернув масштабное военное присутствие в Афганистане и взяв на себя ответственность за будущее афганской государственности, фактически стали для центральноазиатских государств вторым, наряду с Россией, внешним источником обеспечения безопасности. Заинтересованность Вашингтона в создании в Центральной Азии военных баз позволила странам региона диверсифицировать стратегические связи, а Узбекистану, кроме того, - фактически заключить с Соединенными Штатами военно-политический альянс. Россия, оказавшись перед реальной перспективой того, что базы появятся в регионе вне зависимости от ее позиции, была вынуждена дать согласие на американское военное присутствие в Центральной Азии.

События осени 2001 г. способствовали ускоренной и резкой реализации постепенно накапливавшихся предпосылок обособления центральноазиатского субкомплекса от постсоветского РКБ, «подтянув» их до необходимой критической массы. Таким образом, сдвиг в американской политике подтолкнул Центральную Азию к переходу на уровень отдельного регионального комплекса безопасности, или автономной региональной подсистемы международных отношений.

В 2000-е гг. динамика межгосударственного взаимодействия в рамках центральноазиатской подсистемы консолидировала ее социальную конструкцию, устойчивыми характеристиками которой остались соперничество между Казахстаном и Узбекистаном, напряженность узбекско-таджикских и узбекско-киргизских отношений, казахстанско-киргизский альянс, тяготение Туркменистана к дистанцированию от соседей по региону. Продолжилось формирование в центральноазиатской подсистеме двухполюсной структуры: Казахстан значительно опередил остальные государства региона по уровню экономического развития, а Узбекистан, проигрывая конкуренту в экономических показателях и международной репутации, сохранил военно-силовое преимущество перед соседями и продемонстрировал способность правящего режима «гасить» внутренние очаги нестабильности и выдерживать внешнее давление. Однако преобразование потенциала Казахстана и Узбекистана в региональное политическое лидерство осталось далеко не завершенным. Астана предпочитала не вмешиваться в региональные противоречия, не затрагивающие непосредственно Казахстан, а для руководства Узбекистана на первый план выдвинулись задачи сохранения контроля над ситуацией в собственной стране и свободы внешнеполитического маневра. Лидерские устремления Казахстана и Узбекистана, к тому же, в значительной степени блокировались взаимным соперничеством.

В первой половине 2000-х гг. России удалось, сосредоточив на центральноазиатском направлении значительные политические и экономические ресурсы, не допустить резкого ослабления собственного влияния в регионе. При этом Москва, пытаясь реализовать курс на стратегическое сближение с Вашингтоном, демонстрировала лояльное отношение к американскому присутствию в Центральной Азии. С середины десятилетия российское руководство, убедившись, что США не только не намерены учитывать интересы России в глобальной политике, но и прямо стремятся к подрыву российских позиций на постсоветском пространстве, взяло курс на противодействие политике Вашингтона в Центральной Азии.

Усилия, предпринимаемые российской внешней политикой на центральноазиатской арене, принесли неоднозначные результаты. В военно-политической сфере России в целом удалось приостановить тенденцию к сокращению возможностей оказывать влияние на страны региона. Стабильно функционирующими институтами стали ОДКБ и ЕврАзЭС, хотя первая организация оставалась скорее надстройкой над двумя союзами, российско-белорусским и российско-казахстанским, чем сплоченным военно-политическим альянсом, а вторая – в большей степени рамками для зоны свободной торговли и безвизового режима, чем механизмом перехода на более высокие ступени экономической интеграции. Благоприятная экономическая конъюнктура 2001 – 2008 гг., дополненная соответствующими политическими усилиями, позволила увеличить абсолютные масштабы экономического взаимодействия между Россией и странами Центральной Азии и притормозить (а по отдельным направлениям – и обратить вспять) снижение его относительной значимости. Ценой политических уступок и возрастающих расходов Россия добилась замедления темпов диверсификации направлений экспорта казахстанской нефти и туркменского газа, но не смогла переломить эту тенденцию. Сфера российского социокультурного влияния в Центральной Азии продолжала сужаться, хотя и с меньшей, чем в 1990-е гг., скоростью.

В 2000-е гг. был укреплен политический, военный и экономический союз между Россией и Казахстаном, ставший доминантой системы двусторонних отношений, связывающих Россию и страны Центральной Азии, и основной опорой ОДКБ и ЕврАэЭС. Узбекистан, несмотря на возобновление союза с Россией, сохранил по отношению к Москве стратегическую дистанцию и остался слабо проницаемым для российского политического влияния. Малорезультативной оказалась предпринятая Россией во второй половине 2000-х гг. попытка сместить «центр тяжести» внешнеполитической активности Ашхабада в сторону углубления российско-туркменского сотрудничества. Россия сохранила рычаги воздействия на Киргизию и Таджикистан, но проецирование влияния на Бишкек и Душанбе стало требовать бо́льших затрат и давать менее надежные результаты.

За 2000-е гг. значительно усилились китайские позиции в Центральной Азии. Если главной политической задачей Пекина оставалось сохранение в регионе стабильного «стратегического тыла», то в экономической сфере Китай приступил к переустройству центральноазиатского пространства в интересах обеспечения экономики страны энергоресурсами и развития Синьцзяна. Москва и Пекин в целом продолжали следовать курсу на согласование стратегических и политических интересов в Центральной Азии, консолидацию и расширение поля деятельности ШОС, однако более отчетливо стало проявляться расхождение экономических интересов России и Китая в Центральной Азии.

Американское влияние в Центральной Азии, «скачкообразно» усилившись в начале 2000-х гг., пошло на спад во второй половине десятилетия. Сконцентрировав основные усилия на войне в Ираке, США не смогли предотвратить восстановления и активизации талибов и обеспечить условия, необходимые для самостоятельного и стабильного функционирования афганского правительства. Вашингтон не стал вкладывать значительного «политического капитала» в американо-узбекский альянс, доведя дело до его фактического распада и потери военной базы в Узбекистане. США не проявили готовности к существенным финансовым вливаниям в экономику центральноазиатских стран. Небезуспешно способствовали эрозии американских позиций в регионе согласованные действия России и Китая. Тем не менее был сохранен фундамент американского влияния в Центральной Азии – военное присутствие в Афганистане, препятствующее втягиванию региона в афгано-пакистанскую зону нестабильности, связи и каналы взаимодействия, сформировавшиеся между Вашингтоном и правящими кругами центральноазиатских государств в ходе политического диалога, сотрудничества в сфере безопасности, реализации программ помощи. Страны региона, прежде всего Казахстан и Узбекистан, не утратили заинтересованности в балансировании отношений с Россией и Китаем взаимодействием с Соединенными Штатами.

Центральноазиатские государства, чувствительные к влиянию российской, китайской и американской политики, были значительно менее восприимчивы к импульсам, исходящим от Турции, Ирана, стран Южной Азии, Европейского Союза и Японии. Хотя Турция добилась, наконец, в 2009 г. создания, пусть и в «усеченном» составе, союза тюркоязычных стран, в региональном масштабе влияние Анкары оставалось ограниченным и фрагментарным. Иранские позиции в Центральной Азии, подтачиваемые усугубляющейся конфронтацией Тегерана с международным сообществом, были неустойчивы. Пакистан, вступивший во второй половине 2000-х гг. в полосу глубокого социально-политического кризиса, являлся для стран Центральной Азии политически и идеологически опасным и экономически малопривлекательным партнером; его роль стала определяться не столько намерениями и политикой официального Исламабада, сколько трансграничным влиянием укоренившихся в Пакистане религиозно-экстремистских и террористических группировок. Индия, укрепив связи с Таджикистаном и получив в этой стране доступ к двум военным объектам, заручилась дополнительным военно-политическим преимуществом над Пакистаном, но не приобрела в Центральной Азии ни рычагов политического воздействия, ни заметного экономического присутствия.

Невысоким, несмотря на принятие Евросоюзом «Стратегии нового партнерства» со странами Центральной Азии и усилия Европейской Комиссии, Германии и Франции, оказался прирост европейского политического влияния в регионе. Хотя европейское направление внешней торговли и инвестиционного сотрудничества в целом оставалось для центральноазиатских государств одним из основных, намерения и действия ЕС слабо затрагивали их стратегические интересы и не оказывали значимого влияния на межгосударственные отношения в Центральной Азии и социально-политическое развитие стран региона. Малоудачной оказалась предпринятая японской дипломатией попытка подтолкнуть государства Центральной Азии к углублению внутрирегионального взаимодействия.

Показательно, что ни для одного из участников «кластеров» межгосударственных взаимодействий, сложившихся вокруг региональной подсистемы, Центральная Азия не была ключевым внешнеполитическим приоритетом: если для России и Китая регион являлся, хотя бы в силу географической сопредельности, одним из нескольких наиболее значимых полей внешнеполитической активности, то для других акторов Центральная Азия оставалась второстепенным или периферийным направлением. Это обстоятельство способствовало сохранению внутренней динамики региональной подсистемы и дальнейшему становлению ее структурных характеристик. Государства, располагающие возможностями влияния на страны Центральной Азии, как правило, предпочитали оставаться в стороне от внутрирегиональных межгосударственных противоречий, не оказывая существенного воздействия на формирование социальной конструкции центральноазиатской подсистемы. Астана в целом добилась неформального международного признания своего «первенства» в Центральной Азии, но внешние акторы не проявляли заинтересованности во вмешательстве в казахстанско-узбекскую конкуренцию за лидерство в регионе.