Geum.ru

А. С. Раутиан Самое замечательное, что может быть в человеческой жизни

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

Опять популярная статья (а не университетский учебник А.А.Борисяка) произвела впечатление на Ваню Ефремова. От избытка чувств он написал письмо П.П.Сушкину. В ответ получил записку: "Приходите, но не на квартиру, а в Геологический музей. Мы побеседуем, а кстати, вы кое-что увидите...". Эту записку Иван Антонович хранил всю жизнь (цит. по: Чудинов, 1987, с. 18).

Встреча состоялась 18 марта 1923 г. Беседа проходила большей частью в Музее. Иван увидел не только собранные скелеты парейазавров и иностранцевий из Северо-Двинской галереи, но и слепок скелет диплодока, присланный еще до революции из Carnegy Museum (Питтсбург, САСШ - Северо-Американские соединенные штаты, ныне США), скелет и реконструкции индрикотерия, описанного А.А.Борисяком в 1915 г., и мн.др. (Чудинов, 1987, с. 18). Глаза молодого человека горели. Это не мудрено. Скелеты - не разрозненные кости, они говорят сами за себя. А кто в тот день был его собеседником Иван смог осознать лишь с годами. Впрочем, П.П.Сушким тоже вряд ли догадывался, что перед ним стоит будущий продолжатель его дела на ниве палеонтологии.

Проф. П.П.Сушкин (1868-1928) был любимым учеником и последователем проф. М.А.Мензбира (1855-1935), почетного академика и первого выборного (после Февральской революции 1917 г.) ректора Московского университета, основателя самой мощной ветви крупнейшей в России московской зоологической школы, пустившей корни по всей стране. Петр Петрович оставил классические труды в области сравнительной анатомии и эмбриологии (1997б, 1899), фаунистики (1992, 1997а, 1907, 1914, 1925в) и исторической зоогеографии птиц Северной Евразии (1922в, 1923а, 1925а, 1938), систематике соколов (1900, 1902, 1905) и палеонтологии палеозойских низших позвоночных: рыбообразных, амфибий и рептилий (1922а,б; 1923б,в,б,г; 1924, 1925б, 1926, 1927а,б,в,г, 1928а, 1935, 1936). Ему же принадлежит оригинальная гипотеза о происхождении человека в горных ландшафтах (1928б). Судя по воспоминаниям современников, он был прекрасным и остроумным рассказчиком, блестящим и опытным лектором, его педагогическая деятельность началась в 1897 г. в Московском университете под руководством М.А.Менбира. В 1909-1918 г.г. он был профессором в Харьковском, а в 1919-1920 г.г.- в Таврическом университетах (Дементьев, 1940; Мазурмович, 1960, с. 210-212). Думаю, именно этот опыт подсказал ему пригласить юношу в Музей, а не на квартиру, и выбрать правильный тон беседы.

Палеонтологией Петр Петрович занялся лишь под конец жизни, после переезда в Петроград. С 1 августа 1921 г. он возглавил Орнитологический отдел Зоологического музея Российской Академии наук (Биологи, 1984, с. 605). За короткий период он стал признанным главой советской орнитологии (Мазурмович, 1960, с. 211) и обогатил будущий Зоологический институт (ЗИН) АН СССР именами таких своих учеников как Е.В.Козлова, Б.К.Штегман, Б.С.Виноградов, Л.А.Портенко, А.И.Иванов.

Оказавшись рядом с остеологическими коллекциями Геологического музея им. Петра Великого (таким было его полное название до революции), он почти сразу приступил к их обработке. Поэтому уже в конце 1922 г. был приглашен заведовать Северо-Двинской галереей (Ильичев, Симкин, 1999, с. 485), оставшейся без "хозяина" после смерти В.П.Амалицкого в 1917 г. (Ефремов, 1960), и стал председателем Комиссии по северодвинским раскопкам (Геккер, 1980, с. 7). Его исследования этого периода открыли новую страницу в палеонтологии низших наземных позвоночных. Никогда еще в нашем Отечестве сравнительный анатом и зоолог такого класса не брался за палеонтологический материал. Никогда палеонтология в России не знала такого детального морфологического и палеобиологического анализа (Дементьев, 1940, с. 13). Петр Петрович привлек к этим работам А.П.Гартман-Вейнберг - профессионального анатома с медицинским образованием, а в 1925 г.- и И.А.Ефремова (Геккер, 1980, с. 7). Самым крупным его преемником на этом поприще с годами оказался И.А.Ефремов, но и Александра Паулиновна оставила в отечественной палеонтологии глубокий след и в Ленинграде, и в Москве (Сенников, 2003).

Вся палеонтологическая часть биографии Ивана Антоновича и большая часть жизни были посвящены именно ископаемым низшим наземным позвоночным: амфибиям пермо-триаса и рептилиям перми и мезозоя. Именно работа рядом с Петром Петровичем привила ему вкус к биологическим аспектам палеонтологии (Чудинов, 1987, с. 21). Но время плотного общения с Петром Петровичем было безнадежно коротким. Всего четыре года: с поздней осени 1924 до осени 1928 г. Петр Петрович считал необходимым срочно поднять уровень препараторского искусства и возобновить систематические полевые раскопочные работы, прерванные войной и революцией. Иван Антонович сумел подхватил и то, и другое. Его ученики (Е.Д.Конжукова, Н.И.Новожилов, М.Ф.Лукьянова,

А.К.Рождественский, Б.П.Вьюшков, Е.А.Малеев, П.К.Чудинов) в разное время и каждый по-своему продолжили его дело.

Но главное достоинство самого Петра Петровича было не в этом, а в грамотной кабинетной работе крупного сравнительного анатома. К этому уровню Иван Антонович и его непосредственные ученики никогда даже не приближались, хотя, безусловно, работали не хуже большинства современных им палеонтологов, как отечественных, так и заграничных. Исключение составляет только Н.Н.Иорданский, встречавшийся с Иваном Антоновичем в студенческие годы. Но в годы его аспирантуры Иван Антонович в ПИН'е уже не работал. В дальнейшем Николай Николаевич стал выдающимся сравнительным и функциональным анатомом, но рано отошел от палеонтологии, хотя всегда продолжал ею интересоваться. Одним словом, это именно "то исключение, которое подтверждает правило". Из ПИН'овских сотрудников лаборатории низших тетрапод (которой в 1937-1959 г. заведовал Иван Антонович) труды и общение с Николаем Николаевичем особенно сильное влияние оказали на В.Р.Алифанова и меня.

Сильнее других брешь, возникшую после кончины П.П.Сушкина, чувствовал Ю.А.Орлов. Биологическое образование в Петербургском университете не прошло даром. Будучи директором Института (1945-1966), Юрий Александрович изо всех сил старался эту брешь залатать. Вот его протеже: Е.А.Малеев (1947 г.), Л.П.Татаринов (1954 г.), В.Б.Суханов (1956 г.) - все трое ученики Б.С.Матвеева, у которого учились все московские сравнительные анатомы теперешнего старшего поколения, М.А.Шишкин (1958 г.) - единственный окончивший кафедру палеонтологии Геологического факультета МГУ. И это при том, что сам Юрий Александрович заведовал именно кафедрой палеонтологии, а на кафедре зоологии и сравнительной анатомии позвоночных Биолого-почвенного (ныне Биологического) факультета читал лишь небольшой спецкурс в предпоследнем семестре. Е.А.Малеев начинал с Иваном Антоновичем, а дальше пошел больше по административной линии (Палеонтологический.., 2000). Но трое других не только закрыли брешь, зиявшую после смерти П.П.Сушкина, но преумножили славу русских сравнительно-анатомических исследований на палеонтологическом материале, восходящую к основателю эволюционной палеонтологии В.О.Ковалевскому. В нашем поколении с ними можно сравнить разве только М.Ф.Ивахненко, выпускника кафедры палеонтологии Ленинградского университета, протеже Н.Н.Каландадзе и ученика проф. И.А.Коробкова (по Питеру) и в особенности акад. Л.П.Татаринова (в ПИН'е).

Но вернемся в 1923 г. Вскоре после беседы с Ваней Ефремовым, П.П.Сушкин был избран действительным членом (академиком) Российской Академии наук, а в 1927 г. стал академиком-секретарем Отделения физико-математических наук АН СССР (Биологи, 1984, с. 605). Он был одним из инициаторов и готовил организацию Палеозоологического (с 1937 г. Палеонтологического) института (ПИН) биологического профиля, а так же избрание в академики его будущего директора А.А.Борисяка (Дементьев, 1940, с. 8, 13; Геккер, 1980, с. 7). Избрание А.А.Борисяк состоялось в 1929 г. (Сысоев, 1980, с. 14; Биологи, 1984, с. 86). Общее собрание АН СССР 1 февраля 1930 г. приняло постановление о разделении Геологического музея на три отделения: геологии, палеозоологии и петрографии. Заведующим палеозоологическим отделением был назначен А.А.Борисяк (Кордэ, 1980, 15). Институт палеозоологии АН СССР был утвержден Ученым Комитетом ЦИК СССР 20 июня 1930 г. Я думаю, что П.П.Сушкина не часто вспоминают, наряду с А.А.Борисяком, среди инициаторов организации ПИН'а, по причине его смерти, последовавшей 17.IX.1928 г., т.е. почти за два года до создания Института.

И.А.Ефремов в 1930-1959 г.г. работал в этом Институте, в котором до 1944 г. А.А.Борисяк был директором (Чудинов, 1987).

Не удивительно, что П.П.Сушкин - человек столь выдающихся достоинств - произвел на Ивана Ефремова неизгладимое впечатление. Но до реализации мечты казалось далеко. Как водится, в Геологическом музее, в котором была Северо-Двинская галерея, которой заведовал П.П.Сушкин, не было ставки. (Если помните, когда во время Второй мировой войны американцы вывезли Н.Бора из Дании в США, то даже для него у А.Эйнштейна в Принстоне ставочки не нашлось). Петр Петрович советовал поступать в Университет на Биологическое отделение.

Но жажда романтическая приключений не может ждать своего удовлетворения так долго. В том же 1923 г. Иван сдал экзамены на штурмана каботажного плавания при Петроградских мореходных классах, а следующей весной уволился из гаража и на скудные сбережения отправился на Дальний Восток. Там он нанялся матросом на парусно-моторное судно "III Интернационал" и до поздней осени 1924 г. плавал у берегов Сахалина и по Охотскому морю. В конце года он вернулся в Ленинград.

Сделать решающий выбор между морем и наукой было трудно. На сей раз Иван отправился к капитану Д.А.Лухманову - автору морских рассказов. Беседы с ним позже (1942-1943 г.г.) были использованы Иваном Антоновичем в большом рассказе (почти повести) "Катти Сарк", впервые опубликованном в 1944 г., где рассказчик - хозяин дома - выведен под именем капитана Литханова, а сам Иван Ефремов -"молодого штурмана" (Собр. соч. 1986. Т. 1. с. 124).

"Мы сидели у него дома на Шестой линии, пили чай с вареньем,- вспоминал Иван Антонович.- Я говорил, он слушал. Внимательно слушал, не перебивая, знаете, это большой дар - уметь слушать!- потом сказал: "Иди, Иван, в науку! А море, брат...что ж, все равно ты его уже никогда не забудешь. Морская соль въелась в тебя". Это и решило мою судьбу" (цит. по: Чудинов, 1987, с. 17).

По рекомендации П.П.Сушкина Иван Ефремов поступил на Биологическое отделение Физико-математического факультета Ленинградского университета, сперва вольнослушателем, а затем студентом. Летом 1925 г. он по заданию того же Сушкина отправился в Талыш для сбора орнитофауны. Но море не отпускало. Выполнив задание, с ним случился последний "рецидив" (по выражению П.К.Чудинова, 1987, с. 17). В Ленкарани он нанялся капитаном небольшого гидрографического катера. Его дальневосточные и каспийские морские впечатления спустя годы (1942-1943 г.г.) нашли отражение во "Встрече над Тускаророй" (Собр. соч. 1986. Т. 1. С. 16-41), впервые изданной в 1944 г.

Здесь на Каспии его нашла телеграмма П.П.Сушкина о вакансии препаратора в Геологическом музее АН СССР. Подозреваю, что вакансия появилась в связи с подготовкой Музея к празднованию 200-летия Российской Академии наук (ср.: Геккер, 1980, с. 5). Иван спешно возвращается в Ленинград, становится препаратором в Северо-Двинской галерее.


"Учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учатся"


Я никогда не позволял, чтобы мои школьные занятия

мешали моему образованию

Марк Твен (1835-1910). Афоризмы.., 2000б, с. 11


Коллекции галереи В.П.Амалицкого препарировались главным образом в Варшаве, где он был профессором Университета. В качестве препараторов он нанимал кладбищенский каменотесов. Один из них - Гадомский, переехавший из Варшавы вместе В.П.Амалицким,- продолжал работать и при П.П.Сушкине (Геккер, 1980, с. 7). В результате многие ценнейшие морфологические детали оказались частично или полностью разрушены. Владимир Прохорович - геолог по образованию - не всегда мог полностью оценить размеры бедствия. П.П.Сушкин первым в России поставил работу препараторской лаборатории на научную основу (Дементьев, 1940, с. 13). Вот "откуда есть пошла" слава ПИН'овских препараторов и традиция самостоятельного препарирования научными сотрудниками наиболее ответственных и трудных для обработки образцов. Из Северо-Двинской галерии пришли в ПИН: классик препараторского искусства М.Г.Прохоров, автор первой в нашем Отечестве "Инструкции для раскопок, препарировки и монтировки ископаемых позвоночных" (Л.: Изд-во АН СССР. 1929. 75 с.; 2-е изд. 1931. 81 с.), изданной под редакцией А.А.Борисяка (Орлов, 1935, с. V-VI), и скульптор-модельер от палеонтологии, выпускник Академии Художеств Я.М.Эглон, непревзойденный резчик (он вырезал из липы недостающие части скелетов: Геккер, 1980, с. 7), монтировщик, препаратор, лучший монолитчик ПИН'а и музейный экскурсовод. Таким образом, Ваня Ефремов был среди первых профессиональных препараторов, научившихся работать терпеливо, аккуратно и с пониманием дела. Это была нелегкая наука. Видимо, к этому периоду относится ефремовский афоризм, ужасный в своей двусмысленности: "Не страшно кость поломать, страшно контакт потерять". Особенно, когда вспоминаешь другой его афоризм из "Часа Быка" (Собр. соч. 1989. Т. 5. Кн. 2): "Не бывает героев, бывают только неумелые палачи".

Петр Петрович как знал, что жить ему осталось не долго. И он торопится возобновить систематические поиски и раскопки местонахождений наземных позвоночных, едва начатые В.П.Амалицким перед войной (в СССР ее называли Империалистической, но современники помнили, что Государь Николай Александрович объявил ее Отечественной, прямо как в 1812 г.).

Уже в 1926 г. Иван Антонович отправился в свое первое палеонтологическое поле на гору Большое Богдо в Прикаспийской низменности (ныне Астраханская обл., Нижнебаскунчакский район). Там находится одно из первых найденных в России местонахождений раннетриасовых лабиринтодонтов (позже описанных как Parotosuchus sp. и Inflectosaurus amplus Shishkin, 1960) в прибрежно морских отложениях. Первые два черепа из этого местонахождения в Геологический музей привез М.В.Баярунас. Кости "залегали в известняках, образовавшихся на дне илистой морской бухты. Эти земноводные оказались весьма интересными в морфологическом, тафономическом и важными для стратиграфии и исторической зоогеографии континентального триаса. В это время Иван Антонович уже мог работать не только как коллектор и провел тщательное геологическое исследование местонахождения. Два года в Университете (а в те годы курсы общей и исторической геологии читались одинаково всему Естественному Отделению Физико-математического факультета) и год работы в Геологическом музее не пропали даром.

Впечатления и приключения, связанные с путешествием на Большое Богдо были записаны Иваном Антоновичем и опубликованы А.А.Борисяком в 1930 г. в статье "Русские охотники за ископаемыми", приложенной к переводу книги Ч.Г.Штернберга "Жизнь охотника за ископаемыми" (Л.:ГИЗ. 1930), в качестве воспоминаний "самого юного охотника" за ископаемыми. В 1944 г. уже в полуфантастическом преломлении впечатления от этой поездки легли в основу "Белого Рога" (Собр. соч. 1986. Т. 1. С.

196-216).

Теперь по возвращении в Ленинград, к весьма нелегкой и кропотливой, но уже привычной работе препаратора добавилась научная работа. Иван Антонович готовил свою первую научную статью: "Об условиях нахождения остатков лабиринтодонтов в верфенских отложениях горы Большое Богдо Астраханской губ". В 1928 г. она была опубликована в "Трудах Геологического музея АН СССР" (Т. 3. С. 9-14). Именно эта работа положила начало будущей тафономии - новой области палеонтологических исследований, созданной трудами И.А.Ефремова. Но до этого было еще более 10 лет.

"Казалось бы мне оставалось,- вспоминал Иван Антонович,- только закончить университет. На деле все получилось совсем не так. Разнообразная деятельность препаратора, сама наука так увлекли меня, что я часто засиживался в лаборатории до ночи. Все труднее становилось совмещать интенсивную работу с занятиями. «К тому же с весны до глубокой осени приходилось бывать в экспедициях" (Ефремов, 1982, с. 322, цит. по: Чудинов, 1987, с. 20). Одним словом и на этом поприще жажда романтики не ждала никакого отлагательства. Занятия в Университете прервались на третьем курсе, но основы биологических знаний все же были приобретены.

В 1927 г. П.П.Сушкин направил своего ученика в экспедицию на реки Шарженгу (правый приток Юга) и Ветлугу (левый приток Волги). Здесь он "охотился" тоже на раннетриасовых лабиринтодонтов, но еще более древних и примитивных, исторически предшествовавших тем, что были на Большом Богдо, и захороненных в отложениях огромного озерного бассейна. В 1928 г. работы на Шарженге были продолжены. Оттуда он привез коллекцию черепов лабиринтодонтов изумительной сохранности и множество фрагментов. Следы вскрыши от масштабных раскопок того времени по ныне видны на крутом правом коренном берегу Шарженги около устья впадающего в нее ручья Керженка около с.Вахнево (Вологодская область, Никольский район).

Осенью по возвращении в Ленинград Иван Антонович пришел к Петру Петровичу показать лучший из найденных им черепов. Предание гласит, что при этом состоялся такой диалог (Курочкин, 2005, с. 60):

- Ну оставьте этот череп здесь, может быть, я найду время его описать.

- Нет уж, я опишу его сам и время на это уж точно найду.

Кому и какие слова могли принадлежать ясно без пояснений. "Из молодых, да ранний". Конечно, если все это не только легенда. Но нельзя забывать: "сказка ложь, да в ней намек"... Про иного в подобную легенду никто бы даже не поверил. Мы со своими Учителями так говорить не смели.

Ивана Антоновича, быть может, оправдывает лишь одно обстоятельство. Петр Петрович сам считал, что полевые сборы принадлежат добытчику. Очень уж ценил полевую работу и удачливых собирателей. На нашей памяти этого же принципа придерживался другой академик - В.В.Меннер. А забвение его, уже в наше время,- оттолкнуло от ПИН'а Л.А.Несова. Петр Петрович всегда тщательно продумывал, кому из учеников и сотрудников и какой материал дать для обработки, но приняв решение, отдавал его почти в "собственность". Настолько, что до окончания исследования никто не мог прикасаться к этому материалу без ведома "владельца". В таком крупном и единственном в своем роде собрании, не только по российским, но и мировым масштабам, как Зоологический музей АН СССР (ныне ЗИН РАН), это безусловно недопустимая роскошь. Особенно, если вспомнить, например, многолетнюю работу С.И.Снигиревского по тетеревиным, которая так и не кончилась никаким большим сочинением (только в 1985 г. том "Фауны СССР" по тетеревиным был опубликован уже Р.Л.Потаповым), но сделала недоступной крупнейшую коллекцию этих птиц для других специалистов на долгие годы.

Эта традиция была отменена лишь К.А.Юдиным, когда он стал заведующим Отделом орнитологии и герпетологии Зоологического института АН СССР. От него я и узнал, каких правил придерживался П.П.Сушкин.

Возможно, Иван Антонович знал эти правила. А возможно, Петр Петрович и сам не ожидал от юнца (ведь по настоящему ему было 19 лет) такой наглости, что он самостоятельно возьмется описывать череп триасовой амфибии. И это при живом то Учителе, и живой А.П.Гартман-Вейнберг. Про А.А.Борисяка, который разве только с другого конца длиннющего зала Геологического музея работал, я уж и не говорю...

Через год, 17 сентября 1928 г. Петра Петровича не стало... Уже за год он, вероятно, чувствовал, что развязка близка. Отсюда и отсутствие восторженной реакции на показанный ему череп. Лабиринтодонт с Шарженги - первый таксон, описанный Ефремовым,- был назван Bentosaurus sushkini Efremov, 1929 (Изв. АН СССР. Отд. физ.-мат. наук. N 8. С. 757-770). Позже выяснилось, что под этим родовым именем раньше была описана рыба. Теперь этот род называется Bentosuchus Efremov, 1937 (Труды ПИН АН СССР. Т. 8. Л.: Изд-во АН СССР. С. 10). С годами из этого местонахождения была описана целая фауна: Thoosuchus sp., Bystrovianidae gen. indet., Tichvinskia jugensis Tchudinov, Vjushkov, 1956; Chasmatosuchus rossicus von Huene, 1940; Tsylmosuchus sp., Microcnemus efremovi von Huene, 1940; Scharschengia enigmatica von Huene, 1940 (Ивахненко и др., 1997, с. 81).

Не забыта была и первая любовь: в 1929 г. была опубликована вторая статья "Местонахождения стегоцефалов на северо-востоке Европейской части СССР" (Докл. АН СССР. № 1. С. 15-20).

После знакомства с основами исторической геологии и геотектоники, Иван Антонович в 1929 г. высказал предположение, что океанические впадины, подобно континентам, имеют сложный рельеф. Положительные формы рельефа (подводные горы) на дне впадин лишены мощного слоя осадков и их магматический фундамент доступен изучению. Статья была послана в "Geologische Rundschau". Из Германии, как писал Иван

Антонович в 1972 г. (Собр. соч. Т. 1. С. 11) , "она вернулась с довольно обстоятельным разгромным отзывом крупнейшего в те годы специалиста по геологии морского дна профессора Отто Пратье». Он заявил, что статья представляет собой химеру. Все дно океанов и морей сплошь покрыто рыхлыми позднейшими осадками, из-за которых недоступны коренные породы, и при современной технике нет никакой возможности добывать их образцы. Жаль, что заметка не была напечатана". Через 30 лет многие положения этой рукописи (как всегда в подобных случаях уточненной и конкретизированной форме), стали общепринятыми. На срединно-океанических хребтах, например в районе Исландии, образцы магматических пород были подняты даже драгой. Действуют долгосрочные программы глубоководного бурения, обнаружившие во многих местах фундамент, состоящий из коры океанического типа.

Получив разгромную рецензию, Иван Антонович в душе не отказался от своих воззрений. Еще до революции в морской геологии 60-х годов проблеме изучения коренных пород дна океанов, правда в полуфантастической форме, он посвятил рассказ "Атолл Факаофо", написанный в 1944 г. (Собр. соч. Т. 1. С. 10, 362-392).

В 1929 г. препаратор Иван Ефремов был произведен в научные сотрудники II разряда. Летом того же года он участвовал в двух экспедициях. Результаты работы на "динозавровом горизонте" в северных предгорьях Тянь-Шаня были опубликованы в статье "Динозавры в красноцветной толще Средней Азии" (Труды ПИН, 1932, т. 1, с. 217-221). Позже Иван Антонович писал: громадные кости динозавров, перепутанные, изломанные и беспорядочно смешанные с крупной галькой, образуют местами, вдоль северных подножий Тянь-Шаня, "костные гряды", в которых залегают сотни тысяч тонн (в гряде Бозабы в низовьях р. Чу – миллионы тонн) костей, принадлежавшим многим миллионам животных. Если добавить, что подобные скопления по существу являются остаточными, уцелевшими от размыва когда-то еще больших скоплений целых скелетов, то "геологические" масштабы процессов образования местонахождений становятся очевидными... Понять, как образуются местонахождения ископаемых животных без знания и тонкого понимания геологии, невозможно ("Природа", 1954, N 3, с. 52).