Geum.ru

Юкио Мисима. Золотой храм

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава десятая
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ




Вообще-то первый шаг на пути к достижению цели я уже сделал. На

следующий же день после визита на Пятую улицу я выдернул из заколоченной

северной двери Золотого Храма два гвоздя.

В первом ярусе Кинкакудзи, Гроте Прибоя, имелось Два входа - восточный

и западный. Обе эти двери были двустворчатыми. По вечерам старик экскурсовод

запирал западную изнутри на задвижку, а восточную снаружи на замок. Однако

мне было известно, что в Храм можно проникнуть и без ключа. С северной

стороны, сразу за макетом Храма, находилась еще одна дверь, которой уже

много лет никто не пользовался. Она вся рассохлась, и вытащить те шесть или

семь гвоздей, которыми она была приколочена к косяку, ничего не стоило.

Гвозди так расшатались, что легко вынимались голыми пальцами, - вот я и

вытащил два на пробу. Свою добычу я завернул в бумажку и спрятал поглубже в

ящик стола. Прошло несколько дней. Никто не обратил внимания на исчезновение

из заколоченной двери пары гвоздей. Вечером двадцать восьмого я незаметно

вставил их на место.

В тот день, когда я увидел коленопреклоненного Учителя и решил всецело

положиться только на свои собственные силы, я отправился в аптеку, что

находилась неподалеку от полицейского участка Нисидзин, и купил мышьяку.

Сначала аптекарь подал мне маленький пузырек таблеток на тридцать, но я

попросил побольше и за сто иен купил бутылочку со ста таблетками. В соседней

скобяной лавке я приобрел за девяносто иен складной нож в футляре.

Я немного походил перед ярко освещенными окнами полицейского участка. В

дверь торопливо вошел инспектор, на нем была рубашка с открытым воротом, в

руке - портфель. Никто не обращал на меня внимания. Никто не обращал на меня

внимания все двадцать лет моей жизни, так что ничего странного в этом не

было. Моя персона еще не представляла никакой важности. Я был одним из

миллионов и десятков миллионов людей, которые тихо существуют себе в нашей

Японии, ни у кого не вызывая ни малейшего интереса. Обществу нет дела до

того, жив такой человек или умер, но в самом факте его существования есть

что-то успокаивающее. Вот и инспектор был настолько спокоен на мой счет, что

прошел мимо, даже не взглянув в мою сторону. Красный свет фонаря освещал

надпись "Полицейский участок Нисидзин". Один из иероглифов выпал, и вместо

него зияло пустое место..

На обратном пути в храм я думал о своих покупках, они будоражили мне

душу.

Хотя нож и яд я купил на случай, если надо будет себя убить, настроение

было приподнятое, словно я только что женился и теперь обзаводился домашним

скарбом для новой, семейной жизни. Вернувшись в келью, я все не мог

насмотреться на свои сокровища. Я вынул нож из футляра и лизнул лезвие. Оно

затуманилось, а язык ощутил холод металла и странный, слегка сладковатый

привкус. Сладость шла откуда-то из сердцевины тонкой полоски стали, из самой

ее сути. Отчетливость формы, синий блеск металла, похожий на гладь моря...

Еще долго ощущал я на кончике языка чистую сладость стали. Постепенно

ощущение ослабло. Я с вожделением стал думать о том дне, когда все мое тело

допьяна изопьет этой манящей сладости. Небо смерти представлялось мне таким

же ясным, как и небо жизни. Мрачные мысли унеслись куда-то прочь. В мире не

было места страданию.

Вскоре после войны в Золотом Храме установили новейшую пожарную

сигнализацию. Стоило воздуху нагреться до определенной температуры, и в

канцелярии храма Рокуондзи тут же срабатывал аварийный сигнал. Вечером 29

июня экскурсовод сообщил, что сигнализация не работает. Я случайно зашел на

кухню и услышал, как старик рассказывает о поломке отцу эконому. Я решил,

что это знак, ниспосланный мне небом.

На следующее утро отец эконом позвонил на завод-изготовитель и попросил

отремонтировать систему. Простодушный экскурсовод сам мне об этом рассказал.

Я прикусил губу. Оказывается, минувшей ночью мне был дан редчайший шанс, а я

его упустил!

Вечером пришел рабочий. Все обитатели храма окружили его и с

любопытством наблюдали, как он возится с сигнализацией. Однако ремонт

затянулся. Рабочий не столько чинил, сколько качал головой и Цокал языком, и

постепенно зрители стали расходиться. Ушел и я. Теперь мне оставалось только

ждать пробного аварийного звонка, который разнесется по всей территории

храма, извещая о завершении ремонта и крушении всех моих надежд... Я ждал.

Храм окутали мягкие сумерки, рабочий зажег фонарь. Сигнала все не было.

Наконец ремонтник прекратил работу и ушел, сказав, что закончит завтра.

Однако назавтра, первого июля, он так и не появился. Особого

беспокойства в храме это не вызвало - куда, в конце концов, было торопиться?


Вечером тридцатого я снова отправился в магазин и купил сладких булочек

и вафель с мармеладной начинкой. Я и прежде частенько сюда наведывался,

чтобы купить на свои скудные карманные деньги немного хлеба, - слишком

велики были интервалы между монастырскими трапезами. Но сегодня меня пригнал

сюда не голод. Не собирался я и начинять сладости мышьяком. Просто снедавшее

меня беспокойство требовало какого-то действия.

Я возвращался с бумажным пакетом в руке и думал о том, как странно все

устроено - что может быть общего между этими жалкими булками и тем

поступком, на который толкает меня мое бесконечное одиночество... Временами

сквозь низкие облака проглядывало солнце, и старую улицу словно обволакивало

жарким туманом. По спине потаенной холодной струйкой стекал пот. Страшная

вялость охватила меня.

Булка и я. Какая между нами связь? Каких бы высот ни достигал мой дух,

готовясь к Деянию, вечно заброшенный и одинокий желудок все равно потребует

своего. Собственные внутренности казались мне облезлым, прожорливым псом, не

желающим слушаться хозяина. О, как отчетливо я сознавал: душа может сколько

угодно стремиться к возвышенному, но эти тупые и скучные органы, которыми

набито мое тело, будут стоять на своем и мечтать о пошлом и обыденном.

О чем мечтает мой желудок, я знал. О сладкой булочке и вафле. Душа

могла грезить о неземной красоте алмазов, но брюхо упрямо требовало теста...

Представляю, как обрадуются этим треклятым булкам люди, которые будут ломать

головы, тщетно пытаясь уразуметь мои мотивы. "Смотрите-ка, он хотел есть! -

воскликнут они облегченно. - Хоть что-то в нем было человеческое!"