«Международные отношения», 1980

Вид материала

Документы

Содержание Перевод советизмов Совет, спутник, большевик

Подобный материал:

• Программа курса «Международная торговля услугами», 170.24kb.
• Программа наименование дисциплины: Международные экономические отношения Рекомендуется, 141.64kb.
• Программа дисциплины «Мировая экономика и международные экономические отношения»», 461.05kb.
• Международные экономические отношения, 25.98kb.
• Международные отношения в период объединения, 1976.64kb.
• Программа дисциплины «Международные экономические отношения» для направления 030700., 261.66kb.
• Программа дисциплины Политика и экономика США и Канады для направления 030700. 68 «Международные, 363.26kb.
• Программа дисциплины Международные энергетические отношения для направления 030700., 114.12kb.
• 1. Мировое хозяйство и международные экономические отношения, 38.75kb.
• Учебная программа (Syllabus) Дисциплина: : «История международных отношений в новейшее, 400.25kb.

133

них можно было бы причислить даже к экзотизма м. Далее И. Левый говорит, что «Дон Кихот» Сервантеса «был написан языком нейтральным, для современного ему читателя исторически и национально не окрашенным, для того времени совершенно лишенным архаичности. Логично'и переводить его в целом неокрашенным чистым родным языком '. Но как же в таком случае быть с рыцарскими реалиями? «Только там, где лексическая единица является носителем значения, типичного для исторической среды оригинала, ее можно перенести в перевод: это случай «бытовых» слов, таких, как рикша, томагавк, частушка, кинжа л», — продолжает И. Левый², тем самым еще более сужая значение реалий. Будучи предметами и понятиями, связанными с эпохой оригинала — эпохой его написания и/или описанной в нем эпохой, они обязывают переводчика задуматься над их сохранением и лишают его возможности перевести произведение «в целом неокрашенным чистым родным языком», по словам И. Левого: без них, этих исторических реалий, весь перевод превратился бы в обесцвеченное отражение описываемой автором действительности, оторванное от своей среды во временном отношении. Переводя современное художественное произведение, переводчик имеет дело с реалиями в плоскости их «мест-•ной» принадлежности и очень редко сталкивается с реалиями в аспекте времени. Однако перед его будущим коллегой, который, может быть, будет переводить то же произведение через сто лет, возникнет новая проблема, так как многие из «местных» реалий будут уже и реалиями «временными» или историческими.

Бесспорно, это не значит, что переводчик должен транскрибировать или передавать другим способом все реалии, встреченные им в подлиннике, превращая перевод в набор экзотизмов. «Пытаться при переводе создать не только произведение художественной литературы, но и памятник языка прошедшей эпохи — задача вряд ли плодотворная. Историю языка следует изучать не по переводам, а по оригиналам», — совершенно основательно замечает и С. Львов.³




И тем не менее прав также известный венгерский переводчик и теоретик перевода Ласло Кардош, высказы-

Ёамиё которого можно считать дополнением к сказанному И. Левым и С. Львовым: «..в принципе мы против архаизации не архаизированных, а просто старых текстов. Однако не следует забывать, что многие мастера художественного перевода способны едва уловимыми, тончайшими приемами подчеркнуть возраст подлинника, не отказываясь при этом от воссоздания его средствами современного языка»'. Один из этих приемов, по словам Г. Гафуровой, — «умелая, тактичная [а мы бы добавили — и экономичная] передача соответствующих реалий и терминов»².

Переходя ко второму случаю, переводу произведений «а р х а и з о в а н н ы х», обратимся опять к не менее категорической установке А. В. Федорова: «От вопроса о переводе архаических по языку старых произведений, естественно, отграничивается вопрос о переводе произведений (современных или классических), где авторами сознательно применены архаизмы, являющиеся таковыми по отношению к языку их времени. Воспроизведение таких архаизмов в соответствии с их функциями., вполне закономерно входит в таких случаях в задачу перевода»³.

Его дополняет О. Н. Семенова, отмечая, что использование архаической лексики «отличается своеобразием, обусловленным стилем автора, его методом исторической стилизации»⁴.

Итак, сохранение (транскрипция) слишком многих исторических реалий при переводе архаического произведения было бы преднамеренным, несозвучным с общим тоном повествования и не отвечало бы намерениям старого мастера, описывающего свою действительность. Иное дело в произведении архаизованном; автор преднамеренно вводит в текст исторические реалии, и замена их более нейтральными соответствиями (калькой, описательным переводом и пр.) шла бы уже вразрез с его намерениями.

Упоминая вскользь произведения «современные и классические» (см. выше), А. В. Федоров подводит нас невольно к третьему случаю — возможной двуплановости исторических реалий в архаизованном классическом ори-

¹ Кардош, Ласло. АПТХП, т. I, с. 170.

²Гафурова Г. Некоторые особенности воспроизведения коло
рита эпохи в художественном переводе. — АПТХП, т. II, с. 35.
'Федоров А. В. Указ. соч.. с. 370. _ ' '
⁴ Семенова О. Н. Указ, соч., с. 53. ' : -

135

гинале, порождающей дополнительные затруднения для переводчика. С одной стороны, старый автор пишет на современном ему языке и непреднамеренно употребляет современные для своей эпохи реалии, которые с течением времени превращаются в исторические; с другой стороны, описывая историческую для себя действительность, он уже преднамеренно подбирает, для колорита, реалии из описываемой им эпохи — исторические для него самого. То есть это тот случай, по словам С. Львова, «когда относительная архаизированность языка как стилистический прием автора накладывается на архаичность языка того времени, к которому относится произведение» '. Мы же упомянем и другое положение, усугубляющее затруднения переводчика, — когда двупла-новость распространяется еще на два «местных» ареала (это двуплановость архаичности языка самого Шекспира с присущими ему современными — тогда! — реалия-ми+историческая, скажем, венецианская, обстановка в «Венецианском купце», с присущими ей реалиями, историческими для Шекспира). И вот современному переводчику, так же непреднамеренно употребляющему некоторые вполне современные реалии, чтобы остаться верным автору, приходится решать преднамеренно вопрос перевода реалий одновременно в двух планах — в плане эпохи автора и в плане эпохи (и места действия) его повествования. И еще. Когда Диккенс пишет о французской революции или Шекспир бытописует нравы средневековой Венеции, когда Гюго разрабатывает сюжет из английской жизни, читатель перевода должен погружаться в атмосферу соответствующей национальной и исторической действительности, независимо от языка, на котором писал автор подлинника. Но и это не канон. Вместе с тем и независимо от «фона» описываемой действительности, Диккенс должен оставаться Диккенсом, Шекспир — Шекспиром, Гюго — Гюго. И получается так, что переводчику следует передавать не просто французскую или венецианскую действительность такой, какой она была, а ее же, эту действительность, но виденную и изображенную Диккенсом или Шекспиром.

Знание своих реалий предполагает и понимание их читателем подлинника. Исторические реалии обычно менее известны, так как нередко это историзмы или архаизмы, об истинном значении которых средний читатель

'Львов С. Указ, соч., с. 249. 136

лишь догадывается; язык А. Н. Толстого в «Петре Первом» (см. с. 96—97) — достаточное тому свидетельство. А это если не приравнивает возможности читателя подлинника к возможностям читателя перевода, то по меньшей мере сближает их, позволяя переводчику следовать за автором, подражая ему в отношении осмысления исторических реалий.

Тот же момент «знакомости» с историческими реалиями, обусловленный знанием истории соответствующего народа, облегчает перевод в границах ареала региональных реалий.

В тех же границах не так остро ставится и вопрос о передаче исторических реалий, употребленных в переносном смысле или вообще при стертом в той или иной степени колорите. Знакомство читателя перевода с исторической действительностью народа — носителя ИЯ, что часто наблюдается при региональных реалиях, облегчает восприятие содержащих исторические реалии намеков, аллюзий, сравнений без применения особых средств осмысления. «..От вас [работников райсовета] ждут конкретных мер! Ждут воды. Ожидают тепла. Хотят покупать свежие булки значительно ближе, чем дневной переход суворовских чудо-богатырей» (разрядка наша — авт.), — пишет автор фельетона «Анализ кровли» Ю. Соколов ^!, с основанием рассчитывая, что читатели его поймут. Читатель болгарского перевода тоже не будет испытывать особых затруднений: Суворов знаком среднему болгарину, который воспримет этот чудо-переход именно в смысле, вложенном в него автором. Но перевод на другие языки, носителям которых русская история мало знакома, потребует объяснений, дополнений, передачи «чудо-богатырей» функциональным аналогом, точнее — замены образа образом, например, замены Суворова Ганнибалом (разумеется, если переводчик уверен, что он знаком его читателю). Так что и здесь нередко приходится, выбирая средства для передачи таких реалий, по-разному рассуждать в зависимости от ПЯ и его носителей.

Бывает, что в силу тех или иных исторических или политических обстоятельств в данном языке получилась своеобразная «лакуна», отсутствует целый предметно-тематический пласт лексики — слов (терминов, реалий), называющих определенные предметы и понятия, не су-

И, 12.1Д975.

137

Щёстбовавшиё у данного народа; обычно этот пробел пб мере надобности заполняется заимствованиями, поступающими с внедрением в быт и практику обозначаемых ими референтов.

Таков, например, случай с реалиями (прежде это были термины), связанными с видами и оснасткой парусных судов в России. Призванные Петром I мастера — голландцы, немцы, англичане — приехали со своим словарем и оставили в русском языке набор исковерканных русскими рабочими голландско-немецко-английских слов, которые в этом виде и сохранились до наших дней. Иначе сложилась история морской терминологии в Болгарии. С 1398 по 1878 гг. болгары жили под владычеством Османской империи, и в то время, когда Петр I строил свой парусный флот, и значительно позже, вплоть до Освобождения, у болгар, за неимением своих судов, не было и названий для них; а если и была какая-нибудь очень примитивная морская терминология, преимущественно турецкая, то до нас она не дошла. Вот почему, переводя описания морских эпизодов той эпохи с любого западноевропейского языка, болгарский переводчик вынужден прибегать к посредничеству русского языка, откуда перешла вся старая морская терминология при создании болгарского флота, и «навязывать» своему читателю совершенно непонятные ему исковерканные гол-ландско-немецко-английские слова-реалии, иногда еще больше исковерканные транскрибированием их на болгарский язык. Возьмем два-три различных случая скажем, «рус.» рангоут, восходящее к голл. rondhout, которое транскрибируется болг. рангоут, даже когда это перевод англ, spars; или же англ, whaleboat, первоначальное «китобойное судно», затем превратившееся в легкую быстроходную шлюпку с мачтой и парусом и произносимое по-английски (х)уэйлбоут, которое вошло в русский язык под обликом вельбот, а в болгарский — велбот; или англ, fall (в значении снасти, троса), произносимое фол, но воспринятое по-русски, явно путем не транскрипции, а транслитерации, как фал, и превратившееся по-болгарски в фалина.

Приблизительно то же можно сказать и об упомянутой И. Левым «рыцарской культуре» эпохи западноевропейского феодализма — в частности, о названиях доспехов и их деталей, отсутствующих во многих языках, носители которых не имели или имели мало соприкосновения с рыцарством. По-видимому, вследствие географической

138

близости и столкновений с рыцарями духовно-рыцарских орденов Прибалтики, некоторые термины-реалии либо перешли в русский язык, возможно, через польский, в несколько измененном при транскрипции виде, либо были скалькированы, либо обозначаемые ими понятия получили в результате словотворчества иные названия. В болгарском же языке, несмотря на ранние «визиты» крестоносцев и непродолжительное, правда, соседство с Римской империей, «рыцарской терминологии» не сохранилось. Вот почему для болгарского переводчика эти реалии представляют немалую трудность. Приходится нередко прибегать к испытанному средству конца прошлого — начала нашего века — заимствованиям (кстати, не только в переводах) из русской лексики, которые бывают иногда оправданы не только близостью языков, но и прямой этимологической связью. В современном болгарском языке для англ, visor, фр. visiere, нем. Visier, соответствующих рус. забрало, судя по толковым словарям, нет эквивалента. Слово забрало встречается, по Н. М. Шанскому, в русской литературе с начала XIX в.', а по данным болгарского этимологического словаря², восходит к древнеболгарскому слову, встречаемому в Симеоновом сборнике и Златоусте — памятниках XI и XII вв. Таким образом, мы можем заимствовать из русского языка слово, заимствованное им из древнеболгарского.

В другом случае, переводя русскую историческую беллетристику, болгарский переводчик наталкивается на затруднения совершенно иного характера. В Болгарии тоже были цари, царский двор, вельможи, бояре, существовала сложная система податей и налогов и пр. Но было это, — возвращаясь еще раз, для примера, к переводу А. Толстого, — задолго до Петровской эпохи, и все исторические реалии этого разреза общественной жизни, как они встречаются в письменных памятниках и в современной исторической литературе, до византийского владычества (с 1018 г. до конца XII века) — древнеболгарского происхождения, за исключением некоторых латино-ви-зантийских титулов и названий, а затем все было заимствовано из действительности Византии и средневекового Запада. Для употребления при переводе русских ис-

¹ Краткий этимологический словарь русского языка под ред. Н. М. Шанского. М.: Просвещение, 1975.

² Български етимологичен речник. София, 1971. Авторы же русского словаря считают, что «рассматривать забрало — часть шлема» — как церковнославянское (Фасмер, Преображенский...) неверно.

139

торических книг они не годятся, так как резко меняют этническую, историческую и даже географическую обстановку, ослабляют колорит оригинала и, так сказать, . наряжают русского царя в одеяния византийского императора. И переводчику приходится искать другие способы передачи исторических реалий и идти главным образом по пути словотворчества.

Здесь мы воздерживаемся от термина «неологизм», чтобы не отнимать у этих «новых», сочиненных переводчиком слов необходимого для них аромата старины — ведь они должны возместить отсутствие названий соответствующих старых понятий или предметов в ПЯ. Когда же А. Н. Толстой говорил (цитируем по Г. Гафу-ровой, указ, соч., с. 33), что в своей работе над историческим романом старался не столько употреблять архаизмы, сколько вытравлять неологизмы, он явно имел в виду новые слова, реалии более новой эпохи, которые внесли бы дисгармонию в воспринятую им лексику. Впрочем, соблюсти это, вероятно, было очень трудно, поскольку и в «Петре Первом» встречаются характерные ляпсусы, например: «Ратники из северных губерний (разрядка наша — авт.) дивились такой пышной земле»¹, а губерния как административная единица была введена Петром I лет десять спустя после описываемого похода князя Василия Васильевича.

Итак, при переводе исторических реалий переводчик может включить в свой арсенал много разных видов оружия, начиная с транскрипции и не забывая устаревшие слова своего языка, иногда подходящие диалектизмы (довольно опасное оружие), заимствования из других языков (даже чужие реалии, прижившиеся в других языках), семантические неологизмы, т. е. сочиненные им слова для старых понятий.

В заключение главы приведем очень удачное высказывание А. Андрее: «В искусстве перевода, как и во всяком другом искусстве, не может быть готовых эталонов, раз навсегда определенных правил и решений. Не может быть единого решения и в вопросе о том, должен ли переводчик, перевыражая произведение, отделенное от нас известной исторической дистанцией, дать почувствовать современному читателю эту дистанцию и в какой мере он должен это делать»².

'Толстой А. Н. Указ, соч., с. 130.
²Андрес А. Дистанция времени и перевод. — МП, 1965, №$' 5,
г. 128.

140

Глава 11

ПЕРЕВОД СОВЕТИЗМОВ

Звучат во всех краях планеты Без перевода, как Москва, Большевики, Октябрь, Советы, Мир, Спутник — русские слова.

А. Твардовский

Советизмы, слова рожденные Великим Октябрем, представляют для переводчика с русского языка особый интерес потому, что хочется и нужно каждый из них довести до сознания и сердца иностранного читателя, а сделать это бывает иногда мучительно трудно.

Для определения этой группы реалий, о которых еще Л. Н. Соболев писал как о «советских неологизмах», «советских реалиях» ', воспользуемся дефиницией, точнее — дефинициями Г. В. Чернова. Включая в свои исследования «так называемые «советизмы», которые он причисляет к БЭЛ, автор отмечает, что это «слова и словосочетания, возникшие за годы советской власти, или старые слова и словосочетания, у которых в этот период возникли новые значения» ². Однако это может послужить только началом дефиниции, которую мы дополним его же определением БЭЛ (родового понятия) как слов, названных «безэквивалентными, то есть не имеющими постоянного устойчивого эквивалента, приемлемого в различных контекстах»³, лишний раз подчеркнув специфическую советскую окраску этих единиц.

В рамках этого определения о советизмах писали многие авторы⁴, рассматривая их с разных точек зрения:

'Соболев Л. Н. Пособие по переводу с русского языка на французский, с. 287.

² Ч е р н о в Г. В. К вопросу о передаче безэквивалентной лексики при переводе советской публицистики на английский язык, с. 226.

³ Т а м же, с. 223.

⁴ Приведем некоторые из работ: Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Указ. соч. Изд. 2-е, с. 77 и ел. [к советизмам мы бы отнесли и приведенные в п. 2 их генетической классификации «Слова нового быта»]; Акуленко В. В. Вопросы интернационализации словарного состава языка. Харьков: Изд. Харьков, ун-та, 1972, с. 180—182; Гвоздев А. Н. Указ, соч., с. 87; К а т-Ц е р Ю. М., К у н и н А. В. Письменный перевод с русского языка на английский. М.: Высшая школа, 1964, с. 89—90 и др.

141

как элементы русской лексики и, первоначально, в качестве неологизмов ', с учетом способов образования и в связи с методикой преподавания русского языка и литературы иностранцам, как международные лексические единицы и заимствования из иностранных языков, как элементы фоновых знаний о советской стране и коммунистической идеологии, наконец, как БЭЛ и объект теории перевода. Не претендуя на столь широкий охват, мы ограничимся перечислением лишь некоторых особенностей перевода советизмов, опираясь на общие закономерности перевода реалий и на работы писавших до нас. Своеобразие советизмов можно искать прежде всего в их отличиях от реалий. Просмотрев перечисленные у Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова советизмы, включенные в первые два пункта генетической классификации этих авторов, нетрудно убедиться, что далеко не все они обладают основными признаками реалий — национальным колоритом и отсутствием эквивалента на другом языке. А между тем характерным для них является другое качество, встречаемое не у каждой реалии. Например, такие единицы, как «очередной отпуск», «общественные фонды», «детский сад», «производственное обучение», «индустриализация», «депутат», «выполнение плана» и т. п., в отличие от реалий, имеют в других языках достаточно полноценные соответствия. Например, соответствия стипендии — болг. «стипендия», англ, scholarship, fellowship и др., фр. bourse (d'enseignement), нем. Stipendium — с виду покрываются в отношении референтов: «стипендии» есть, должно быть, во всем мире и, очевидно, везде это — «постоянное денежное пособие, выдаваемое учащимся в учебном заведении» (Ож.). Но можно ли государственную стипендию, получаемую в Советском Союзе (и социалистических странах) миллионами учащихся, поставить на одну доску с дарованными ч а стн ы м лицом илифондацией крохами пресыщенной филантропии? «Депутат» — на всех языках депутат (болг. «депутат», англ, deputy, фр. depute, нем. Deputierte), но ведь между «депутатом трудящихся» и теми, другими депутатами сравнение явно противопоказано...

¹ Но уже в более поздней работе, специально посвященной неологизмам русского языка, мы находим сравнительно мало слов (в первую очередь, спутник и др. «космические» объекты), которые можно было бы отнести к советизмам (см.: Брагина А. А. Неологизмы в русском языке. М.: Просвещение, 1973).

142

Различие здесь мы видим прежде всего в фоне. Конечно, фоновые несоответствия существуют и между другими народами, даже соседними, и их языками. Здесь, однако, в основе глубоких фоновых различий лежат коренные расхождения между советским и несоветским образом жизни в целом, которые отражаются чуть не на каждой детали, на каждом слове.

«Коренная перестройка общественной жизни»¹ в советскую эпоху обусловила и сдвиг в семантике русской лексики: появление слов, обозначающих новые понятия, и изменение значений многих старых слов с изменением обозначавшихся ими в прошлом понятий. Таким образом, в дополнение к коннотативному значению, к национальному колориту обычных реалий, советизмы обладают своим, специфическим только для советского строя социальным колоритом, чем они в ряде случаев и отличаются от других реалий.

Трехступенчатая, так сказать, коннотация (национальный, исторический и социальный колорит), необходимость передать при переводе характерные особенности в корне отличного образа жизни, о котором у читателей, если и имеются кое-какие, то во многих случаях не слишком ясные и объективные сведения, делают перевод советизмов чрезвычайно трудным, в частности на языки несоциалистических стран. И здесь еще одно специфическое отличие советизмов от других реалий мы видим в необходимости особого учета языка, на который делается перевод: предназначен ли он для читателей из стран социализма или для читателей стран вне нашего лагеря. Косвенно эту особенность отмечает и А. Д. Швейцер: «Наблюдается следующая закономерность: в текстах, рассчитанных на специалистов, на читателей, знако_: мых с советскими реалиями, преобладают такие способы передачи «советизмов», как транслитерация и калька (например, агитпункт — agitpunkt, дружинники — dru-zhinniki, область — oblast, товарищеский суд — comradely court), тогда как в текстах, адресованных более широкой аудитории, чаще встречаются объяснительный, описательный и другие виды перевода (например, агитпункт— voter education centre, дружинники — volunteer patrols, товарищеский суд — citizen court), а транслите-

'Верещагин Е. М., К о сто м ар q в В. Г. Указ, соч. Изд.
2-е, с. 77. •'••- •' ••••••'^: • • •••

143

рация н калька обычно сопровождаются пояснительным комментарием»¹.

А. Д. Швейцер рассматривает перевод только газет-но-информационных и публицистических текстов и только на английский язык; тем не менее, замеченная им закономерность полностью соответствует нашим наблюдениям в отношении перевода советизмов в любом тексте и на любой язык: так как советская действительность знакома среднему читателю из социалистических стран (это соответствует в цитате «специалистам» и «читателям, знакомым с советскими реалиями»), там транскрипция или калька будут наиболее привычными приемами перевода, в то время как для француза, англичанина, американца, одним словом, для любого читателя из несоциалистических стран, такой перевод окажется просто недостаточным. Часто в таких случаях, чтобы довести до сознания целостное значение реалии, потребуются иные, более действенные средства осмысления.

Это приводит нас к мысли, что перевод советизмов с точки зрения адресата зависит и от принадлежности этих единиц к 1) собственно советизмам, 2) региональным со-ветизмам или 3) интернациональным советизмам. Очень четкой границы между ними, а в особенности между последними двумя группами провести нельзя; например, Совет — как интернациональная, так и региональная реалия, но это разделение поможет переводчику не упускать в таких случаях из виду некоторую градацию в подборе способов перевода.

Собственно советизмы — реалии, характерные для Советского Союза (совхоз, неотложка, ЖЭК, целинник, стахановец), — переводят, обязательно учитывая отсутствие их референтов в стране читателя перевода, не упуская тем не менее из виду то общее положение, что читатель из социалистической страны в любом случае обладает более обширными фоновыми знаниями об СССР по сравнению с читателями из капиталистических стран.

Региональные советизмы, которые для любой социалистической страны чаще всего мало чем отличаются по существу от национальных, переводятся на языки стран социализма принятыми там эквивалентами, обычно транскрипциями или кальками: субботник, болг. съботник, чеш. subotnik; дом культуры, болг. дом на кул-

¹ Швейцер А. Д. Указ, соч., с. 251. 144

турата, чеш. dum osvety; комсомолец, болг. комсомолец, чеш. komsomolec. При переводе на языки несоциалистических стран, как и в случае собственно советизмов, учитывается малая (или превратная) осведомленность читателя. Они передаются используемыми для реалий приемами, причем одной транскрипции большей частью бывает недостаточно.

Интернациональные советизмы, такие, как Совет, спутник, большевик, настолько широко известны, что их не нужно особо оговаривать и объяснять; достаточно бывает обычной транскрипции.

Авторы причисляют советизмы — во всяком случае многие из них — к терминам. «Подавляющее большинство проанализированных слов и словосочетаний носит терминологический характер. Эти слова и выражения являются общественно-политическими и экономическими терминами (небольшое число — технические термины и термины других специальных отраслей). Однако характерной особенностью, не позволяющей отнести их безоговорочно к чистому термину, является их широкое вхождение в общенародный язык, их общеупотребительность как в художественной литературе, так и в разговорном и бытовом стилях речи», — пишет Г. В. Чернов и дальше уточняет: «Любой «советизм» является термином, поскольку содержанием его является социально-экономическое понятие, имеющее строго определенные рамки...»¹.

Мы бы не сказали, что к терминам можно отнести любой советизм. Но в принципе это и не имеет особого значения: признаки реалии в советизмах, по-видимому, преобладают над терминологическими, что и приводит их к переводу не термином, а приемами передачи реалий: в любом случае мы стремимся сохранить колорит. Даже если допустить, что советизмы — термины, то придется добавить, что это термины своеобразные или единицы, стоящие на границе между реалиями, терминами и общеязыковой лексикой.

Это подтверждается и переводами советизмов, которые мы находим в двуязычных словарях: большинство либо транскрибируется, либо переводится кальками, а нередки случаи и транскрипции и перевода. Транскрипции подвергается слово стахановец: болг. стахановец, чеш. stachanovec, англ, полукалька stakhanovite. Кальками и полукальками являются ударник, англ, shock-worker (на-

'Чернов Г. В. Указ, соч., с. 227.

145

ряду с транскрипцией udarnik), также фр. oudar-nik, travailleur de choc, нем. StoBarbeiter (только полукалька). Примером функциональных аналогов являются: ленинец, англ, и нем. Leninist, фр. Leniniste, чеш. Leninovec, ит. Leninista.

Если рассматривать советизмы с точки зрения фор-м ы, то окажется, что по сравнению с другими реалиями среди них больше устойчивых словосочетаний типа составных терминов, каковыми они обычно и являются, и гораздо больше аббревиатур. На переводе это отражается в том смысле, что почти все словосочетания калькируются: пятилетний план, болг. петгодишен план, англ, five-year plan, фр. plan quinquennale, нем. Funf-jahrplan; Верховный Совет СССР, болг. Върховен Съвет на СССР, англ. Supreme Soviet of the USSR, фр. Soviet Supreme de L'U. R. S. S., нем. Der Oberste Sowjet der UdSSR.

Таким же образом передаются и сложносокращенные слова: стенгазета, болг. стенвестник, англ, wall-newspaper, фр. journal mural, нем. Wandzeitung.

Отметим характерную особенность советизмов-аббревиатур: многие из них своим статусом реалий как бы обязаны именно своей сложносокращенной форме. Таковы, например, педсовет, педколлектив, партактив, пищеблок, санузел и т. п. Педагогические советы, за исключением фоновой стороны значения, о чем шла речь выше, мало чем различаются в разных странах: педагогический совет имеется в любом учебном заведении любой страны, но аббревиатура педсовет (ср. болг. педсъвет), скажем, во французской школе была бы аналоцизмом (подробнее об аббревиатурах см. ч. II, гл. 9).

Среди советизмов-аббревиатур есть немало и имен собственных таких, как СССР, КПСС, ВДНХ, МХАТ, ТАСС и т. д., которые приведены у Е. М. Верещагина, В. Г. Костомарова в общем ряду с остальными сложносокращенными словами. В переводе они передаются как соответствующая группа имен собственных (подробнее см. ч. II, гл. 2).

После Великой Октябрьской социалистической революции русский язык приобрел мировое значение, что позволило В. И. Ленину уже вскоре после победы советской власти отметить это: «Мы достигли того, что слово «Совет» стало понятным на всех языках»'. И хотелось бы

'Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38, с. 37.