Geum.ru

ЭлиГендельман Новые приключения Буратино

Вид материалаСказка
Подобный материал:
  1   2




ЭлиГендельман


Новые приключения Буратино"

(Почти сказка, и почти по А. Н. Толстому)


Столяр Джузеппе был явно не в духе. Погода соответствовала настроению. Вторую неделю в Тель-Авиве беспрестанно хлестал ливень, отчего в шхуне А-Тиква* была непролазная грязь, а бурные потоки мутной воды образовали у дверей его мастерской настоящее море разливанное, не давая пройти к мастерской и без того немногочисленным заказчикам. Дела у Джузеппе шли неважно, можно даже сказать, из рук вон плохо.

С утра он ещё не похмелялся. Не было денег. Банковский счёт был арестован за хронически превышенный минус. Его кредитную карточку уже давно нигде не принимали, а чеки постоянно возвращались, как непокрытые.

Хозяин небольшого магазинчика, человек, в общем-то, добрый и мягкий, издалека заметил сутулую фигуру столяра, робко приближавшуюся к дверям его торгового заведения, тут же схватился за телефонную трубку и сделал вид, что ужасно занят. Джузеппе остановился у двери, не решаясь войти. Он стоял в молчаливо-униженно-просящей позе, ожидая, когда на него обратят хотя бы малейшее внимание. Хозяин магазинчика, не отрываясь от телефона, неопределённо махнул Джузеппе рукой: мол, проходи своей дрогой, не до тебя сейчас.

Джузеппе не уходил. Продавец бросил трубку на телефон и вопросительно уставился на столяра.

- Ну, дорогой, что скажем? Наверно, ты принёс деньги?

- Шалом, я...

Но продавец уже не слушал. Он достал из-под кассового аппарата толстую, потрёпанную тетрадь, послюнявил свой толстый и короткий, похожий на куриную сардельку, палец с грязным ногтем и открыл свой талмуд примерно на середине.

- Так... О-о-о-о!!! Да ты мне должен уже больше пятисот шекелей! Сожалею, но кредит исчерпан. Больше не получишь даже зубочистку. - Торговец многозначительно постучал пальцем по тетрадке и закрыл её, всем своим видом показывая, что интервью закончено.

- Да я только... Мне бы...

Продавец уже приветливо улыбался входящей в его магазинчик пожилой даме.

Джузеппе тяжело вздохнул и направился в соседнюю лавку. Там ему тоже были не рады и на его робкое: "шалом", ответили одним, но весьма ёмким словом:

- Лехкибенимат!*

В следующий магазин Джузеппе даже не стал соваться. И там он был должен весьма солидную сумму, а третьего дня Джузеппе, вместо водки, получил увесистый пинок от хозяйского сына. Кобчик побаливал до сих пор. Что-что, а пинки и подзатыльники, таким как Джузеппе, торговцы раздают весьма охотно, в неограниченных количествах, и притом совершенно бесплатно.

Ужасно хотелось опохмелиться.

За Джузеппе увязалась ватага соседских эфиопских ребятишек. Они откровенно улюлюкали ему вслед и кричали:

- Алло, Джузеппе! Почём сегодня баклажаны на шуке?* - и, весело смеясь, разбежались, предварительно бросив в Джузеппе несколько гнилых помидоров, специально припасенных для этого случая.

Джузеппе постарался не обращать на них внимания, но упоминание о баклажанах просто вывело его из себя. За столяром давно и прочно укрепилось прозвище "баклажан", за цвет носа, который от постоянных вливаний в организм самой дешёвой водки приобрёл жутчайший, фиолетовый оттенок шестидневного трупного разложения. Джузеппе резко остановился, и заорал благим матом на всю шхуну вслед убегающей ребятне:

- Маньяким шхурим! Бней-зонот! Ани мезаен имот шелахэм итхэм бэяхад!*

Джузеппе истекал слюнями, махал морщинистыми кулаками, чем доставил огромное и бесплатное развлечение местным наркоманам.

Да уж...

Как не заладится с утра, хоть вешайся...

Тем более, утром Джузеппе вытащил из почтового ящика письмо из муниципалитета, с угрозами отключения воды за неуплату городского налога. Может, действительно в петлю? Похоронят, хотя бы по-человечески и за казённый счёт.

В дверь мастерской негромко постучали.

Джузеппе вздрогнул. Может, это пришёл инспектор из налогового управления? Он и там должен...

Да нет, казённые люди долбятся так, что слышно на полквартала. Стучались же вежливо, слегка, костяшками пальцев.

- Яалла!* - крикнул столяр, - Не заперто!

Дверь открылась и в мастерскую просунулась голова с растрёпанными седыми волосами. Джузеппе облысел много лет назад и всегда завидовал соседу Карлу, который и являлся владельцем роскошной шевелюры. Карл был оле хадаш* первого года, прибывший в страну с последней алиёй.* В России Карл играл первую скрипку в симфоническом оркестре, но в Израиле музыкантам очень трудно устроиться по специальности, и Карл зарабатывал свой хлеб всё той же скрипкой, целыми днями простаивая у банка "Леуми"* на улице Аленби.* Место хотя и многолюдное, но подают там крайне не охотно. В основном, медяки в шляпу кидают туристы, ведь местная публика удавится и за пять агорот.*

Соседи были знакомы шапочно, однажды Джузеппе подарил новому соседу старый рассохшийся, расшатавшийся и скрипучий стул, который ему было жалко выкидывать на помойку. А может, было лень самому тащить его к мусорному контейнеру. А так, по давней традиции старожилов дарить ненужные или сильно бывшие в употреблении вещи новеньким израильтянам, сделал доброе дело.

- Доброе утро, адон* Джузеппе!

- Шалом, шалом, Карл - хмуро ответствовал столяр, и что бы пауза не затянулась, сказал: - Ну и погодка... чёрт бы её подрал...

- Да, адон Джузеппе, для нашего возраста погодка не самая подходящая. У меня уже второй день, как ревматизм даёт о себе знать. А вы как себя чувствуете?

- Тоже отвратительно... Ну ничего, через месяц, после Песаха*, эти проклятые дожди закончатся... Как поживаешь, Карл?

Карл устало вздохнул, но, твёрдо усвоив, что в Израиле в любой ситуации надо говорить: "бэсэдэр"*, ответил:

- Спасибо, у меня всё хорошо, вот только... - Карл замялся.

"Сейчас деньги будет клянчить" - мелькнуло у Джузеппе в голове.

- Какие проблемы, сосед? - Джузеппе мысленно приготовил арсенал советов, которые очень любят раздавать ватики*, вместо денег.

- Да вот, беда у меня...

"Точно! Занимать припёрся!" - снова подумал Джузеппе и приготовил уйму отговорок.

- Ну, так что у тебя случилось?

- Скрипку мою сломали, адон Джузеппе, не возьмётесь ли починить?

Джузеппе обрадовался, запахло неплохим заработком! И хотя он отродясь не видел скрипку с близкого расстояния, напустил на себя важный и деловой вид.

- Почему нет? Принеси, покажи, посмотрим, подумаем. - Джузеппе схватил с верстака карандаш и, по традиции всех столяров в мире, засунул его себе за ухо, показывая тем самым, что готов к работе.

- Да вот она - Карл бережно положил на верстак футляр и осторожно открыл. Скрипка была в плачевном состоянии. Отвалившийся гриф, треснутая в нескольких местах и отслоённая дека, обломанные калки.

- Фьююю! - Джузеппе даже присвистнул. - Как же это?

- Да вот, какие-то наркоманы в подземном переходе пристали, отобрали весь заработок, двадцать три шекеля с мелочью, но им этого мало оказалось, вот они со злости скрипку... - Карл чуть не плакал.

- Да ладно деньги... инструмент вот жалко...

- В полицию обращался?

- Обращался... Записали всё, приметы, чего, сколько... папку завели... Так мне парень один, переводчиком у них работает, сразу сказал, что моим делом никто заниматься не будет. Дохлое дело. Приметы никакие, денег мало отобрали... Разве случайно вдруг поймают в облаве... Что так же маловероятно.

- Я беру работу, Карл. Но это не два дня и не три. Большой ремонт... Клей специальный варить нужно, трещины заделывать... фанера старая...

- Адон Джузеппе! А может, есть мастерские по ремонту музыкальных инструментов?

- Есть конечно, но там с тебя сдерут столько, сколько новая скрипка не стоит. А я тебе по-соседски, скидку дам, ну и как олиму, МАМ* не зачту.

- Спасибо! Большое спасибо! А... сколько это будет примерно стоить?

Джузеппе почесал затылок тем же самым карандашом, потом снова возвратил его на место, то есть за ухо.

- Знаешь, Карл, вот вы, вновь приехавшие, говорите про ватиков всякие гадости, мол и обманщики мы, и норовим вас, олимов, надуть из-за каждого шекеля, я тебе честно скажу. Дорогой ремонт. Не знаю, сколько материалы мне обойдутся, ну и работа, сам понимаешь... Ты мне задаток дай, шекелей пятьдесят, я его включу потом в стоимость работы.

- Спасибо, адон Джузеппе, - Карл протянул деньги - Вы не торопитесь, мне важно, что бы звучание прежнее осталось.

- Всё будет o`кей, Карл! - Столяр чуть ли не выталкивал Карла из мастерской. Деньги жгли карман, и ему не терпелось бежать в ближайший магазинчик, купить похмелку.


***


Карл снимал каморку под лестницей в очень старом доме, чудом уцелевшем от сноса, когда тут всё ломали, очищая место под новую автобусную станцию. Как и всех новых олим, его изрядно нагрели в маклерской конторе, всучив абсолютно непригодное для жилья подсобное помещение за триста долларов в месяц. Но таковы местные маклеры. У них считается верхом маклерского искусства надуть ближнего своего, завысив в два-три раза цену, и при этом убедить клиента, что эта грязная и вонючая конура самая, что ни на есть роскошная, и лучше, за подобную цену днём с огнём не найти. То у них чуть ли не вид спорта. А если при этом и скрыть доходы от налоговой инспекции, то есть, забыть дать клиенту квитанцию... Витруозность в любом деле необходима.

Каморка была сырая, давно требующая ремонта, замены труб, и хотя бы элементарной побелки, для очистки совести. Из мебели, посуды и других предметов первой необходимости имели место быть подаренный Джузеппе старый стул, два матраца, подобранных на помойке, большой таз, с облупившейся эмалью, заменяющий жильцам джакузи и, одновременно, стиральную машину. Под потолком тускло и одиноко "на соплях" болталась сороковаттная лампочка, горевшая почти круглые сутки. Окна в каморке не наблюдалось, и поэтому приходилось жечь электричество днём, что для экономного Карла было инсульту подобно. Самый дальний угол, который наискось сросся между полом и потолком, бал отгорожен фанерной перегородкой. За ней находился треснувший и почерневший от времени унитаз. На стене висела картина, писаная маслом на холсте - гордость всего интерьера каморки Карла. Кто её нарисовал, когда, и откуда она взялась, никто не знал.

Картина изображала не то дрова в камине, не то пожар, в любом случае на ней был нарисован огонь. Карл говорил, что зимними вечерами, глядя на картину, ему становится гораздо теплей.

Приходя в каморку, Карл загодя снимал один ботинок, что бы швырнуть его в донельзя обнаглевшую жирную крысу Шушару, которая свободно расхаживала по всей каморке, невзирая на время суток и на присутствие людей.

Его сын Буратино валялся на матраце и слушал раздолбанный магнитофон, купленный по случаю, у арабов, за пятнадцать шекелей.

"Уц-уц-уц-уц-уц-уц" - неслось из магнитофона. Это у молодёжи называлось "трансом". По всей каморке витал сладковатый дым от анаши. Рядом с Буратино на матраце возлегало существо неопределённого возраста, пола и цвета кожи, обкуренное не меньше самого Буратино, валялись пустая бутылка из-под водки "Казачок" и несколько банок из-под пива "Гольдстар".

- Аааааа, папашка... Нарисовался... Хрен сотрёшь... - равнодушно констатировал Буратино. - И где тебя черти носят? Мы жрать хотим.

- Сейчас будем ужинать, сынок... А... Ты не представишь мне своего товарища?

- Какого товарища? - Буратино недоумённо взглянул на Карла мутными глазами. По всему было видно, что он только что вернулся с планеты Юпитер на Землю. - А, эта что ли? Счас... Эй! Ты!... Как тебя там ... я забыл, как тебя звать...

Существо что-то невнятно промычало в ответ, и вновь унеслось в космический мир конопляных галлюцинаций.

- Откумарится маленько, скажет... Батя! Она у нас жить будет, понял? Со мной... Давай уже жрать-то...

Карл достал из кармана две питы* и небольшую баночку с хумусом.*

- И это всё? Ну, ты, родитель, ваще оборзел... Уже и на фалафель* не хватило... Сколько можно жрать эту гадость?

- Извини, сынок, но теперь мы будем кушать только это. На меня вчера напали, обобрали до нитки, избили, но самое главное: испортили скрипку. И мне теперь нечем зарабатывать.

- Вечно у тебя не понос, так золотуха... Короче, меня твои сложности не колышут. Гони сотню живо, мы с подругой оттягиваться пойдём. Хоть пожрём по человечьи.

- Сыночка! Так ведь нет у меня столько. Всё выгребли, подонки. А нам скоро платить за квартиру, налоги, да и за электричество скоро счёт придёт...

Как жить будем, ума не приложу.

- Батя! Ну, это твои проблемы. Я не просил меня сюда привозить. А раз привёз, так будь добр, корми и давай бабки на карманные расходы. Что я, хуже других? У всех предки как предки. Квартиры купили, тачки разные навороченные, один ты у меня босота. Короче, мне нужны бабки. Сейчас! И не меньше полтинника.

- Но, сынок...

- Кончай мозги трахать, родитель, поскреби по заначкам. Поди, сам-то шуарму* жрёшь на Аленби, а меня чёрствыми питами...

"Как хорошо, что мать не дожила до этого дня, и не видит всего этого кошмара" - подумал Карл. Он знал, что Буратино давно балуется травкой, но всё лелеял надежду, что парень он всё же башковитый. Вот, возьмётся за ум, перебалдеет, закончит школу, отслужит армию, поступит в университет, будет врачом или программистом...

И будет у Карла сытая и спокойная старость. А пока, Карл себе глотку перегрызёт, на стройку пойдёт кирпичи таскать, задницы старикам вытирать, унитазы чужие мыть будет, лишь бы его Буратино не голодал, а учился бы себе в удовольствие. А что сейчас такое положение, так это трудности абсорбции*, эмиграция, чужая страна, непонятный язык... старые друзья там остались... У мальчика стресс, депрессия. Ему оглядеться нужно, привыкнуть... И всё у них будет полный бэсэдер!

- Так что там с бабками? Веселей шевели штанами, старикан!

- Ааальтэээ закен! Ааааальтээээ зааакен!* - послышался с улицы заунывный крик старьёвщика Дуремара.

Все старьёвщики в Израиле почему-то обладают такими противными, тонкими и унылыми голосами.

- Сейчас, сынок, я что-нибудь придумаю... - Карл схватил куртку, висевшую на вбитом в дверь гвозде, служившем вместо вешалки, и выскользнул, как был, в одном ботинке, за дверь. Через пять минут он снова вошёл в каморку с сияющим лицом.

- Вот тридцать шекелей, сынок. Больше старьёвщик не дал.

- Поц он, твой старьёвщик. Я его маму мотал, - проворчал Буратино, взял деньги и засунул их в карман потёртых шорт, сделанных из старых джинсов.

- Батя! Ещё бы подкинуть...

- Нет у меня, Буратинушка, вчера до нитки ограбили... Последние пятьдесят шекелей столяру отдал, на ремонт скрипки... Сынок! Может, пойдёшь в интернат, а? Там кормят, там учиться будешь, человеком станешь, в университет подготовишься... Да и мне полегче будет. А на субботу приезжать будешь. Буратино, а?

- Да пошёл ты в жопу, со своим интернатом! - Огрызнулся Буратино. - Ты давай, думай, где ещё бабок надыбать. И что за папаня у меня? Денег фиг когда допросишься... Сплавить меня решил? - Буратино быстро поднялся с матраца и ударил отца в ухо.

- Избавиться от меня хочешь? Ну уж нет, дудки! А ну, гони быстро ещё двадцатник, или я тебя тут и закопаю!

- Буратино! Сынок! - На глазах у Карла выступили слёзы. Карлу было не столько больно, сколько до слёз обидно. Его сын, его надежда, его опора на старости лет, его гордость, его ненаглядный Буратино поднял на него руку! Ударил своего отца! Его сын вырос подонком! Есть от чего заплакать...

Буратино, видимо осознав, что причинил отцу боль, потупил глаза:

- Батя! Ну прости... Мне действительно очень нужны деньги... Я в карты проиграл... Восемьсот шекелей... Сегодня последний срок, или меня на перо посадят.

- Сынок... - только и смог выдавить из себя Карл и, схватившись за сердце, начал медленно оседать по стенке.

- Этого ещё не хватало! - пробормотал Буратино. - А за амбуланс кто платить будет? Пушкин? Ты это... не выёживайся тут...

- Господи! - сказал Карл. - За что? За что ты наградил меня таким сыном?

- Ладно, батя, завязывай, иди, полежи...

- Как хорошо, что наша мама не дожила до сегодняшнего дня! Если бы она сейчас встала из могилы, она бы умерла во второй раз...

- Ну ты, это... не дави на жалость... Ты вроде говорил, что триста долларов разрешили вывезти. Где баксы?

- В банке, где же им ещё быть...

- До закрытия банка время есть, топай, снимай доллары!

- Сынок! Это всё, что у нас имеется на чёрный день.

- Он уже наступил, батя.

- Мало тебе, что ты куришь наркотики, ты ещё и в карты играешь...

- Ой, батя, не нуди! Ты хочешь меня тут похоронить? Так похороны тебе тоже в копейку встанут! Проще отдать долг. Топай в банк!

- Сынок! Я умоляю тебя! Перестань играть в карты, перестань курить дурь, перестань шляться, с кем ни попадя, учись! Я сделаю всё, что ты скажешь! Я пойду работать на стройку! Я пуп себе перевяжу! Только возьмись за ум! Заклинаю тебя, ради нашей мамы!

- Сказал, не дави!..

- Буратино!

- Да прекрати уже, да! Или снова схлопочешь!

В это время, существо на матраце стало подавать признаки жизни, оно задвигалось, и блеванув, поползло в угол. Не доползя до унитаза, кое-как село на карачки, стянуло джинсы, и стало мочиться посреди комнаты.

- Вот же, проблядь тельбаруховская*... - выругался Буратино и пнул писающее существо. Существо сделало вид что обиделось, и поползло в сторону матраца. Но Буратино, перехватив существо на полдороги, схватил его за шиворот и вытолкнул из комнаты.

- Бля, совсем ох...ла, уже до толчка не может добраться...

- Сынок, - тихо сказал Карл, - вчера ты пришёл точно такой же...

И позавчера... И всю прошедшую неделю ты был таким же... Я ничего тебе не буду говорить. Я не буду ворчать, нудить, как ты сказал. Посмотри на себя со стороны! Ведь это точная твоя копия. И пусть тебе станет так же больно и противно, как и мне. Я знаю, ты уже давно не ходишь в школу. Связался с воришками ... Впрочем, ты уже достаточно взрослый, что бы я тебе что-то говорил и читал нотации. Живи, как хочешь. И за твою будущую жизнь я не дам и ломанного шекеля!

Карл отвернулся к стене и тихо заплакал. Буратино тупо посмотрел на отца:

- Так бабки - то подгонишь? Или где?

Карл молчал.

- Ну и хрен с тобой! - сказал Буратино, схватил школьный рюкзачок и вышел из каморки. Но тут же вернулся. Подошёл к стене, на которой висела знаменитая картина с пожаром, и попытался её отодрать.

- Загоню на барахолке в Яффо...

Картина не поддавалась, она только отлепилась наполовину, представив взору уголок дверки от сейфа.

- Ого! - сказал Буратино. - Похоже, папашка затырил там заначку. Эй, батя! А ключик от шкафчика где?

- От какого ещё шкафчика? Какой ключик? - Карл оглянулся. - Вот это новость! Понятия не имел, что под картинкой есть шкаф...

- А ну гони ключ! Папашка! Ключ давай!

- Буратино! Я сам впервые вижу этот сейф!

- Ай, не трахай мне мозги! Давай ключ, старый пидар!

Карл, наверно впервые в жизни, влепил сыну пощёчину.

- Уходи! У меня больше нет сына! Твой дом - тюрьма!

- Подумаешь! Ну и уйду! - Буратино хлопнул дверью, но тут же снова её открыл.

- Старый козёл!- Крикнул он в открытую дверь и тут же снова её захлопнул.

Карл сел на матрац, закрыл руками лицо и заплакал, уже никого не стесняясь. Его узкие плечи мелко тряслись, и иногда слышались всхлипы.


***


Буратино бесцельно слонялся по тель-авивским улицам. Никаких планов на будущее у него не было. Деньги, отобранные у отца, давно потрачены на коробок анаши, и теперь Буратино подолгу задерживался у открытых прилавков, в надежде спереть сэндвич. Но это оказалось делом непростым, продавцы зорко следили за своим товаром и при малейшем движении Буратино, тут же к нему подскакивали с вопросом: " Что угодно?"

Буратино неопределённо пожимал плечами и быстро ретировался. Воровать тоже надо уметь, а Буратино эту науку ещё не освоил.

Раньше он зарабатывал выемкой банок с кока-колой из автомата. Делалось это так. Автомат наклонялся вперёд, из него вытряхивалось несколько баночек, и эти баночки продавались на светофорах, пока автомобили стояли на красном свете. Но владельцы автоматов вскоре пронюхали про этот бизнес и стали прикручивать автоматы болтами к бетонной стене.

Тогда Буратино стал опустошать кружки для пожертвований, коих во множестве стоит во всех магазинчиках и лавках возле каждого кассового аппарата. Пройдясь по той же Аленби, можно было набрать мелочи на хороший ужин. Но настоящие сборщики пожертвований подкараулили Буратино и, как следует, намяли ему бока.

Владельцы маленьких ресторанчиков и закусочных охотно брали на уборку и мытьё посуды, но платить упорно не хотели, отделывались кормёжкой, а иногда просто подзатыльником.

Буратино пробовал попрошайничать но, где бы он ни присел, на него тут же наезжали профессиональные нищие, и Буратино, получив пару-тройку тумаков, уходил восвояси.

Способов более или менее честного заработка для бродяг в Израиле превеликое множество, но Буратино их не знал. А его голодные мозги работали крайне туго, и кроме обычного воровства, на ум ничего не приходило...

Возле банка какой-то толстый мальчишка-датишник* снимал из каспомата* деньги. Буратино подошёл к нему: