Зуевы: Гена женщина за 40 лет, глава семейства
| Вид материала | Документы |
- 1 Характеристика представителей семейства врановых, населяющих Республику Татарстан, 168.07kb.
- Положение семейства в системе органического мира. Общая характеристика семейства Астровые, 118.43kb.
- Чистякова Елена Андреевна Открытый урок, 128.48kb.
- Вопросы к экзамену по курсу «Молекулярная биология» (вечернее отделение), 36.64kb.
- 1. 1 Природа генів, 282.45kb.
- Семейство mcs-51 фирмы Intel как представитель 8-разрядных микроконтроллеров. Обобщенная, 64.27kb.
- Экспрессия гена и белка марганцевой супероксиддисмутазы в клетках с p53 (+/+) и p53, 520.92kb.
- Урок смотр знаний. Тема «Основные семейства покрысеменных растений», 96.59kb.
- Запись Т. П. Роон. Обработка О. П. Кузнецова Мужчина на рыбалку пошел, а женщина, 7.79kb.
- Моцарт и Сальери (mega mix), 333.21kb.
1 2
. Появляется Валя. ВАЛЯ. Привет, поэт.
РОМАН. Привет.
Валя садится рядом. Рома безучастно смотрит в сторону.
ВАЛЯ (толкает его локтем в бок.) Мне что, самой себя целовать?
РОМАН. Попробуй.
ВАЛЯ. У-у-у. А случилось-то что?
РОМАН. Я с Мишей разговаривал. Нам с тобой встречаться нельзя. Иначе мне кранты.
ВАЛЯ. Так. Отсюда подробнее.
РОМАН. Да в общем-то, и все.
ВАЛЯ. А ты что? Согласился?
РОМАН. А что делать?
ВАЛЯ. Ты чего, серьезно?
Роман отстраняется от нее.
РОМАН. Валя, ну ты меня поражаешь! Куда серьезнее? Мне за тебя, что, охота каждый раз п…ы получать? У меня, между прочим, голова слабая, я чем только в детстве не болел. И менингит, и корь и свинка…
ВАЛЯ. Во-во. Свинка ты и есть.
РОМАН. А ты подруга свиньи. Тоже неплохо устроилась.
ВАЛЯ. Это отец. У нас дома сейчас…
РОМАН. Я знаю.
ВАЛЯ. Прямь как в пьесе сраной.
РОМАН. Чем тебе пьесы не нравятся?
ВАЛЯ. На жизнь-то все равно не похоже.
РОМАН. А мне все равно, на что это похоже. Мне главное, чтобы ты не испугалась.
ВАЛЯ. А ты?
РОМАН. Я с тобой ничего не боюсь.
ВАЛЯ. Но ведь все равно боишься?
РОМАН. От тебя зависит.
ВАЛЯ. Рома, знаешь, что для женщины самое важное?
РОМАН. Знаю - чтобы ее любили.
ВАЛЯ. Это так. Но самое главное, это идти ночью с кем-то по улице и ничего не бояться. Понимаешь?
РОМАН. Всего-то?
ВАЛЯ. Это главное. Все остальное потом. Сможешь?
РОМАН. Как-то совсем просто. Ну, если хочешь, то да, конечно.
ВАЛЯ. Это непросто, Рома, это очень непросто. Господи, какой же ты дурачок.
РОМАН. Так я честно рассказал про менингит.
ВАЛЯ. Ну, теперь-то ты меня поцелуешь?
РОМАН (басовито). Ну ладно, давай.
ВАЛЯ (подражая ему). Ну, на, получай.
Смеются, целуются.
СЦЕНА 21
Воронько и Черновицкий сидят на ступеньках крыльца, в руках стаканы.
ВОРОНЬКО. Вот алкоголь ни с чем сравнить нельзя. Такие мягкие волны. Ой, хорошо.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. А вы любитель.
ВОРОНЬКО. Сейчас да, любитель, а раньше профессионально этим занимался. У меня в кабинете всегда коньяк был, бутылка за день уходила. И после работы с коллегами. Но тогда и люди покрепче были.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Не жалеете, что ушли?
ВОРОНЬКО. Оттуда не уходят.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. А я жалею, что туда не попал. Интересная работа. А ведь был шанс.
ВОРОНЬКО. У меня знакомый в Израиль уехать хотел, а родственников там не было. Так он так говорил – «главное, в душе быть обрезанным». А шанс всегда есть.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Вот за это и выпьем.
Чокаются, выпивают.
ВОРОНЬКО. Старею, наверное, домой хочется, сил нет. Приеду и с дочкой в зоопарк пойду. От этих рож отдохнуть надо.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Это точно. Как думаете, с этими Зуевыми будут проблемы?
ВОРОНЬКО. Да ладно тебе. Это же они так, на словах крутые. А до дела дойдет, и сдуются. Строить их надо. Жестко строить. Людишки ведь совсем от рук отбились. Воспитывать и строить. Вот как меня. Мы с матерью долго вдвоем жили, а потом отчим появился. Капитан милиции. Его к нам в город перевели, на повышение. А матушка секретарем в суде работала, там они и познакомились. А я, как тебе сказать, рос полным раздолбаем. Улица, все дела, курил, в карты на деньги играл. Шпана, одним словом. Да как все вокруг. А отчим быстро порядок навел. Вот посмотри, как я сижу? А ты как? Мы ужинать садились, мне отчим две книги заставлял вот так вот локтями к телу прижимать. И не дай Бог книга упадет. Он как-то так особенно смотреть умел. Вроде обычный взгляд, но до жопы продирало. Он никогда не улыбался, смеяться мог, но вот улыбаться никогда. Матери в самом начале слово дал, что меня пальцем не тронет, и ни разу не ударил. Просто он умел как-то вот так смотреть.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. У вас иногда тоже получается.
ВОРОНЬКО. Это отчим. Он меня и воспитал.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Он жив?
ВОРОНЬКО. Да. После матери у него еще семья была. А там дети совсем взрослые. Пришло время, и сдали его в богадельню. Год назад я к нему ездил. Сильно сдал, но держится. Про номерок вспоминали (Усмехается.)
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Что за номерок?
ВОРОНЬКО. У нас номер на двери краской был нарисован. А в магазине в обувном отделе номерки такие висели железные. Сорок третий размер, как номер нашей квартиры. Ну, я его стащил, пришел домой и привинтил на дверь. Думаю, сейчас придут, и благодарность вынесут. «Где взял? Снимай его и отнеси назад». И вот иду я по улице, а в душе такое творится. Вокруг магазина часа три круги наматывал. Все никак решиться не мог. Но назад никак, я ему соврать бы даже не смог. Бесполезно. Просто посмотрит, и всё. Короче, зашел и отдал номерок продавщице. Та как-то равнодушно его взяла. А я на улицу выскочил, такой счастливый! Даже песню запел. Вот как-то из всего детства самая, наверное, яркая картинка. И вот сидим с ним в скверике, и я ему эту историю напомнил. А он говорит, что прекрасно все это помнит. Он, оказывается, шел за мной следом и смотрел, как я вокруг магазина хожу, как оттуда вышел. И говорит, что когда увидел, какой я радостный, то подумал – хороший сын у меня. И вот знаешь, вот здесь он впервые на моей памяти улыбнулся. Мне даже страшно стало. Давай. (Выпивает, не дожидаясь Черновицкого.) Всех воспитать можно, нет неподдающихся. Просто человеку надо объяснить, что это ему надо. Иногда, правда, приходится это массово делать. А что, если времени нет, подход к каждому искать?
ЧЕРНОВИЦКИЙ. А времени нет. У нас остался один день.
ВОРОНЬКО. Нормально. Идем по графику.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. А вот за это я выпью. (Пьет.)
СЦЕНА 22
Дом Зуевых. Клим и Саша сидят за столом. Гена смотрит в окно. На столе перед Климом какие-то предметы, накрытые газетой.
КЛИМ. Ну что? Начнем.
САША (смотрит на часы). Так, погоди, погоди. Давай!
Клим сбрасывает газету на пол. На столе разобранный автомат. Клим закрывает глаза и начинает собирать его. За несколько секунд автомат собран.
Норматив.
КЛИМ. Что и требовалось доказать.
Ребята, я вас очень прошу… Клим, ты ведь говорил, что отнес его в милицию.
КЛИМ. Пока нес, передумал. А что? (Гладит автомат.) Вещь-то нужная, черт его знает, какая жизнь впереди.
ТЕТЯ ГЕНА. А я, дура, тебе поверила.
КЛИМ. Хватит уже, а? Никто никого убивать не собирается.
САША. Да мы даже патроны брать не будем. Просто покажем этим гондонам, кто здесь хозяин, и всё.
КЛИМ. А хозяева здесь мы. Или кто-то по-другому считает?
САША. А по-другому быть не может.
ГЕНА. Так, всё, я пошла.
КЛИМ. Куда?
ГЕНА. На свидание, б…ь.
КЛИМ. Ну, сходи, сходи.
САША. Приветы от нас большие.
Гена уходит.
КЛИМ. Сука, успокоиться не могу. Бывший офицер.
САША. Да штатский он. Понт ходячий.
КЛИМ. Да нет. Спина у него военная. Только вот по глазам видно… не воевал он. Я своих в любой толпе найду. Сколько раз к ребятам подходил, ни разу ни ошибся.
САША. А я тесак возьму. Слушай, тут ведь где-то на чердаке штык валялся, помнишь?
КЛИМ. Помню. Я им Генке Маслову ляжку пропорол.
САША. А влетело мне.
КЛИМ. А не хер было ябедничать.
Входит Роман. Клим поспешно накрывает автомат газетой.
РОМАН. А вы чего не спите?
КЛИМ. У нас дела. Слушай, поставь музыку, что-нибудь такое… боевое.
САША. Чтобы кровь заиграла.
Рома пожимает плечами, включает магнитофон. Играет музыка.
САША. Это что такое? Это что песня?
КЛИМ. Это нищего за х… тянут.
РОМАН. Начинается. Сами пойте боевое. Я спать пошел. ( Выключает магнитофон и уходит.)
Саша и Клим встают.
КЛИМ. Ну что, брат? Пойдем с мужчинами пообщаемся?
САША. А вдруг побьют?
КЛИМ. Ты пацан или дешевка?
САША. Ага, тебе хорошо, ты вон какой длинный.
КЛИМ. Значит, дома сиди, как девка.
САША. Не, я с вами.
КЛИМ. Будешь родителям ябедничать – убью. ( Показывает Саше кулак.)
САША. Слово пацана!
Смеются.
СЦЕНА 23
Воронько и Черновицкий сидят на ступеньках. Напротив них стоит Юра с бутылкой водки в руках.
ВОРОНЬКО. Это ты правильно сделал, что к нам пришел.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Я сейчас стакан принесу. ( Уходит в дом.)
ВОРОНЬКО. Присаживайся.
Юра садится рядом.
Ну, как настроение, спрашивать не буду. У меня знаешь, однажды было что-то похожее. Но сравнивать все равно нельзя, да и я тогда совсем молодой был. А ты вроде как не юноша, а придется опять все с ноля. Сможешь?
ЮРА. Нет.
ВОРОНЬКО. Ну, это ты сейчас так говоришь. У тебя все улечься должно. У тебя там сейчас все вот так. ( Делает жест рукой.) Погоди немного.
Черновицкий возвращается со стаканом.
ВОРОНЬКО (открывает бутылку, наливает почти целый стакан, протягивает Юре). Держи. Давайте, знаете за что? За то, чтоб были силы все заново начинать. Вот так вот, с пустого места. Это и отличает мужика от всех остальных. Давайте.
Выпивают.
(Глубоко вдыхает.) Какой воздух, закусывать можно. Только привык, а уже ехать пора.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. На выходные можно приезжать.
ВОРОНЬКО. Не, спасибо большое.
ЮРА. А я что спросить хотел. А если вот мне… Вот мне работу в Москве можно найти?
ВОРОНЬКО. Думаю, что да.
ЮРА. Вы мне поможете?
ВОРОНЬКО. Да брось ты. Сейчас все наладится. Четыре экскурсии дополнительно готовятся. А что ты в Москве будешь делать? Бетон месить? Живи здесь. Ты же хороший организатор.
ЮРА. У меня двоюродный дед при немцах старостой был.
ВОРОНЬКО. И что?
ЮРА. А ничего.
ЧЕРНОВИЦКИЙ. А у меня дед спекулянтом был. У него семья была восемь человек, и все выжили. Не воевал, всю жизнь возле складов вертелся. Не то, что у ребят. Я этого как-то стеснялся, а потом понял, что он и есть настоящий герой. Восемь человек, и все выжили.
ВОРОНЬКО. Похоже, что так и есть.
Из темноты к крыльцу выходят Клим и Саша.
Ребята…
КЛИМ. Вот где пьянка-то. Ой, и Юрка здесь. Как говорится, не могли пройти мимо. (Снимает с плеча автомат.)
Черновицкий и Воронько переглядываются. Юра молча изучает пустой стакан.
САША. Мужики, ну чего притихли?
ВОРОНЬКО. А может, вы с нами? Ну, это как там, «мирный атом»? Давайте сейчас выпьем и спокойно поговорим?
КЛИМ. А говоришь, что офицер. Как это понимать? «Я до конца пойду». Сказал ведь? А вот теперь отвечать придется.
Воронько встает. Клим направляет на него ствол автомата.
ВОРОНЬКО. Я отвечу. Я за все отвечу. Ну, ты ведь что-то особое от меня услышать хотел?
КЛИМ. Хотел. Вот скажи мне, офицер, ты когда-нибудь вот так стоял? (Кивает на автомат.) Было у тебя такое в жизни?
ВОРОНЬКО. Было. Нас однажды с саперными лопатками поставили перед толпой. Ну, вот примерно так же как сейчас.
КЛИМ. Ссышь?
ВОРОНЬКО. Умеренно.
САША. Вставай на коленки.
ВОРОНЬКО. Ребята, это так дешево.
САША. Время идет.
КЛИМ. И водки нам нальешь. И вот так на карачках подашь.
ВОРОНЬКО. А если нет?
КЛИМ. Слушай, пес, у тебя семья есть?
ВОРОНЬКО. Я все понял. ( Поворачивается к Черновицкому.) Принеси, пожалуйста, стакан. В тумбочке возле окна, он там сверху. Он чистый.
Черновицкий смотрит на Клима, тот кивает, и Черновицкий уходит в дом.
ВОРОНЬКО (медленно встает на колени). В последний раз это в десять лет делал. Отчим у меня…
САША. Заткнись.
КЛИМ. Юра, ты тоже.
ЮРА (поднимает глаза на Клима). Я так посижу.
КЛИМ. Саш.
Саша подходит, выбивает из рук Юры стакан, берет его за шиворот и швыряет рядом с Воронько.
Б…, как все сейчас правильно. Так редко бывает. А хочется, чтобы постоянно. Может, когда-нибудь так и будет.
ВОРОНЬКО. Дерьмо ты.
КЛИМ. Повтори.
ВОРОНЬКО. Дерьмо. Был и будешь. У тебя, б…, фантазия дальше коленок и водки не идет. Это твой предел. Тебе другого ни в жизнь не придумать.
КЛИМ. А ты бы как поступил?
ВОРОНЬКО. Слушай, ну ты ведь хотел нас унизить? Получил? Может, хватит?
КЛИМ. Это мне решать. А я торопиться не собираюсь.
На крыльцо выходит Черновицкий, в одной руке стакан, другая рука за спиной.
САША (Воронько). Наливай.
Черновицкий направляет на Клима пистолет.
Оба-на. (Хватает за волосы дядя и приставляет острие штыка к его горлу.)
ЧЕРНОВИЦКИЙ. Опустите оружие.
ВОРОНЬКО. Я могу встать?
КЛИМ. Нельзя.
ВОРОНЬКО. Парень, тебе п…ц в любом случае.
КЛИМ. А что делать?
Из темноты внезапно появляется пьяный Паштет. Останавливается, недоуменно смотрит на всех.
ПАШТЕТ. Это что, война?
От неожиданности все вздрагивают. Черновицкий стреляет. Саша делает движение штыком.
СЦЕНА 24
Оля и Гена стоят на улице. Окно в доме Морозовых открыто, оттуда слышны голоса Вали и Миши.
ГОЛОС ВАЛИ. Кто тебя просил? Ты зачем вообще в мою жизнь лезешь?
ГОЛОС МИШИ. Отвали.
ГОЛОС ВАЛИ. Миша, я тебе серьезно говорю, чтобы больше таких закидонов не было. Ты понял?
ГОЛОС МИШИ. А отец для тебя пустое место?
ГОЛОС ВАЛИ. Так это вы с ним так решили?
ГОЛОС МИШИ. Да, мы.
ГОЛОС ВАЛИ. Теперь понятно. А теперь слушай, что я скажу. Ты его пальцем не тронешь. А если попробуешь, то я тебе голову откручу. Это раз. И вообще держись от него подальше. Это я и отцу скажу, не сомневайся. А вообще, знаешь что?
ГОЛОС МИШИ. Что?
ГОЛОС ВАЛИ. Тарелку за собой вымой, вот что! Пожрал, так иди и помой! Я что вам кухарка что ли? Всё, хватит! Это и отца касается. И вообще! Стирать сами будете, козлы! Спокойной ночи!
Слышно как в доме хлопает дверь.
ГЕНА. Хорошие у тебя ребята.
ОЛЯ. Грех жаловаться.
ГЕНА. А я тебе всегда завидовала. Когда детей двое, это не так страшно. Не дай Бог что-нибудь случится, один ведь все равно останется.
ОЛЯ. А что ж ты второго себе не сделала?
ГЕНА. От кого, Оля?
ОЛЯ. Ну, хотела бы, сделала, разве нет?
ГЕНА. Ну, сейчас-то что говорить?
ОЛЯ. А хочется?
ГЕНА. А как ты думаешь? Конечно, хочется. Детей надо хотя бы двое. Им ведь дальше жить. Чтобы всегда было к кому прийти, кусок хлеба перехватить. Не к чужому ведь человеку, к своему. Такая же кровь должна быть. А я вот, дура…
ОЛЯ. Ты не дура.
ГЕНА. Дура. Оль, ты не думай на моих. Клим и Сашка, они не могли это сделать. Они дураки, конечно, но на такое не способны. Я ведь их знаю.
ОЛЯ. Да я не знаю, о чем уже думать. Ты мне вот что скажи…
ГЕНА. Ты сейчас ничего не говори. Ты на меня зла не держи. Я от вас теперь на километр держаться буду. Я тебе обещаю.
ОЛЯ. Ты уже так говорила. Помнишь?
ГЕНА. Помню. Но это уже точно. Вот поверь мне, пожалуйста.
Из темноты появляется Алеша с букетом полыни, протягивает его женщинам.
ОЛЯ. Вот видишь, и цветов дождались. (Берет букет, делит его на две части, одну отдает Гене.) Ну, все, пойдем мы. Заходи как-нибудь.
ГЕНА. Оля, я думаю, что все наладится.
ОЛЯ. Знаешь, а мне почему-то тоже так кажется. Вот теперь уже точно все хорошо будет.
ГЕНА. Будет, Оля, обязательно будет.
ОЛЯ. Ну ладно, пока.
ГЕНА. До свидания.
Оля подталкивает Алешу в сторону дома. Они поднимаются по ступенькам и закрывают за собой дверь. Гена кладет полынь на крыльцо и уходит. Появляется Юра, идет, пошатываясь и обеими ладонями держась за горло. Вся рубашка у него в крови, он двигается из последних сил. Опускается на ступеньки, берет полынь и прикладывает к ране, потом медленно валится на бок.
СЦЕНА 25
День. На остановке автобуса сидят Валя и Роман.
РОМАН. Я вот тут такую штуку узнал. На Афоне монахи молятся. У них такая молитва есть – «дневное правило» называется. Это такая молитва, которая мир поддерживает, она круглые сутки читается, монахи друг друга сменяют. Там за несколько веков все отлажено, молитва ровно сутки идет, а потом заново. И вот с недавних пор они ее не успевают за день прочитать. Считалось, что время неизменная физическая величина, а они не успевают. Никто ничего понять не может.
ВАЛЯ. Рома, ты что-то не то говоришь.
РОМАН. А что ты услышать хочешь?
ВАЛЯ. Хочется, чтобы в памяти осталось что-то хорошее.
РОМАН. Я тебя люблю.
ВАЛЯ. Фигня.
РОМАН. Когда-нибудь я на тебе женюсь.
ВАЛЯ. Это все не то.
РОМАН. Валя! У меня из жопы сыпется мокрый порох! Я не смогу взлететь! Сделай хоть что-нибудь!
ВАЛЯ. Дурак ты.
РОМАН. А ты подруга дурака, тоже неплохо устроилась.
ВАЛЯ. Я сейчас заплачу.
РОМАН. Вот этого не надо. Я на это уже насмотрелся и без тебя хватает.
ВАЛЯ. Ладно. Порох высушим, нормально улетишь.
РОМАН. Вот это правильно. А вот и автобус.
ВАЛЯ. Я к тебе скоро приеду. Вот только все здесь наладится, и приеду. Так что ты там не особо-то…
РОМАН. Ты когда приедешь, главное ни чему не удивляйся. Я буду очень гламурный, весь в стразах. Я поначалу тебя стесняться буду. Но потом к тебе все привыкнут. Со своей телкой тебя познакомлю. И так потихоньку, потихоньку тебя начнут пускать в клубы. А потом устроишься официанткой и будешь в вип-зону ананасную воду подавать. И у тебя появится шанс каждый вечер видеть меня.
ВАЛЯ. Обними меня.
Роман обнимает ее. К ним подходит Паштет. Его сильно трясет.
ПАШТЕТ. Привет. Ребят, дайте десять рублей. Есть у вас?
РОМАН. У нас сейчас с деньгами трудно. Давай я тебе лучше стих прочту? Вот, ей-богу, легче станет.
ПАШТЕТ. Давайте лучше я вам стих прочту, а вы мне десять рублей?
РОМАН. Я не могу устоять. Читай, Паштет.
ПАШТЕТ (стуча зубами). Не мигая, слезятся от ветра, престарелые карие вишни, я тебя никогда не забуду, а ты меня на никогда не увидишь. Десять рублей ребята.
РОМАН. Придется дать. ( Потягивает ему купюру.)
ПАШТЕТ. Как там ваши?
ВАЛЯ. Все очень плохо.
ПАШТЕТ. Вот это все зря было. Вообще все. Жили ведь, как нормальные люди.
ВАЛЯ. Оставь нас, а? Пожалуйста.
ПАШТЕТ. Та на здоровье! Мне-то оно что? Вы, сука, ни х… в жизни не понимаете. А еще пять рублей?
ВАЛЯ. Рома, обними меня покрепче.
Он прижимает ее к себе. Паштет плюет и уходит.
РОМАН. Ты, главное, ничего не бойся. Ты не боишься, и я не боюсь. Договорились?
ВАЛЯ. Уезжать всегда легче.
РОМАН. Может быть, пока не знаю. В первый раз ведь, сравнить не с чем.
ВАЛЯ. Давай. Пора уже.
Они встают. Роман перебрасывает через плечо большую спортивную сумку.
Я через месяц приеду. Я так думаю.
РОМАН. Правильно думаешь. Главное быстрей приезжай. Ну, давай. ( Наклоняется к Вале.)
СЦЕНА 26
ГЕНА. А я так давно в Москве не была. Ничего узнать нельзя. Столько всего понастроено. Вот как будто совсем другой город. Ничего узнать нельзя. А дома такие, что я даже не знаю. В Америке, наверное, таких нет. Вот как в «Международной панораме» про Америку показывали. А говорят, что мы строить не умеем. Ну, видать, научились. И ведь, правда, красиво, не то, что раньше. И люди другие. У девчонок джинсы такие, полжопы видно, у ребят волосы дыбом. А иногда и не поймешь, где девки, а где ребята. На Ярославском вылезла, иду, смотрю, идут две девчонки в обнимку. Потом встали и поцеловались. Я все понимаю, мы по-другому воспитаны, и у нас ведь всякое бывало. Но как-то все равно по-другому было. Не ну не мне говорить. Я вот как бы сказать, очень грешна. Вот вам и не снилось. Ну, это все равно на моей совести будет. Просто мы там все вместе живем, так уж случилось. И каждый друг на друга смотрит, деваться некуда. Все друг про друга знаем, в гости ходим, помогаем если что. А здесь не знаю, можно так жить или нет? Но все равно ведь люди живут, им же этого не запретишь. Подала я прошение, приняли его. Ребята однополчане его приехали, комитет у них, и говорят, что это не первый случай. С адвокатом обещали помочь. Вообще такие хорошие ребята! Больницу ему оплатили, да и вообще рядом с ним целые сутки сидят. Столько хорошего про него рассказывали. Он никогда про себя не рассказывал. Обратно меня провожали, двадцать человек. А все на Клима похожи, ну не знаю, по глазам как-то, что ли. А мне даже стыдно стало, я как села в электричку, там мне легче стало. Главное, домой. Ромка на вокзал пришел. Постояли, всё, говорю – вали отсюда. Вот чтобы я видела, как ты уходишь. Спину твою видела. Ну, мне так легче. Главное надежда есть, что Клим вылезет. Ребята мне хором говорят, что справится. Надо будет, еще денег найдут. У него сейчас операция, а потом неизвестно. Они ведь договорились, что все на него повесят. Сашке ведь жить еще и жить. Да и этим тоже так выгодно. Старший, он и есть старший. А мы так с детства привыкли, ему в рот смотреть. Так и будет. Так нас воспитали. А Рома мне кажется, помыкается, да и вернется. Я ему мешать не буду. Хочет быть самостоятельным, пожалуйста. Я думаю, это быстро пройдет. Обратно от станции в автобусе ехала, и водитель так громко свое радио включил. Убила бы. И так на душе тошно, а тут еще это. Я эту музыку современную вообще терпеть не могу. Это как тупой пилой по голове. И без конца и без конца.
Эпилог
Легкий, еле слышный шум движущегося автомобиля. Звучат голоса двух пожилых людей – мужчины и женщины.
- Слава Богу, всё позади. Как говорит Серж: «Мы сделали это»?
- У него сегодня день рождения. Впервые за восемь лет будут праздновать без нас.
- Ничего страшного. Представь, зато, какой ему будет подарок от нас.
- Он не испугается?
- Не должен. Я поговорил с каждым. Катя, у нас разумные дети. И внуки. Тем более, я их хорошо знаю (Смеется.)
- Как жаль, что ты не стал дипломатом.
- Я много потерял в твоих глазах?
- За все годы? Боюсь, что это уже не имеет никакого значения.
- (Смеется.) Главное, это женщине голову заморочить. А потом уже карета помчится вниз.
- А здесь очень красиво.
- Да. Половина русских пейзажей здесь написана.
- Да. Я сразу нашу гостиную вспомнила.
- Прикури мне сигарету.
- Давай ты потерпишь? Вдруг ему это неприятно?
- Слушаюсь!
- Все-таки я переживаю. Мари такая впечатлительная…
- (Неожиданно твердо.) Для нас он член семьи. Он такой же, как и мы. Разве я не прав?
- Прав. Олег, он, что-то хочет, посмотри. Олег, ему плохо!
Шум автомобиля стихает.
- Алеша, что такое? Тебе плохо? Погоди, я сейчас отстегну. Давай выйдем, подышим. Пойдем. Дыши глубже. Воздух здесь хороший, сразу легче станет. Вот прямо сейчас легче станет. Дыши.