Скарабей
Вид материала | Книга |
Содержание«уважаемые господа! |
- Ооо нпф «скарабей», 339.2kb.
К хозблоку лихо подкатила «ПОЛУТОРКА». Из нее в помятом смокинге выскочил чем-то озадаченный Кот.
– Сейчас мы его прищучим и он нам доподлинно расскажут о своих похождениях, – стал засучивать рукава рубашки Есенин. Но его перебил Василий Иванович:
– Только после третьих петухов! – и юркнул на мансарду.
ХХХ
На площади Восстания Лариса включила сигнал поворота и «ОМЕГА» пошла в сторону Центрального Дома литераторов. Переулок был густо и плотно забит галдящей и шушукающейся толпой. Оно и понятно: большинству хотелось попасть на вечер поэзии, который организовал только что вернувшийся из Израиля Сдементьев. Мы долго не могли припарковаться, но помог случай.
Ревтушенко с постаментов снял памятники еврейских поэтов и на веревочке, словно баранов, вел в ЦДЛ. Первым топал комсомольский трубадур Безыменский.
Следом:
Пастернак
Высоцкий
Р. Рождественский
Окуджава
Мандельштам
Бродский,
– замыкал колонну одутловатый жидовствующий поэт Сквознесенский.
Возле парадного подъезда, потрясенная увиденным, толпа расступилась и в образовавшуюся «промоину» въехали и мы...
Швейцар онемевшей рукой толкнул тяжелую дверь и не требуя удостоверений, пропустил необычных гостей. Ревтуженко по старой привычке подвел подопечных к раздевалке, но вскоре понял, что с бронзовых и гранитных изделий снимать нечего... Пригласил в Большой зал и расставил пред столом Президиума.
Галдящая и каркающая публика с шумом и грохотом занимала места. Бывший главред многотиражного юношеского журнала Сдементьев подошел к деревянной трибуне, с минуту осматривал зал, затем властно постучал по груше микрофона:
– Дамы и господа! Я с большим трудом вырвался из страны наших предков, но уже скучаю по этой, пропитанной кровью, обожженной земле, и честно скажу, что я восхищен людьми, которые в окружении несговорчивых палестинцев и их пособников, осваивают эту землю. Мы многие века мечтали о создании своего государства в местах, где остался след от стопы Моисея... И наша мечта сбылась.
В первых рядах зашумели, поднялась сгорбленная старушка:
– Скажи лучше, почему ты не остался и за каким хреном вернулся на хлебное место?
– Господа, успокойтесь! – Сдементьев подтянул брюки. – Во-первых, вернулся не я один... И вы об этом знаете... Во-вторых, там очень жарко… Но главная беда в том, что нас там принимают за «подпорченный товар…» Советский душок чувствуется... А воевать мне не позволило высокое давление.
Теперь не выдержал кто-то в последнем ряду:
– А балакать по телебрехальнику давление тебе не мешает?
– Не мешает! – поправил галстук дезертир. – Нас слушают не только миллионы зазомбированных россиян, но и наши. А я был почти на линии огня, и только я могу донести правду до соплеменников.
В это время смирно стоявший пред столом Президиума Р. Рождественский поднял бетонный подбородок и проскрежетал:
– Амме-рик-кан-цев н-н-нна-д-д-оо ллю-бб-ить! И довв-в-е-рр-ять т-т-т-оль-к-к-о-о и-м-м-м!
– Любим и доверяем и, благодаря им, имеем не только танки и самолеты, но и ядерное оружие. Так что пастухи на верблюдах – для нас – это пыль. И я об этом уже написал патриотическую поэму, – Сдементьев из широкого кармана пиджака достал блокнот, но его перебил Пастернак:
Достать чернил и плакать,–
прохрипел еврейский классик. – Нужны чернила и только чернила, и тогда мы заткнем рты любым злопыхателям...
В кресле Президиума давно уже нервно вертелся и вскакивал Ревтушенко. Не выдержал, подскочил к запнувшемуся Сдементьеву и бесцеремонно столкнул его с трибуны:
– Вы только посмотрите на него, – прошипел в сторону убегавшего собрата по перу, – лопочет о том, как тяжело на земле обетованной и хорошо здесь... А я вас уверяю, что плохо везде и особенно в перенаселенной черномазыми нашей столице. Я всю жизнь воспевал социализм, посвящал стихи СТАЛИНУ... Объехал многие страны и везде доказывал, что лучшей страны, чем Россия – НЕТ! И за все за это меня больше всего ненавидят славяне.
– Тебя ненавидят не только русские, – подсказал бронзовый Мандельштам... По природе ты – бродяга и лжец! Ты даже не перекати-поле, а гнилая солома, которая не пригодна, на подстилку ишакам...
– Я тоже всю жизнь бродяжничал, – загрохотал вставной челюстью Бродский, – но никогда не отрекался от соплеменников.
Есенин, Ивнев, Лариса и я сидели в седьмом ряду и нам хорошо было видно, что происходит на сцене. Гранитным, медным и бронзовым памятникам, судя по всему, надоело без дела стоять пред столом Президиума. Они начали толкаться, щекотать друг друга и, позевывая, все шире раскрывать тяжелые рты. И комсомольский поэт Безыменский подпрыгнул и толкнул в грудь Ревтуха:
– Ответь, плешивый попугай, зачем нас подняли с насиженных мест и привели в это осиное гнездо? – Но профессионального брехуна не просто было сбить с толку. Он уничижительным взглядом окинул «комсомольца» и ответил так, что тот до сих пор кумекает о смысле сказанного;
– Пятка чешется... А вот какая? – догадайся сам...
В это время правая дверь с грохотом открылась и в зал, поддерживая на голове огромный медный котел, в сопровождении лесбиянок и Маврочки, вошел Кот. Прогромыхал по ступенькам и на стол Президиума опустил свою ношу.
– Откуда такой прыткий? – попытался столкнуть со стола котел Ревтух.
– ОТТУДА! – вскинул в Небо руку Василий Иванович, что-то пробормотал и окровавленное ухо упало под ноги словоблуда. Ревтух взвыл:
– Милиция! Срочно зовите милицию... – Но от произошедшего никто даже не чихнул. Кот поправил на голове цилиндр, подошел и пожал руку Мандельштаму, похлопал по плечу Высоцкого, остальным – поклонился. В горшок с цветами долил воды и предложил поэтам, но те почему-то отказались. Протер микрофон:
– В это осиное гнездо вас пригласили затем, чтоб вы стали свидетелями того, что здесь произойдет, а потом об этом доложили в
ТОНКОМ МИРЕ. – Вытащил из горшка и понюхал розу: – Начиная с революции, вы – подлое иудейское племя грабили и грабите Россию... Прекрасно знаете о семьсот семьдесят седьмом ПОСТАНОВЛЕНИИ Правительства. И сейчас наступил ваш черед отдавать долги. Добровольцы хоть сию минуту могут подойти к этому КОТЛУ и опустить в него наличность и драгоценности.
В это время за сценой заиграла музыка и девушки запели:
Вы жертвою пали...
Наиболее дальновидные сразу же направились на сцену и в КОТЕЛ полетели первые пожертвования. Но нашлись и строптивцы. С предпоследнего ряда поднялся толстый, лысый и жирный Сжванецкий, подтянул брюки и с листа прочел:
– Не желаю!
Кот фыркнул, поднял палец и мясистое ухо пало на ладонь истрепавшегося пародиста.
– А теперь желаешь?
– И теперь не желаю! – побледнел толстяк.
– Подь-ка сюда, милок! – Когда пародист оказался на сцене, Кот повертел и оторвал на его засаленном пиджаке пуговицу: – Сейчас сюда поднимутся еще несколько упрямцев и наша знаменитая Маврочка...
– Какая еще Маврочка? – забеспокоился смехач и попытался спрятаться под столом, но Кот вовремя схватил его за ногу и подтащил к краю сцены.
К отказнику примкнули:
Сдементьев
Ксванидзе
Спознер
Ревтушенко
Столстая
Кот предложил им четко назвать свои имена. Отказники, хоть и с
возмущением, но выполнили приказ.
– А теперь поклонитесь этим гранитным и медным истуканам, дабы в ТОНКОМ МИРЕ они подробно рассказали о пережитом здесь. Потом зачтется... – Погладил по руке Маврочку: – Каждому по кубику «ПРИЗЫВНИКА».
– Будет изделано, ваше святейшество! – попыталась пошутить девушка, поднялась на цыпочки и чмокнула любимого.
Василий Иванович взял за грудки первого отказника и поставил жопой к залу:
– Прошу приспускать штанцы! – подсказал он.
После этого Маврочка быстро и профессионально завершала процедуру. Когда очередь дошла до Столстой, она взмолилась:
– Пощадите! Стыдно мне... – Кот задумался, завел телегрешницу за трибуну и там Маврочка осчастливила породистую задницу.
В зале многие не понимали, что происходит, но, когда до них «доходило», обреченно вздыхали:
«За что их?»
«За скопидомство и грехи», – подсказывали рядом.
«Нет! Нет! Это Божья кара и работает Дьявол...»
Когда процедуры были завершены, Кот подошел к трибуне:
– Сейчас этим господам была введена исключительно надежная сыворотка «ПРИЗЫВНИК». Через несколько дней они расскажут вам о ее эффективности. – Хлопнул в ладоши и в зал вошли два молодца. – Вот что, хлопцы, – возьмите этот КОТЕЛ и отвезите директору казино «КУРВАшель» Зяме Драбкину. Он знает, как поступить с этим богатством.
Василий Иванович подозвал девушек и они спешно покинули зал.
Ревтушенко понял, что сегодня ему вряд ли удастся осчастливить публику своими виршами. Намотал на руку веревочку и, расталкивая неповоротливых собратьев по перу, повел к выходу памятники еврейских поэтов. Вел, а в голове не потухала назойливая мысль:
«Стану ли и я таким же бронзовым?»
Колонну сопровождал соровский выкормыш, жидовствующий Сквознесенский. Он постоянно надувал щеки, плямкал губами и нашептывал:
... шас, щас, щас,
Лонжюмо, Лонжюмо...
Потом вас, вас, вас
Под клеймо, под клеймо...
Потом – кошка,
Кошкин нос.
Потом – груша и… понос.
Меня тронули за плечо. Я обернулся. Рядом стояла знакомая особа, которой я, работая в издательстве «СОВРЕМЕННИК», помог издать первую книгу стихов.
– Говорят, что ты водишь дружбу с актером, который похож на Есенина? Парапсихологи утверждают, что он вхож в ТОНКИЙ МИР... Может, познакомишь?
Я подвел ее к «актеру».
– Дорогой Сергей Александрович, – я известная поэтесса и писательница, графиня Шмара Слопарева... Хотела бы получить у вас автограф и кое о чем спросить.
– Есенин понял, что придется «нести крест... »
– Я слышал о золотопромышленниках графьях Слопаревых...
Но его тут же перебила мадам:
– Это древнейший род... Начинали как сибирские землепроходцы, рудознатцы... Даже деньги чеканили.
– Да, да, припоминаю, – вынул из кармана шариковую ручку.
– В их роду были, кажется, и коновалы и конокрады... И куда только подевались?
– В 1917-ом бежали в Европу...
– А вы почему же не уехали?
– А я дочь прачки этих графьев... Потому и осталась. А вот фамилию решила унаследовать.
– Похвально, похвально... – Не зная, как избавиться от назойливой особы, стал поглядывать на Ивнева с Ларисой. Но его бесцеремонно взяли под руку:
– Может, подскажете, как писать стихи, чтоб надолго остались в памяти народной?
– Проще простого... Прежде чем садиться за письменный стол, пейте морковный сок... Лучше по два стакана. Обязательно поможет.
Вокруг нас образовалась толпа жаждущих послушать стихи великого поэта.
– Опоздали, господа! Я читаю только после Безыменского... А его, сами видели, увели на веревочке. – Оглянулся: – Ну что – к родному порогу?
Лариса подогнала к подъезду «ОМЕГУ» и я распахнул пред поэтами историческую дверь.
ХХХ
Третьего июня в полдень пред нашим крыльцом пернатый почтальон уронил конверт. Распечатал и прочел Ивнев:
«УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА!
Седьмого июня с.г. в девятнадцать часов в Истринской усадьбе Митрофан Кириллович Кузнецов будет отмечать 80-тилетнюю дорогу своей многогрешной жизни.
Сергей Есенин, Рюрик Ивнев, их близкие друзья и подруги будут желанными гостями на этом празднике. МИТРОФАН».
Есенин вздохнул, присмотрелся к гуляющей по двору трясогузочке:
– Всевышний внимательно следит не только за этой пташкой, но и за нашей серой и скучной жизнью.
– Придется ехать, – прижал к груди книгу Леонида Вьюнника
«МОРСКИЕ МИЛИ ЗА БОРТОМ» Ивнев.
– А подарок? – подступила к поэтам Лариса.
– Ты у нас самая смышленая, – протянул ей веточку полыни Есенин. – Подумай и сообрази на свой вкус и цвет.
– Если бы шел разговор о подарке для женщины или девушки, я бы не гадала. А тут – мужчина, тем более пожилой...
– Едем в любой московский «Супермаркет» и прилавки сами подскажут, что брать, – оживился Есенин.
Мы почаевничали и направились к «ОМЕГЕ». Рядом с Ларисой со Звездочкой на коленях села Варя. Ивнев, Есенин и я – на заднее сиденье.
– Я впервые в машине в такой компании, – простодушно призналась Варя. – За что такая честь?!
– Вы все время дома, – протянул ей и Звездочке по сливе Есенин. – И мы, конечно, пред вами в долгу...
Через час мы были в центре Москвы. Припарковались около «ОХОТНОГО РЯДА». Когда вошли во внутрь, то глаза разбежались от обилия и разнообразия товаров. Рюрик Ивнев предложил зайти в отдел коллекционного холодного и огнестрельного оружия. Кинжалы, сабли, арбалеты завораживали и просились в руки. Но по кислой физиономии Есенина поняли, что все это не то…
После толкотни по отделам случайно оказались в зале детских игрушек. Звездочке купили прыгающего лягушонка. Рядом, в сопровождении то ли мамы, то ли бабушки толстощекий подросток с пультом в руках по просмотровой площадке гонял пластмассовый танк. На полках стояли машины, танкетки, подъемные краны и прочая техника отечественного и забугорного производства.
В углу сиротливо стоял японский робот. Он то подмигивал, то угрожающе посматривал в нашу сторону. Вдруг робот подпрыгнул, перекувыркнулся и уверенно стал на ноги. Потом вкрадчиво произнес:
«Всех ближе к Богу Самурай», – выхватил из ножен пластмассовый меч и со свистом рассек воздух...
– Вот то, что ему понравится, – указал на «Самурая» Ивнев.
– Не дорого ли?... Три тысячи двести зелеными, – остановился под вентилятором Есенин.
– Для нас в самый раз, – направилась в сторону кассы Лариса.
Вскоре симпатичная продавщица вместе с инструкцией упаковала «Самурая», при этом добавила:
– Не пожалеете. Он не только «грамотный воин... » Умеет петь и ругаться... Может назвать имена последних русских царей и президента, и напомнить их известные афоризмы.
Когда подъехали к владениям Истринского владыки, нас приветствовали троекратным салютом из пушки. Возле танка под полковничьими погонами, с тремя орденами Славы на кителе, в окружении дюжины начинающих балерин, нас ожидал вор в Законе Митрофан Кириллович Кузнецов. Рядом, в парадной генеральской форме, с множеством «колодок» на груди, прогуливался Николай Николаевич Власик. На обочине дороги, под кустами орешника стояло несколько иномарок. Вокруг них, зорко оглядываясь по сторонам, лениво прохаживалась охрана.
Когда вышли из «ОМЕГИ», – подшкандыбил именинник:
– Здравствуйте, Сергей Александрович! Здравствуйте дорогой! – прижался к груди поэта и метнул взгляд на его руку. Поздоровался с нами, но вопросов задавать не стал. К нему обратился Есенин:
– Уважаемый Митрофан Кириллович, позвольте поинтересоваться, что это за кавалькада иномарок под кустами?
– А хрен их знает! – довольно грубо сплюнул под ноги вор в Законе. – Скоро все обозначится...
Через пару минут к нам подошел генерал. И безо всякого приветствия чиркнул по песку палочкой:
– Что-то я не вижу на вашем пальце СКАРАБЕЯ – тронул за руку Есенина.
– Видите ли в чем дело, – опустил глаза поэт, – как вам известно, к нам пожаловал странный гость... Скоро обещал быть... со СКАРАБЕЕМ.
– Бесконечные отговорки и загадки... Самим-то не надоело? – жестко процедил сквозь зубы Митрофан. – Блаженствуете в Райском САДУ и до сих пор НИКОГО ИЗ НАС даже ради приличия не пригласили на угощения Всевышнего. А мы ведь, вроде бы, не враги... Со своими проблемами – так сразу к нам... Справедливо ли это? – Крыть было нечем. Поэты потупились, потому что и сами не знали, побываем ли мы в САДУ? Есенин попытался успокоить хозяина:
– Уважаемый Митрофан Кириллович... – Но его прервал юбиляр:
– Я многое вижу и знаю... И в мои годы остается только надеяться на милость Божию… – И резко: – Прошу во двор!
Пред особняком, на огромном ковре, играл оркестр. Звучали патриотические мелодии, военные марши и Гимн Советского Союза.
С правой стороны бассейна полыхал КОСТЕР. От еловых и сосновых шишек шел смолистый аромат окрестных лесов. Высокие языки огня завораживали взор и притягивали мистикой языческих обрядов... Около КОСТРА о чем-то судачили балеринки. Одна из них грустно заметила:
– Такова се-ля-ви... Каждая бабочка летит на свой костер...
С левой стороны, во всю длину бассейна, вытянулся белоснежный стол. На нем уже поблескивали этикетками круглые и квадратные бутылки, пузырились зеленые и желтые графины; вокруг тарелок – ножи и вилки. В конце стола, стайкой белогрудых гусей, перешептывались официантки. К нам обратилась Лариса:
– Никак не соображу, когда вручать подарок?
– Ситуация подскажет, – с интересом всматривался в гостей Есенин.
Митрофан поднял руку и к микрофону подошел тамада. Черный фрак на его дородном теле был явно узковат, на поднятой руке собрался в гармошку:
– Дамы и господа! Прошу к столу.
– Из особняка, из-за кустов, из бильярдной и других строений к бассейну медленно и чинно подходила публика. В большинстве – братки и марухи...
Когда гости расселись за столом, во двор вошла кавалькада бронированных машин и пред всероссийским ворьем предстали:
Горбачев
Ельцин
Кравчук
и
Шушкевич.
Вокруг них крысиными выводками засуетилась челядь. Они направились к столу, но с кресла на удивление прытко вскочил юбиляр и приказал Николке:
– Для этих КОЗЛОВ место под березами. Поставь скамейки и, если желают, пусть ждут...
– Желаем! Желаем! – за всех ответил Горбачев. Когда КОЗЛЫ расселись под четырьмя кучерявыми сестренками, тамада вторично постучал по груше микрофона:
– Дорогой Митрофан Кириллович! Собравшиеся здесь хорошо знают о твоем отзывчивом Сердце и Благородстве, о твоей «Узде», благодаря которой ты не только управляешь братками, но и помогаешь сидельцам, их женам и сиротам... Вчера, после твоих скромных пожертвований, был освящен Храм в селе Осколки... Но это лишь малая толика, оторванная о твоего Сердца. А сейчас, дабы не утомлять страждущих, предлагаю поднять граненые за твое долголетие. Слава, ХОЗЯИНУ!
Когда гости выпили и закусили Митрофан опять позвал Николку:
– Тем, что под березами, отнеси ведро воды.
– А стаканы?
– Перебьются... А вот слабительного подсыпь... Лучше всего «пургена...»
– Но ведь их продерет?
– Это как раз то, что они ЗАСЛУЖИЛИ...
– Тамада опять поднял грушу:
– А сейчас юбиляра хотят поздравить друзья и братки.
ПЕРВЫМ к микрофону подошел кривоногий, низкорослый и хилый «Подранок».
Он начинал с того, что у председателя сельсовета увел велосипед. После трехлетней ходки у секретаря парткома «МТС» угнал «Москвича». После пятилетней лесоповалки, «взял» районную сберкассу. Отошел метров двести и за кустами на радостях напился... Взяли с мешком денег и дали червонец. В колонии за картежной игрой подрезали...
Сейчас «Подранок» в бывшей «МТС» оформлен сторожем и с родного учреждения вместо двадцати тысяч «оброка», берет семнадцать и фирма молится за добросовестного «сторожа». Плюс к этому, «Подранок» собирал «дань» со всего Солнцедарского края. Многие были удивлены его «нарядом»: костюм в клеточку, на босу ногу – галоши. На шее грязная веревка...
Меня толкнула в бок Лариса:
– Что обозначает символика на шее этого оболдуя?
– Веревка не на шее оболдуя, а на ГОРЛЕ РОССИИ.
«Подранок» замялся у микрофона и просипел:
– Дорогой Митрофан Кириллович! Мы идем в ногу со временем и отдаем не только в «общак», но и отчисляем на экологическую защиту планеты... Для тебя приготовили скромный подарок. – «Подранок» поднял над головой бычий рог... Потряс... Внутри зазвенело. – Думаю,
что тебе понравится.
ВТОРЫМ к микрофону подкандехал высокий, плотный, толстощекий и чубастый господин в бежевой тройке. Известен под кликухой «Курок». Он был дальним родственником знаменитого ростовского оружейника. За воровство, грабежи и разбойные нападения на сберкассы в лагерях и северных тюрьмах отмантулил четыре срока. Известен как добросовестный хранитель «общака». Неоднократно приглашался в посредники при воровских разборках. Приподнял над головой футляр для скрипки:
– Здесь, – постучал по крокодиловой коже, – опытный экземпляр самого надежного музыкального изделия. Американские коллеги только за чертежи готовы отстегнуть три миллиона зелени. Но мы – Родиной не торгуем.
Митрофан приподнялся в кресле и поклонился братку, а рядом сидевшей балерине прошептал:
– Пока он торговался с американцами, мы не только заимели чертежи, но и модернизировали уникальный музыкальный инструмент.
«Курок» собирал дань с Крестовской области…
– Уж больно замысловато гутарил этот кент, – пригубил бокал Есенин.
– Все проще простого, друже... Уж если у него кликуха «Курок»,
то в футляре наверняка ствол...
ТРЕТЬИМ трибуну оседлал широкоплечий и коротконогий «Сухарь».
На нем был грязный синий халат. Неряшливый вид толстяка дополняла внушительная золотая цепь и сверкающий всеми цветами перстень на пальце левой руки. Он числился простым рабочим на овощном складе. Несмотря на два грабежа, три убийства и четыре «ходки», он был исключительно уважаемым человеком не только в профессиональной среде, но и в Думе. Лоббировал многие Законы.