Скарабей

Вид материалаКнига

Содержание


«уважаемые господа!
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

К хозблоку лихо подкатила «ПОЛУТОРКА». Из нее в помятом смокинге выскочил чем-то озадаченный Кот.

– Сейчас мы его прищучим и он нам доподлинно расскажут о своих похождениях, – стал засучивать рукава рубашки Есенин. Но его перебил Василий Иванович:

– Только после третьих петухов! – и юркнул на мансарду.


ХХХ


На площади Восстания Лариса включила сигнал поворота и «ОМЕГА» пошла в сторону Центрального Дома литераторов. Переулок был густо и плотно забит галдящей и шушукающейся толпой. Оно и понятно: большинству хотелось попасть на вечер поэзии, который организовал только что вернувшийся из Израиля Сдементьев. Мы долго не могли припарковаться, но помог случай.

Ревтушенко с постаментов снял памятники еврейских поэтов и на веревочке, словно баранов, вел в ЦДЛ. Первым топал комсомольский трубадур Безыменский.

Следом:

Пастернак

Высоцкий

Р. Рождественский


Окуджава

Мандельштам

Бродский,

– замыкал колонну одутловатый жидовствующий поэт Сквознесенский.

Возле парадного подъезда, потрясенная увиденным, толпа расступилась и в образовавшуюся «промоину» въехали и мы...

Швейцар онемевшей рукой толкнул тяжелую дверь и не требуя удостоверений, пропустил необычных гостей. Ревтуженко по старой привычке подвел подопечных к раздевалке, но вскоре понял, что с бронзовых и гранитных изделий снимать нечего... Пригласил в Большой зал и расставил пред столом Президиума.

Галдящая и каркающая публика с шумом и грохотом занимала места. Бывший главред многотиражного юношеского журнала Сдементьев подошел к деревянной трибуне, с минуту осматривал зал, затем властно постучал по груше микрофона:

– Дамы и господа! Я с большим трудом вырвался из страны наших предков, но уже скучаю по этой, пропитанной кровью, обожженной земле, и честно скажу, что я восхищен людьми, которые в окружении несговорчивых палестинцев и их пособников, осваивают эту землю. Мы многие века мечтали о создании своего государства в местах, где остался след от стопы Моисея... И наша мечта сбылась.

В первых рядах зашумели, поднялась сгорбленная старушка:

– Скажи лучше, почему ты не остался и за каким хреном вернулся на хлебное место?

– Господа, успокойтесь! – Сдементьев подтянул брюки. – Во-первых, вернулся не я один... И вы об этом знаете... Во-вторых, там очень жарко… Но главная беда в том, что нас там принимают за «подпорченный товар…» Советский душок чувствуется... А воевать мне не позволило высокое давление.


Теперь не выдержал кто-то в последнем ряду:

– А балакать по телебрехальнику давление тебе не мешает?

– Не мешает! – поправил галстук дезертир. – Нас слушают не только миллионы зазомбированных россиян, но и наши. А я был почти на линии огня, и только я могу донести правду до соплеменников.

В это время смирно стоявший пред столом Президиума Р. Рождественский поднял бетонный подбородок и проскрежетал:

– Амме-рик-кан-цев н-н-нна-д-д-оо ллю-бб-ить! И довв-в-е-рр-ять т-т-т-оль-к-к-о-о и-м-м-м!

– Любим и доверяем и, благодаря им, имеем не только танки и самолеты, но и ядерное оружие. Так что пастухи на верблюдах – для нас – это пыль. И я об этом уже написал патриотическую поэму, – Сдементьев из широкого кармана пиджака достал блокнот, но его перебил Пастернак:

Достать чернил и плакать,–

прохрипел еврейский классик. – Нужны чернила и только чернила, и тогда мы заткнем рты любым злопыхателям...

В кресле Президиума давно уже нервно вертелся и вскакивал Ревтушенко. Не выдержал, подскочил к запнувшемуся Сдементьеву и бесцеремонно столкнул его с трибуны:

– Вы только посмотрите на него, – прошипел в сторону убегавшего собрата по перу, – лопочет о том, как тяжело на земле обетованной и хорошо здесь... А я вас уверяю, что плохо везде и особенно в перенаселенной черномазыми нашей столице. Я всю жизнь воспевал социализм, посвящал стихи СТАЛИНУ... Объехал многие страны и везде доказывал, что лучшей страны, чем Россия – НЕТ! И за все за это меня больше всего ненавидят славяне.

– Тебя ненавидят не только русские, – подсказал бронзовый Мандельштам... По природе ты – бродяга и лжец! Ты даже не перекати-поле, а гнилая солома, которая не пригодна, на подстилку ишакам...


– Я тоже всю жизнь бродяжничал, – загрохотал вставной челюстью Бродский, – но никогда не отрекался от соплеменников.

Есенин, Ивнев, Лариса и я сидели в седьмом ряду и нам хорошо было видно, что происходит на сцене. Гранитным, медным и бронзовым памятникам, судя по всему, надоело без дела стоять пред столом Президиума. Они начали толкаться, щекотать друг друга и, позевывая, все шире раскрывать тяжелые рты. И комсомольский поэт Безыменский подпрыгнул и толкнул в грудь Ревтуха:

– Ответь, плешивый попугай, зачем нас подняли с насиженных мест и привели в это осиное гнездо? – Но профессионального брехуна не просто было сбить с толку. Он уничижительным взглядом окинул «комсомольца» и ответил так, что тот до сих пор кумекает о смысле сказанного;

– Пятка чешется... А вот какая? – догадайся сам...

В это время правая дверь с грохотом открылась и в зал, поддерживая на голове огромный медный котел, в сопровождении лесбиянок и Маврочки, вошел Кот. Прогромыхал по ступенькам и на стол Президиума опустил свою ношу.

– Откуда такой прыткий? – попытался столкнуть со стола котел Ревтух.

– ОТТУДА! – вскинул в Небо руку Василий Иванович, что-то пробормотал и окровавленное ухо упало под ноги словоблуда. Ревтух взвыл:

– Милиция! Срочно зовите милицию... – Но от произошедшего никто даже не чихнул. Кот поправил на голове цилиндр, подошел и пожал руку Мандельштаму, похлопал по плечу Высоцкого, остальным – поклонился. В горшок с цветами долил воды и предложил поэтам, но те почему-то отказались. Протер микрофон:

– В это осиное гнездо вас пригласили затем, чтоб вы стали свидетелями того, что здесь произойдет, а потом об этом доложили в


ТОНКОМ МИРЕ. – Вытащил из горшка и понюхал розу: – Начиная с революции, вы – подлое иудейское племя грабили и грабите Россию... Прекрасно знаете о семьсот семьдесят седьмом ПОСТАНОВЛЕНИИ Правительства. И сейчас наступил ваш черед отдавать долги. Добровольцы хоть сию минуту могут подойти к этому КОТЛУ и опустить в него наличность и драгоценности.

В это время за сценой заиграла музыка и девушки запели:

Вы жертвою пали...

Наиболее дальновидные сразу же направились на сцену и в КОТЕЛ полетели первые пожертвования. Но нашлись и строптивцы. С предпоследнего ряда поднялся толстый, лысый и жирный Сжванецкий, подтянул брюки и с листа прочел:

– Не желаю!

Кот фыркнул, поднял палец и мясистое ухо пало на ладонь истрепавшегося пародиста.

– А теперь желаешь?

– И теперь не желаю! – побледнел толстяк.

– Подь-ка сюда, милок! – Когда пародист оказался на сцене, Кот повертел и оторвал на его засаленном пиджаке пуговицу: – Сейчас сюда поднимутся еще несколько упрямцев и наша знаменитая Маврочка...

– Какая еще Маврочка? – забеспокоился смехач и попытался спрятаться под столом, но Кот вовремя схватил его за ногу и подтащил к краю сцены.

К отказнику примкнули:

Сдементьев

Ксванидзе

Спознер

Ревтушенко

Столстая

Кот предложил им четко назвать свои имена. Отказники, хоть и с


возмущением, но выполнили приказ.

– А теперь поклонитесь этим гранитным и медным истуканам, дабы в ТОНКОМ МИРЕ они подробно рассказали о пережитом здесь. Потом зачтется... – Погладил по руке Маврочку: – Каждому по кубику «ПРИЗЫВНИКА».

– Будет изделано, ваше святейшество! – попыталась пошутить девушка, поднялась на цыпочки и чмокнула любимого.

Василий Иванович взял за грудки первого отказника и поставил жопой к залу:

– Прошу приспускать штанцы! – подсказал он.

После этого Маврочка быстро и профессионально завершала процедуру. Когда очередь дошла до Столстой, она взмолилась:

– Пощадите! Стыдно мне... – Кот задумался, завел телегрешницу за трибуну и там Маврочка осчастливила породистую задницу.

В зале многие не понимали, что происходит, но, когда до них «доходило», обреченно вздыхали:

«За что их?»

«За скопидомство и грехи», – подсказывали рядом.

«Нет! Нет! Это Божья кара и работает Дьявол...»

Когда процедуры были завершены, Кот подошел к трибуне:

– Сейчас этим господам была введена исключительно надежная сыворотка «ПРИЗЫВНИК». Через несколько дней они расскажут вам о ее эффективности. – Хлопнул в ладоши и в зал вошли два молодца. – Вот что, хлопцы, – возьмите этот КОТЕЛ и отвезите директору казино «КУРВАшель» Зяме Драбкину. Он знает, как поступить с этим богатством.

Василий Иванович подозвал девушек и они спешно покинули зал.

Ревтушенко понял, что сегодня ему вряд ли удастся осчастливить публику своими виршами. Намотал на руку веревочку и, расталкивая неповоротливых собратьев по перу, повел к выходу памятники еврейских поэтов. Вел, а в голове не потухала назойливая мысль:


«Стану ли и я таким же бронзовым?»

Колонну сопровождал соровский выкормыш, жидовствующий Сквознесенский. Он постоянно надувал щеки, плямкал губами и нашептывал:

... шас, щас, щас,

Лонжюмо, Лонжюмо...

Потом вас, вас, вас

Под клеймо, под клеймо...

Потом – кошка,

Кошкин нос.

Потом – груша и… понос.


Меня тронули за плечо. Я обернулся. Рядом стояла знакомая особа, которой я, работая в издательстве «СОВРЕМЕННИК», помог издать первую книгу стихов.

– Говорят, что ты водишь дружбу с актером, который похож на Есенина? Парапсихологи утверждают, что он вхож в ТОНКИЙ МИР... Может, познакомишь?

Я подвел ее к «актеру».

– Дорогой Сергей Александрович, – я известная поэтесса и писательница, графиня Шмара Слопарева... Хотела бы получить у вас автограф и кое о чем спросить.

– Есенин понял, что придется «нести крест... »

– Я слышал о золотопромышленниках графьях Слопаревых...

Но его тут же перебила мадам:

– Это древнейший род... Начинали как сибирские землепроходцы, рудознатцы... Даже деньги чеканили.

– Да, да, припоминаю, – вынул из кармана шариковую ручку.

– В их роду были, кажется, и коновалы и конокрады... И куда только подевались?

– В 1917-ом бежали в Европу...


– А вы почему же не уехали?

– А я дочь прачки этих графьев... Потому и осталась. А вот фамилию решила унаследовать.

– Похвально, похвально... – Не зная, как избавиться от назойливой особы, стал поглядывать на Ивнева с Ларисой. Но его бесцеремонно взяли под руку:

– Может, подскажете, как писать стихи, чтоб надолго остались в памяти народной?

– Проще простого... Прежде чем садиться за письменный стол, пейте морковный сок... Лучше по два стакана. Обязательно поможет.

Вокруг нас образовалась толпа жаждущих послушать стихи великого поэта.

– Опоздали, господа! Я читаю только после Безыменского... А его, сами видели, увели на веревочке. – Оглянулся: – Ну что – к родному порогу?

Лариса подогнала к подъезду «ОМЕГУ» и я распахнул пред поэтами историческую дверь.


ХХХ


Третьего июня в полдень пред нашим крыльцом пернатый почтальон уронил конверт. Распечатал и прочел Ивнев:

«УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА!

Седьмого июня с.г. в девятнадцать часов в Истринской усадьбе Митрофан Кириллович Кузнецов будет отмечать 80-тилетнюю дорогу своей многогрешной жизни.

Сергей Есенин, Рюрик Ивнев, их близкие друзья и подруги будут желанными гостями на этом празднике. МИТРОФАН».

Есенин вздохнул, присмотрелся к гуляющей по двору трясогузочке:

– Всевышний внимательно следит не только за этой пташкой, но и за нашей серой и скучной жизнью.

– Придется ехать, – прижал к груди книгу Леонида Вьюнника


«МОРСКИЕ МИЛИ ЗА БОРТОМ» Ивнев.

– А подарок? – подступила к поэтам Лариса.

– Ты у нас самая смышленая, – протянул ей веточку полыни Есенин. – Подумай и сообрази на свой вкус и цвет.

– Если бы шел разговор о подарке для женщины или девушки, я бы не гадала. А тут – мужчина, тем более пожилой...

– Едем в любой московский «Супермаркет» и прилавки сами подскажут, что брать, – оживился Есенин.

Мы почаевничали и направились к «ОМЕГЕ». Рядом с Ларисой со Звездочкой на коленях села Варя. Ивнев, Есенин и я – на заднее сиденье.

– Я впервые в машине в такой компании, – простодушно призналась Варя. – За что такая честь?!

– Вы все время дома, – протянул ей и Звездочке по сливе Есенин. – И мы, конечно, пред вами в долгу...

Через час мы были в центре Москвы. Припарковались около «ОХОТНОГО РЯДА». Когда вошли во внутрь, то глаза разбежались от обилия и разнообразия товаров. Рюрик Ивнев предложил зайти в отдел коллекционного холодного и огнестрельного оружия. Кинжалы, сабли, арбалеты завораживали и просились в руки. Но по кислой физиономии Есенина поняли, что все это не то…

После толкотни по отделам случайно оказались в зале детских игрушек. Звездочке купили прыгающего лягушонка. Рядом, в сопровождении то ли мамы, то ли бабушки толстощекий подросток с пультом в руках по просмотровой площадке гонял пластмассовый танк. На полках стояли машины, танкетки, подъемные краны и прочая техника отечественного и забугорного производства.

В углу сиротливо стоял японский робот. Он то подмигивал, то угрожающе посматривал в нашу сторону. Вдруг робот подпрыгнул, перекувыркнулся и уверенно стал на ноги. Потом вкрадчиво произнес:


«Всех ближе к Богу Самурай», – выхватил из ножен пластмассовый меч и со свистом рассек воздух...

– Вот то, что ему понравится, – указал на «Самурая» Ивнев.

– Не дорого ли?... Три тысячи двести зелеными, – остановился под вентилятором Есенин.

– Для нас в самый раз, – направилась в сторону кассы Лариса.

Вскоре симпатичная продавщица вместе с инструкцией упаковала «Самурая», при этом добавила:

– Не пожалеете. Он не только «грамотный воин... » Умеет петь и ругаться... Может назвать имена последних русских царей и президента, и напомнить их известные афоризмы.


Когда подъехали к владениям Истринского владыки, нас приветствовали троекратным салютом из пушки. Возле танка под полковничьими погонами, с тремя орденами Славы на кителе, в окружении дюжины начинающих балерин, нас ожидал вор в Законе Митрофан Кириллович Кузнецов. Рядом, в парадной генеральской форме, с множеством «колодок» на груди, прогуливался Николай Николаевич Власик. На обочине дороги, под кустами орешника стояло несколько иномарок. Вокруг них, зорко оглядываясь по сторонам, лениво прохаживалась охрана.

Когда вышли из «ОМЕГИ», – подшкандыбил именинник:

– Здравствуйте, Сергей Александрович! Здравствуйте дорогой! – прижался к груди поэта и метнул взгляд на его руку. Поздоровался с нами, но вопросов задавать не стал. К нему обратился Есенин:

– Уважаемый Митрофан Кириллович, позвольте поинтересоваться, что это за кавалькада иномарок под кустами?

– А хрен их знает! – довольно грубо сплюнул под ноги вор в Законе. – Скоро все обозначится...

Через пару минут к нам подошел генерал. И безо всякого приветствия чиркнул по песку палочкой:


– Что-то я не вижу на вашем пальце СКАРАБЕЯ – тронул за руку Есенина.

– Видите ли в чем дело, – опустил глаза поэт, – как вам известно, к нам пожаловал странный гость... Скоро обещал быть... со СКАРАБЕЕМ.

– Бесконечные отговорки и загадки... Самим-то не надоело? – жестко процедил сквозь зубы Митрофан. – Блаженствуете в Райском САДУ и до сих пор НИКОГО ИЗ НАС даже ради приличия не пригласили на угощения Всевышнего. А мы ведь, вроде бы, не враги... Со своими проблемами – так сразу к нам... Справедливо ли это? – Крыть было нечем. Поэты потупились, потому что и сами не знали, побываем ли мы в САДУ? Есенин попытался успокоить хозяина:

– Уважаемый Митрофан Кириллович... – Но его прервал юбиляр:

– Я многое вижу и знаю... И в мои годы остается только надеяться на милость Божию… – И резко: – Прошу во двор!

Пред особняком, на огромном ковре, играл оркестр. Звучали патриотические мелодии, военные марши и Гимн Советского Союза.

С правой стороны бассейна полыхал КОСТЕР. От еловых и сосновых шишек шел смолистый аромат окрестных лесов. Высокие языки огня завораживали взор и притягивали мистикой языческих обрядов... Около КОСТРА о чем-то судачили балеринки. Одна из них грустно заметила:

– Такова се-ля-ви... Каждая бабочка летит на свой костер...

С левой стороны, во всю длину бассейна, вытянулся белоснежный стол. На нем уже поблескивали этикетками круглые и квадратные бутылки, пузырились зеленые и желтые графины; вокруг тарелок – ножи и вилки. В конце стола, стайкой белогрудых гусей, перешептывались официантки. К нам обратилась Лариса:

– Никак не соображу, когда вручать подарок?

– Ситуация подскажет, – с интересом всматривался в гостей Есенин.


Митрофан поднял руку и к микрофону подошел тамада. Черный фрак на его дородном теле был явно узковат, на поднятой руке собрался в гармошку:

– Дамы и господа! Прошу к столу.

– Из особняка, из-за кустов, из бильярдной и других строений к бассейну медленно и чинно подходила публика. В большинстве – братки и марухи...

Когда гости расселись за столом, во двор вошла кавалькада бронированных машин и пред всероссийским ворьем предстали:

Горбачев

Ельцин

Кравчук

и

Шушкевич.

Вокруг них крысиными выводками засуетилась челядь. Они направились к столу, но с кресла на удивление прытко вскочил юбиляр и приказал Николке:

– Для этих КОЗЛОВ место под березами. Поставь скамейки и, если желают, пусть ждут...

– Желаем! Желаем! – за всех ответил Горбачев. Когда КОЗЛЫ расселись под четырьмя кучерявыми сестренками, тамада вторично постучал по груше микрофона:

– Дорогой Митрофан Кириллович! Собравшиеся здесь хорошо знают о твоем отзывчивом Сердце и Благородстве, о твоей «Узде», благодаря которой ты не только управляешь братками, но и помогаешь сидельцам, их женам и сиротам... Вчера, после твоих скромных пожертвований, был освящен Храм в селе Осколки... Но это лишь малая толика, оторванная о твоего Сердца. А сейчас, дабы не утомлять страждущих, предлагаю поднять граненые за твое долголетие. Слава, ХОЗЯИНУ!


Когда гости выпили и закусили Митрофан опять позвал Николку:

– Тем, что под березами, отнеси ведро воды.

– А стаканы?

– Перебьются... А вот слабительного подсыпь... Лучше всего «пургена...»

– Но ведь их продерет?

– Это как раз то, что они ЗАСЛУЖИЛИ...

– Тамада опять поднял грушу:

– А сейчас юбиляра хотят поздравить друзья и братки.

ПЕРВЫМ к микрофону подошел кривоногий, низкорослый и хилый «Подранок».

Он начинал с того, что у председателя сельсовета увел велосипед. После трехлетней ходки у секретаря парткома «МТС» угнал «Москвича». После пятилетней лесоповалки, «взял» районную сберкассу. Отошел метров двести и за кустами на радостях напился... Взяли с мешком денег и дали червонец. В колонии за картежной игрой подрезали...

Сейчас «Подранок» в бывшей «МТС» оформлен сторожем и с родного учреждения вместо двадцати тысяч «оброка», берет семнадцать и фирма молится за добросовестного «сторожа». Плюс к этому, «Подранок» собирал «дань» со всего Солнцедарского края. Многие были удивлены его «нарядом»: костюм в клеточку, на босу ногу – галоши. На шее грязная веревка...

Меня толкнула в бок Лариса:

– Что обозначает символика на шее этого оболдуя?

– Веревка не на шее оболдуя, а на ГОРЛЕ РОССИИ.

«Подранок» замялся у микрофона и просипел:

– Дорогой Митрофан Кириллович! Мы идем в ногу со временем и отдаем не только в «общак», но и отчисляем на экологическую защиту планеты... Для тебя приготовили скромный подарок. – «Подранок» поднял над головой бычий рог... Потряс... Внутри зазвенело. – Думаю,


что тебе понравится.

ВТОРЫМ к микрофону подкандехал высокий, плотный, толстощекий и чубастый господин в бежевой тройке. Известен под кликухой «Курок». Он был дальним родственником знаменитого ростовского оружейника. За воровство, грабежи и разбойные нападения на сберкассы в лагерях и северных тюрьмах отмантулил четыре срока. Известен как добросовестный хранитель «общака». Неоднократно приглашался в посредники при воровских разборках. Приподнял над головой футляр для скрипки:

– Здесь, – постучал по крокодиловой коже, – опытный экземпляр самого надежного музыкального изделия. Американские коллеги только за чертежи готовы отстегнуть три миллиона зелени. Но мы – Родиной не торгуем.

Митрофан приподнялся в кресле и поклонился братку, а рядом сидевшей балерине прошептал:

– Пока он торговался с американцами, мы не только заимели чертежи, но и модернизировали уникальный музыкальный инструмент.

«Курок» собирал дань с Крестовской области…

– Уж больно замысловато гутарил этот кент, – пригубил бокал Есенин.

– Все проще простого, друже... Уж если у него кликуха «Курок»,

то в футляре наверняка ствол...

ТРЕТЬИМ трибуну оседлал широкоплечий и коротконогий «Сухарь».

На нем был грязный синий халат. Неряшливый вид толстяка дополняла внушительная золотая цепь и сверкающий всеми цветами перстень на пальце левой руки. Он числился простым рабочим на овощном складе. Несмотря на два грабежа, три убийства и четыре «ходки», он был исключительно уважаемым человеком не только в профессиональной среде, но и в Думе. Лоббировал многие Законы.