История

Вид материалаДокументы

Содержание


Христологический вопрос.
Аполлинарий Лаодикийский
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   56

Христологический вопрос.


В то время, как человеческие умы еще волновал вопрос: явившееся на земле Божество тождественно ли с высочайшим Божеством, возникал уже второй вопрос, как произошло на земле соединение Божественного во Христе с человеческим. Точнее, здесь было два вопроса: а) какого рода было челове­чество Иисуса Христа и б) как нужно представлять себе соединение Божества и человечества.

Эти проблемы не были новыми.

Против докетов Церковь утвердила истинное человечество Христа, против евионитян, а позднее — ариан, защищала Его Божество. И еще в борьбе с гностиками неизбежно был выдви­нут вопрос о соединении Божества и человечества во Христе. Со времени же святого Иринея и Тертуллиана, данный вопрос занял положение близкое к центру богословских рассуждении. Тертуллиан пишет сочинение “De Carne Christi,” причем, воплощение он понимает в смысле облечения Логоса человеческою плотью: Иисус Христос есть “indutus” (Adv. Praxeam. с. XXVII — Ранее святой Игнатий Богоносец Иисуса Христа σαρκοφορος, ad Smyrn. с. V). Св. Ириней, Мефодий Олимпийский и позднейшие богословы представляли себе соединение двух природ во Христе, как κρασις, а западные обозначали Его сходным термином commixtio. Так у Тертул­лиана, Киприана и Лактанция (Apologia с. XXI). Но тут оставалось не­выясненным, как нужно понимать самое σαρξ, или саго, совпа­дают ли они с ανθρωπος? Оригеном была выставлена христо-логическая теория, по которой во Христе определенно призна­валась человеческая душа. К этому он побуждался космологи­ческим постулатом. Христос был посредствующим членом между Логосом и материей, для связи их должна была слу­жить человеческая душа Христа, созданная до мира вместе с другими душами, но не падшая подобно им. Общим пред­ставлением арианства было “что плоть Христа нельзя считать бездушною” (σωμα αψυχον). Выдававшийся между арианами Евдоксий Константинопольский (†370 г.) исповедовал: “веру­ем... во единого Господа Сына... σαρκωθεντα, ουκ ενανθρωπησαντα, ουτε γαρ ψυχην ενειληφεν αλλα σαρξ γεγονεν.” Вопреки арианскому положению о “σωμα αψυχον,” древнейший из известных нам полемистов против ариан, Евстафий Антиохийский, раз­личая учение о Логосе и христологию, проводил строгую гра­ницу между θεος λογος, ασωματος, απαθες θειον πνευμα во Христе с одной стороны, и тленным храмом, в котором Он жил, ανθρωπινον οργανον, который Он принял. Сам Логос имел свое на­чало не из Марии, не подчинялся закону (ср. Лук. 2:21), не страдал, не умер, не воскрес и не прославлен. Все это собствен­но относится к человеку, который состоял из тела и души (corpore homini haec applicanda sunt proprie, qui ex anima constat et). Св. Афанасий, хотя и редко употреблял до 340 г. об Иисусе Христе выражения — ανθρωπινον οργανον, через который последовало επιφανει του Θεου, говорил об ανθρωπος и ενοικειν (вселении) логоса в ναος, который Он Себе приготовил; у него встречаются термины συναπτειν, συναφη и συναφθεις ανθρωπος. Но он именовал Святую Марию Θεοτοκος и учил о τον εσταυρωμενον είναι Θεον...

В особенности старался глубоко проникнуть в сущность изречения ο λογος σαρξ εγενετο староникеец Аполлинарий Лаодикийский (†390 г.), сирийский грек. Он также был хорошо знаком с Антиохийским экзегезисом, как и с греческой фило­софией, и одинаково называл своими учителями Платона и Аристотеля. Он был сведущ во всех богословских течениях, как выдававшийся мыслитель IV-го века, последовательный и ясный богослов, твердо засвидетельствовавший веру в омоусию Сына и Святого Духа. Он поднял много богословских вопросов и обсуждал их с такой полнотой, последовательностью и ос­троумием, что только части из них было достаточно для рас­крытия и решения на целые три столетия, до 680 г. Между поднятыми вопросами первое место занимал вопрос об отно­шении Сына Божия к человечеству. Аполлинарий, во-первых, открыто соглашался с монархианами и арианами, признавая, как логическую невозможность, чтобы две совершенные при­роды, которые τα εναντια θελουσιν — одна ατρεπτος (неизменяема), другая τρεπτος (изменяема) — могли действительно объеди­ниться (Ps. Athan. с. Apol. 1, 2). Но, во-вторых, вместе с Иринеем и другими, в реальном нераздельном единении Божественной и человечес­кой природ — видел единственное ручательство физического, то есть целой природы, — спасения и обожения, и в-третьих, наконец, как убежденный никеец, не мог отказаться от призна­ния совершенной Божественной природы Христа. Вследствие этого, он открыто доказывал, что человеческая природа во Христе не могла быть полной, совершенной. Он создал такое представление о Христе: Νους, ηγουμενικον или κινουν, то есть, все, что управляет телом, как безвольным органом (κινουμενον) — должно быть во Христе свыше (εξ ουρανου) Логосом. Благодаря этому, вопреки арианам, изменяемость, приписываемая Иисусу Христу арианами, и связанная с нею греховность — совер­шенно устраняется. Таким образом, получается безусловная и нераздельная личность, которая состоит из πνευμα или νους, ψυχη и σαρξ, то есть, действительно εις υιος. Две натуры во Христе так тесно связаны, что можно говорить о μια φυσις του Θεου λογου σεσαρκωμενου (Ср. Adv. Jovian, у Hahn'a, Biblloth. der Symbol., s. 267). “Это учение, говорит историк Мёллер, которое выражает логически-ясную христологию о соединении двух естеств и спасении человеческой природы и которое было пер­вою ступенью, даже основою монофизитства, — жило пока как факт в области бессознательного.”

Аполлинарий высказал свое учение еще в 352 г. Алек­сандрийский Собор 362 г. был принципиально против такого учения. Но ввиду громадных заслуг Аполлинария, как старо-никейца, и строго-ортодоксального характера его учения о Божестве Иисуса Христа, на Востоке не были склонны вникать в заблуждение Аполлинария по вопросу о соединении в лице Иисуса Христа двух природ и особенно не были расположены осуждать личность Аполлинария, которого многие — в том числе и каппадокийцы — считали своим учителем. Кроме того, справедливость требует сказать, что учение богословов Александрийской Церкви по этому вопросу далеко не отлича­лось ясностью, даже правильностью.

Правда, явные ошибки Аполлинария были замечены и указаны еще св. Афанасием, а потом позже Григорием Назианзянином, Григорием Нисским и Епифанием. Главная заслуга их в том, что они доказали необходимость признания во Христе разумной человеческой души. По вопросу же — как соединились во Христе две природы — упомянутые отцы до­пускали неясные, смутные и даже неправильные выражения. Так св. Григорий Назианзянин, твердо исповедуя в лице Ии­суса Христа φυσεις μεν δυο, θεος και ανρωπος δε ου δυο (Oratio II, 38), говорит о смешении (μιξις, συγκρασις, ανακρασις) во Христе двух природ. Григорий Нисский, как будто бы, был не далек от мысли о превращении во Христе человеческой природы в Божественную (μεταποιησις, с. Eunom. XLV, 700). Св. Епифаний употреблял такое выражение τα δυο κεκρασας ςις εν, то есть, Иисус Христос позволил соединиться двум природам в одну (Ancorat. §§44, 81). Таким образом выходило, хотя теоретически рассматривали во Христе две природы, как нечто “иное и иное” (άλλο και αλλο), и считали их свойства (ιδιωματα) исключающими друг друга, — фактически имело место смешение свойств (communicatio idiomatum). Поэтому еще от древности говорили о “распятом Боге” (Deus crucifixus) и Пресвятую Деву Марию называли Θεοτοκος. Религиозно-практи­ческий интерес у отцов и богословов IV-го века направлялся на действительность нашего спасения. В философских рассуждениях, в логических выводах, точных формулировках здесь не чувствовалось нужды. Это, конечно, не случайный факт, что св. Афанасий не оставил никакого ученого трактата о Святой Троице. Вера в реальное, действительное воплощение и вочеловечение Бога твердо стояла; но самый факт призна­вался глубоко-таинственным и не подлежащим человеческому рассудочному исследованию. Лично, конкретно не осуждаемый на Востоке (Константинопольский Собор 381 г., II-ой Вселенский, ясно анафематствует только “... και την αιρεσιν των Απολλιναριστων,” прав. I), Аполлинарий продолжал свою учительскую деятельность. По крайней мере, его слушал в Антиохии, в 384 году, Блаженный Иероним, не возбуждая вопроса об его еретичестве. Впервые осудил Аполлинария Запад, при папе Дамасе, на Римском Соборе 377 г., и исповедал кафолическую веру, что совершенный Бог воспринял совершенного чело­века (Peirfectum deum perfectum suscepisse hominem. (Mansi III, 461)). Аргумент папы, выдвинутый против Аполлинария, формулируется так: “Если воспринят (Сыном Божьим) не­совершенный человек, то несовершенно и наше спасение, по­тому что не весь человек спасается. Если весь человек погиб, то необходимо, чтобы спасено было все, что погибло.” Этим аргументом часто пользовались в эпоху христологических споров. На Востоке “ересь Аполлинаристов” была осуждена на Константинопольском Соборе 381 года. Вынужденный, в конце концов, оставить Церковь, Апол­линарий обосновал свои общины в Сирии.