Geum.ru

Название поэмы воспроизводит ключевой новозаветный мотив 

Вид материалаРеферат
Подобный материал:

www.otgt.ru.gg

Проект рефераты ID 920024

ДВЕНАДЦАТЬ
(Поэма, 1918)
Название поэмы воспроизводит ключевой новозаветный мотив 
(двенадцать апостолов Христа. Число главных героев, 
красногвардейцев, предопределило композицию произведения 
(двенадцать глав). Согласно блоковской помете на рукописи («И был с 
разбойником. Жило двенадцать разбойников»), число это восходит 
также к поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасова. 
Появление в поэме коллективного, своего рода собирательного образа 
Двенадцати (персонифицирован, особо показан лишь Петруха, мельком 
упомянут лишь еще один большевик: «Андрюха, помогай!») 
красногвардейцев закономерно: Блок хотел изобразить коллективное, 
по выражению Л. Толстого, «роевое» сознание и коллективную волю, 
пришедшие на смену индивидуальному началу. Блок исходил из того, 
что именно русская интеллигенция способна понять и принять 
революцию. В ответе на анкету «Может ли интеллигенция работать с 
большевиками?» Блок писал 14 января 1918 г.: «Интеллигенция всегда 
была революционна. Декреты большевиков — это символы 
интеллигенции». В этом отношении Блок противопоставлял 
интеллигенцию буржуазии: «У буржуа — почва под ногами оп-
ределенная, как у свиньи — навоз: семья, капитал, служебное 
положение, орден, чин, Бог на иконе, царь на троне. Вытащи это — и 
все полетит вверх тормашками».
Такая позиция предопределила сатирическое изображение 
буржуазии и «уходящего мира» в первой главе поэмы. Сначала 
появляется «старушка», которая «убивается — плачет» и при виде 
плаката «Вся власть Учредительному собранию!». «Никак не поймет, 
что значит, / На что такой плакат, / Такой огромный лоскут? / Сколько 
бы вышло портянок для ребят, / А всякий — раздет, разут...» Это 
обывательский взгляд постороннего свидетеля событий. Следом появляется 
«Буржуй на перекрестке», который «В воротник упрятал нос». Поразительное 
совпадение с этим сатирическим образом находим у М. Цветаевой, вовсе не 
приветствовавшей революцию, в очерке того же 1918 г. «Октябрь в вагоне»: 
«Так это у меня и осталось, первое видение буржуазии в России: уши, 
прячущиеся в шапках, души, прячущиеся в шубах <...> видение шкуры. Затем 
появляется «Писатель — вития»: «Длинные волосы / И говорит вполголоса: / — 
Предатели! / — Погибла Россия!» Четвертый герой — «нынче невеселый, / 
Товарищ Поп». Пятая — «Барыня в каракуле», тоже изображается в 
сатирическом ключе: «Поскользнулась / И — бац — растянулась!» Наконец, 
появляются проститутки, в которых большевистская критика увидела пародию 
на революцию:
...И у нас было собрание... ...Вот в этом здании... ...Обсудили — Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять... ...И меньше — ни с кого не 
брать... ...Пойдем спать...
Реплики пяти участниц этого разговора отделены друг от друга отточиями.
После проституток появится еще один персонаж — «Бродяга», который 
неприкаянно «сутулится». Можно допустить, что «бродяга» идентифицируется 
с человеком* из «пролога» к поэме: «Черный вечер. / Белый снег. / Ветер, 
ветер! На ногах не стоит человек, который, в свою очередь, восходит к Человеку 
из «Жизни Человека» Леонида Андреева. Итак, если к семи обозначенным 
героям добавить пять проституток, получится еще одно символическое число. 
Двенадцати персонажам-теням из «старого» мира противопоставлены во 
второй главе поэмы двенадцать красногвардейцев. Из диалога двенадцати 
красногвардейцев во второй главе читатели узнают о Ваньке, который «сам 
теперь богат... Был Ванька наш, а стал солдат!», «сукин сын, буржуй», и о 
гуляющей с ним Катьке: «А Ванька с Катькой — в кабаке... — У ей керенки есть 
в чулке!»
Портрет Катьки нарисован особенно подробно: «Запрокинулась лицом, 
/Зубки блещут жемчугом... / Ах ты. Катя, моя Катя, / Толстоморденькая... / У 
тебя на шее, Катя, / Шрам не зажил от ножа. / У тебя под грудью, Катя, / Та 
царапина свежа!»
В пятой главе звучит «голос» Петрухи. Это он, Петруха, убил 
офицера, с которым прежде «блудила» Катька: «Гетры серые носила, / 
Шоколад Миньон жрала, / С юнкерьем гулять ходила — /С солдатьем 
теперь пошла? / Эх, эх, согреши! / Будет легче для души!»
Как видно из письма иллюстратору «Двенадцати» Ю. П. Анненкову, 
Блока заботил облик Катьки. Он подчеркивал: «Катька — здоровая, 
толстомордая, страстная, курносая русская девка; свежая, простая, 
добрая — здорово ругается, проливает слезы над романами, отчаянно 
целуется <...>. «Толстомор-дость» очень важна (здоровая и чистая даже 
до детскости)».
Шестая глава рисует погоню красногвардейцев за Ванькой и 
Катькой: «А Катька где? — Мертва, мертва! / Простреленная голова!» 
Петруха — «бедный убийца», у которого «не видать совсем лица» и 
руки в крови, оплакивает свою и Катькину загубленную душу: «— Ой, 
товарищи родные, /Эту девку я любил.../ Ночки черные, хмельные / С 
этой девкой проводил...»
Но другие красногвардейцы одергивают его, «стервеца», и все 
вместе они идут на разбой: «Запирайте етажи, / Нынче будут грабежи! / 
Отмыкайте погреба — / Гуляет нынче голытьба!»
В статье «Интеллигенция и революция» Блок называл народ 
недавно проснувшимся «Иванушкой-дурачком»: «Что ж вы думали? 
Что революция — идиллия? <...> Что народ — паинька? Что сотни 
жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, 
не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так 
«бескровно» и так «безболезненно» и разрешится вековая распря между 
«черной» и «белой» костью?» Так прорисовывается подтекст коллизии 
любовного треугольника между Петькой, Катькой и Ванькой.
В финале поэмы во вьюге, в метели (ср. мотив из пушкинской 
«Капитанской дочки») «идут без имени святого...» («Ко всему готовы, / 
Ничего не жаль...») двенадцать красногвардейцев. Позади них плетется 
«голодный пес», олицетворяющий «старый мир», а впереди — Христос: 
«...с кровавым флагом, / И за вьюгой невидим, / И от пули невредим, / 
Нежной поступью надвьюжной, / Снежной россыпью жемчужной, / В 
белом венчике из роз — / Впереди — Исус Христос».
Блок сам удивлялся: почему Христос? Но ничего с собой не мог 
поделать: он видел Христа. Дневниковая запись: «Разве я «восхвалял»? 
(большевиков. — Ред.}. Я только констатировал факт: если вглядеться в 
столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа». Но я 
иногда сам глубоко ненавижу этот женственный образ». Но совмещение 
пролитой крови Катьки и фигуры Христа для Блока эпохи 
«Двенадцати» органично. Ключ к поэме — идея многозвучия, 
вобравшего в себя самые разные «голоса» эпохи — от песни до языка 
плаката.
Впрочем, вскоре Блок разочаровывается в революции и по-другому 
начинает смотреть на свою поэму. В «Записке о «Двенадцати» он 
выделил отрезок времени «с начала 1918 г., приблизительно до конца 
Октябрьской революции (3—7 месяцев)». Передавая ощущение чары 
(цветаевское слово) того времени, поэт писал: «...в январе 1918 года я 
последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в 
марте 1914 года». Хотя теперь, в апреле 1920 г., он «не мог <...> бы 
написать того, что написал тогда», но отречься от «Двенадцати» невоз-
можно, ибо поэма была написана «в согласии со стихией...».
Тем не менее в предсмертном бреду Блок требовал от Л. Д. 
Менделеевой обещания сжечь все до единого экземпляры поэмы 
«Двенадцать».

Конец формы























































































Сфера