это нечто
| Вид материала | Документы |
- Впредыдущих статьях цикла мы рассмотрели устройство видимой Вселенной. Поговорили, 191.81kb.
- А. А. Гришаев этот «цифровой» физический мир в 5-ти разделах с Дополнением Раздел природа, 840.43kb.
- «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших, 3039.01kb.
- Решение, которое принимается и исполняется в компании, а также на поведение, 480.19kb.
- Тема этой маленькой книжки сила мысли, т е. нечто невидимое и неосязаемое, нечто принадлежащее, 294.13kb.
- Совладение — залог успеха?, 112.19kb.
- Горчичное зерно, 6034.29kb.
- Плетникова Л. Н. & Сафарова, 107.39kb.
- Горелова Елена "Йога для начинающих", 36.2kb.
- Это не опровержение. Опровергать можно разумные доводы, а не пламенные женские благоглупости, 1867.33kb.
Строкина Л.В.,
учитель русского языка и литературы высшей категории, Республика Казахстан, Первый городской общеобразовательный лицей
МОТИВ ГНЕЗДОВЬЯ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И.С.ТУРГЕНЕВА
Интерес к проблемам изображения дворянской усадьбы в произведениях русской классики возник в связи с необходимостью комплексного изучения литературного наследия. Современное осмысление произведений русской литературы требует применения новых видов анализа, поэтому в настоящее время актуализируются приёмы мотивного анализа, позволяющего интерпретировать художественный текст в единстве формы и содержания и помогающего максимально приблизить прочтение к разгадыванию замысла автора.
В школьной практике мотив рассматривается в двух значениях: как «мельчайший элемент сюжета, простейший, неделимый элемент повествования (явление стабильное и бесконечно повторяющееся)» и как «устойчивая семантическая единица, семантически насыщенный компонент произведения, родственный теме, идее, но не тождественный им» [3, 170-171]. В первом значении определение мотива имеет отношение в основном к произведениям устного народного творчества (мотив дороги, мотив поиска пропавшей невесты, мотив смерти и воскрешения и т.д.). Во втором значении определение мотива страдает расплывчатостью и, следовательно, не может быть использовано как универсальный приём выявления мотива ни в содержательном, ни в структурном формате. Кроме того, как отмечает Г.М.Мучник, «понятие «мотив» при анализе художественного произведения во многих случаях предпочтительнее, чем «тема». Тема – это нечто над текстом, а мотив непосредственно реализуется в тексте, в его структуре» [4, 64].
Более глубокое понимание мотива находим у Б.М Гаспарова: «Мотивный анализ способен вместить любой объём и любое разнообразие информации, поступающей в оборот мысли в процессе смысловой работы с данным сообщением, и в то же время остаться на почве этого сообщения как некоего языкового артефакта, который смыслообразующая мысль в каждый момент своего движения стремится охватить и ощутить как целое» [2, 335]. В литературоведении существует понятие «клубок мотивов», «распутывание» которого приводит иногда к таким открытиям, в такие глубины подсознания художественного текста, которые оставались неведомыми для самого автора.
Русская языковая картина мира находит отражение в народной мудрости, где изначально гнездо ассоциируется с родным домом, с семьёй, с малой родиной. Немало русских пословиц свидетельствуют о том, что дом в народной психологии воспринимался как основа жизненного уклада, начало всех начал: «Всякая птица своё гнездо любит», «Где птица ни летает, а своё гнездо знает», «Каждая птица в своём гнезде хозяйка», «У своего гнезда и ворон орла бьёт», «Глупа та птица, которой гнездо своё немило», «Худа та птица, которая гнездо своё марает», «О том кукушка кукует, что своего гнезда нет». Так народная мудрость определяет родимое гнездо и его значение в жизни русского человека.
В творчестве И.С.Тургенева мотив гнездовья отчётливо просматривается в рассказах цикла «Записки охотника»: «Хорь и Калиныч», «Живые мощи», «Мой сосед Радилов»; в повестях «Дневник лишнего человека», «Три портрета», «Первая любовь»; в романах «Рудин», «Отцы и дети», «Дворянское гнездо»; в цикле «Стихотворения в прозе» и др.
«Ощущение родного гнезда вместе с восторгом младенческих, детских и отроческих впечатлений рождается стихийно. Родная природа, как родная мать, бывает только в единственном числе»,- пишет В.Белов в книге «Лад». Почти идиллические картины деревенской жизни создаёт И.С.Тургенев в своей маленькой новелле «Деревня» (цикл «Стихотворения в прозе»), изображая крестьянский быт русского человека, рисуя в подробностях живописные детали простого, незатейливого сельского уклада: «…по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворечницы». Живая, яркая, наполненная звуками и ароматами пейзажная зарисовка создаёт впечатление единства и гармонии человека с земным и небесным миром: «Ровной синевой залито всё небо… Безветрие, теплынь… воздух – молоко парное! Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби; молча реют ласточки… И дымком-то пахнет, и травой – и дёгтем маленько – и маленько кожей. Конопляники уже вошли в силу и пускают свой тяжёлый, но приятный дух».
Образ крестьянской усадьбы в рассказе И.С.Тургенева соответствует модели идеализирующей концепции, выступает как воплощение нравственно-этических норм, имеющих определённое значение для русской культуры: жизнь в единстве с земным и небесным миром, стабильность («О, довольство, покой, избыток русской, вольной деревни! О, тишь и благодать!»), почитание традиций, связь времён. Не случайно так подробно и последовательно писатель перечисляет представителей всей крестьянской семьи: «курчавые детские головки», «русокудрые парни, в чистых, низко подпоясанных рубахах», «круглолицая молодка», «другая молодка», «старуха хозяйка в новой клетчатой паневе, в новых котах». Подобное семейное единство мы наблюдаем и в рассказе «Хорь и Калиныч» (цикл «Записки охотника»): «Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих друг на друга и на Федю. «Всё дети Хоря!» - заметил Полутыкин. «Всё Хорьки, - подхватил Федя,- да ещё не все: Потап в лесу, а Сидор уехал со старым Хорем в город…».
Родное гнездо не хотят покидать его обитатели, потому что в художественном осмыслении автора родной дом, родное гнездо – символ семьи, продолжения рода. «В сближении образов гнезда и дома проявляется глубинная составляющая верности»,- пишет Гастон Башляр [1, 91]. Более того, родной очаг, семья, общий труд становятся не только залогом стабильности, но и приобретают черты вселенского родства и гармонии: начало произведения имеет знаковое звучание: «Последний день июня месяца; на тысячу вёрст кругом Россия – родной край». Художественное пространство текста изначально определяется масштабами простора родной земли, России; художественное время – лето, июнь, пора цветения и благодати, что тоже характерно для идеализирующей концепции изображения русской усадьбы.
С позиций мотивного анализа несколько иначе интерпретируется и текст рассказа И.С.Тургенева «Живые мощи». В ходе стандартного анализа упоминается долготерпение Лукерьи, её умение мужественно переносить страдания, оставаясь при этом доброй и набожной, готовой легко принять смерть, воспринимающей посланные ей муки как искупление грехов её родственников.
На первый взгляд кажется, что её близость к природе, её необыкновенное смирение перед Богом – типизация ментальной черты долготерпения русской женщины, не более того. Однако при внимательном прочтении обращает на себя внимание деталь, связанная с гнездом ласточки, полётом птицы в снах и наяву, имеются черты внешнего сходства гнезда с временным жилищем Лукерьи: «плетёный сарайчик… темно, тихо, сухо; пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура». Сарайчик Лукерьи, вынужденной из-за болезни неподвижно лежать в одиночестве, не запирается, открыт в мир, в природу. Её жилище одновременно и гнездо, и дом, и мир, который она воспринимает полноценно, живо, чутко, несмотря на неподвижность: «… вижу прекрасно и всё слышу, всё… И запах я всякий чувствовать могу».
Лукерья наблюдает, как ласточки выхаживают своих птенцов: «^ Одна влетит, к гнёздышку припадёт, деток накормит – и вон. Глядишь – уж на смену ей другая». Способность радоваться жизни, чувствовать красоту окружающего мира тем не менее сопряжена в Лукерье с необыкновенной тоской по несостоявшемуся семейному счастью, но светла её печаль, и чужое счастье она принимает как естественное проявление Божьей милости. Жених Лукерьи, Вася Поляков, «потужил, потужил – да и женился на другой. …А жену он нашёл себе хорошую, добрую, и детки у них есть…и очень ему, слава богу, хорошо». «Добрый» - доминирующий оценочный эпитет, которым пользуется тургеневская героиня при характеристике людей: «матушка ваша по доброте своей…», «жену он нашёл себе хорошую, добрую…», «А добрые люди здесь есть тоже…», «Барин… он добрый…».
Гастон Башляр в книге «Поэтика пространства» отмечает: «Гнездо – и это мы сразу понимаем – непрочно, и всё же оно является источником грёз о надёжном укрытии… Итак, созерцая гнездо, мы находимся у истоков доверия к миру, получаем залог доверия, слышим призыв к вселенскому доверию. …Если мы слышим этот призыв, если хрупкое убежище, каковым является гнездо, возводится нами в абсолют надёжности,- значит, мы возвращаемся к истокам онирического дома. Наш дом, в его онирическом могуществе,- это гнездо в мире» [1, 93]. Доброта Лукерьи не что иное, как необыкновенное доверие миру, бескорыстное и многогранное чувство любви к Богу, поэтому она не боится смерти, поэтому так чутко воспринимает природу: «крот роется», «гречиха, липа цветут», «пчёлы жужжат», «голубь на крыше воркует», «курица с цыплятами» «воробей», «бабочка», «сверчок», «ласточка».
Гастон Башляр приводит достаточно ёмкий пример, ссылаясь на роман Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери»: «^ Для Квазимодо… собор последовательно служил «то яйцом, то гнездом, то домом, то родиной, то, наконец, вселенной… Собор был его жилищем, его логовом, его оболочкой». Так и для Лукерьи: плетёный сарайчик становится и её домом, и её гнездом, и её вселенной, не знающей враждебности мира: «Гнездо, подобно онирическому дому, и онирический дом, подобно гнезду, …не знает враждебности мира» [1, 93].
Упоминание гнезда ласточки в рассказе И.С.Тургенева наполняется иным смыслом, если взглянуть на эту деталь с позиций мотивного анализа. По словам французского публициста Жюля Мишле, птица – это рабочий, у которого нет никаких орудий,- ни лапок белки, ни зубов бобра. Тем не менее птица вьёт гнездо, чтобы в тёплом укрытии высиживать птенцов. Ласточка лепит своё гнездо из слюны и грязи, но нет прочнее и изящнее в птичьем мире сооружения, чем изобретение ласточки.
Согласно древнему поверью, ласточкино гнездо даже зимой отпугивает ночных бесов. Кроме того, считается, что ласточка символизирует весну и восход солнца, добро и счастье, надежду и возрождение. По христианским источникам, ласточка – птица утешения, именно она летала над распятием с криками: «Утешься! Утешься!». Геральдическая ласточка чаще всего изображалась без ног, так как, согласно средневековому представлению, всегда живёт в небе и никогда не спускается на землю.
Рассказчик помнит Лукерью красивой, весёлой, талантливой девушкой, счастливо влюблённой: «…первая красавица, …высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья!.., умница Лукерья, …по которой я сам втайне вздыхал…». Целая палитра чувств и эмоций сопровождает посетившего бедную женщину охотника: от удивления высшей степени – «изумления», даже испуга, ошеломления, растерянности, потрясения – через жалость и сострадание – «…моя бедная Лукерья!» - к сопереживанию («Каменная неподвижность лежавшего передо мной живого несчастного существа сообщилась и мне: я тоже оцепенел» - к желанию помочь, облегчить страдания обречённой. Но поразительно то, что свидание с неподвижной женщиной не вызывает гнетущего чувства жалости ни в душе рассказчика, ни читателя. С христианским смирением и покорностью относится она к своему несчастью: «…привыкла, обтерпелась – ничего; иным ещё хуже бывает», «…многим хуже моего бывает», «Сама ничего не требует, а напротив – за всё благодарна…», «Ничего мне не нужно; всем довольна, слава Богу…».
Лукерья не чувствует себя несчастной, более того, та утешительная сила, которая исходит от неё, благодатно действует и на героя рассказа. Встреча с больной крестьянкой – это своеобразное испытание, ниспосланное свыше, не случайно накануне, когда охота не удалась (ср.: Лукерьиных ласточек застрелил из ружья случайный охотник), в утреннем саду рассказчиком овладевает странное светлое предчувствие: «Ах, как хорошо было на вольном воздухе, под ясным небом, где трепетали жаворонки, откуда сыпался серебристый бисер их звонких голосов! На крыльях своих они, наверно, унесли капли росы, и песни их казались орошёнными росою. Я даже шапку снял с головы и дышал радостно – всей грудью». Лукерья утешает, учит добру, великодушию, её перерождение вызывает восхищение: открытая миру и людям, душа простой русской крестьянки устремлена к Богу, парит над земными тяготами и страданиями, словно ласточка в ясном небе.
Автору «Записок охотника» было присуще знание крестьянской психологии, но мотив гнездовья проходит через всё творчество И.С.Тургенева как один из главных мотивов русской литературы XIX века. Гнездо в его прямом значении упоминается в самом начале творческого пути писателя («Записки охотника») и в самом его конце («Стихотворения в прозе»), однако и в прямом, и в метафорическом значении образу гнезда сопутствует символическое осмысление.
Поразительно, что рассказ «Живые мощи», имеющий особую судьбу публикации (написанный в 1852 году, он был напечатан лишь в 1874 в литературном сборнике «Складчина»), невольно перекликается по мотивному критерию со стихотворением в прозе «К***», написанном в 1878 году: «То не ласточка щебетунья, не резвая касаточка тонким крепким клювом себе в твёрдой скале гнёздышко выдолбила… То с чужой жестокой семьёй ты понемногу сжилась да освоилась, моя терпеливая умница!». Образ женщины-ласточки вновь появляется в художественном мире И.С.Тургенева, где предельно лаконичная и до совершенства отточенная форма миниатюры позволяет предположить, насколько ёмкой и многозначной для самого писателя была тема русской женщины-крестьянки, которая превыше всего почитала семью, родное гнездо, святое своё назначение – материнство, и ради этого готова терпеть и боль, и страдание, и гнёт. Нарочитая стилизация под русскую народную песню-плач подтверждает нашу мысль о неслучайности мотива гнездовья в произведениях писателя, иллюстрирует пути трансформации мотива в произведениях разных жанров и разных лет написания.
^ Мотив гнездовья появляется в литературе как атрибут так называемой русской усадебной литературы, к ментальным особенностям которой следует отнести любовь к родному очагу и родной природе, стремление осознать своё место в цепочке поколений, восхищение даром человеческого бытия, человеческой жизни. В исходном варианте усадьба («усадьба» - «у сада», «около сада») воспринимается как эдем, райский сад, а позднее, в творчестве писателей и поэтов конца XIX - начала XX вв. ощущения детства, проведённого в родной усадьбе, ностальгически будут ассоциироваться с образами «потерянного рая». Так, Е.А.Баратынский в 1834 году писал:
^ Я помню ясный, чистый пруд;
Под сению берёз ветвистых,
Средь мирных вод его три острова цветут,
Светлея нивами меж рощ своих волнистых.
^ За ним встаёт гора, пред ним в кустах шумит
И брызжет мельница. Деревня, луг широкой,
А там счастливый дом… Туда душа летит,
Там не хладел бы я и в старости глубокой…
Ассоциативное поле лексемы «усадьба» включает следующие компоненты: усадьба – поместье (где дворяне жили безвыездно) – имение (усадьба передавалась из поколения в поколение, принадлежа одному роду дворянского сословия, одному имени) – родовое гнездо – дворянское гнездо. У истоков русской усадебной литературы стоял Н.М.Карамзин («Рыцарь нашего времени»); затем, в творчестве Н.В.Гоголя, усадьба поднимается до уровня символа в поэме «Мёртвые души»; в романах И.А.Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов» реализуются черты идеализирующей концепции русской усадьбы; в романе Н.А.Некрасова «Мёртвое озеро», в романе М.Е.Салтыкова-Щедрина «Господа Головлёвы» проявляются признаки критического осмысления быта русского поместья, но апофеозом дворянского уклада становится усадьба в изображении И.С.Тургенева. Не случайно мотивный образ вынесен в заглавие его романа «Дворянское гнездо».
В романе «Отцы и дети», изображая три усадьбы (Марьино, Никольское и поместье Василия Ивановича Базарова), автор только при описании имения Кирсановых упоминает о большом количестве птиц на подъезде к Марьино: «…повсюду нескончаемыми, звонкими струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени ещё низких яровых хлебов, гуляли грачи».
На лексическом уровне слово «гнездо» неоднократно появляется на страницах тургеневского романа в разных контекстах. Так, в восприятии Николая Петровича Кирсанова его новый дом - «мирное и уютное гнездо, которое так приветливо глядело на него всеми своими освещёнными окнами». Когда Аркадий и Катя намекнут о своей помолвке, Базаров неоднозначно отреагирует на этот шаг друга: «Так ты задумал гнездо себе свить? - говорил он в тот же день Аркадию». И немного далее опять: «А ты поскорее женись; да своим гнездом обзаведись, да наделай детей побольше».
Слово «гнездо» в прямом значении – помещение, логово, приспособленное птицами, животными для кладки яиц, высиживания птенцов, выведения детёнышей; в переносном – наследственное, родовое жильё, обиталище. «Гнездо выделяется необыкновенной значимостью в мире неодушевлённых предметов. Ему приписывают совершенство, в нём усматривают признаки безошибочного инстинкта… чуда животного мира»,- пишет французский исследователь Гастон Башляр (1, 91).
Гнездо в усадебной литературе обретает дополнительное значение, способное выразить «мысль семейную», о которой почему-то забывали исследователи и учителя доперестроечного периода. Обилие гнёзд на подъезде к Марьино свидетельствует о продолжении рода Кирсановых, о сохранении родовых традиций. Уже немолодой Николай Петрович решается родить ребёнка, тем самым продолжая свой род и закрепляя за собой право быть нужным в этой жизни. «Аркадий сделался рьяным хозяином, и «ферма» уже приносит довольно значительный доход», - читаем мы в конце романа.
Базаров умирает бобылём, не оставив после себя потомства, и его несчастных родителей ожидает одинокая старость, наверное, поэтому поместье Василия Ивановича Базарова никак не названо в произведении: маленькое имение не имеет имени.
Одинцова слишком холодна и рассудительна, чтобы иметь детей. Никольское, идеальное с точки зрения порядка и обустроенности, богатое, но лишенное жизни поместье, предстаёт перед читателем как обособленный мирок, где «царствовал порядок, всюду пахло каким-то приличным запахом, точно в министерских приёмных».
^ Мотив гнездовья привносит дополнительное значение и в трактовку названия романа, в основе которого не только идеологический конфликт, но и общечеловеческий. Если учесть, что сам И.С.Тургенев не имел семьи, в течение почти сорока лет жил за границей, вдали от родного дома, то вполне очевидным становится и авторское отношение к изображаемому.
В «Стихотворениях в прозе», написанных в период с 1877 по 1882 год уже тяжело больным писателем, мотив гнездовья трансформируется и обретает новое звучание. В предчувствии приближающейся смерти, вспоминая прошедшее и размышляя о настоящем, И.С.Тургенев мучительно думает о том, что он оставит на земле, и пытается заглянуть по ту сторону жизни. Небольшой по объёму цикл – квинтэссенция пережитого, передуманного, перечувствованного. Откровенны горькие признания автора об ушедшей навсегда любви, молодости, проницательно и жёстко звучат слова писателя о современной жизни, об искусстве и литературе, о судьбе России и русского народа, но мысли о вечном передаются через личное осознание скоротечности бытия, холода собственного одиночества и бесприютности. В этом отношении интерес представляет стихотворение в прозе «Без гнезда».
Название стихотворения – это своеобразный дейктический знак, во многом предсказывающий, о чём пойдёт речь. Вновь перед взором читателя образ мятущейся птицы, словно душа писателя мечется и тоскует в беспредельной пустыне космоса: «Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда…». Ассоциативное поле лексемы одиночество создаётся за счёт нагнетания образов сухой ветки, мёртвой пустыни, безжизненного моря. В напрасных поисках зелёного, приютного уголка, где можно свить хотя бы временное гнёздышко, птица мечется в растерянности и, не выдержав муки, бросается в море, чтобы погибнуть.
В литературе конца XIX – н. ХХ века, прежде всего в творчестве А.П.Чехова («Вишнёвый сад»), И.А.Бунина («Жизнь Арсеньева») и др., изображается процесс «разорения дворянских гнёзд». Гибнет прекрасный вишнёвый сад, и на его месте появятся дачи, которые принесут доход предприимчивым лопахиным. В творчестве И.А.Бунина поэтика элегии в изображении русской усадьбы становится совершенно откровенной, нарочитой, выполняя жанровую функцию причитания-скорби не по уходящему, а по навеки ушедшему миру.
Мотив гнездовья претерпит изменения и трансформируется в безутешную ностальгию, печальный апофеоз потерянному раю, образ которого в творчестве писателей-эмигрантов приобретёт вполне конкретный лик навсегда утраченной Родины, милой сердцу России.
Литература
1. Мещерякова М.И Литература в таблицах и схемах. М.: Айрис-пресс, 2008.
2. Мучник Г.М. Мотивный анализ в изучении литературного произведения //
Русский язык и литература в казахской школе, 2005, № 2.
3. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования.
М.: Новое литературное обозрение, 1996.
4. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства.- М., 2004.
Аннотация
В статье поднимаются проблемы современного осмысления русской классики. На материале произведений И.С.Тургенева рассматривается процесс трансформации мотива гнездовья в творчестве писателя от «Записок охотника» до «Стихотворений в прозе». Описание быта русского дворянского общества и крестьянства прослеживается с позиций идеализирующей, критической и диалектической концепций изображения русской усадьбы.
^ Ключевые слова: мотив, мотивный анализ, мотив гнездовья, поэтика пространства, усадьба, трансформация мотива, идеализирующая концепция, критическая концепция, диалектическая концепция.
Summary
The article raises problems of the classics of Russian literature modern comprehension. On the material of I. S.Turgenev's works the process of the motive of nesting-place transformation in the work of the writer from «The Hunter's Notes» to «The Poems in Prose» is considered. Description of Russian noblemen's life is retraced with the position of idealized, critical and dialectical conception of the Russian country estate representation.
Keywords: motive, motive analysis, motive of nesting-place, poetics of space, country estate, transformation of the motive, idealized conception, critical conception, dialectical conception.