Курс общей лингвистики Екатеринбург Издательство Уральского университета 1999 ббкш1г(0)5 с 66
| Вид материала | Книга |
- Екатеринбург Номинации «Педагогическое мастерство», 148.2kb.
- Вопросы для обсуждения, 97.98kb.
- Издательство с. Петербургского университета, 4243.36kb.
- Дом Учителя Уральского федерального округа, 218.73kb.
- Программы и учебный план отделения теоретической и прикладной лингвистики Издательство, 2752.92kb.
- Вопросы прикладной лингвистики сборник научных трудов москва Издательство Российского, 1099.28kb.
- Вопросы прикладной лингвистики сборник научных трудов москва Издательство Российского, 2232.6kb.
- Английский язык: актуальные проблемы лингвистики и методики, 2453.57kb.
- Практический курс экстрасенса / Пер с нем. И. Предейно. М.: Аквариум: ООО «Фирма «Издательство, 5874.41kb.
- Методические рекомендации Екатеринбург 2006 удк 025. 32 (075. 5) Ббк ч 736., 523.58kb.
328
языке,—Phonologic (об этой противоположности см. № 115). В Италии vywmjbnetica в основном используется для обозначения физических исследований, тогда как функциональное диахроническое или синхроническое исследование обозначается терминами fonematica umfonohgia. Во Франции такая же ситуация с phonetique в первом случае и cphonemauque или phonologic—во втором.
[104] Первоисточники этого и следующего абзаца — несколько лекций третьего курса(S.М. 104 и 79-80).
[105] Графическое изображение звуковых явлений происходило двумя различными путями: а) неалфавитное изображение, в котором с помощью специальных символов стараются отметить любое движение или изменение артикуляции (т. е. будет один символ для обозначения звонкости звука, другой—для обозначения ее отсутствия, знак для обозначения гласного звука, для обозначения согласного, зубного и т. д.); б) алфавитное изображение, в котором каждую возможную комбинацию движений и изменений артикуляции стараются обозначать специальным символом (т. е. будет символ для обозначения комбинации окклюзив-н ы и — звонкий—зубной неносовой, символ для комбинации неносовой — гласный переднего ряда и т. д.).
Первой системой руководствовался А. М. Белл при написании Visible Speech (не путать со спектрографическими исследованиями: Potter U.K., Корр G A.. Harriet С. Green. Visible Speech. N.Y, 1947) и О. Есперсен в неалфавитной нотации (использованной в К. О. Л. 46 и ел., имевшей в целом малый успех: Abercombi 1967.114,174). Второй системой руководствовались в своих попытках многие исследователи, среди которых Marey, Rousselot, F. Techmer (у которого см.: Zur veigle-ichenden Physiologic der Stinune und Sprache. Phonetik. Leipzig, 1880, в особенности с. 55-58 и прим.), J. Pitmann, К. R. Lepsius. Standart Alphabet (о первых попытках см.: AlbrightR. W. The International Phonetic Alphabet: its Backgrounds and Developmen//Itntemational Journal of American Linguistics. 1958. Part III. 24:1. P. 19-37). Именно исходя из одной из этих систем, Лодке Г. Суита (Albright. Op. cit. 37-42), после создания Международной фонетической ассоциации был разработан международный фонетический алфавит, являющийся сегодня самой распространенной системой транскрипции (Albright. Op. cit. 47-65; см.:
The Principles of the I. Ph. Ass. Being a Description of the International Phonetic Alphabet. Лондон, 1948; новое изд. 1958; MunissiN. Principi di trascrizione. Неаполь, s. d.).
Точка зрения Соссюра на проблему транскрипции представляется сегодня относительно спорной, однако, как мы увидим позднее, критика является чисто соссюровской. Кажется, что Соссюр уверен здесь в наличии возможности получения фонетической транскрипции (или, используя его термины,—«фонологической») «без двусмысленности», основанной на предварительном анализе «речевой цепи», в последовательности ее «элементов», и на классификации ее сегментов, имеющей
329
ПРИМЕЧАНИЯ
фонетическую и только фонетическую базу. Подобное убеждение имело бы основания, если, в противоположность тому, что Соссюр доказывает психо-акустические явления обладали бы некоторой способностью, если бы у них была некая потребность объединяться в определенные группы и если бы внутри звуковых цепочек существовали границы психо-акустического характера. Несомненно, Соссюр испытывал определенное доверие к этой точке зрения в период трех конференций по фонологии (см. К. О. Л. 44 и ел.) и в период курса общей лингвистики в том, что касается собственно проблемы транскрипции (впоследствии эта точка зрения нашла защитников в лице американских лингвистов—последователей Блумфилда, таких как Пайк, Блок и т. д., убежденных в возможности членения звуковой цепочки, без использования фонем, на сегменты, которые впоследствии можно классифицировать на исключительно фонетической основе, объединяя их в «семьи звуков» или «фонемы»). Но эта точка зрения опровергнута прежде всего и в частности соссюровскими страницами об аморфном характере звукового содержания: см. К. О. Л. 112 и ел., см. также К. О. Л. 44, № 111. Развивая эту соссюровскую точку зрения, мы, напротив, приходим к заключению, что членение без предварительного фонематического анализа невозможно или, точнее, возможно, но оно приводит к результатам, изменяющимся от одной речи к другой, или даже в одной и той же речи, в зависимости от элемента артикуляционного аппарата, взятого за основу для измерения максимальных· и минимальных значений, определяющих сегменты (ср. демонстрацию этого у Беларди (Belardi) 1959. 124-132); таким же образом классификация сегментов речи на исключительно психологической или акустической основе приводит к самым непредсказуемым результатам и, во всяком случае, не совпадает с функциональными фонематическими единицами (по этой проблеме см. De Mauro 1967). Из этого следует, что классификация через графемы произношений, которые возможно выделить в речи, либо приводит к изменяющимся результатам, либо, если она предполагает членение по фонематическим критериям, всегда приводит к результатам, в определенной степени приблизительным, а значит, сомнительным: учитывая, каким образом произносят слови сапе (собака) в зависимости от определенной темы и от определенного момента, можно дать транскрипцию [Тса:пе], чтобы подчеркнуть долготу [а], [Тса:+пе], чтобы подчеркнуть также передний характер того же произношения [1<+а:п+е], чтобы указать также на вероятность среднего положения [Ц, |Тс+а:п+е], чтобы указать также на закрытый характер [е] и т. д. и т. д. Множество обозначений никогда не сможет передать все бесчисленные фоно-акустические характеристики конкретного речевого акта. Вот почему фонетическая транскрипция· всегда является, в некотором роде, упрощением и по отношению к конкретной речи является неточной. Конечно, рамки этой неточности можно уменьшить в зависимости от целей фонетической транскрипции: именно поэтому важно Знать, «для чего и для кого мы
330
транскрибируем» (см.: Martinet A., Savwar purkwa ε pur ki ΙΌ traskri. Le Maitre phonetique, 1946.14-17; Hammaristrom G. Representation of Spoken Language by Written Symbols//Miscellanea Phonetica. 1958. 3. 31-39). О другой возможной интерпретации позиций Соссюра см. ниже, К. О. Л. 44, №111.
[106] Вероятно, Соссюр думает о случаях, подобных случаю с аффрикатами, обозначаемыми в международном фонетическом алфавите [fl, [ttJ], [pf], [ppf] и т. д., или случаю с глухими носовыми согласными, обозначаемыми [hm], [hn] и т. д. (см.: The Principles. Op. cit.f. 14-16).
[107] Несмотря на утверждения Соссюра, а затем и других, предложения о реформе орфографии появляются часто, даже там, где необходимость в них невелика, как, например, в случае с итальянским написанием, которое по сравнению с другими индоевропейскими написаниями является почти фонологическим (см. № 100) и в котором, однако, периодически проводятся реформы (по меньшей мере, в пожеланиях и в текстах некоторых ученых). По этой проблеме см.: Castellani Е. Proposte ortografiche // Studi linguistici italiani. 1962. 3.
[108] См. выше №104.
[109] В издании 1916 г. здесь далее приводилось замечание по поводу авестийского языка (687 Энглер), взятое издателями из весьма схематических намеков в записях студентов. Это замечание критиковали Wa-ckernagel 1916. 166 и Meillet 1916. 23, и в издании 1922 г. оно было убрано.
[110] Nyrop К. Grammaire historique de la langue francaise. T. 6.1. 3-е изд. Копенгаген, 1908 (II-VI, 1930).
[111 ] О первоисточнике этого абзаца и следующих см. ниже № 112.
Термин фонема впервые был использован французским фонетистом А. Дюфриш-Деженеттом (о котором см. S.M. 160) в докладе Парижскому лингвистическому обществу 24 мая 1873 г. О природе носовых согласных (В. S. L. 2:8,1873. LXIII), резюме которого содержится в «Критическом журнале» («Revue critique»), 1,1873,368. Для анонимного автора, написавшего это резюме, «слово фонема...—отличная находка для общего обозначения гласных и согласных». Этот термин, так же как и термин фонология, встречается и в других работах Дюфриш-Деженет-та(см.А'. О.Л. 44, № 103). Он был принят Соссюром в Мемуареи испо-льзован в более современном значении «элемента фонологической системы, где, какой бы ни была его точная артикуляция, он признается отличным от любого другого элемента» (S. М. 272 и см. Rec. 114).
В своих рецензиях на работы Бругмана и тМемуар (фуадевский также использует этот термин, и, исходя изего использования в Мемуаре, предлагает различие между «звуком» и «фонемой», принятое впоследствии Бодуэном де Куртене{Versuch eiaer TheoriephonetischerAltema-tionen. Ein Kapitel aw cfer Psychophoneti. Страсбург, 1895. С,. 6 и ел.;
см., кроме того, выше 252, №7), для которого проблемой, является «единое представление, принадлежащее фонетическому миру, которое
331
ПРИМЕЧАНИЯ
возникает в душе посредством психического слияния впечатлений, полученных с помощью произношения одного и того же звука = психический эквивалент звука языка. С единым представлением фонемы связано (но не ассоциируется) некая сумма отдельных ант-ропофонетических представлений».
То есть фонема рассматривается Бодуэном де Куртене как абстрактное психическое представление звуков языка. В действительности это концепция Трубецкого. И с этой точки зрения справедливо утверждение о существовании цепочки Крушевский — Куртене — Трубецкой, в которой Соссюру принадлежит довольно ограниченное место (Трубецкой 1933. 229 и ел., Firth 1966. 60-61 и прим.). Р. Якобсон (личное письмо от 04.03.1968) добавляет важное свидетельство: «Знакомство Трубецкого с идеями Бодуэна произошло очень поздно, и так же с Сос-сюром. Я должен признаться, что благодаря мне Трубецкой рано подвергся влиянию идей Соссюра и Бодуэна, или даже скорее Щербы. Что же касается моей концепции и термина "фонология" из Programme et Methodes Сеше (позже воспринятым Трубецким и пражским кружком), см. мой обзор Phonology ван Вийка, воспроизведенный в моих Избранных работах, том I».
Соссюр действительно углубил понятие «элемента фонологической системы», обозначенное в Мемуаре термином фонема, рассматривая его как элемент исключительно дифференциальный и предназначенный для противопоставления, как чистую формальную схему, лишенную какой бы то ни было конкретной звуковой формы, и которую, следовательно, невозможно мысленно отделить от звуковых реализации (см. ниже). Этим объясняется его отказ называть этот элемент фонемой: «Именно потому, что слова языка являются для нас акустическими образами, не следует говорить о "фонемах", их составляющих» (К. О. Л 69). Поэтому Соссюр старательно избегает говорить о фонеме в своих лекциях, когда он хочет сослаться на «минимальные неделимые единицы» означающего (К. О. Л. 130). Термин фонема он, напротив, употребляет, когда речь идет о единицах, которые возможно идентифицировать в речи.
Эта интерпретация позиции Соссюра совпадает с отказом называть фонологией функциональное исследование «минимальных неделимых единиц» означающего (см. выше К. О. Л. 40, № 2) и с тем, насколько старательно он избегает в своих лекциях использовать термин звуковой (phonique), говоря об означающем (К. О. Л 103, № 204 и 206). Кроме того, она прекрасно гармонирует с концепцией языка как формы (К. О. Л. 113) и с коррелятивной концепцией «конкретных единиц языка» (К. О. Л. 103 и ел.), концепцией, неизбежным следствием которой она является, тоща как обе они имеют посылкой концепцию произвольности знака, понятую как независимость организации означающих и означаемых по отношению к внутренним характеристикам звукового содержания (substance phonique) и содержания знаменательного (substance significative) (К. О. Л. 69 и ел.).
К сожалению, издатели недостаточно ясно поняли смысл позиции Соссюра и допустили ошибку, «не восприняв всерьез ограничение, о котором говорилось в третьей лекции ... относительно термина фонема» (S. М. 113), и ввели этот термин в серию высказываний, где сам Соссюр его не использовал по причинам, указанным выше, говоря не о звуковых реализациях, а о ммшмльных неделимых единицах (см. К. О. Л. Ι30,118,Ϊ&ΪΪ6,198,284), так же безосновательно они ввели термин звуковой (phonique), говоря об означающем (К. О. Л. 103.104,105.120.121,128,159). Заметим, что в противоположность замыслу Соссюра структурная лингвистика продолжает использовать термин фонема (и соответствующие ему термины в других языках) для обозначения минимальных неделимых функциональных единиц. Можно понять хаос, на десятилетия воцарившийся в интерпретациях и комментариях соссюровских формулировок (см. К. О. Л. 45, № 115), поскольку критики, и давке благонамеренно настроенные последователи, не поняли, что Соссюр называет фонемой единицу материальную, а не формальную, которую можно выделить не в плане языка, а в плане речи, что это в целом — предшественник «сегмента» Пайка (и что определение, возможна ли дифференциация того или иного минимального сегмента исключительно в плане фонетики, как считал Пайк, или, напротив, дифференциация невозможна без необоснованного проведения предварительного звукового анализа, как справедливо полагают другие, является проблемой фонетики: см. К. О. Л. 40, № 105); тоща как, с другой стороны, почти все то, что мы называем фонемой, в действительности соответствует соссю-ровским «минимальным неделимым единицам», исключительно дифференциальным и формальным.
Следует, однако, признать, что Соссюр, по меньшей мере, дал точку опоры в этой двусмысленности (согласно Mahnberg 1954.20-21, он попросту стал ее жертвой) со своей концепцией минимальных неделимых единиц и означающих как «звуковых образов»: в соответствии со своим мнением относительно полной пассивности слухового аппарата (см. К. О. Л. 20, Ns 61), он, несомненно, хотел подчеркнуть этим не оперативный, а исключительно схематический и формальный характер означающих единиц. Но результатом в действительности стала еще большая путаница: учитывая признание оперативного, а значит, «материального» (неформального) характера слухового восприятия, то есть учитывая многообразие слуховых восприятий, включенных в одну означающую схему, и учитывая, что Соссюр обозначает термином звуковой (acoustique) строну речи (см. № 113), с легкостью было сделано заключение, что он рассматривал означающее как (фоно-)акустическую абстракцию, как совокупность элементов, присущих множеству (реа-лизаций-)восприятий.
[112] Этот абзац и другие абзацы главы, а также последующих глав приложения получены путем соединения двух разных первоисточников: серии лекций начала первого курса (1906, S, М. 54, номера 4-6) и стенограмм, сделанных Ш. Балли на трех конференциях 1897 г. по теории слога.
333
ПРИМЕЧАНИЯ
Malmberg 1954. 11-17, возможно, введенный в заблуждение тем, что не понял, что когда Соссюр говорит о фонеме, он подразумевает нечто иное, чем фонема (см. выше, № 111), высказал сомнение относительно качества редакции издателей и настаивал на том факте, что, чтобы понять, что Соссюр думает о фонеме (в нашем, постсоссюровском понимании), следует обратиться к К. О. Л. 118-122. Хотя это мнение является абсолютно приемлемым, сомнения относительно редакции не имеют. основания, если понимать фонему в том смысле, в котором ее понимал Соссюр (соответствующие пояснения мы дали в прим. 111).
[113] Акустическое (acoustique) здесь означает «слуховое» (auditif): «В голосовом акте присутствует две стороны: а) сторона артикуляционная (рот, гортань); б) сторона слуховая (ухо)» (715 Engler). В других местах, как и в К. О. Л. 69, слуховой (acoustique) означает «относящийся к психическому образу звука» (S. М. 253, s. v. слуховой). Двусмысленность усилила путаницу, о которой говорилось в прим. 111.
С другой стороны, двусмысленность оказала более глубокое воздействие и, возможно (да будет нам позволено оценить ее значение), не негативное. Иными словами, вероятно, возможна и другая, более полная интерпретация позиции Соссюра. Мы уже отмечали тщетность попыток, предпринятых Пайком, Вдохом и другими последователями Елумфидда, делившими речевую цепочку на артикуляционные единицы («сегменты») до любого анализа по фонемам. В действительности, такое деление на сегменты невозможно, или, скорее, оно возможно (ничто не запрещает делить на одну или несколько частей последовательную цепочку артикуляций), но оно приводит к результатам, различным в зависимости от элемента артикуляционного аппарата, взятого за основу (демонстрацию этого см. у Beladi 1959.128 и ел.). Фонетическое исследование сегментов, соответствующих фонемам, предполагает фонематический анализ: «Аналитик, считающий возможным идентифицировать в какой-либо последовательности фонетическую единицу [п], не учитывая ее возможную функцию в языке, не замечает, что идея соединения артикуляционных показателей в одно сложное единство навеяна лишь тем, что происходит в плане языка, и о соединении в единство можно говорить только в этом плане, когда у явления есть причина существования; вне этого есть невнятный голос без артикуляции» (Belardi 1959.128). Вполне вероятно, что Соссюр руководствовался именно этим рассуждением и что, занимаясь поиском объекта того, что он называл фонологией (для нас— фонетика: К. О. Л. 39, № 103), он нашел его в звуковых и слуховых единицах, соответствующих «минимальным неделимым единицам» pew (и определяемых через них). Нашу интерпретацию подкрепляют и такие отрывки из записей, как: «Однако это не первая [сторона], данная нам, а вторая, психическое [акустическое] впечатление» {716 Engler), в мотором, как нам кажется, следует подчеркнуть слово психи-чесюе по отношению к К. О. Л. 22, № 69.
Эта интерпретация могла бы также придать смысл утверждениям Соссюра относительно транскрипции, вероятно, не содержащим в себе
334
двусмысленности (К. О. Л. 18, № 105). Тогда как это было бы совершенно невозможно (как мы увидели в соответствующем примечании) для чисто фонетической транскрипции транскрипции последовательности фонем (в соссюровском понимании этого термина) могут быть однозначными и являются таковыми, поскольку они базируются на взаимно однозначном совпадении между графемами и фонемами. Конечно, можно найти относительно однозначные транскрипции; когда учитываются типы фоно-акустических реализации в соответствии с фонемами того или иного языка, то есть фонетические транскрипции предполагают фонетический анализ. Если точка зрения Соссюра заключается в этом, двусмысленность значения термина слуховой (acoustique), естественно, не способствовала приданию ей ясности.
[114] Утверждение Соссюра о примате акустики (без выявлений ее двусмысленности) дало возможность Якобсону (1929 = 1962. 23, № 18) использовать этот тезис, развитый впоследствии, в известной теории distinctive features, имеющей акустико-слуховую базу. Историческое значение соссюровского тезиса о примате акустики подчеркивалось (при другом понимании) Malmberg 1954.17-19,21-22. Открытие Соссюра еще более замечательно тем, что он не был знаком с работами по акустической фонетике, начатыми Г. Л. Ф. Гельмгольцем благодаря его резонатору (1856) (Die Lehre von den Tonempfindungen. Braunschweig, 1863; On the Sensation of Tone. London; New York, 1895) и продолженными Э. Германом (см.: Trendelenburg F. Manual of Phonetics, Гаага. 1957. С. 19-21) ά Hugo Pippin.
[115] О том, что касается замечаний относительно имплицитного анализа, подразумевающего изобретение алфавитного письма, см. (помимо библиографии, названной в прим. 97): Meillet A. Apercu d'une histoire de la langue grecque. 1-е изд. Париж, 1913; 7-е изд. 1965. С. 59-60; и особенно Meillet A. La lanque et l'ecriture//Scientia. 1919.13:90. 290-293, где, возможно, слышатся отзвуки соссюровского учения (а также К. О. Л.).
Что касается определения фонемы, оно соответствует тому, о котором мы говорили выше, прим. 111. И именно с него, как мы подчеркивали, началось то, что мы могли бы назвать (если бы наше уважение к участникам не стало тому препятствием) комедией двусмысленности. На полях доклада Матезиуса на втором конгрессе лингвистов (Mathesius 1933) В. До-рошевский атаковал это определение фонемы, утверждая, что оно отсылает к «минимальной неделимой единице», к фонеме не в соссюровском смысле этого термина. Балли, доказывая, что ошибка была допущена уже издателями, соблаговолил спуститься на арену, дабы защитить мэтра (Bally 1933, 146): он заявил, что Соссюр имел здесь в виду не фонему—функциональную единицу, а звук, единицу исключительно фонетическую, что совершенно верно; но вместо объяснения того факта, что существует другое использование терминологии, присущее Соссюру, называвшему фонемой фонетическую единицу (а «единицей» («unite») или «минимальным неделимым элементом»—функциональную единицу
335
языка), Балли добавил, что этот отрывок является результатом «ошибки редакции». В действительности, здесь нет никакой «ошибки». В 752 В Engler читаем: «Фонема—сумма акустических впечатлений и артикуляционных актов, единица, которую слышат и произносят, причем одно определяет другое». Преувеличивая с самыми наилучшими намерениями, Балли добавляет: «В процессе ознакомления с трудом мэтра мы понимаем, что подлинным определением фонемы является звук, имеющий функцию в языке, функцию, определяемую в основном его дифференциальным характером». Однако это верно для единицы языка, которую мы называем фонемой (и которая названа фонемой в К. О. Л. лишь вследствие ошибки издателей: см. выше прим. 111 и К. О. Л. 118, № 235), а не для того, что Соссюр называл фонемой. Своей «защитой» Балли увеличил двусмысленность интерпретации, уже допущенную Р. Якобсоном. Последний, в свою очередь, имел полное право на эту ошибку, поскольку исходил из текста К. О. Л. и, в отличие от Балли, не имел перед глазами рукописей. Исходя из этого текста, он отмечал (1929= 1962), что из отрывка А10. Л 45 следует, что характер фонемы определяется тем, что она является наименьшим элементом фонетической цепочки, из К. О. Л. 48— тем, что она является одновременной комбинацией релевантных признаков, а.тК.О. Л. 118 —тем, что она является единицей «оппозитивной, отрицательной и относительной».
Можно задаться вопросом, не является ли излишним столь подробное толкование двусмысленности, допущенной Якобсоном, ведь, в конце концов, две характеристики, приписанные им тому, что он называет фонемой (и с полным правом, учитывая состояние текста К. О. Л, считает, что Соссюр также называл это фонемой), являются в точности двумя характеристиками той «минимальной неделимой единицы», которую Соссюр не называл фонемой, но которая, однако, стала законной матерью, в концептуальном плане, фонемы Сепира, лингвистов Пражской школы, всей постсоссюровской лингвистики. Однако мы считаем необходимым настаивать на этой двусмысленности: соединив две уже упомянутые характеристики (лишь одна из которых, первая, является также характеристикой того, что Соссюр называл фонемой) с характеристикой фо-но-акустической единицы, присущей фонеме Соссюра, Якобсон пришел к концепции фонемы (и в основном означающего) как совокупности фоно-акустических характеристик, остающихся постоянными в фонетических реализациях, что не позволяет спутать их с другими элементами системы. При этом фонема, или, в более общем смысле, означающая единица, теряет свою характеристику чистой формы и принимает характеристику «фонетической абстракции».
Вероятно, можно добавить, что придание двусмысленности понятию фонема у Соссюра способствовало появлению другой двусмысленности: мнения о том, что у Соссюра фонология обозначает синхроническое исследование системы дифференциальных минимальных элементов (фонем, в постсос-сюровснэм смысле). Речь идет о двусмысленности, которой не избежал даже
Е. Alarms Lhrach. Fonologia espanola. 2-е изд. Мадрид, 1954. С. 23. Мы говорим об этом постольку, поскольку, возможно, эта двусмысленность сыграла определенную роль в перевороте значения термина фонология в процессе перехода от Соссюра к Пражской школе (№ 103). Помимо двусмысленности термина фонема, общая двусмысленность могла быть увеличена смешением недиахронного характера учения постсоссюровских структуралистов и вневременного характера фонологии Соссюра: «Фонология находится вне времени», читаем в К. О. Л. 39.
[116] Фраза «Их перечень...» добавлена издателями, поскольку один из них хотел придать К. О. Л. вид готового учебника по общей лингвистике. Полный список трудов, названных издателями в примечании, таков:
SieversE.,GTvaiaz..O.Ph(m. 5-е изд. Leipzig, l90\·,JespersenO.Lehibuch d. Phon. 2-е изд. Leipzig, 1913; 5-е изд. 1932; Roudet L. Elements de phonetique generate. Paris, 1910.
В лекциях Соссюр утверждает (709 Engler): «Сегодня большой прогресс. Фитор (Victor) в Германии; Поль Пасси во Франции» (или еще 709 С Engler. «Фитор (Германия), П. Пасси во Франции реформировали идеи»). То есть издатели с пользой могли бы назвать Victor W. Ele-mente der Phonetik des Deutschen, Englischen und Franzosischen. 7-е изд. Лейпциг, 1923; и, особенно, замечательный том ученика Соссюра Pas-syP. Petite phonetique comparee des principal es langues europeeimes. Лейпциг, 1901, по-видимому, вдохновивший Соссюра на признание первостепенной важности в артикуляции полости рта (не совсем ясное в К. О. Л. 48, первый абзац, более ясное в 777 В Engler).
[117] Точные данные о труде Есперсена см. выше, № 116. Malmberg 1954. 22, утверждает, что на с. 118 и ел. находится не только расплывчатая идея, но и первая систематизация релевантного признака. Вполне возможно, что эти страницы были прочитаны и оказали определенное влияние как страницы, на которых говорилось о «дифференциальных элементах» минимальных единиц (как в случае с Лепши (Lepschy) в 1965.24, note 7, находившимся под впечатлением от Якобсона и не знавшим о Годеле), то есть о релевантных признаках фонемы в постсоссюровсном смысле; но что бы мы ни говорили (см. выше №111,113,115), эти утверждения по Сос-сюру действительно касаются дифференциальных элементов различных видов фонетических единиц.
[118] О первоисточниках абзаца см. выше № 112. О ротовой артикуляции см. Grammont 1933. 59.
[119] Этот и следующие абзацы главы—одна из немногих частей К. О. Л., приписанная одному из авторов, в данном случае—Ш. Балли (S. М. 97). Вся эта глава важна для современной теории слога (Malmberg 1954. 23-27). Звуковые сегменты (фонемы в соссюровском смысле) живут, если так можно выразиться, в слоге. Так, в последовательности английских фонем/m//a//i//t///г//е//i//п/можно выделить две различные последовательности, в зависимости от того, идет ли речь о /mai trein/ или о Anait rein/. В первом случае мы имеем ai «fully long», t «strong», r «voicelesse»;
337
во втором — ai «shorter allochrone», t «weak», r «fully voiced», либо «нерелевантные» варианты с точки зрения Пражской школы, дающие, однако, в плане нормы ценную информацию о слоговой (а значит, монемной) структуре, как это произошло в итальянском языке в реализации ип 'arnica (подруга) и ипа mica (крошка (хлеба)) и в других подобных случаях (см.: MalmbergB. Remarcs on Recent Contribution to the Problem of the Syllable. S. L. 1961.15.1-9; стандартный спектрографический анализ Visible Speech подтвердил предчувствия Соссюра: см. Martinet 1955. 23-24).
[120] Соссюр имел в виду (883 Engler), например, о Sweet Н. Handbook of Phonetics. Oxford, 1877; A Primer of Phonetics. 3е ed. Oxford, 1906; A Primer of Spoken Englisch. Oxford, 1890.
Из этого утверждения Соссюра вытекает тенденция поиска сущности также и в фонетике: см. Puebia de Chaves 1948. 100.
[121] О редакции параграфа см. № 119. В последнем абзаце («Высказывалась мысль...»), критика предназначается: Meillet A. Introduction a 1'etude... (Meillet 1937). 1-е изд. Париж, 1903. С. 98.
[122] Большая часть параграфа взята из стенограммы Балли (969-982, 984-90 В Engler). Это в равной мере относится и к следующим параграфам.
[123] О редакции см. выше № 119,122.
О соссюровской теории слога см.: Vendryes 1921. 64 и ел.; Frei 1929. 102 и ел.; Grammont 1933. 98 и ел.; Dieth—Brunner 1950. 376; Rosetti 1959.13; Laziczius 1961. 174 и ел.
Наряду с обычным термином согласный (consonne) (в противоположность гласному), Соссюр вводит здесь термин консонант для обозначения элементов не сонантов.
Об этих терминах см.: АЬегсотЫе 1967. 79-80, № 15 (называющего в качестве предшественника Соссюра Darbishire Н. D. Relliquiae philo-logicae. Cambridge, 1895. P. 194 и ел., для термина absonant).
[124] См. №119,122.
[125] См. №119,122.
[126] См. №119,122.
[127] В действительности, Соссюр хочет сослаться на Бругмана (1095,1061 В Энглер).
[128] В третьем курсе (S. М. 82, № 114) в лекции от 2 мая Соссюр приступает к главе второй части «Язык»: после обсуждения главы «Язык, отделенный от речи» (S. М. 81, № 111), использованной издателями в качества основы для введения в К. О. Л. (с. 19 и ел.), он переходит ко второй главе, которую первоначально предлагает назвать «Природа языкового знака». В знаке «акустический образ соединен с понятием» (К. О. Л. 1095 В. Engler). Двумя неделями позже, в приложении к уроку от 19 мая (S. М. 85, № 124), Соссюр возвращается ко второй главе, предлагая новый заголовок и вводя два новых термина. Новый заголовок: «Язык как система знаков» (1083-1084 В Engler), Он обусловлен, вероятно, тем, что, объяснив и обсудив два фундаментальных принципа, установив последствия для языковых единиц ( S. М. 83-84),
338
Соссюр, должно быть, ясно увидел возможность предложить в качестве темы главы уже не общее исследование «природы знака», а специфический тезис об интерпретации языка как системы знаков. Слушатели проигнорировали новый заголовок. Что касается новых терминов, то речь идет о двух знаменитых терминах, базы чрезмерной систематизации, разработанной Соссюром: «Эти формулировки можно улучшить [формулировки лекции от 2 мая], используя эти термины: означающее и означаемое» (1084 В Engler). Каков смысл введения этих терминов? В этом видели кальку с терминологической пары стоиков (см. с. 286). Действительно, в плане терминологии она является признаком полного понимания автономности языка как формальной системы, по отношению к слуховой, акустической, концептуальной, психологической, предметной природе субстанции, которую он организует. Означающее и означаемое являются «организаторами», «дискриминантами» сообщаемой субстанции и субстанции сообщающей. То есть введение двух терминов является следствием принципа исключительной произвольности языкового знака. Издатели смешали (из опасения потерять что-либо) старую и новую терминологию. Действительно, здесь утеряно нечто: смысл возможного контраста между двумя терминологиями, связь между новой терминологией и глубочайший смысл принципа произвольности.
[129] Об аристотелевском происхождении концепции языка как номенклатуры и о сохранении ее в современной эпохе через рациональную грамматику Пор-Рояля см.: DeMaum 1965.38-47,56-58,73-83. После Соссюра критикой этого направления среди лингвистов занимались в основном Л. Ельмслев с 1943 г. (1961. 49-53) и А. Мартине (1966. 15-17). Что касается философской традиции той же концепции, она была объектом критики в XVII и XVIII вв. (De Mawo 1965. 47 и ел.;
также нельзя исключать гипотезы, что эти критики тем или иным образом связаны с Соссюром через Крушевского: см. выше 252), затем вновь появилась в XIX в. и в XX в. нашла в лице Л. Витгенштейна периода Трактата наиболее последовательного защитника, а позже, в период Философских исследований,—своего наиболее радикального критика. Поздний Витгенштейн утверждал, что не объект лежит в основе значения слов, а, напротив, использование слова объединяет разрозненный опыт с точки зрения восприятия, составляя, таким образом, в социально определенных условиях и по социально определенным причинам то, что называют «объектом». Витгенштейн приходит, таким образом, к концепции, весьма близкой соссюровской, несмотря на то, что отправные пункты различны (De Mauro. Ludwig Wittgenste-in. His Place in the Development of Semantics. Dordrecht, 1967). Было бы ошибкой считать, что значение этой критики было в целом понято лингвистами. Огден и Ричарде (1923. 11), предлагая «семантический треугольник», в котором звуковой символ соединен (причинной связью) с понятием (thought), в свою очередь, причинно определенным
339
«вещью» (referent), очевидно, не дошли до критики Соссюра, мысль которого они не поняли (К. О. Л. 71, № 140). Даже один из приверженцев Соссюра, С. Ульман, приняв семантический треугольник Огдена и Ричардсона (Ullmann 1962. 55-57), показывает, что он также не понял сути соссюровской позиции (Godel 1953; De Mawo 1965.172-73):
«...семантика Ульмана принадлежит дососсюровской эпохе» (Frei 1955. 51). Последствия этого непонимания можно сравнить с последствиями непонимания понятия фонема: и те и другие значительно уменьшили возможность понимания соссюровской доктрины произвольности знака, языка как формы, значения. О критике Соссюра см. помимо прочего Mounin 1963. 21-26.
Продолжение отрывка взято из двух различных источников. Прежде всего, записи лекции третьего курса: «Некоторым филологам кажется, что содержание языка, приведенное к своим первичным признакам, является не более чем номенклатурой. Но даже допуская, что язык происходит от номенклатуры, можно показать, в чем заключается языковой элемент, объект [рисунки дерева и лошади], названия [arbos eyuos]. Есть два термина: с одной стороны — объект вне субъекта; с другой стороны — название, другой термин — звуковой или мысленный: arbos может быть взято в двух этих различных значениях» (1085, 1092,1087,1093,1090 В fng/er). Здесь, как и далее, записи стали основой шавы. Учитывая характер записей, важно отметить: здесь говорится о речи ad usum Delphini, схема которой такова: «Наконец, если бы язык был не более чем номенклатурой (хотя это не так), двойной характер языкового знака выделялся бы еще лучше». То есть речь развивается в очевидно дидактическом направлении, об этом следует помнить при оценке некоторых других формулировок.
Другой первоисточник, взятый издателями лишь частично и сконцентрированный ими в трех фразах («.. .такое представление... отношениях», «...оно предполагает... предшествующих словам», «...наконец, оно позволяет думать... далеко от истины»),—длинное авторское примечание, уже частично изданное (Notes 68 и ел.) на основе копии, сделанной Сеше и воспроизведенной здесь полностью (1085-1091, 1950-1956 fEngler).
«Проблема языка представляется большинству мыслителей лишь в форме номенклатуры. В IV главе Книги бытия Адам дает названия вещам [...] В главе Семиотика: [Большинство концепций, которые создают либо, по меньшей мере, предлагают] философы от языка [...] наводят на мысль [о нашем праотце] Адаме, звавшем к себе [различных] животных и дававшем им каждому свое имя. В той данной величине, которую философ считает данной величиной языка, неизменно отсутствуют три вещи:
1. [Прежде всего, эта истина, на которой