В. Баранец Генштаб без тайн
| Вид материала | Документы |
- Н. Г. Баранец Философская пропедевтика Учебное пособие, 8432.24kb.
- Nlp магия нейролингвистического программирования без тайн, 1723.85kb.
- Nlp магия нейролингвистического программирования без тайн, 1661.63kb.
- Nlp магия нейролингвистического программирования без тайн, 1661.13kb.
- Чернобров. "Над пропастью нераскрытых тайн", 4543.26kb.
- Япросмотрел множество книг и фильмов о будущем человечества, 4740.62kb.
- Слинкин М. Ф. Мятеж генерала ш. Н. Таная в афганистане в марте 1990 года, 232.49kb.
- Моу «Принцевская средняя общеобразовательная школа» Учитель начальных классов Красова, 71.18kb.
- Разрешите представиться командир звездолёта «Безотказный», знаток удивительных тайн, 130.09kb.
- Решение было принято и на все крупные суда морского флота Великобритании были установлены, 97.21kb.
В.Баранец
Генштаб без тайн
Глава 1
МЕСТЬ ПОКОЙНОЙ ИМПЕРИИ
В ДЕКАБРЕ И ПОТОМ...
...25 декабря 1991 года около 19.30 в кабинете маршала авиации
Шапошникова забренчал телефон.
Среди чертовой дюжины других аппаратов он был самым новым. Впервые я
увидел его еще в августе. Этот телефон установили на тумбочке по левую руку
от рабочего стола министра - так, чтобы он располагался к нему ближе всех.
При маршале Язове на его месте стоял такой же - цвета слоновой кости, с
ярко-золотистым, как новый пятак, гербом СССР на диске и красной полоской,
на которой белыми рельефными буквами было выдавлено "ПРЕЗИДЕНТ СССР". Теперь
по этому телефону звонили редко. Новый аппарат отличался от него лишь тем,
что на нем была надпись "ПРЕЗИДЕНТ РФ". Его звонок маршал быстро научился
различать, даже находясь на другом конце своего огромного кабинета.
В тот вечер маршал приказал дежурному по приемной между семью и восемью
никого с ним не соединять: Шапошников ждал звонка от Ельцина...
Дежурный, подполковник ВВС, с мучительной вежливостью выдворял из
приемной всех, кто пытался прорваться на аудиенцию к маршалу. Наиболее
настырных многозвездных генералов, старавшихся доказать дежурному, что их
стремление попасть в кабинет "командира" вызвано неотложными проблемами
государственной важности, он отсылал к начальнику Генштаба
генерал-полковнику Виктору Николаевичу Самсонову.
Некоторые генералы по привычке называли Шапошникова министром, хотя он
уже четыре дня таковым не был. С 21 декабря, после совещания глав Государств
Содружества в Алма-Ате, его должность по предложению Ельцина стала
именоваться величественно и длинно: "Главнокомандующий Объединенными
Вооруженными силами Содружества независимых государств". Дежурный тактично
напоминал об этом забывчивым полководцам, что еще больше раздражало их.
Злые и недоумевающие, они ретировались из "святых сеней", негромко лютыми
матюгами покрывая подполковника. И только самые интеллигентные осторожно
себе под нос замечали, что дежурный в предыдущей жизни явно был сторожевым
псом, потому как яростно оберегает хозяина.
Те, которые были в неведении о причине внезапного затворничества маршала,
лишь догадывались, что происходит что-то чрезвычайно важное.
Такого раньше не случалось...
Став в августе министром обороны СССР, Шапошников с первого дня работы на
этом посту кропотливо входил в образ необычайно демократичного
военачальника. И не только своей всегдашней улыбкой, выгодно смотревшейся в
сравнении с суконным выражением лиц некоторых его предшественников, или
способностью иногда по два раза на дню здороваться за руку с подполковниками
и даже майорами.
Евгений Иванович на служебных совещаниях частенько призывал арбатских
генералов человечнее относиться к подчиненным и быть доступнее. И любил
повторять: "Двери моего кабинета для всех открыты". Я и сам однажды был
удивлен, с какой легкостью меня, в то время рядового клерка пресс-службы
Минобороны, допустили в кабинет маршала, когда надо было завизировать гранки
его статьи для газеты.
Месяца три поодиночке и группами с утра до позднего вечера шли к
Шапошникову ходоки: бывшие сослуживцы и народные депутаты, ветераны и
солдатские матери, журналисты и жалобщики. Кроме них к Евгению Ивановичу
постоянно наведывались его замы, начальники управлений МО и Генштаба,
главкомы, командующие войсками военных округов и флотов. Рабочий день
маршала в то время длился часто по 16-17 часов. Его жажда общения с людьми
казалась мне ненасытной.
Но азарт этот стал заметно угасать по мере того, как маршал понял, что
работать в таком режиме его надолго не хватит. Количество посетителей в его
приемной резко поубавилось. Офицеры аппарата главы военного ведомства начали
ставить изощренные бюрократические заслоны на пути тех, кто пытался
пробиться на аудиенцию к маршалу (исключение делалось лишь для высших
генералов, кремлевских и правительственных чиновников). К поздней осени 1991
года стало оcобенно заметно, что августовская эйфория Евгения Ивановича,
вызванная назначением на министерский пост, испаряется из-за нескончаемого
нагромождения скапливающихся проблем, а двери его кабинета уже открываются
не "для всех"...
***
Зайдя в приемную маршала в тот исторический вечер 25 декабря, я увидел,
что дежурный с азартной сосредоточенностью продолжал щелкать клавишами
компьютера. Ярко-синий экран отсвечивался за спиной офицера - на темном
оконном стекле, по которому стекали разноцветные шарики. Подполковник играл
в "Тетрис". При этом лицо его имело невероятно умное выражение, о чем
офицер, может быть, и не подозревал. Глядя на него, я даже испытывал
некоторое чувство гордости из-за того, что служу с таким интеллектуальным
товарищем в одной армии.
В приемной работал телевизор. Горбачев что-то снова многословно
втолковывал соотечественникам. Но голос его не был слышен - подполковник
отключил звук.
Президент СССР мешал дежурному сосредоточиться...
И частые телефонные звонки сильно раздражали подполковника, он лаконично
и сухо продолжал отшивать рвущихся поговорить с маршалом. Звонки мешали
пробиться на очередной уровень "Тетриса", где были спрятаны впечатляющие
картины группового секса.
Когда же зазвонил телефон внутренней связи, деревянный голос дежурного
стал бархатным:
- Слушаюсь, товарищ Главнокомандующий! Понял, товарищ маршал! Будет
исполнено, Евгений Иванович!
Через приемную из боковых дверей прошмыгнул водитель машины маршала, на
ходу яростно потирая заспанные глаза и бордовый пролежень на щеке. Его
черная болоньевая куртка была помята до той степени, о которой войсковые
старшины обычно говорят: "Словно у коровы из задницы".
За водителем появился холеный и торжественный, как жених, охранник
Главкома в костюме с иголочки. Мельком взглянув на свое отражение в зеркале,
он быстро слинял вслед за водителем, таща за собой густой одеколонный шлейф.
Я уже до того привык к нему, что, заходя в приемную или в кабинет порученца
маршала, по одному запаху догадывался, что охранник был и здесь. Высокий
красавец этот имел звание старшего лейтенанта, но важностью манер тянул на
генерала - такие повадки были почти у всех офицеров, входящих в обслугу
маршала.
Видимо, в детстве старлей не наигрался "в пистолетики" и потому настоящий
ствол, болтающийся у него под мышкой в тонкой кожаной кобуре, был
продолжением давней и любимой игры, - охранник частенько демонстративно
похлопывал себя по боку, - было заметно, что эта процедура доставляла ему
особый кайф, поскольку окружающие (особенно женщины из машбюро) обращали на
нее уважительное внимание.
Вскоре в приемной раздался еще один телефонный звонок, и, нехотя
отклеившись от компьютера, дежурный буркнул в трубку:
- Маршал у президента!
Но тут же многозначительно уточнил:
- У быв-ше-го президента...
И снова страстно забарабанил по компьютерным клавишам.
Только что, выступая по телевидению, Горбачев отрекся от кремлевского
престола...
Об этой речи Михаила Сергеевича на собственной политической панихиде
Ельцин заблаговременно предупредил Шапошникова. Тогда же Б.Н. условился с
Евгением Ивановичем, что они вместе поедут в Кремль принимать у Горбачева
"ядерный чемоданчик" вместе с операторами.
Момент предстоящей передачи ядерного "скипетра" Горбачева Ельцину означал
по сути апофеоз долгожданной победы рвавшегося в Кремль российского
президента над своим заклятым политическим врагом.
Ельцин так рьяно спешил усесться на заветный кремлевский трон, что
вопреки элементарной логике еще за несколько дней до прощальной речи
Горбачева подписал документы, что он якобы уже принял у него "технические
компоненты" управления Стратегическими ядерными силами.
Когда эти документы привезли Горбачеву в Кремль и он увидел на них
нетерпеливую пружинистую роспись Ельцина, Михаил Сергеевич с сухим
злорадством заметил генштабовскому генералу, что не намерен "бежать поперед
батьки в пекло", а свой автограф поставит лишь тогда, когда официально
объявит народу о сложении с себя полномочий Президента Союза.
Как только Горбачев окончил свою скорбную телеречь, Ельцин связался с
Шапошниковым по телефону и ошарашил маршала:
- Евгений Иванович, я не могу поехать к Горбачеву, поезжай один.
Почему он не может (или не хочет), президент не объяснил. Лишить себя
наслаждения принять капитуляцию у поверженного противника - это было на
Ельцина не похоже. В таких удовольствиях он себе не отказывал. Чего стоил
только хамоватый кураж, который Ельцин устроил в августе над Горбачевым,
когда под прицелом полусотни телекамер, на виду у всего мира с ядовитой
усмешкой тыкал пальцем перед носом опешившего Михаила Сергеевича в проект
указа о запрещении КПСС и требовал немедленно подписать его.
В те минуты даже тем, кто не любил Горбачева, было его жалко. А многим из
тех, кто восхищался Ельциным, наверняка стало стыдно за своего кумира,
бестактно потешавшегося над Президентом Союза. Ельцин "бил лежачего". Так не
делали даже закоренелые мордобойцы в самых глухих деревнях.
Услышав о нежелании Ельцина ехать в Кремль, Шапошников задергался:
- Борис Николаевич, дело очень деликатное, и желательно все же нам
поехать вместе. Тем более что я не знаю, передаст ли все "хозяйство"
Горбачев мне одному.
В голосе Ельцина появилась примесь свирепости:
- Шта?! Если будут осложнения, позвоните мне.
Маршал отправился в Кремль, терзаемый недоумением. К трепетному осознанию
величия исторической миссии, с такой легкостью неожиданно порученной ему
Ельциным, упорно примешивалось сомнение: не подставляют ли? Да и шутка ли,
Президент России не захотел собственноручно принять главную ядерную кнопку
страны!
Шапошников еще только въезжал со Знаменки в Боровицкие ворота, а
всезнающие офицеры дежурной смены Центрального командного пункта Генштаба
уже вовсю обсуждали меж собой эту сенсационную весть. Народ у нас на ЦКП
остроязыкий - кто-то заметил, что "при демократах и маршалы будут работать
носильщиками".
Процедура перехода стратегических ядерных кодов от Горбачева к Ельцину
тоже относилась к разряду исторических - то был момент, когда объявленному
"покойным" Союзу "закрывали глаза"...
Вместе с "ядерным чемоданчиком" побежденный передавал победителю и ключи
от Кремля. Поручить вместо себя принять их другому человеку в России мог,
наверное, только один человек. Им был Ельцин.
В Генштабе многие в тот вечер ломали голову над загадкой: был ли это
типичный ельцинский выпендреж, рассчитанный на еще большее унижение
Горбачева, или Борис Николаевич еще не вышел из глубокого похмелья после
того, как радостно подписал в белорусском лесу смертный приговор Союзу и
мгновенно превратился в "государя", выше которого в России теперь вместо
Горбачева был только Бог.
И на сей счет генштабовские офицеры отпускали язвительные реплики:
- Наверное, если бы Горбачев вместе с "ядерным чемоданчиком" сдавал бочку
соленых огурчиков, Б.Н. явился бы самолично.
Прибыв к Горбачеву в Кремль, маршал застал Михаила Сергеевича в натужно
бодром расположении духа. Таким же Горбачев был и месяц назад, в ноябре,
когда пригласил маршала в Кремль. Тогда, угостив Шапошникова кофе, президент
произнес долгую и пылкую речь о необходимости спасти Союз. В конце ее Михаил
Сергеевич сказал слова, которые ошпарили Евгения Ивановича:
- Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам
правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону...
Перепуганный Шапошников возразил, дескать, такая акция может закончиться
"Матросской тишиной". Поняв, что маршал не тот человек, на которого можно
ставить, Горбачев дал задний ход:
- Ты что, Женя? Я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты.
После этого отношения между Горбачевым и Шапошниковым, и без того
лишенные взаимной благожелательности, стали еще прохладнее.
С августа 1991 года, когда Ельцин вырвал в Кремле у Горбачева согласие на
назначение Шапошникова министром обороны СССР, Евгений Иванович знал, что
Михаил Сергеевич был недоволен таким поворотом дела: слишком нахраписто
Ельцин требовал утвердить предлагаемую им кандидатуру главного силовика. И
получилось так, что Президент СССР сплясал под дудку Президента России. Это
сильно ущемляло самолюбие Михаила Сергеевича. Но он тогда стерпел,
руководствуясь какими-то своими загадочными соображениями, которые были
очень похожи на беспринципность...
Чуть позже до маршала доползли слухи, что Горбачев после подписания
своего указа сказал о новом министре: "Хороший человек, но слишком
интеллигентный для такой должности".
Прослышавший об этом Шапошников тоже отозвался едкой репликой... Став с
подачи Ельцина министром обороны СССР, Шапошников оказался на некоторое
время "слугой двух господ". Но, аккуратно соблюдая все обязанности главы
военного ведомства перед действующим Президентом - Верховным
Главнокомандующим Вооруженными Силами Союза, министр не скрывал, что душой
тяготеет к Ельцину - к этому подталкивали и легко объяснимые моральные
обязательства перед человеком, с подачи которого он вознесся на пик
головокружительной карьеры. Евгений Иванович щедро расточал комплименты
своему патрону - точно так же, как это делали все, кто принадлежал к
ельцинской команде.
Много раз сталкиваясь с этими людьми, я все чаще замечал, что у них был
строжайший самозапрет на какие-либо критические высказывания даже об
очевидных ошибках Б.Н. Наверное, таковы лицемерные законы власти - о
действующих "государях" их приближенные говорят так же, как и о покойниках -
только хорошо или ничего. И лишь после того как разгневанный и
непредсказуемый "патрон" вышвыривал кого-нибудь из престижных кресел,
некоторые отваживались на разоблачительную критику; ее зачастую нельзя было
отличить от мелкодушной мести обиженных людей.
Тот же, кто терпеливо сносил обиду и молчал, - получал от Ельцина
должностенку-синекуру с машиной под задницей (а то и охраной) или становился
руководителем какого-нибудь фонда под названием "Стратегия" и с тихой
нахрапистостью "доил" родное государство к собственной выгоде.
Отношения Шапошникова с Горбачевым становились все более прохладными, по
мере того как Михаил Сергеевич терял свое властное положение и все чаще
срывался, - нервишки шалили. Между ними произошло несколько острых стычек. В
тот же день, когда Ельцин в Беловежье подписал договор о "тройственном
союзе", он позвонил Шапошникову и рассказал о некоторых деталях этого
события. Вскоре на связь с министром обороны вышел Горбачев и стал
расспрашивать у него, что "натворил" Ельцин в Белоруссии. Шапошников
пересказал ему почти все, что узнал от Ельцина, и не скрыл, что поддерживает
Б.Н.
Горбачев вскипел:
- Не вмешивайся не в свое дело! Предупреждаю!
И тут Шапошников не сдержался, открытым текстом сказал Михаилу
Сергеевичу, что ему надоело находиться "во взвешенном состоянии".
О беловежских решениях Шапошников отзывался осторожно: "Быть может, в тех
конкретно-исторических условиях это было единственно приемлемым выходом". И
тут же оговорился, что его беспокоил вопрос, - почему документ о роспуске
Союза подписали главы только трех республик бывшего СССР?
Маршал словно хотел одной попой усидеть сразу на двух стульях: дескать,
упразднение Союза беловежской тройкой - "единственно приемлемый выход", но и
то, что других при этом не спросили, его "настораживало". Здесь Шапошников
явно недоговаривал самого главного, - легитимны ли были беловежские
договоренности? О них Горбачев сказал маршалу:
- Из этого ничего не выйдет.
Шапошников ответил:
- Это - единственный выход... Быть может.
На эту же тему часто вспыхивали острые дискуссии и в арбатских кабинетах.
Хотя некоторые генералы и офицеры остерегались участвовать в них, дабы не
заподозрили в нелояльности к Ельцину и новому руководству Минобороны. К тому
же еще полным ходом шла зачистка МО и Генштаба от "пособников ГКЧП". Это
стало золотым временем для тех, кто почуял легкую возможность отомстить
неугодным начальникам, продвинуться по службе и получить более высокое
звание. Денно и нощно стала работать "фабрика компромата" - так прозвали
комиссию во главе с генерал-полковником Дмитрием Волкогоновым, снаряженную с
ведома Ельцина (члены ее гордо называли себя "представителями президента").
В эту комиссию, рьяно шмонавшую кадры "Арбатского военного округа", вошли
генералы и офицеры, которых у нас в Минобороны и Генштабе за глаза брезгливо
называли "шушерой". Комиссия состояла из многих хамелеонов, резко поменявших
политическую ориентацию сообразно дуновениям времени, - в документах
российского правительства их величали "демократически настроенными
военнослужащими" (одни публично рвали партийные билеты, другие основательно
прятали их в тайниках).
В комиссии особенно вдохновенно работали некоторые пьяницы, скандалисты и
уличенные в воровстве, - все они были давно обижены на ГлавПУр за партийные
выговоры. Были там и командиры, политработники-перевертыши,
преподаватели-неудачники, активно проповедующие реформаторскую ахинею,
вызывавшую отвращение у профессионалов. Все эти волкогоновы, кобецы,
юшенковы, лопатины, ненашевы и облепившие их мутные личности из теплых
московских военных контор никак не могли объяснить арбатским офицерам, по
какому такому праву при действующем Президенте СССР и существующих еще
конституционных органах власти Союза они устроили кадровый шмон в Минобороны
и Генштабе с санкции Президента РФ.
Противоправность такого положения была очевидна даже для генштабовских
уборщиц. Однако ни Горбачев, ни Шапошников этому не воспротивились. В конце
концов, оба и потерпели поражение от одного "противника" - недооценки силы
разрушительных политических и военных процессов: одному не удалось спасти
Союз, другому - единые Вооруженные силы. Жизнь в тот период порой ставила их
в трагикомичную зависимость друг от друга.
Был такой случай...
Однажды Горбачев позвонил Шапошникову и сообщил, что получил телеграмму
от трех полковников Ракетных войск стратегического назначения с грозным
предупреждением: если Горбачев не сохранит Союз, то стратегические ракеты
будут перенацелены на столицы союзных республик и превратят одну шестую
часть земной суши в безжизненную пустыню.
Чтобы успокоить Горбачева, маршал долго объяснял ему, что никто в стране
не имеет возможности запускать ракеты без участия президента, министра
обороны и начальника Генштаба - так устроена система управления
Стратегическими ядерными силами. Потому, мол, телеграмму можно считать
бредом или примитивным шантажом. Тем не менее маршал сказал президенту, что
готов лично провести расследование. Он попросил Горбачева показать ему
телеграмму или назвать фамилии полковников и номер части, в которой они
служат.
Но Горбачев сделать это отказался, что и породило у маршала понятные
подозрения. Позже Шапошников признался: "Думаю, вообще в природе не было
этой телеграммы, а инициатива, по всей видимости, исходила из окружения
Горбачева. Судя по всему, оно было не в состоянии посоветовать президенту
что-либо разумное для сохранения Союза".
Впрочем, и окружение Ельцина не сумело посоветовать ему что-либо путное
для созидания новой России.
Уже в ту пору, когда начинало рушиться здание Союза, наше высшее военное
руководство все сильнее втягивалось в орбиту политических склок и