Рассказы Янковского

Вид материала

Рассказ

Содержание Следы зовут дальше Встреча с хозяином тайги - "босоногим стариком" Осиновый "ледокол" Последняя "пристань"

Подобный материал:

• Произведения для 10 а класса выделены, 11.05kb.
• Василий Макарович Шукшин рассказы, 3282.5kb.
• Современные русские писатели евгений Попов Рассказы, 246.11kb.
• «Донские рассказы», 11.38kb.
• Рекомендательная библиография для внеклассного чтения, 151.61kb.
• Образ учителя в художественной литературе, 53.58kb.
• А. П. Чехов Рассказы «Попрыгунья», «Ионыч», «Человек в футляре», «О любви», «Крыжовник»,, 13.99kb.
• Рассказы о русских святых, 11.12kb.
• Яковлев Александр Сергеевич рассказы конструктора Сайт Военная литература, 965.74kb.
• Рассказы о детях и для детей, 79.02kb.

Неутомимые труженики

Глядишь на "срубленные" осины и поражаешься удивительной работе бобров, заготовляющих корм на зиму. Своими мощными, острыми резцами зверьки подгрызают, "рубят" стволы деревьев независимо от толщины. Осину диаметром в 20-25 сантиметров бобр перегрызает за 15-20 минут. Небольшие ветки толщиной 3-5 сантиметров, зверек перекусывает одним нажимом резцов.

Излюбленный зимний корм воронежских бобров - осина, тальник и корневища некоторых водяных растений. И бобры упорно придерживались участков, где есть этот привычный им корм. Но несомненно, скоро амутские бобры перейдут на березу, запасы которой в местах выпуска почти неиссякаемы.

На своей родине, в Воронежском заповеднике, бобры жили в хатках, в норах, рыли каналы и строили плотины. Здесь-же плотин и хаток им не нужно.

Они устраивают только норы, вход в которые делают обязательно под водой.

В одном месте заметил строительство канала. Прокопано было только два метра и еще в прошлом году. Канал, видимо, должен был закончиться у куртин осин, метрах в 80-100 от берега речки. Он должен был послужить зверькам для сплава обрубков деревьев. Ведь перетаскивать далеко тяжелые кряжики очень трудно. Но зверьки забросили строительство, канала. И понятно почему. Куртинка осин была зимой срублена мной во время работ по спасению бобров от голода, и деревья, разрубленные на кряжи, перетащены к самому берегу речки. К тому же место для строительства канала четвероногие землекопы выбрали не совсем удачно. Высокий берег, большие кочки, стволы северного дуба лиственницы - лежали поперек проложенной бобрами тропы, наполовину занесенные песком и илом. Бобры должны были потратить много времени и сил, прежде чем им удалось бы закончить канал.

Очень хотелось выйти на берег в районе зимовки бобров, детально осмотреть бобровую "лесосеку", сделать подробное описание и измерения, но не разрешил себе этого, отложив обследование до возвращения сюда, после того как закончу маршрут к истоку Амута. Присмотрел только на другом берегу удобное место для наблюдательного пункта, из которого, незамеченный зверьками, мог бы наблюдать за их работой по заготовке древесного корма.

Под вечер, еще засветло, отправился из своего лагеря, разбитого километрах в трех от бобрового залома, к месту, облюбованному для НП. Быстро оборудовал его, но ничего путного из моей затеи не получилось. Слышать слышал: и "разговор" зверьков, и бульканье в воде, и "рубку" деревьев, и оживленную возню после каждого падения осин, но ничего не мог разглядеть. Бобры начали и кончили работу в темноте. Лада, сидевшая рядом со мной, несравненно лучше меня слышала все, что происходило в бобровой "лесосеке", а может быть, что-нибудь и различала в этой кромешной темноте, временами натягивала поводок, порываясь вылезти из НП. Тихонько поглаживая, успокаивал своего четвероногого друга.

Следы зовут дальше

...Дни шли за днями. Все дальше продвигалась утлая лодочка. То и дело попадались заломы из ветровальных деревьев. Их надо было перерубать, перепиливать. Встречались и "вековечные заломы", длина которых достигала сотни метров. Прорубаться через них было бы бесполезно. Приходилось тащить лодку и снаряжение по берегу, по кустам, кочкам, валежинам. Местами берега становились отвесными, речка сужалась до таких пределов, что лодка не могла пройти. Глубина речки в таких местах превышала два метра. Приходилось отплывать назад, до более пологого берега, и опять тащить лодку посуху. В некоторых случаях приходилось расширять русло, пуская в ход лопату и топор. Но вновь после таких "дарданелл" расширялась речка, образуя большие бочаги-бусинки или длинное, глубокое плесо, и наградой мне за все трудности были бобровые заломы, бобровые погрузы и следы на песке.

С утра до вечера я был мокр от головы до ног. Но зато с каждым днем на карте появлялись новые участки, освоенные бобровыми семьями.

...Ночи становятся все холодней. Тайга одевается в красочный осенний наряд. И вот уже второй день не попадаются следы жизнедеятельности бобров. Надо в обратный путь. А то покроется льдом речка, и не вырвешься тогда из ее объятий.

Встреча с хозяином тайги - "босоногим стариком"

Обратный проплыв оказался нелегок. Правда, не надо было прорубаться через заломы, но речка начала замерзать - и по берегам протянулись полосы "припая". Эта ледовая обстановка мешала двигаться. Снова проплыли мимо обжитых бобрами мест. Зверьки закончили заготовку кормов, и я задерживаюсь в пути только для осмотра "лесосек" и подробного описания районов зимовок.

В двух днях пути от Амута-пристани, откуда начался наш водный маршрут, есть веселое и красивое место - Борина. Я и зимой стоял лагерем на этом приветливом мыске. Остановился и теперь.

С радостным лаем выскочила Лада на сухой берег. Быстро поставлена палатка. Медлить некогда. Надвигалась темная осенняя ночь.

Горит костер. Искры золотистыми мушками поднимаются высоко в воздух и гаснут, уступая место все новым и новым искоркам. Все говорит о приближении больших морозов. Закипела в котелке уха из крупных окуней. Вокруг разнесся такой аппетитный аромат, что Лада лежавшая в отдалении от костра, приподняла голову и принюхалась.

Разговаривая со своей любимицей и поглядывая на нее, я заметил, что принюхивается она не к запаху, идущему из котла. Нет, ее интересовало что-то другое. Вот она повернула голову совсем в сторону от костра, насторожила уши, потом поднялась, подошла ко мне, вильнула хвостом и вернулась на старое место. Но теперь она явно была встревожена. То и дело приподнимала голову и долго вглядывалась в темноту.

Перед тем как лечь спать, я подошел к речке. Под вытащенной на берег и перевернутой лодкой лежало снаряжение и остатки продовольствия… Нежно пахла копченая рыба. Да, если бы не рыба, в изобилии водящаяся в Амуте, нам, возможно, и не хватило бы того запаса продуктов, который был взят с собой.

Лада ни на шаг не отставала от меня. Теперь стояла берегу, она чутко прислушивалась. Я с некоторой тревогой улавливал тихий шорох и легкий звон плывущих по речке льдинок. Но Лада прислушивалась к чему-то другому, к звукам, которые только она слышала из черной тайги.

Палатка, освещенная светом костра, манила, к себе, на отдых. Зачерпнув в котелок воды, для чего пришлось разломать ледяной береговой припай, пошел спать. Отдых был недолог. Очень скоро я проснулся от тихого ворчания Лады. В палатке ее не было. Лежа с открытыми глазами, уловил легкий шорох удаляющихся шагов собаки. Неожиданно совсем близко послышалось громкое "шу-бу". То ночной разбойник филин вылетел на охоту. Где-то рядом, на громадной сосне сидит эта большая ушастая хищная птица… Сидит и смотрит в темноту желтыми светящимися глазами.

На хищника я никогда не жалею заряда. Стараясь не шуметь, выбираюсь из палатки. Рядом - большая сосна и на "спице", вбитой в ее ствол, висит ружье. Но не успел я дотянуться до ружья, как метрах в тридцати от палатки раздался яростный лай Лады. Слышится треск сучьев, грозное ворчание. И еще злобней становится голос моей остроушки. Так вот кто нарушил вечерний покой Лады - медведь, "босоногий старик"! Не иначе, как запах копченой рыбы привлек его!

Быстро прыгаю, в палатку, хватаю электрический фонарик, лежащий около изголовья. Через несколько секунд с ружьем в одной руке и с фонариком в другой спешу к Ладе. Раздается страшный рев зверя. Лада, услышав мое приближение, резче осаживает наседающего медведя. Сейчас фонарик - оружие.

Его яркий свет прорезает темноту и упирается в густую стену молодой пихтовой чащи. За этой сочно-зеленой стеной ничего не могу разглядеть. Только совсем близко слышу треск, рев, лай.

Вламываюсь в чащу, готовый к выстрелу, каждое мгновение. Но медведь решил не вступать в бой с человеком. Стал уходить.

Так и ушел зверь. Ушел без выстрела, так как мы, таежники, привыкли бить зверя наверняка и никогда не стреляем "на авось". Угналась за ним и Лада. Долго еще был слышен ее удаляющийся лай. Потом все стихло.

Филин, конечно, улетел, и теперь издалека доносился его угрюмый крик. На той стороне речки хохотала сова. Почувствовав холод ночи, разжег костер и стал дожидаться Ладу. Особо не тревожился за нее. Она ловкая и опытная. Часа через два целой и невредимой вернулась Ладушка. Тяжело дыша, развалилась на земле и только изредка приподнимала голову со сверкающими глазами.

Осиновый "ледокол"

Утром моему взгляду представилась невеселая картина. Вся речка покрылась тонким льдом. Надо было что-то предпринимать. Можно было "залабазить" лодку, повесить под густую ель палатку и снаряжение и, захватив самое необходимое, попытаться пешком выбраться к Амуту-пристани. Но идти по берегу речки невозможно: непролазная чаща.

Есть, правда, второй маршрут - переход через громадное болото с выходом к далеким синеющим таежным хребтам. Но, сходив в разведку, я отбросил и этот вариант: путь преградили талые "ржавцы". К лагерю вернулся промокший выше пояса, облепленный тиной.

Осталось одно: пробиваться на лодке через лед. Мелькнула досадная мысль, что с этого надо было и начинать: ведь в километрах десяти от борины в Амут впадают многочисленные родники, и течение речки убыстряется. Даже зимой на этом участке остаются незамерзающие полыньи.

Только после полудня, обсушившись, сделав маленький багор и колотушку с длинной рукояткой, я погрузил снаряжение и тронулся в путь. Теперь Лада разместилась на корме, а я, вооруженный колотушкой и багром, устроился в носовой части лодки.

Медленно, очень медленно продвигались мы вперед. Острый лед резал тонкие борта осинового "ледокола". Страшно было очутиться в ледяной воде. Руки ныли от беспрерывной работы тяжелой колотушкой. Зато после каждого удара, после каждого взмаха багром лодка пробивалась на метр-полтора.

К вечеру мороз начал крепчать. Но уже недалеко был район родничков. В густые сумерки впереди блеснула чистая вода. Дрожа и переливаясь, отражались в ней яркие звезды.

А утром, спуская лодку в речку, я увидел две глубокие борозды на бортах, прорезанные льдом. Еще немного, и утлый "ледокол" пошел бы ко дну.

Последняя "пристань"

...Амут-пристань. Конечный пункт проплыва. Тайга выглядит совсем по-другому, чем 48 дней тому назад. Покачивая тонкими голыми ветвями, стоят белые березки. Серо-зеленые осины протянули руки-ветки к студеному небу. Как будто густой щетиной обросли берега речки: тальник, не так давно покрытый густой листвой, сбросил летний наряд. Лиственницы еще в золотистом одеянии, но пройдет несколько дней, и с их ветвей осыпятся мягкие хвоинки. Только ели, пихты, сосны и кедры по-прежнему радуют глаз сочной зеленью.

Резко покрикивают дятлы. Удары их крепких клювов о сухие деревья звонкой трелью раскатываются в морозном воздухе. Тихо и мелодично пересвистываются рябчики.

Нет уже суетливых маленьких куличков, так оживляющих берега таежной речки. Отлетели в теплые края гуси, утки, журавли. Белоснежные лебеди только сегодня попрощались с севером. Высоко пролетел косяк гордых птиц, и прощальный трубный клик звучал грустно-грустно.

Прощаюсь и я с тайгой. Она стоит величественно-прекрасная. Чуть шевелятся лохматые кроны деревьев. Долго смотрю в ту сторону, где остались мои питомцы - амутские бобры. Можно быть спокойным за них. Они хорошо освоились в новых местах. Теперь это бобры сибирские.