А. И. Герцена 191186 Санкт-Петербург, наб р. Мойка, 48 Факультет управления Гелих Олег Яковлевич Учебный курс

Вид материалаУчебный курс
Подобный материал:
1   2   3

Все три слова, использованные в названии, недостаточно определены в литературе и в тоже время дополняют и уточняют друг друга. Нам представляется, что без персонификации нельзя понять то, что называют социальной реальностью, а без уточнения сущности социального нельзя разобраться в том, что такое управление, как оно появилось в обществе и какие функции выполняет. В тоже время именно персонификация, обладающая необъятной эмпиричностью, так и не имеет научного статуса. Цель данной главы – определить возможное место и роль персонификации в описании и объяснении социальных явлений, в ряду которых находиться и управление.


Персонификация происходит от латинских слов persona (лицо, личность) и facere (делать) и буквально означает олицетворение, очеловечивание чего-то бездушного, безличного, какими могут быть явления природы, исторические события, формы общественной жизни (общности, группы, структуры). Социогенетические корни этого феномена уходят в древний аниматизм, когда наши далекие предки наделяли сверхъестественными свойствами окружавшие их предметы и явления и заселяли их невидимыми существами (душами), управляющими людьми и силами природы. Аниматизм, пройдя сложный путь эволюции, содержится во всех современных религиях, в теософских и спиритистских практиках.

Мифы и искусство древних Греции и Рима красноречиво говорят о том, что для управления обществом жившие тогда люди создали целую галерею сакрализованных персонажей. Святой Августин иронично отмечал, что римляне наплодили столько богов и богинь, что едва ли сами могут их всех запомнить. Ведь «к каждой отдельной вещи они приурочивали специальное Божество!»32 Можно сказать, что в то время практика сакральной персонификации сложных для понимания и освоения явлений природы и общества достигла своего апогея.

Но и появление мировых религий сопровождалось персонификацией трансцендентных сущностей через представление основателя и апостолов как живых исторических личностей. Все эти проявления персонификации могут быть отнесены к номиналистскому типу. Благодаря такой персонификации отчужденные от человека явления становятся ему близкими, «имманентными его духу»33.

Наряду с номиналистским может быть выделен и субстанционалистский аспект персонификации. Последний относится к сущностным механизмам движения социальной материи. Основой социального, пишет П. Штомпка, выступает «исключительно и только человеческая деятельность».34 В этом, важном для выяснения сути социальной реальности определении, отсутствует указание на ее структурный характер. В совокупной деятельности людей, как и в любом индивидуальном действии, выделяются такие элементы, как субъект с определенным осознанием смысла деятельности, что выражается в целях и ценностях, используемые средства, объект (как реальный, так и символический), на который направляются средства, результаты и рефлексия по поводу получения результатов. Именно благодаря многокомпонентности деятельности в процессе совместных действий эти элементы распределяются между людьми, как различные обязанности. Структура совместной деятельности превращается в социальную структуру.35

Коллективный характер совместной деятельности и набор решаемых задач определяют состав и функции социальной структуры и никак не наоборот. Социальная структура есть конструируемый и направляемый обществом инструмент достижения определенных целей, главной из которых выступает создание и поддержание социального порядка, в рамках которого только и возможно его существование как целостности. Решая эту задачу, оно персонифицирует ее исполнение, то есть передает надиндивидуальные и надгрупповые функции определенному субъекту или персоне и тем самым завершает процесс трансформации или перехода спонтанной деятельности в организованную.

В режиме спонтанной деятельности живет добрая половина человечества. Это те, кто не напрягает себя, не планирует свой бюджет, летний отдых, карьеру. Или даже все человечество, если иметь в виду внерабочее время и жизнь не работающих, живущих для себя людей. Эта спонтанность может быть определена как свободное самовыражение человека, вырастающее из «обретшей форму душевности»36.

Спонтанность имманентна социальной реальности. Говоря языком синергетики, она предшествует точке бифуркации, когда участвующие в принятии решения (выбора пути) люди наиболее полно проявляют свои подлинно человеческие качества, находясь при этом в состоянии повышенного возбуждения.

Но есть и другого рода спонтанность – это самопроизвольность совершающегося процесса, это незапланированный и непредвиденный результат. Так возникают лесные пожары и другие природные катаклизмы, эпидемии, стихийные бунты, восстания, поражения в ходе военных действий, банкротства, всплеск инфляции, тенденции рождаемости и смертности и т.п. Не случайно самым большим врагом рационально построенной системы управления считается неопределенность.37

Социальная реальность насыщена спонтанностью, которая является постоянным спутником социального порядка и источником социальных изменений. Запланированная и сознательно организованная людьми жизнь только упорядочивает и оформляет этот изначально свободный человеческий порыв. Попытки удержать самопроизвольное течение общественной жизни в каких-то рамках, направлять ее к желаемому состоянию и вызвали к жизни социальное управление. Наряду с такими, уже признанными наукой механизмами управления, как социальные институты, выступает и механизм персонификации. «В каждой социальной группе, - писал П. Сорокин, - имеется небольшое число лиц, являющихся вожаками, выразителями и организаторами. Такие лица есть в науке, искусстве, во всех областях человеческой деятельности».38

Тем самым признается, что в структурном отношении социальный порядок центрирован, то есть, представлен некоторым реальным или символическим субъектом, вокруг которого, как вокруг центра, располагаются люди. Порядок может обращаться в беспорядок, в децентрированное состояние, что еще Гоббс называл «войной всех против всех». Социальные изменения есть исчезновения одних центров и замена их другими. Вслед за этим происходят и изменения социальных структур, их человеческого состава и конфигураций. Нарушенный социальный порядок восстанавливается в новом качестве, но неизменно во все том же центрированном виде.

Центрирование социальной реальности есть закон, сравнимый в природе разве что с законом всемирного тяготения39. Но в отличие от закона природы он не совершается за спинами людей, а устанавливается ими самими сознательно в форме социальных иерархий. Делая выбор в точке бифуркации между порядком и беспорядком, грозящим им самоуничтожением, люди неизменно приходят к выводу (к «общественному договору» по Ж.-Ж. Руссо) о необходимости передачи части своих полномочий на поддержание законности и порядка, определенному лицу, суверену. Тем самым устанавливается социальная иерархия, благодаря которой лица «приближенные к императору» получают более высокий социальный статус, ранг, чем скажем те, которые отделены от него по своему происхождению или по распределению гражданских обязанностей.

Мы сейчас не рассматриваем конкретные исторические формы установления и поддержания социального порядка через иерархии, но можем отметить, что даже падение тоталитарных и авторитарных режимов, введение демократических форм правления, свободного рынка (который якобы устанавливает социальный порядок автоматически «невидимой рукой» – А. Смит) не отменило принципа построения социальных иерархий.40 Возможно, этот принцип был найден методом проб и ошибок в доисторические времена, что позволило стадам предгоминид вырваться из животного состояния41. К.С. Пигров считает, что потребность в персонификации связана с рефлексией. Действительно, рефлексия (известная со времен Платона и Аристотеля как «атрибут божественного разума», соединяющего мысль и предмет мысли) служит самосознанию и самопознанию человечества. Чтобы выжить в условиях агрессивной среды, природных и социальных катаклизмов (нашествий и поголовных истреблений), первобытным социальным совокупностям нужно было своевременно и правильно оценивать обстановку, принимать единственно верные решения. Эту функцию могла выполнять только удачная персонификация протосоциального. Состояние социальной реальности, которое выше мы определили как спонтанное, не требует персонификации. Е.А. Смирнов, не очень, точно, на мой взгляд, называет его «целесообразным» и вслед за О. Шпенглером уподобляет растениям.42 Целесообразным его можно назвать лишь в том отношении, что существование той или иной совокупности все-таки имеет определенный смысл для участвующих в ней людей (соседские или родственные связи, например, читательские или зрительские аудитории, потребительские группы, классы типа «класс работников наемного труда» и т. п.). Наряду с «целесообразными» существуют и «бесцельные» сообщества. Уподобление растениям используется, возможно, в связи с тем, что, как и в случае «растения», такое состояние социальной реальности можно считать «безголовым», то есть не рефлектирующим в отношении общих проблем и не организованным для их решения. Здесь нельзя не вспомнить известное в марксизме различение: «класс в себе» и «класс для себя», как и постановку вопроса Лениным о стихийности и сознательности в революционном движении.

Е.А. Смирнов считает, что стремление сделать из «целесообразной» общности общность «целевую», способную к рефлексии и организованному развитию, есть извечная общественная задача. «Человечество изобрело, по существу, только один способ решения этой фундаментальной задачи. Чтобы придать обществу свойства целевой системы, способной к рефлексии, его нужно возглавить. Оно должно быть персонифицировано. Вот в этой, дающей возможность рефлексии персонификации, сама «суть идеи руководства»43. Можно согласиться с тем, что переход от неорганизованного (спонтанного, стихийного) состояния социальных связей и отношений к организованному, планируемому и контролируемому состоянию есть очень важная характеристика социальной реальности. Но нельзя придавать ей значение столбовой дороги прогрессивного развития человечества.

Социуму для выживания и развития важно и то и другое: и спонтанность, и организованность.

Спонтанное состояние социального вовсе не бесструктурно и не «безголово». Оно структурируется, но не через персонификацию, а через персонализацию. Под персонализицией понимается процесс эмансипации человеческой личности от рода, массы, толпы и от государства-левиафана в направлении осознания себя как особой и уникальной ценности («самостоятельной вселенной!»).

В современных концепциях персонализма (Мунье, Флюэллинг, Недонсель) эмансипация личности осуществляется в трех ипостасях: 1) как экстериоризация – самоосуществление через предметную деятельность, в том числе через общение и искусство, способное выразить живущее в человеке трансцендентное, 2) как интериоризация – духовное самоуглубление, возможность реализовать себя во внутреннем духовном мире и 3) как ориентация на высшую самореализацию, возможную лишь в акте духовной коммуникации с Богом, поскольку в человеке обнаруживается помимо «вещного» начала и «невещное» – божественный духовный свет. Как пишет Недонсель: «чтобы быть собой, следует быть по меньшей мере вдвоем, для того, чтобы быть в полной мере собой, необходимо, чтобы другим был Бог».44

Персонализация отличается от персонификации как физическое лицо отличается от юридического. Физическое лицо выделяется из массы других лиц как отдельный индивид, персона, выступающая в социальных отношениях от своего имени и отвечающая за свои слова и поступки. Юридическое лицо имеет полномочия представлять интересы других лиц, организаций, учреждений и целых государств. Поэтому персонализация – это рост свободы и ни кем не планируемой спонтанной активности личности, проявление ее творческого начала, критерий подлинно демократического состояния и развития общества. Обратной стороной индивидуальной свободы выступают различного рода девиации поведения, в том числе и деликвентность. Спонтанное состояние социальной реальности так же центрировано. Здесь центрами выступают личности, неформальный авторитет которых признается прямым и косвенным окружением благодаря их отличительным качествам (харизме, силе, талантам, способностям).

Преимущество социальных совокупностей, создающихся на персоналистской основе, состоит в коммуникационном характере их структурирования: в центре значимая фигура, Автор, вокруг все те, кто участвует в непосредственном общении с Ним, образуя его, Автора, «социальное тело». Социальное тело – это не социальное поле П. Бурдье и даже не круги общения. Если «Я» общается с Автором, то это не значит, что Автор общается с ним лично. Он может общаться через свои произведения, через годы и расстояния. Социальное тело есть у каждого человека – это совокупность его реальных прямых и косвенных связей с другими людьми.45 «Родственное» социальное тело появляется у человека еще до рождения и остается после смерти. В течении жизни человек увеличивает число своих связей с людьми и получает «приобретенное» социальное тело. Через взаимопроникновение и взаимодействие социальных тел каждый человек участвует в формировании социального порядка, а социальное тело в свою очередь как совокупность «значимых других» участвует в формировании его личности. Влияние отдельной личности на других людей определяется размерами и составом его «неформального» социального тела, т.е. совокупностью тех людей, которые чтут и уважают его как Автора.

В отличие от персонализации, персонификация, как мы уже говорили, носит надиндивидуальный и надличностный характер. Она принадлежит не только к «жизненному миру человека» (Э. Гуссерль) как спонтанная социальная реальность, но и к «миру системы» (Т. Парсонс). Системный мир состоит из анонимных отношений, которые управляют людьми посредством власти и денег. Ю. Хабермас считает, что в современном обществе мир системы колонизует жизненный мир человека, что составляет основу социальной драмы современности.46

В соответствии с нашим пониманием роли механизма персонификации в установлении и изменении социального порядка, именно этот механизм позволяет искусственно наращивать дополнительные социальные структуры для повышения управляемости социальным целым, оставляя в центре анонимной системы живую человеческую личность. Тем самым, над естественной иерархией социальных отношений, складывающихся в спонтанной реальности, надстраивается искусственная иерархия, усиливающая возможности управления сложными общественными процессами из одного центра. Нормы и правила поведения рассматриваются здесь как законы, которые, в отличие от естественных законов общественной жизни, возникающих в спонтанной реальности, создаются специальными органами, в конечном счете, в интересах сохранения целостности общества как организованной системы.

Наряду с тем, что происходит колонизация жизненного мира, идет процесс и очеловечивание мира системы, поскольку все ее основные связи и узлы персонифицированы. Напряженность, возникающая на границах взаимодействия этих двух тенденций, определяет проблематику современного обществоведения. Введение в научный оборот понятия «персонификация» позволяет уточнить, а в некоторых случаях и пересмотреть, принятые в науке представления о природе социального и о социальном генезисе управления. В эволюции человеческого общества персонификация выполняет функцию осуществления качественного скачка в переходе ко все более высоким и сложным уровням социальности, на которых индивидами последовательно выступают племя, род, община, общность, общество, человечество.

Характерно в этом смысле употребляется слово «персонификация» О. Шпенглером во введении к своему основному труду: «Возможно ль в самой жизни – ибо человеческая история есть совокупность огромных жизненных путей, для персонификации которых уже словоупотребление непроизвольно вводит мыслящие и действующие индивиды высшего порядка…. – отыскать ступени, которые должны быть пройдены и при том в порядке, не допускающем исключения?»47

У П. Тейяра де Шардена проблема будущего человека и человечества связывается с эволюционным уравновешиванием ноосферы. Высшим полюсом эволюции выступает у него персонализированная «точка Омега», в которой можно усмотреть персонификацию объединенного человечества.48

Ориентация раннего эволюционизма (Спенсер) на раскрытие законов социальной эволюции через изменение безличных форм и структур подверглось резкой критике (М. Вебер, Т. Парсонс) и преобразовалась в неоэволюционизме в разделение культурных и социальных процессов, соединяемых действиями индивидов.

Отход от евроцентризма и признание роли всех народов планеты в социокультурном развитии человечества вновь поставил вопрос о возможности направленной эволюции на основе коллективного разума.49 Идет поиск механизмов сближения культур и нахождения новых форм солидарности для предотвращения глобальных социальных катастроф. Мне представляется, что познание закономерностей персонификационного механизма удержания и изменения социального порядка был бы в этих поисках нелишним.

В исторических науках проблема персонификации ярко проявилась в ходе борьбы позитивистски ориентированных историков-эволюционистов с традиционной исторической школой описания событий («отдельных случаев») и деятельности выдающихся личностей (Т. Карлейль). В свою очередь, позитивисты были подвергнуты критике школой «Анналов» (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель) за худосочность теоретических построений в которых нет «ни человеческих имен, ни имен народов». Вслед за Марксом многие историки сегодня признают, что история не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как своим средством. «История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека».50 Но деятельность «общественного человека» социально структурирована, поэтому ответ на сакраментальный вопрос «о роли личности в истории» может также скрываться в механизме персонификации социального.

Г.В. Плеханов считал, что социальные отношения, которые создает «общественный человек», обусловлены состоянием производительных сил: «Никакой великий человек не может навязать обществу такие задачи, которые уже не соответствуют состоянию этих сил или еще не соответствуют ему». Например, Бисмарк не мог бы вернуть Германию к натуральному хозяйству. Но в тоже время Плеханов признает колоссальное влияние великих людей на историю, считает их деятельность «страшной силой», потому что они «зачинатели» нового, они видят дальше других и хотят сильнее других, потому что они – герои, сознательные выразители необходимого и бессознательного естественного хода событий.51

В советском обществоведении после разоблачения культа личности И.В. Сталина, подтвердившего тезис о великом человеке как «страшной силе», проблематика персонификации была перенесена в дискуссию о «субъективном факторе». Действительно, если ход событий определяется объективными экономическими законами, то в какой мере допустимо сознательное вмешательство людей в историю, а тем более планомерное строительство нового счастливого общества? Я.А. Кронрод считал недопустимыми так называемые концепции «неполной объективности экономических законов», которые признают закон результатом взаимодействия сознательной деятельности и объективных условий.52 Г.Е. Глезерман, напротив, считал, что механизм действия общественных законов не может не включать в себя сознательную практическую деятельность людей. Н.И. Зорин выделил в сознательной деятельности не только субъективный, но и объективный аспекты, поскольку сознательную деятельность всегда можно соотнести с объективными обстоятельствами, в которых она протекает.53

Однако, у участников дискуссии появились сомнения в том, правомерно ли подчеркивать вторичность сознательной деятельности людей по отношению к объективным законам? А.К. Уледов предложил четче определять сознательность и стихийность в осуществлении социальных законов: «Если правильное понимание объективного процесса и вмешательство в его ход есть сознательность, то отсутствие такого понимания и целенаправленного действия, соответствующего коренным интересам людей, будет означать стихийность».54

Сегодня очевидно, что это определение несостоятельно, поскольку неясно, что такое «объективные процессы» в социуме, что такое «правильное понимание» и почему неправильное понимание не может быть сознательным, что такое «коренные и некоренные интересы» людей и, главное, является ли сознательное вмешательство в цепь событий, к которому, несомненно, относятся действия руководящих органов и персонифицирующих субъектов, тех самых реформаторов (зачинателей) и героев, о которых писал Г.В. Плеханов, закономерным, объективно необходимым или субъективно произвольным. На эти вопросы дискуссия, оставаясь в рамках догматической «марксистско-ленинской» парадигмы того времени, ответов дать не могла.

Значительно позднее, в новых исторических условиях, именно субъективный характер социальной реальности, а не предзаданность ее изменения одним-единственным фактором, стало методологической основой рассмотрения ее особенностей.55

Базовым понятием, определяющим, по В.А. Ядову, сущность социального является «социальная общность». Это ставит в центр социологического анализа ключевые проблемы всей системы общественной организации, ибо она есть не что иное, как организация многообразных социальных общностей, социальных субъектов, реализующих свои интересы в настоящем и в перспективе.56 Такая концептуализация социального позволяет, на мой взгляд, наилучшим образом ответить сегодняшнему социальному заказу, идущему от коренных интересов российского общества, ожидающего ответа на вопрос: куда идет Россия, и кто является действительным субъектом социальных преобразований в стране, или еще актуальнее: в чьих интересах ведутся сегодняшние реформы?

Предлагая включить в предмет социологии исследование закономерностей становления, развития и функционирования социальных общностей и форм их самоорганизации (систем, структур, институтов), В.А. Ядов выделяет и их различные типы по способу организации субъекта социального действия: спонтанные и целеустремленные, непрограммируемые и программируемые, стихийные и организованные. Это говорит о признании разных состояний социальной реальности и возможности перехода от общности «в себе» к общности «для себя». Но как это происходит? Ведь суть социального порядка и его трансформации вплоть до хаотического состояния проявляется в действиях и взаимодействиях нарождающихся, функционирующих и исчезающих, при определенных условиях, организованных общностей. В недрах старого порядка может создаваться или официально существовать его альтернатива (оппозиция). Динамика общностей как-то связана с динамикой классовых, национальных, этнокультурных, демографических, поселенческих, профессиональных и других видов социальных структур. В этой связи, общности так или иначе структурированы и институционализированы.

Самое большое значение, предложенного В.А. Ядовым подхода к вычленению социальной реальности, может состоять в том, что через представление о социальных общностях можно вычленить живых субъектов, строящих свои структуры в связи со своей ролью в поддержании или изменении социального порядка (внешняя задача) и в связи с необходимостью воспроизводства собственной устойчивости и определения своей перспективы (внутренняя задача).

Р. Бхаскар совершенно справедливо подчеркивает, что механизмом, производящим и воспроизводящим общество, является его же структура, которая не существует независимо от направляемых им видов реальной человеческой деятельности. Но откуда берутся эти структуры? В.И. Ильин считает, что они возникают из социального неравенства, поскольку все они представляют из себя иерархии, а социальные институты – это просто механизмы, приспособленные для формирования и поддержания иерархического порядка на макроуровне, а на микроуровне элементами социальной структуры выступают индивидуальные статусные позиции, которые в силу тех или иных причин, подчиняясь логике социальных институтов, воспроизводят иерархические практики.57

С этим тоже можно согласиться, но тогда возникает вопрос: откуда берется социальное неравенство? История социальной мысли неоднократно рассматривала неравенство, то как следствие природы человека (физические различия, задатки, способности), то как следствие социально-классовых различий («Коммунистический манифест»). Не исключая значения этих факторов для порождения и воспроизводства неравенства, нельзя не отметить, что все виды неравенств вырастают из необходимости решения важнейшей внутренней задачи любой общности – обеспечения ее устойчивого воспроизводства, т.е. попросту говоря – выживания. Иерархия есть наиболее жизненная форма решения этой задачи, а неравенство появляется как незапланированное, непреднамеренное следствие этого решения.

Именно в социальной общности, совершившей переход от общности «в себе» к общности «для себя» появляется иерархическая структура как способ достижения своей устойчивости и поддержания порядка. Весь этот переход и дальнейшее функционирование общности осуществляется через персонификацию. Вынесенная в центр общности персона наделяется надиндивидуальными полномочиями, как мы уже об этом говорили выше, и дает отсчет рангам социальной иерархии.

Чего нет в концепции В.А. Ядова, так это представления о том, как меняется социальная реальность, когда она переходит из спонтанного в организованное состояние. Этот вопрос имеет свою историю. У Ф. Тенниса есть известное различие между общностью как общиной и общностью как обществом. В литературе учитывают различия между государством и гражданским обществом. Э. Дюркгеймом введено различение между механической и органической солидарностью. В известных социологам исследованиях Э. Мэйо обнаружено различие между формальной и неформальной организациями. Наконец, в историко-культурологических работах А.С. Ахиезера выделяются «большое» (холодное, чужое, формальное) и теплое «малое» общество, где человек чувствует себя комфортно. Это – примерно то же, что «большая» и «малая» родина. У Ю. Хабермаса эти различия выросли в концепцию борьбы «двух миров»: мира системы и мира жизни, а у М. Вебера – в идеальную механическую модель бюрократии.

Эти наблюдения и выводы требуют дальнейшего осмысления. Более широким обобщением выступает представление о существовании сознательно направляемой социальной эволюции путем создания искусственных социальных форм для поддержания и воспроизводства социального порядка при участии в социальном взаимодействии значительного числа автономных субъектов. К таким искусственным формам относится любая администрация, ведомство, министерство, само государство («искусственное политическое тело», Т. Гоббс), надгосударственные учреждения типа ЮНЕСКО, ООН, МВФ, ВТО, НАТО, транснациональные компании, ЕС. С учетом ускорения процесса глобализации вопрос о создании мирового правительства является делом времени. Поэтому следует не только разграничивать естественные общности и искусственные социальные образования, но и внести поправки в наши представления о составе и динамике социальной реальности, о способах ее исследования.

Можно, конечно, как это пытается делать В.И. Ильин, соединять в одну парадигму структуралистский и конструктивистский подходы при изучении неравенства, но более существенным на данном этапе познания было бы выработать общий взгляд на закономерности коэволюции (сосуществования и соразвития) естественных и искусственных пластов социальной реальности, заведомо различных по своей природе. Как справедливо пишет методолог науки Г.И. Рузавин: «Принципиальное отличие социальных систем от природных состоит прежде всего в том, что в них самоорганизация дополняется организацией, поскольку в обществе действуют люди, одаренные сознанием, ставящие себе определенные цели, руководствующиеся мотивами своего поведения и ценностными ориентациями».58

Именно соотношение организации и самоорганизации дает простор и в тоже время ставит предел конструктивизму «великих людей» в истории и составляет драматическую напряженность деятельности огромного множества персонажей, вовлеченных в процесс персонификации социальной реальности. Их извечная трудность состоит в конструировании симбиоза – естественно-искусственного социального тела, в решении проблемы, как быть человеком и сверхчеловеком (надчеловеком) одновременно.

Эти представления о месте и роли механизма персонификации социального в познании особенностей строения и динамики социальной реальности тесно переплетаются с проблемой экспликации социальной сущности управления. Мне уже не раз приходилось высказывать свои соображения относительно необходимости смены инструментальной парадигмы управления, использующей субъект-объектную модель на модель более адекватную новому представлению о социальной реальности, в которой субъект управления выступает только одним из субъектов самоорганизующегося процесса совместной деятельности людей.59 При том, управление не задается «навечно» наличием управляющего органа, как это происходит в технических устройствах. В социальных системах искусственная управленческая надстройка довольно часто приходит в противоречие с механизмом личностной спонтанной самоорганизации, что приводит к снижению или даже потере управляемости. Поддержание управляемости в общественно-искусственных социальных системах, поскольку она отражает функцию воспроизводства социального порядка в целом, порой важнее достижения инструментальной цели (как сдача Москвы в предвидении решающего сражения не была для Кутузова поражением).

Потеря управляемости – это ситуация невыполнения преднамеренно установленных ранее социальных норм и правил. Она приводит социальную общность на грань исчезновения, растворения в спонтанных процессах, что равносильно физической смерти индивида. Ситуацию нередко спасает реорганизация общности через новую персонификацию, что сопровождается перестройкой всего социального тела общности под особенности центрирующей ее персоны.

К сожалению, проблемы управления рассматриваются в большинстве случаев как проблемы технологии целерациональной деятельности (что наиболее характерно для курсов преподавания менеджмента) с позиций субъект-объектной модели. Так в самом свежем фундаментальном труде большой группы отечественных ученых-специалистов по управлению под названием «Управление организацией» само управление трактуется в рамках устаревшей парадигмы.60

Если в отношении явлений и процессов природы такой подход имеет свои оправдания (в конце концов, все человечество выступает по отношению к природе как совокупный, но пока еще не организованный и не персонифицированный субъект, от чего мы и имеем катастрофические проблемы с экологией), то при представлении людей и социальных общностей как объектов управления, он означает