Т н. Михаил Георгиевич Ерошенков. Сайт: www eac-ras ru Г. В. Рожков Генезис инновационной экономики в России Монография

Вид материала

Монография

Содержание Адаптация теории социального капитала Адекватное измерение социального капитала Ориентация на изучение личных социальных сетей Наращивание человеческого и социального капитала Для сохранения и наращивания социального капитала важно поддерживать добровольные объединения граждан. Использование возможностей глобализации Накопление социального капитала предпринимателями Совершенствование региональной политики государства В качестве основной цели региональной политики следует избрать выравнивание условий социально-экономического развития отдельных Направления роста социального капитала

Подобный материал:

• Экспертно-аналитический Центр ран, 12823.38kb.
• Наука и инновации в национальной инновационной системе России, 242.65kb.
• Развития в России инновационной экономики, так или иначе, затрагивают вопросы формирования, 248.88kb.
• Файзуллоев М. К, 135.99kb.
• Красильников Дмитрий Георгиевич, Барбанель Михаил Владимирович, Троицкая Елизавета, 716.73kb.
• Тематика курсовых работ инновационная политика России. Значение инновационной деятельности, 25.06kb.
• 1. о деятельности фнс россии и ее территориальных органов электронные сми официальный, 1444.75kb.
• Курсовая работа по курсу «Компьютерные издательские системы», 33.71kb.
• Сайт Селищева А. С, 1375.91kb.
• Доклад реформирование системы управления охраной труда в современных условиях развития, 210.24kb.

Адаптация теории социального капитала

Относительно адаптации теории социального капитала к отечественным условиям существует, по крайней мере, две противоположные позиции. Одна из них заключается в том, что никакой адаптации не нужно: теория универсальна и не нуждается ни в каком приспосабливании. Сторонники универсальности теории социального капитала в виде доказательства приводят устойчивую корреляцию между эффективностью общества и высокими показателями социального капитала. Так, Д. Гальперн, используя данные Всемирного опроса по исследованию ценностей, на основе сравнения показателей генерализированного доверия и показателей валового национального продукта делает вывод о том, что общества с более высоким социальным капиталом (единственным индикатором социального капитала в этом исследовании автор считает генерализированное доверие) богаче обществ с низким уровнем социального капитала (генерализированного доверия)²⁴⁷. Д. Гальперн утверждает, что социальный капитал редуцирует средства трансакций, а доверие, репутация и неформальные санкции заменяют контракты, правовое регулирование и формальные санкции.

К такому же выводу пришел один из влиятельнейших компаративистов, П. Норис, который, опять же опираясь на данные Всемирного опроса по изучению ценностей, показывает устойчивую корреляцию между социальным капиталом и индексом человеческого развития, созданным на основе показателей продолжительности жизни, уровня образования и доходов, валового национального продукта, количества телевизоров на тысячу населения, количества газет на тысячу населения и процента населения, имеющего доступ к Интернету. Вместе с тем П. Норис подчеркивает, что такая корреляция в большей мере прослеживается в случае доверия, а не сетей добровольных организаций, то есть общества с высшим уровнем генерализированного доверия являются обществами с наивысшим уровнем объективного благосостояния²⁴⁸.

Таковы аргументы приверженцев универсальности теории социального капитала. Однако есть встречные возражения.

Во-первых, сегодня нет достаточно разработанного и верифицированного в процессе исследований универсального инструментария измерения социального капитала. В этом отношении господствует значительный плюрализм²⁴⁹.

Во-вторых, корреляция не дает оснований утверждать что-либо о направлении причинно-следственных связей между этими факторами, хотя названные выше исследователи исходили из убеждения в том, что социальный капитал – это независимая переменная, а зависимым является уровень благосостояния общества. Однако с такой же вероятностью экономическое благосостояние может порождать высокий уровень генерализированного доверия, а не наоборот. Высокий уровень доверия к незнакомцам может быть следствием (именно следствием, а не причиной) эффективности социальных институтов. Таким образом, утверждение об универсальности концепта на основе четкой корреляции с показателями валового национального продукта или индекса человеческого развития нельзя считать достаточным.

Кроме того, подобная логика служит примером ориентации на исследование так называемых вторичных параметров социального капитала. Вторичными параметрами социального капитала (или его следствиями на уровне конкретно взятого общества) являются: уровень девиантного поведения (например, подростковой беременности), показатели динамики самоубийств, показатели социальной поддержки (в частности, отношений неформального кредитования), валовой внутренний продукт, индекс человеческого развития.

Акцентируя внимание на вторичных параметрах социального капитала, исследователь исходит из дедуктивного предположения, что сложившаяся ситуация (в названных выше измерениях) – это следствие именно социального капитала, а не каких-то других факторов. Этот подход слишком механистический. В доведенном до абсурда преувеличении, согласно такой логике, следует рассматривать любой социальный факт как следствие социального капитала. Поэтому мы склоняемся к изучению именно первичных параметров социального капитала, к которым относятся его составляющие:

• социальные сети со свойственными им ценностями и нормами;
  
• доверие в разных его измерениях.
  

Помимо приведенных рассуждений, возражения против универсальности концепции группового социального капитала могут быть двуплановыми:

1. относительно перспективности использования групповой концепции социального капитала в проектах социального реформирования, или, другими словами, развития «западного» типа социального капитала в «незападных» обществах;
   
2. относительно механического использования индикаторов конкретного социологического исследования социального капитала, разработанных западными авторами, в изучении «незападных» обществ.
   

Одним из наиболее ярких представителей первой позиции можно считать С. Хантингтона, который говорит о непреодолимой цивилизационной, ментальной несовместимости православной культуры и демократии²⁵⁰. Очевидно, что С. Хантингтон как культурный детерминист придерживается весьма негибкого представления о статичности культуры, об отсутствии или незначимости межкультурного (межцивилизационного) взаимообмена и заимствования. Что касается оперирования категорией «менталитет», то ее применение проблематично в научном дискурсе из-за ее неоперационализованности²⁵¹.

Возражения против универсальности концепта могут иметь более утонченную форму, нежели апелляция к «национальному характеру» или менталитету – то есть категориям, которые сами плохо поддаются социологическому анализу. Например, более пригодным для эмпирической верификации ответом может быть характер социальных сетей и моделей взаимодействия, которые сложились исторически и являются эмерджентными характеристиками социальной структуры.

В этом смысле неформальные сети в российском²⁵², итальянском²⁵³, венгерском²⁵⁴, китайском, индонезийском, таиландском²⁵⁵ и других известных вариантах иллюстрируют присущую многим обществам культурно-историческую и социальную специфику, проявляющуюся в существовании наряду с формальной институциональной структурой неформальной, дублирующей первую и организованной на основе устойчивых социальных практик, которые наряду с рациональными элементами поведения в стиле homo economicus (взаимные обязательства и инвестиции в сеть) содержат также иррациональные, «несовременные» элементы (общая идентичность, традиция)²⁵⁶.

Таким образом, если воспринимать теорию социального капитала как «программу» реформирования «незападных» обществ, возникает политико-идеологическая проблематика, в центре которой – вопрос желательного направления социальных трансформаций. Если же говорить о лишенном дедуктивности научном исследовании, тогда нужно учитывать социокультурное своеобразие обществ. Следовательно, необходимым элементом такого исследования является внимание к историко-культурной почве современных социальных процессов. А это, в свою очередь, обязательно предполагает широкое применение методов других дисциплин (истории, политологии, этнологии и т. п.).

Адекватное измерение социального капитала

Социальный капитал является производным от качества и количества социальных отношений в обществе, передаётся и воспроизводится через исторические и культурные механизмы – такие, как традиции, общепринятые нормы и ценности. Его величина зависит от интенсивности взаимосвязей между людьми. Социальный капитал имеет общественную, а не индивидуальную природу.

На пути к пониманию роли, места, влияния социального капитала сразу возникает масса трудностей, связанных с очевидной нехваткой информации для расчётов, потому что было разработано очень мало долговременных опросов для измерения «социального капитала», что не оставляет современным исследователям ничего, как только составлять индексы на основании ряда приблизительных показателей: измерение доверия к правительству, тенденции голосования, членство в гражданских организациях, часы, отданные волонтерской работе.

Однако представляется, что данное несовершенство не является исключительно виной самой концепции, а есть следствие пока ещё слабо разработанного понятийно-терминологического аппарата в очевидных материальных формах.

Наиболее адекватной для измерения социального капитала представляется категория «социальная сеть», использование которой позволяет не просто оперировать общим понятием социального капитала, но производить разного рода измерения: через степень включённости индивида в те или иные сети взаимоотношений, характеристики этих сетей – их размер и плотность, сила и интенсивность сетевых связей. Именно социальные сети представляют собой способ преодоления неэффективности государственных организаций в нынешних российских условиях и являются важным механизмом адаптации к социально-эко-номическим реформам.

Использование показателей, отражающих категорию социального капитала, необходимо вести с учётом социокультурных особенностей и исторических традиций общества. Соответственно, такие показатели, как количество добровольческих ассоциаций и уровень доверия недостаточны для достоверного измерения социального капитала в условиях российского социума. Индекс добровольческих ассоциаций и количество людей, состоящих в них, не будет в полной мере характеризовать данное явление. Ситуация усложняется условиями переходного общества, при которых ещё не до конца сформировалась институциональная среда и структуры, характеризующие ее.

Для измерения социального капитала в России нужно учитывать опасность некритичного использования теории социального капитала путем механического заимствования его индикаторов на уровне конкретно-социологического исследования²⁵⁷.

Примером такого некритичного перенесения индикаторов группового социального капитала в «незападный» контекст и обеднения анализа из-за ориентации исследователя на объяснительную способность сугубо социологических концептов является «история успеха» реформ в Новгородской области Российской Федерации, описанная Н. Петро²⁵⁸. Исследователь, пытаясь объяснить тенденции развития этого российского региона, использовал концепцию группового социального капитала и изучил соответствующий феномен на основе методики, предложенной Р. Патнемом, придя в итоге к выводу о принципиальной сопоставимости российского Новгорода и итальянского «гражданского» севера. Статья Н. Петро увидела свет в период, когда действующий губернатор инициировал проведение внеочередных выборов и получил свыше 90% голосов при отсутствии реальных конкурентов. Как отмечает российский аналитик В. Гельман, Н. Петро проигнорировал неконкурентный характер политической среды и устойчивую традицию массовой вертикальной политической мобилизации, являющую собой нечто противоположное горизонтальному политическому участию²⁵⁹. Таким образом, в данном случае ограниченность анализа формальными индикаторами социального капитала ввела исследователя в заблуждение. Напротив, «пограничные» социолого-политологические или «чисто» политологические концепты (политические технологии, политическая мобилизация, политическое участие, политические элиты и т. п.) обогатили анализ и объяснили «гражданственность» исследуемого региона.

Интересной попыткой преодоления таких недостатков и адаптации концепции группового социального капитала является статья К. Доули и Б. Сильвер «Социальный капитал, этничность и поддержка демократии в посткоммунистических государствах». На основе исследования, проведенного в 20 посткоммунистических странах, авторы пришли к заключению, что между уровнем социального капитала и уровнем демократии нет статистически значимой корреляции²⁶⁰. К. Доули и Б. Сильвер вычисляли социальный капитал на основе трех показателей: 1) меры заинтересованности респондентов политикой, 2) участия в добровольных организациях, 3) генерализованного доверия. Эти три типа индикаторов дополнялись вопросами о доверии к демократическим институтам, правовой системе и парламенту, о степени одобрения действий и эффективности власти, а также рядом утверждений, касающихся демократической формы правления (к примеру: демократия не может быть эффективной, поскольку при демократии слишком много политических дискуссий), с которыми респонденты могли либо согласиться, либо нет.

К. Доули и Б. Сильвер пишут по этому поводу: «... в течение 10 лет посткоммунистических трансформаций мы не обнаружили достаточных доказательств связи между социальным капиталом и средним уровнем демократизации. И дело не в том, что на результаты трансформаций влияли другие факторы (например, гражданские войны), а в том, что социальный капитал в этих обществах, как представляется, не способствует демократическому развитию, поскольку без корреляции первый не может быть даже частичной причиной второго»²⁶¹.

Почему индикаторы социального капитала, обычно используемые для того, чтобы оценить перспективы демократии, не срабатывают в центрально- и восточноевропейских обществах? Возможно, эти измерения некорректны в данном контексте, не приспособлены к нему? Пытаясь найти ответы на эти вопросы, авторы обратили внимание на проблему, которую обычно рассматривают в связи с анализом современных западных обществ, сталкивающихся с проблемами массовой эмиграции из стран «второго» и «третьего» мира и существованием размежеваний, вызванных этнической и расовой нетерпимостью и дискриминацией. Исследования этого круга вопросов, как правило, объединяют под названием мультикультурных. По мнению К. Доули и Б. Сильвер, именно внимание к этническим, языковым, региональным размежеваниям в посткоммунистических обществах позволяет адаптировать концепт социального капитала к условиям посткоммунистических стран. Наиболее весомым аргументом в пользу внимания к этому является то, что этнические группы с высшими показателями членства в добровольных организациях (именно это служит одним из традиционных индикаторов уровня социального капитала) относятся к таким обществам, как бывшая Югославия²⁶².

Основываясь на этой закономерности, К. Доули и Б. Сильвер делают вывод: высокие показатели волонтерского участия в организациях в обществах, переживающих значительные политические трансформации, могут сигнализировать об этнической поляризации общества и, в конечном счете, об угрозе демократическим ценностям и институтам и либеральным политическим правам. Разумеется, это наблюдение авторов поднимает вопрос о необходимости дополнительных индикаторов. Авторы заимствуют такой индикатор из работы Д. Растоу «Переход к демократии»²⁶³. Согласно Д. Растоу, главной предпосылкой успешного перехода к демократии является национальное единство. Причем национальное единство отнюдь не означает языковой или этнической гомогенности. Национальное единство заключается во всеобщем согласии насчет того, что все граждане страны представляют единую политическую общность.

В рамках количественного социологического исследования единство или раскол в обществе можно определять на основании ответов на вопросы о национальной гордости. Использовав «вопрос о патриотизме» (непосредственно в опроснике он звучал так: «В какой мере Вы гордитесь тем, что Вы гражданин Чехии?»), авторы обнаружили, что «люди смотрят на мир сквозь этнические линзы»: почти всегда представители этнических меньшинств демонстрируют низший уровень патриотизма, чем титульная нация. Наряду с национальным единством авторы изучали отношение к новым демократическим институтам и уровень доверия к правовой системе. Здесь тоже сработал механизм «этнических линз»: представители этнических меньшинств продемонстрировали самый низкий уровень доверия к новым институтам и самый незначительный уровень доверия к правовой системе²⁶⁴.

Наличие существенно различных массивов ответов на «вопрос о патриотизме» (особенно если границы этих групп совпадают с региональными, языковыми и этническими разделениями) свидетельствует о недостатке национального единства и вместе с тем означает потребность в реконцептуализации социального капитала применительно к конкретному обществу, поскольку теоретическая модель, согласно которой социальный капитал способствует демократизации, в таком обществе не срабатывает. Одним словом, высокий уровень политической активности среди этнических меньшинств в посткоммунистических обществах не всегда указывает на благоприятный для демократического развития тип социального капитала и даже может свидетельствовать о высоком уровне этномобилизации, направленной иногда против демократического развития. Эти соображения отнюдь не означают, что этнические меньшинства в посткоммунистических обществах являются самым серьезным препятствием в успешной трансформации. А означают они, что в таких обществах внимание исследователя должно быть обращено на этнические, религиозные, языковые линии раздела и на то, каким образом данные размежевания препятствуют созданию универсального отношенческого ресурса и негативно влияют на институциональную эффективность.

Положение меньшинств следует рассматривать в этой перспективе, постоянно помня о том, что масштабные социально-политические трансформации высвободили потенциал не только для расширения прав меньшинств, но и для их угнетения. С одной стороны, члены меньшинств получили возможность отстаивать свои гражданские права и права всей группы на культурную или политическую автономию, с другой стороны, во многих случаях произошло снижение социального статуса представителей отдельных этнических групп наряду со все большей их лингвистической эксклюзией.

Этот вопрос затрагивает и другой представитель «западной» научной традиции, М. Оберг, автор исследования «Теория социального капитала Р. Патнема идет на восток: кейс-стади Западной Украины и Львова». При этом он предостерегает от упрощенного видения проблем этнических меньшинств в посткоммунистических обществах, предполагающего расширение прав этих меньшинств. По мнению автора кейс-стади, это лишь откроет путь одной из разновидностей партикуляризма, из которого вырастает так называемый асоциальный капитал²⁶⁵.

М. Оберг в своей работе опирался на результаты сравнительного исследования, проведенного на Украине, во Львове и Донецке и касавшегося преимущественно проблематики социальных идентичностей. Индикаторами социального капитала были: уровень доверия к политическим институтам, уровень интереса к политике, склонность к формам политического участия (в частности, к разным формам протеста), имеющийся опыт политического участия. Использование этих индикаторов дополнялось качественными методами, а именно проведением фокус-групп во Львове и Донецке.

Рассматривая межэтнические браки во Львове и Донецке, М.Оберг отмечает важную деталь: Львов, который по другим индикаторам социального капитала опережает Донецк в плане гражданственности (ориентация на активные формы политического участия, количество добровольных организаций и членство в них), в плане межэтнических браков уступает Донецку, что, по мнению автора, свидетельствует о негражданственных, этноцентрических элементах в гражданственности Львова. Оберг пишет: «Такие атрибуты, как этничность, род и другие критерии, связанные с групповым членством, устанавливают границы социальных взаимодействий... высокий уровень межэтнических браков, как это отмечено в случае восточной Украины и Крыма, был важным фактором создания смешанной социальной идентичности. Это, в свою очередь, как представляется, свидетельствует о меньшей важности партикуляристских паттернов обмена. Ситуация в восточной и южной Украине контрастирует с более четким разделением между "украинцами" и "русскими", обнаруживаемым в западной Украине... Этот патерн парадоксально свидетельствует в пользу гипотезы о том, что тенденции обмена, проникающие сквозь этнические групповые границы, должны быть действительно сильнее в Донецке по сравнению с более "западным" и "гражданским" Львовом"»²⁶⁶.

М. Оберг акцентирует внимание на аспектах, которые необходимо учитывать в исследовании социального капитала посткоммунистических обществ: во-первых, это так называемая теория пройденного пути (англ. – path dependence theory), заключающаяся в том, что социальные феномены не возникают внезапно, а коренятся в предшествующих процессах, наследуя от них существенные характеристики. В практически-социологическом измерении это замечание означает необходимость предварительного историко-социологического исследования. Во-вторых, М. Оберг подчеркивает региональные различия в современной Украине, высказывая, в частности, мысль о том, что в наибольшей степени на углубление региональных различий (существенных при рассмотрении феномена социального капитала) повлияли «послевоенные паттерны урбанизации, индустриализации и межэтнических браков, а также лингвистической русификации», тогда как более давние, длительные исторические и культурные различия автор считает менее существенными в определении региональных специфик социального капитала.

Следующим аспектом несостоятельности конвенционных индикаторов социального капитала в исследовании отечественного общества является чрезмерная сосредоточенность на формальных социальных сетях. Традиционный подход к сетевой составляющей социального капитала предполагает изучение формального членства в ассоциациях, а менее формальные социальные связи остаются без внимания. Здесь возникает ряд проблем. Например, если используются статистические показатели организационной активности населения в течение временного отрезка, возникают вопросы относительно надежности статистических данных. Официальные статистические данные могут быть неадекватными по следующим причинам:

• политические партии, профсоюзы, общественные организации могут сознательно завышать показатели членства;
  
• изменения в законодательном регулировании могут менять перечень организаций, регистрация которых требуется и учет членов которых ведется;
  
• официальная статистика никак не отличает членство de jure от членства de facto, а также не отличает активных членов от случайных, временных, которые формально фигурируют в списках членов организации;
  
• профсоюзам, церковным общинам, политическим партиям, то есть традиционным формам коллективного социального действия присущи определенный уровень формализации, наличие бюрократического аппарата, иерархическая структура, однако новые социальные движения (феминистические, защитников природы, движения антиглобалистов, сексуальных меньшинств и т. п.) являются преимущественно неформальными сетями без иерархических структур и формального членства, а потому совсем не фигурируют на уровне официальной статистики.
  

Возможна и желательна модификация данного индикатора, например, так, как это предлагает П. Норис. Вместо единого индикатора членства в добровольных организациях он предлагает использовать три:

1. индикатор принадлежности к добровольной организации;
   
2. среднее количество категорий добровольных организаций, к которым принадлежат респонденты, то есть множественное членство в организациях;
   
3. степень активности (шкала, показывающая соотношение активного членства, пассивного членства и непринадлежности ни к одной организации ²⁶⁷).
   

Ориентация на изучение личных социальных сетей

С процессами демодернизации в плоскости ориентации на участие в формальных или неформальных социальных сетях прямо связан феномен организационного поражения, заключающийся в том, что личные неформальные и партикулярные социальные сети оказались гораздо эффективнее в решении повседневных проблем, нежели формальные организации. Альтернативой неэффективных (а порой и репрессивных) формальных организаций становятся личные сети с широким диапазоном ресурсов, подлежащих обмену и конвертации.

Вследствие тотального организационного поражения, которое в сознании граждан проецируется с неэффективного сектора государственных организаций на неразвитый сектор организаций негосударственных, преимущество в решении социальных проблем отдают неформальным, партикуляристским социальным сетям. В таких сетях солидарность и равенство сосуществуют с отношениями патронажа, иерархией статусов, системой ожиданий и санкций. Так, показатели членства в добровольных организациях не претерпели за последние годы существенных изменений, не произошло ни активизации, ни сокращения членства в добровольных организациях.

Формальное членство в добровольных организациях не является адекватным индикатором группового социального капитала в российском обществе. Из-за организационного поражения, которое в сознании граждан экстраполировалось с государства на формальные организации вообще, членство в формальных добровольных организациях не воспринимается как эффективное средство решения повседневных проблем. Таким средством традиционно остаются неформальные социальные сети, ядро которых составляет семья.

Таким образом, членство в добровольных формальных организациях не является адекватным индикатором группового социального капитала российского общества. Преодоление данного несоответствия мы связываем с привлечением инструментария сетевого анализа, а именно исследования личных социальных сетей. Необходима переориентация на изучение состава личной социальной сети, инвестиций в ее развитие и трансформацию как составляющей индивидуальных жизненных тактик и стратегий.

Наращивание человеческого и социального капитала

Демографическая ситуация в России характеризуется достаточно высокими темпами снижения рождаемости и ростом смертности населения, особенно мужчин в трудоспособном возрасте. Стабилизация ситуации требует выработки адекватной государственной политики. В сфере здравоохранения следует обеспечить дальнейшее совершенствование системы выявления и лечения социально опасных заболеваний, укрепление первичного звена медицинской помощи, оптимизацию работы стационарных медицинских учреждений. При этом необходимо помнить, что существующие угрозы для здоровья населения носят в большей мере социальный, чем медико-биологический характер. Следовательно, меры по совершенствованию системы медицинского обслуживания должны сопровождаться профилактическими усилиями, что, в конечном счете, невозможно без улучшения морально-нравственного климата в обществе.

Меры по повышению рождаемости должны быть направлены в первую очередь на молодые семьи, которые хотят иметь больше детей, но не имеют возможности реализовать свои желания. Опыт подсказывает, что одной из наиболее распространенных причин снижения рождаемости является повышенный риск бедности, с которым сталкиваются многодетные семьи. Для решения этой проблемы необходима тщательно продуманная политика, направленная на расширение экономических возможностей семей. Важным элементом такой политики является снижение фактической дискриминации в области занятости, которой более всего подвержены матери с детьми. Эффективным средством ее реализации могли бы стать меры по компенсации государством расходов нанимателей, связанных с трудоустройством уязвимых категорий населения. Для преодоления демографического кризиса в стране необходима активная политика по укреплению семьи, предусматривающая расширение сети дошкольных учреждений, усиление служб социальной помощи семьям, улучшение работы учреждений охраны материнства и детства.

Улучшению морально-психологической обстановки в российском обществе способствуют широкие межличностные контакты граждан и сохраняющийся высокий уровень межличностного доверия. Следует отметить, что добровольными ассоциациями охвачена лишь небольшая часть населения. Как следствие, граждане утрачивают навыки спонтанной социализированности и слабо участвуют в местных инициативах. Кроме того, население разных возрастов и регионов обладает неодинаковыми возможностями для социальной интеграции и расширения межличностных контактов. В лучших условиях находятся молодые люди, проживающие в столице и крупных городах, в худших – жители сельских районов.

Для сохранения и наращивания социального капитала важно поддерживать добровольные объединения граждан. Следует упростить процедуры регистрации общественных объединений. Законодательным и исполнительным органам необходимо пересмотреть действующие процедурные нормы. В особой поддержке нуждаются досуговые и просветительские общественные организации. Этические нормы, вырабатываемые в процессе их деятельности, будут способствовать социализации молодежи, воспитанию чувства ответственности, развитию навыков здорового образа жизни, общественному контролю за антисоциальным и противоправным поведением.

Реализация представленных рекомендаций позволит ускорить продвижение страны по пути устойчивого человеческого развития, сохранить самобытные черты национальной модели социально ориентированной системы хозяйствования, адаптироваться к вызовам глобализационных тенденций.

Использование возможностей глобализации

Влияние глобальных процессов на Россию чрезвычайно велико в силу ее открытой экономики, зависимой от экспорта и импорта. В контексте расширения ЕС Россия должна по-новому строить свои отношения с торговыми партнерами в ЕС, СНГ и других регионах. Это предусматривает выработку новой программы сотрудничества с ЕС, включающей ряд целей и мероприятий кратко-, средне- и долгосрочного характера.

Важными стратегическими задачами внешнеторговой стратегии страны являются наращивание доли готовой и высокотехнологичной продукции в экспорте и поиск новых рынков сбыта. Продвижение российских товаров на платежеспособные рынки ЕС и других регионов мира сдерживается недостаточно высоким качеством продукции, отсутствием товаропроводящей сети и послепродажного обслуживания, ограниченным опытом работы с зарубежными клиентами. Для повышения качества и конкурентоспособности продукции следует ускорить переход российских производителей на более жесткие стандарты ЕС в области экологических требований, норм энергопотребления и безопасности для здоровья потребителя. Сохранение и наращивание экспорта в новые страны-члены ЕС может быть обеспечено за счет инвестирования российского капитала в создание совместных производств и расширение сбыта продукции, пользующейся традиционно высоким спросом на рынках этих стран. Для диверсификации и стимулирования экспорта целесообразно совершенствование правовых условий и механизмов привлечения иностранных инвестиций, а также проведение целенаправленной политики по поддержке инновационной деятельности российских предприятий и повышению наукоемкости и технологического уровня выпускаемой продукции.

Переход во внешней торговле на принципы и стандарты ВТО расширит доступ российских товаров на внешние рынки. Вступление в ВТО находится в русле долгосрочных целей экономической интеграции. Вместе с тем вступление в ВТО предполагает открытие внутреннего рынка страны для импорта товаров и услуг. При этом многие российские предприятия и целые отрасли не готовы к успешной конкуренции с иностранными фирмами. Следовательно, необходимым условием для успешного участия в ВТО является повышение конкурентоспособности российских предприятий.

Накопление социального капитала предпринимателями

Постсоциалистическая трансформация российской экономики ярко проиллюстрировала определяющую роль институциональной среды в функционировании рыночных механизмов. Очевидным стал факт, что частная собственность и конкуренция сами по себе не обеспечивают ни рационального выбора, ни эффективного взаимодействия хозяйствующих субъектов. Они оказываются под влиянием существующих сетей экономических и социальных связей, определяемых институционально-культурными условиями страны (региона). Как отмечает М. Кастельс, рыночная логика так глубоко опосредована организациями, культурой и институтами, что «экономические агенты, осмелившиеся следовать абстрактной рыночной логике, диктуемой неоклассической экономической ортодоксией, потерпят крах»²⁶⁸.

В литературе рассматриваются формы проявления социального капитала в процессе взаимодействия предпринимателей и власти в современной российской экономике. Особое внимание обращается²⁶⁹ на то, что предприниматель, принимая экономические решения, оценивает качество институциональной среды, в которой он действует, и этот выбор в значительной степени определяется ее особенностями. Кроме того, отдельные элементы этой среды (прежде всего, сложившиеся устойчивые взаимодействия) становятся ресурсами его экономических действий, а ряд из них он создает сам, выстраивая свои социальные отношения в рамках определенной социальной организации.

Опора на существующие социальные сети в современной российской экономике характерна для большинства хозяйствующих субъектов. Дело в том, что в советской экономике был накоплен определенный социальный капитал, сыгравший решающую роль в постсоциалистической трансформации экономики. Причем социальный капитал формировался на разных уровнях:

• во взаимодействии партийных, советских и хозяйственных руководителей;
  
• в профессиональном взаимодействии, характерном индустриальной экономике;
  
• в традиционном семейно-родственном взаимодействии;
  
• в гражданском взаимодействии определенных сообществ.
  

Активно осуществлялось сетевое взаимодействие хозяйственников и государства и, соответственно, инвестирование в социальный капитал как клубное благо. Дисбаланс между плановыми заданиями и их ресурсным обеспечением вынуждал предприятия получать ресурсы неформальным способом²⁷⁰. Сети складывались через установление социальных связей, как на уровне министерств, координирующих межотраслевые и внутриотраслевые потоки ресурсов, в рамках вертикальных торгов, так и на уровне предприятий – в рамках горизонтальных торгов, сопровождающих поставки товаров.

Субъектами социальных сетей советских предприятий в рамках горизонтальных неформальных торгов были руководители, находившиеся на одном уровне управленческой иерархии: директора предприятий, лица, отвечающие за поставки, распоряжающиеся необходимыми ресурсами. В рамках вертикальной иерархии сети выстраивались как между руководителями разных уровней иерархических структур (например, в рамках ведомственного подчинения), так и между руководителями предприятий и представителями госаппарата (хозяйственными, советскими, партийными руководителями), распоряжающимися ресурсами территорий. И иерархические, и горизонтальные сделки базировались как на официальных связях, так и на личных отношениях.

К началу рыночных реформ в рамках советской экономики уже был накоплен значительный запас социальных связей – социальный капитал, представляющий собой запас неформальных норм и являющийся особым клубным благом для ограниченного круга хозяйствующих субъектов. Этот социальный капитал характеризовался высоким уровнем персонального доверия. Он предполагал локализацию сделок (в рамках технологических цепочек, персональных контактов менеджеров), а также выработку особых механизмов принуждения к исполнению условий контракта, основанных на персональных связях между хозяйственными, советскими и партийными руководителями разных уровней.

Мощные сети связей партийных, советских и хозяйственных руководителей, сформировавшиеся в результате длительного взаимодействия, создали общие схемы интерпретации информации, действий и взаимодействий с другими субъектами. Конкурируя друг с другом, они способствовали и выживанию целых секторов экономики в условиях распада формальных каналов хозяйственных связей. Кроме того, для представителей партийно-хозяйственной элиты они стали мощным ресурсом сохранения властных позиций в экономической и политической сферах, а также источником неформальных институтов, вступивших в конкуренцию с импортируемыми формальными институтами.

Сформировавшиеся в советское время партийно-хозяйственные сети социального взаимодействия, наряду с социальными сетями родственников и близких знакомых составили две разновидности социальных сетей постсоветской России, которые способствовали выживанию хозяйствующих субъектов в условиях экономического спада.

Первая группа сетей сохранила традиционные секторы экономики. Накопленный ранее запас социальных связей послужил фактором, не позволившим полностью разрушить хозяйственные связи. Он обеспечил государственным структурам и постсоветским предприятиям доступ к необходимым для выживания ресурсам. С другой стороны, эти сети стали важным ресурсом формирования крупной олигархической собственности, связывая предприятия неформальными взаимными обязательствами их основных собственников или управляющих²⁷¹.

Вторая группа сетей обеспечила выживание населения в условиях резкого падения реальных доходов. Неформальные сети, основанные на семейно-родственных, дружеских отношениях, способствовали доступу к трудовым, материально-вещественным, денежным, информационным ресурсам их участников, компенсируя недостаток дохода от включения в сферу формальной занятости²⁷². В то же самое время подобные сети в России не стали основой для широкого развития семейного бизнеса, хотя зарождение предпринимательства нашло в этих сетях достаточно широкую опору. На наш взгляд, это связано с тем, что в постсоветский период сети смешанного участия с вхождением в них представителей госструктур предоставляют доступ к более обширным ресурсам.

Еще одна разновидность социальных сетей, – профессиональные сети (инженеров, писателей, ученых и т. п.), а также различные формы самодеятельности населения в СССР, – находились под достаточно жестким партийным контролем и поэтому в новых условиях быстро деградировали. Они не смогли стать серьезным ресурсом для развития бизнеса. Исключение, пожалуй, составили социальные сети спортсменов и ветеранов локальных войн 1970-90-х годов, а также криминальные сети. Специфика формирования подобных сетей заключается в том, что накопленные в соответствующей социальной среде связи, а также совместный опыт (например, тренировок, соревнований) и сходный образ жизни способствовали созданию высокого уровня доверия и групповой солидарности. По мнению В. Волкова, «в сочетании с физическими навыками, они представляют собой необходимый социальный ресурс для формирования сплоченных группировок, но предназначенных уже для иных целей»²⁷³.

Таким образом, с позиций не только располагаемого финансового капитала, но и социального капитала, крупный бизнес и государство оказались в 1990-е годы группами, значительно лучше вооруженными ресурсами по сравнению с зарождающимся в России частным предпринимательством. Недостаток запасов социальных связей у новых частных предпринимателей привел:

• к переделу собственности в пользу групп предпринимателей, «своих» для власти;
  
• к затруднению для «чужих» доступа к бюджетным и другим ресурсам (например, к получению лицензий на разработку полезных ископаемых);
  
• к отсутствию возможностей разрешения конфликтов в частном порядке, которые широко использовались для «своих» предпринимателей.
  

В результате, акторы, опирающиеся на силу уже существующих социальных сетей, фактически захватили контроль над бизнесом, возникающим по частной инициативе, либо вытеснили его с рынка.

Пример. Во многих регионах сегодня невозможно стало бизнесу без участия власти выходить на крупный уровень. Только пока бизнес мелкий, он не интересен большим региональным группам, которые бьются за раздел сфер влияния на рынке. А в этих группах контролирующие и разрешающие органы власти обязательно присутствуют. Причем зачастую являются «клеем», основой этих групп.

Таким образом, используя ранее накопленный социальный капитал, власть реализовала стратегию «захвата бизнеса». С другой стороны, предприниматели, вошедшие в соответствующие социальные сети, стали реализовывать стратегию дальнейших инвестиций в сотрудничество с властью и действий в ее интересах. Более того, дефицит социальных связей, как правило, компенсировался предпринимателями продвижением представителей компаний в состав региональных администраций, в законодательные органы. Бизнесом была реализована стратегия «захвата государства» на всех доступных для него уровнях (для крупных компаний – на федеральном и региональном, для средних – на региональном и местном). Данная стратегия оказалась связана с масштабными инвестициями в социальный капитал как в клубное благо.

Интересы отдельных чиновников, реализующих стратегию «захвата бизнеса» и предпринимателей, реализующих стратегию «захвата власти» сошлись в том, что обе направлены на формирование локальных «правил игры», закрепляющих дифференцированный подход к предпринимателям и основанных на социальном капитале как клубном благе, накопленном в смешанных сетях бизнеса и власти.

Как показывает анализ сложившихся социальных практик, в различных регионах реализуются весьма сходные модели взаимодействия власти и бизнеса. Им характерны:

• дофинансирование территорий за счет бизнеса в самых различных формах;
  
• обусловленность вхождения бизнеса на определенную территорию различными требованиями власти;
  
• заключение договоров о партнерстве (социально-экономи-ческом сотрудничестве) между властью и бизнесом;
  
• давление власти на предприятия в интересах решения своих социальных задач – повышения уровня оплаты труда и т. п.
  

Лидерами реализации подобных социальных практик являются главы регионов (Краснодарского края, Татарстана, Башкортостана, Москвы, Кемеровской области и т. п.). Они формируют модели региональной экономики, в которых региональная власть выступает как «хозяин территории» и активно прибегает к «ручному управлению».

Являясь центральным звеном региональных политических элит, опираясь на сильную социальную сеть, «хозяева» имеют достаточно ресурсов для балансирования интересов бизнеса (крупного и регионального) и развития территорий. В интересах развития своих территорий, укрепления собственных позиций во властной вертикали они достаточно успешно реализуют стратегии «захвата бизнеса», навязывая ему собственные «правила игры». Подчинение этим правилам игроков федерального уровня обеспечивается сильными властными позициями глав регионов, опять же обеспеченными их центральным местом в региональной сети власти и бизнеса, а также ролью одного из центральных узлов федеральной власти, которая обеспечивает им сильные лоббистские позиции.

Альтернативными стратегиями для предпринимателей могли бы стать:

• усиление интеграции;
  
• создание ассоциаций предпринимателей;
  
• стремление улучшить переговорные позиции с властью при формировании «правил игры».
  

Реализация подобных стратегий могла бы привести к формированию социального капитала как элемента общей институциональной среды, включающей формальные нормы взаимоотношений и механизм принуждения к их исполнению.

Несмотря на то, что роль организаций бизнеса оценивается очень высоко, примеров успешности подобной стратегии в современной российской экономике редки. В конкуренции сетей чисто предпринимательские сети обычно проигрывают как сетям, объединяющим различные государственные структуры, так и смешанным сетям, включающим представителей власти и бизнеса. Основные причины:

• большие затраты на формирование таких сетей. Смешанные сети укоренены в истории и культуре определенного местного сообщества и вхождение в них оказывается менее затратным по сравнению с формированием чисто предпринимательских сетей, идущих фактически с «нуля»;
  
• большие выгоды от функционирования смешанных сетей, контролирующих больший объем ресурсов, доступ к которым важен для предпринимателей.
  

Пример. Когда предприниматель часто и активно сотрудничает с властью, часть его проблем, как правило, снимается. Так, проще решаются любые формальные вопросы (получение разрешения, лицензий).

В целом, у предпринимателей есть определенный запрос на универсальные и прозрачные правила взаимодействия с администрацией. Однако при благоприятных условиях они готовы в качестве ресурса широко использовать свои личные связи с чиновниками. Кроме того, они не демонстрируют готовность к коллективному действию по созданию этих единых и прозрачных правил, ссылаясь на собственную занятость. Коллективному действию предпринимателей по созданию новых правил игры препятствуют и сложившиеся практики функционирования обществ самоорганизации бизнеса. Последние нередко превращаются в закрытый клуб, инструмент согласования интересов власти со «своим» бизнесом.

Ситуация усложняется тем, что создание сильных сетей взаимодействия предпринимателей в отстаивании собственных интересов сталкивается с проблемой «безбилетника». Как было показано выше, сеть взаимоотношений и возникающий при этом социальный капитал первого типа является общественным благом. Выгоды от создания благоприятной среды для реализации свободных контрактных отношений доступны всем, но делать вложения в социальный капитал данного типа мало кто заинтересован. Подобные инвестиции связаны с затратами, не приносящими текущих выгод, более того, для инициаторов усилия по защите общих интересов бизнеса перед властью создают риски ухудшения отношений. Инвестиции же в налаживание сети взаимоотношений с властью, напротив, приносят предпринимателю непосредственные и быстрые выгоды.

Существенная часть предпринимателей в регионах ориентирована на индивидуальные действия по укреплению позиций своего бизнеса в рамках уже сложившихся «правил игры», на укрепление дифференцированных отношений с представителями власти. Наиболее действенными механизмами реализации интересов бизнеса во взаимодействии с властью считаются:

• наличие «своих» людей в местных органах власти;
  
• установление неформальных отношений с представителями власти;
  
• участие в подготовке и экспертизе управленческих решений органов власти.
  

Фактически, в данной ситуации мы сталкиваемся с таким парадоксом коллективного действия, как отсутствие реального действия предпринимателей по достижению своих коллективных интересов. Причины такого положения:

• группа предпринимателей оказывается достаточно большой, и издержки действия в интересах всей группы не покрываются возможными будущими выгодами;
  
• сложились такие социальные практики, при которых избирательные стимулы коллективного действия принимают форму избирательного стимулирования предпринимателей за продвижение проектов администрации либо избирательного наказания за проявления активности в отстаивании интересов всего бизнес-сообщества.
  

При этом часть предпринимателей в интересах сохранения дифференцированных порядков сращивается с администрацией и превращается в активных игроков при формировании предложения норм дифференцированного отношения к бизнесу. В основе лежит социальный капитал второго типа, являющийся, по сути, клубным благом. Кроме того, создаваемая инфраструктура согласования интересов предпринимателей, в ходе функционирования которой и развиваются сети взаимодействия бизнеса, достаточно часто используется в целях реализации узкой группы интересов.

Пример. Совет по поддержке и развитию предпринимательства при муниципальных или региональных администрациях во многих регионах действует только для поддержки «своих» предпринимателей.

Таким образом, в современной российской экономике бизнес явно недоинвестирует в создание собственных сетей социальных взаимодействий. Он инвестирует в конкретные контакты с властью и поэтому обречен на проигрыш в конкуренции с более сильными социальными сетями государственных структур и сетей взаимодействия власти и бизнеса.

Развитие социальной инициативы и самоорганизации граждан

Эффективность социальной политики государства может быть существенно повышена за счет использования потенциала социальной инициативы граждан. Так, участие представителей общественности в распределении средств адресной социальной помощи позволяет более надежно определить круг лиц, нуждающихся в ее получении. Добровольная деятельность граждан – например, по озеленению и благоустройству дворов жилых домов – не только снижает бюджетные расходы на эти цели, но и повышает удовлетворенность населения качеством услуг. Наконец, общественная активность позволяет эффективно развивать и использовать лидерские качества наиболее динамичных граждан, а также расширять участие в делах общества представителей различных слоев населения.

Организующую роль в реализации общественных инициатив могут взять на себя структуры гражданского общества, наиболее многочисленными из которых являются общественные объединения, ассоциации и другие добровольные неправительственные (некоммерческие) организации (НПО).

Реализация потенциала неправительственных организаций сдерживается целым рядом факторов, важнейшими из которых являются: узость социальной базы неправительственного сектора, нехватка средств для поддержки его работы и чрезмерно усложненные процедуры, определяющие порядок регистрации, текущей деятельности и ликвидации неправительственных организаций.

Несмотря на благоприятную в целом оценку российским обществом потенциала неправительственных организаций, российские неправительственные организации пока не пользуются активной поддержкой и доверием со стороны граждан. Такое двойственное отношение может свидетельствовать о недостаточно широкой социальной базе общественных организаций.

Данная проблема довольно отчетливо проявляется в территориальном распределении неправительственных организаций. Они по-прежнему наиболее широко представлены в крупных и средних городах, тогда как их присутствие в малых городских населенных пунктах (и особенно в сельской местности) остается ограниченным. Так, наибольшее количество неправительственных организаций по-прежнему действует в Москве. Аналогичные различия по числу зарегистрированных неправительственных организаций существуют и на уровне отдельных областей.

Помимо недостаточной активности неправительственных организаций за пределами крупных городов, серьезную проблему представляет низкий уровень участия граждан в их деятельности.

В социальном составе активистов неправительственных организаций преобладают в основном люди с высоким уровнем образования. «Среднестатистический» активист российского «третьего сектора» – это человек с высшим образованием, который работал (работает) в области образования, науки или продолжает учиться. Важной составляющей его представления о жизненном успехе является самореализация, а также уважение и признание окружающих. В то же время среди активистов неправительственных организаций крайне низка доля лиц со средним специальным и средним образованием. Таким образом, состав активистов неправительственного сектора пока не отражает всего многообразия российского общества.

Расширение социальной базы и рост доверия граждан к неправительственным организациям являются важными условиями обеспечения дальнейшей устойчивой работы неправительственных организаций. С этой целью общественным организациям необходимо активнее развивать свою деятельность не только в крупных городах. Многие неправительственные организации страны уже накопили большой положительный опыт в этом отношении.

Росту авторитета неправительственных организаций среди населения страны будет способствовать повышение осведомленности граждан о положительных результатах их деятельности. Эффективность шагов в этом направлении многократно возрастет, если они будут сопровождаться целенаправленной стратегией по вовлечению в деятельность неправительственных организаций представителей целевых групп не только как клиентов, но и как активных участников.

Деятельность неправительственных организаций осуществляется в сложных условиях ограниченных ресурсов для их деятельности. Проблема стоит настолько остро, что большинство лидеров общественных организаций считают ее одной из первоочередных в своей работе. Теоретически нехватка финансовых средств могла бы быть компенсирована за счет безвозмездного труда граждан по реализации общественных инициатив, но это остается затруднительным из-за низкого уровня участия граждан в работе неправительственных организаций.

Ситуация осложняется недостатком внутренних источников финансовой поддержки общественных организаций, поскольку правовые условия для благотворительной деятельности частных лиц и бизнес-структур остаются не вполне благоприятными.

В настоящее время некоторые крупные неправительственные организации финансируются государством. В остальных случаях неправительственные организации либо пытаются выживать за счет собственных средств, либо поддерживаются зарубежными донорами.

С одной стороны, зарубежная помощь не только помогает выжить многим неправительственным организациям, но и способствует решению конкретных проблем российского общества (от экологии и энергосбережения до гражданского образования и сохранения культурного наследия).

В то же время нельзя не отметить и отрицательные последствия зависимости структур гражданского общества от зарубежных доноров. Практика приема заявок на гранты и процедуры оценки работы приводят к тому, что многие российские НПО стремятся соответствовать ожиданиям западных доноров даже в большей степени, чем ожиданиям целевых групп, интересы которых они представляют. Зависимость НПО от зарубежных доноров также создает контрпродуктивную конкуренцию между неправительственными организациями за источники финансирования. В этой конкуренции лучшие шансы имеют крупные организации, работающие уже несколько лет и располагающие определенными связями с зарубежными донорами. Они могут оттеснять на второй план локальные инициативы.

С целью преодоления дефицита ресурсов для деятельности структур гражданского общества требуются усилия как самих неправительственных организаций, так и российского государства. Усилия неправительственных организаций по укреплению своего авторитета позволят расширить добровольное участие граждан в их деятельности. Добровольный труд граждан – важный ресурс для неправительственных организаций, способствующий их более прочному укоренению в российском обществе. Создавая условия для благотворительной деятельности и расширения других источников внутреннего финансирования неправительственных организаций, государство обеспечит большую подконтрольность неправительственных организаций российскому обществу. Это снимет многие проблемы, которые решаются сегодня за счет ужесточения административного контроля за деятельностью структур гражданского общества.

Для повышения устойчивости гражданского общества России необходимы изменения в политике и приоритетах зарубежных доноров. В частности, донорам следует уделять больше внимания поддержке долгосрочных инициатив, реализуемых на местном уровне. Грантовая помощь должна создавать стимулы для расширения присутствия неправительственных организаций в сельских регионах и малых городах. Для преодоления разобщенности и контрпродуктивной конкуренции среди неправительственных организаций следует создавать условия для углубления взаимных контактов и сотрудничества общественных организаций. Имеющийся опыт свидетельствует, что эффективными инструментами поддержки такого сотрудничества являются ресурсные центры неправительственных организаций, а также программы расширения доступа структур гражданского общества в Интернете.

Следует отметить, что целый ряд зарубежных доноров уже перестраивает свою деятельность в России в указанных направлениях. Примечательно, что совместные проекты осуществляются в основном на региональном уровне, что позволяет выйти за традиционные рамки столицы.

Наращиванию потенциала неправительственных организаций будет способствовать их более широкое привлечение в качестве партнеров в реализации проектов международной технической помощи. Участие неправительственных организаций в подобных проектах совместно со структурами правительства и международными организациями открывает широкие возможности для укрепления отношений взаимного доверия между правительством, зарубежными донорами и структурами гражданского общества.

Анализ действующего законодательства и реальной практики свидетельствует о том, что в отношении неправительственных организаций в России действует разрешительная система регистрации, достаточно сложная и дорогостоящая для гражданских инициатив. В частности, для регистрации организации необходимо получение так называемого юридического адреса, т. е. наличие офисного помещения, разрешение на аренду которого зависит от воли представителей местной власти. Юридическим лицам не разрешено формировать НПО или вступать в них, что значительно сужает возможности роста общественных объединений. Кроме того, существующее законодательство обязывает каждого, кто вступает в организацию, указывать место работы, рабочий адрес и номер телефона, а также предъявляет требования к численности НПО.

В целом можно отметить тенденцию к усилению контроля за деятельностью российских неправительственных организаций со стороны государства. Сотрудничество неправительственных организаций со своими зарубежными партнерами также контролируется государственными органами. Так, разрешение на пользование иностранной безвозмездной помощью не дается, если последняя направлена на подготовку и проведение выборов, референдумов, отзыва депутатов, организацию и проведение собраний, митингов, уличных шествий, демонстраций, пикетов, забастовок, изготовление и распространение агитационных материалов, а также проведение семинаров и других форм политической и агитационно-массовой работы среди населения.

Для сохранения, наращивания и конструктивного использования социального капитала важно поддерживать добровольные объединения граждан. Для этого необходимо упростить процедуры регистрации общественных объединений, деятельность которых ориентирована на решение актуальных социальных проблем.

Контроль за деятельностью добровольных ассоциаций можно в большей степени передать обществу, добиваясь прозрачности их деятельности через освещение в СМИ, обсуждение в местных советах и комитетах Палаты представителей, привлечение к участию в выполнении программ развития территорий.

Совершенствование региональной политики государства

Большинство региональных диспропорций, образовавшихся еще в советский период, значительно углубились за годы реформ. Дальнейшие социально-экономические преобразования могут привести к усилению регионального неравенства, если не принять необходимых мер по его снижению.

В качестве основной цели региональной политики следует избрать выравнивание условий социально-экономического развития отдельных регионов и населенных пунктов. Наряду с относительно благополучными районами и населенными пунктами, в России существует большое количество депрессивных регионов. К ним относятся малые города, где расположены нестабильно работающие промышленные производства, а также значительная часть сельских населенных пунктов, основу экономики которых составляют убыточные и бесприбыльные сельскохозяйственные предприятия. Возможности экономического возрождения многих депрессивных районов связаны с развитием кооперации между расположенными в них предприятиями и успешно функционирующими производствами в центрах экономического роста. В этой связи к числу приоритетов государственной региональной политики следует отнести:

• модернизацию градообразующих производств;
  
• поддержку эффективных форм занятости, особенно в частном секторе экономики;
  
• помощь сельскохозяйственным производителям, направленную на повышение их прибыльности и диверсификацию их источников доходов;
  
• развитие социальной сферы депрессивных районов;
  
• совершенствование программ адресной помощи нуждающимся гражданам.
  

Усиление полномочий местных органов власти и расширение их финансовых и управленческих функций будет способствовать успешному развитию человеческого потенциала на местах. В качестве первого шага в этом направлении целесообразно определить сферы ответственности и полномочий, которые могут быть переданы на местный уровень, и расширить права местных органов власти по формированию доходной части местных бюджетов. Выравнивание финансовых возможностей регионов следует осуществлять не только путем перераспределения средств консолидированного бюджета, но и за счет поддержки усилий местных органов власти по расширению налогооблагаемой базы и круга плательщиков налогов. Учитывая важный вклад малого предпринимательства в формирование доходов местных бюджетов, можно отметить, что активное участие органов власти на местах в поддержке предпринимательства и формировании благоприятной деловой среды является важным условием для ускорения темпов социально-экономического развития в регионах. При проведении децентрализации следует опираться на развитые институты гражданского общества и демократические формы правления, позволяющие влиять на местную политику социально-экономического развития.

Направления роста социального капитала

1. Потребность в специалистах по развитию и культивированию социальных связей (социального капитала) – личных, институциональных и прочих – будет неуклонно расти. При этом надо уточнить: в работе с кадрами будет недостаточно просто переименовать традиционного кадровика в «менеджера по HR», а скороспелого рекламщика в «менеджера по PR». Этих специалистов надо готовить целенаправленно, с учетом самых современных знаний в соответствующей области. Одной из таких областей, незаслуженно заброшенной, является работа с внутренними общественными связями, которыми раньше занимались партия, комсомол и профсоюзы.

2. Теоретической основой для работы с социальным капиталом вполне могут служить разработки в области социальной психологии как науки о роли психологических факторов в социальном процессе, который есть не что иное, как движение системы социальных связей, осуществляющееся посредством обмена образами, в которых зафиксированы позиции и ценности участников этого процесса, их отношение (оценка) к отношению (связи).

3. В ближайшем будущем возрастет роль морально-психологи-ческой стороны социального взаимодействия, этики социальных отношений, образующей ядро социального капитала. Как следствие этого, на первый план выдвинутся такие реалии жизни организации, как доверие, порядочность, лояльность и другие, еще менее осязаемые феномены.

4. Их роль станет ключевой по мере смены: а) традиционно устойчивых во времени и пространстве взаимосвязей связями временными (адхократическими), б) жестко фиксированных вертикальных иерархических структур преимущественно горизонтальными сетями, создаваемыми для выполнения конкретных задач и проектов. Работа в «пирамидах» уступит «сетеванию» (networking).

5. В практическом плане необходимым условием осознанного изменения организации станет опора на социокультурную специфику контекста, в котором организация функционирует.

6. Учитывая, что российская деловая культура является по преимуществу «отношенческой», а не «предметно-ориентированной», можно предсказать большую практическую перспективу эволюции традиционно фрагментарного подхода к видам капитала (отдельно к физическому, отдельно к человеческому) в сторону системного анализа и управления социальным капиталом с акцентом на его этическое ядро, оценочное отношение к социальным связям.

7. В связи с «принудительным» характером процесса глобализации и интернационализации, общественные связи приобретают все более выраженный кросс-культурный (или точнее – транскультурный) характер. Отсюда – возрастающее значение кросс-культурных исследований.