Илья Якунин Искушение Тцары в пустыне Сказка, написанная порнобионической dx-мухой Содержание
| Вид материала | Сказка |
СодержаниеРаздвоение Тцары. 21 ноября 1921. |
- Начинает сказка сказываться, 62.08kb.
- Куртц П. К93 Искушение потусторонним: пер с англ, 7904.74kb.
- Русская литература. Электронный учебник, 348kb.
- Положение о конкурсе «Грамматическая сказка, написанная для одноклассников на уроке, 14.77kb.
- Журналы Бояшов, Илья, 27.91kb.
- Финист Ясный Сокол», «Снегурочка» Сборник русских народных сказок, пословиц и поговорок,, 9.97kb.
- О. О. Рогинской и В. В. Глебкина Содержание Аркадий Гайдар. Сказка, 529.97kb.
- Лингвистическая сказка умные буквы и знаки, 29.97kb.
- Книги для самостоятельного чтения. 7 класс Былины, 38.96kb.
- Мечников, Илья, 60.21kb.
Раздвоение Тцары. 21 ноября 1921.
I.
21 ноября 1921.
На листе бумаги Тцара нарисовал маленького змея. Чёрные ленты змея сплелись между собой. На краях глаз Тцара нарисовал по два расколотых зрачка. Потом ножницами он вырезал змея, осторожно следуя гибким линиям. В середине глаза, между расколотыми зрачками он вырезал круглое отверстие и пропустил сквозь него несколько лент. На белой изнанке плоского существа было написано:
«По волнам шагали циферблаты на ходулях».
Тцара зацепил змея лентой за люстру и отошёл.
Змей повис ребром. Из окна подул ветер и он перевернулся. Острое личико змея, казалось, улыбалось. Пара зрачков перескочило отверстие, и змей скосил глаз.
Тцара подмигнул ему и сел под волны. Змей низко свисал с люстры, то выглядывая, то оборачиваясь белым переплетением лент.
Под волнами было тихо. От ходуль падали длинные тени из чёрных пузырей в золотистых контурах.
Пожелтевшее газетное пальто печально шуршало вокруг тела Тцары. Оно стояло колом, хотя Тцара сидел и осторожно держал кисти на коленях. В карманы он кисти не клал: боялся, что порвутся. Кисти-----паролоновыми щупы мягко свисали в пол. Из лица смотрели глаза, прямо в щупы, будто они куда-то вели.
За окном было темно. В комнате тоже. Только белый змей бесшумно поворачивался вокруг изогнутой трости лампы, почти не различимый внизу.
Когда Тцара в очередной момент поднял глаза, он заметил вдруг, что змей уже не один. Его ленты были пропущены через дрявые стрелки другого существа. У существа вообще не было глаза, миндалевидная прореха на его месте лежала горизонтально по лицу, длинная шея существа была, словно лента змея, а тело было разорвано, вернее открывалось на её конце, словно мягкая скорлупа.
Существо висело ниже змея, пропустив сквозь отверстие в его глазу свои дрявые стрелки, сквозь дрявые стрелки змей просунул ленты. Многие стрелки были несколько рванными, словно бы оторванными или же согнутыми на концах, некоторые были вообще сломаны, и между их частями висела пустота.
В пустоте на ходулях шагали циферблаты.
Лица змея и существа были совсем рядом. Существа-----слепо и восторженно закинуто вверх, словно ожидая получить что-то на окончание белого подбородка. Змея----склоненно вниз, но так же слепо: разбитые зрачки смотрели в разные стороны, но ни один------в лицо существа.
Ветер поворачивал их.
Тцара опустил глаза. Засунул кисти в карманы.
Карманы, конечно, порвались.
Тогда Тцара взял кисть и нарисовал ещё змея. Вокруг этого змея был яйцевидный, белый нимб, Тцара сделал два разреза внутри нимба и вырезал из него дуги, похожие на месяцы. В оставшейся сфере он нарисовал несколько чёрных окон и начала стрелок, просунутых в них. В глазу змея он оставил пол зрачка и начало чёрной ленты. Телом змею он нарисовал два клетчатых граммофона с расколотыми раструбами. Потом вырезал змея и один из граммофонов завязал вокруг его шеи.
В нимб змея он продел маленький крючок, а к концу нитки прилепил клей. Клей он прилепил к потолку. Змей повис ровно между лицами четырёхглазого змея и существа.
В локус их встречи он просунул длинный подбородок с маленьким ртом на самом окончании.
Змеи и существо зашуршали и обернулись изнанками.
Тцара замер под вытянутой рукой.
Потом опустил её и сел обратно.
Под волнами он видел днища джонок. Джонки плыли через лицо, свивая водяной бус в уголках глаз Тцары.
Тцара почувствовал движение внутри оторванного кармана.
Опустил глаза. Отстающая джонка стремительно всплыла из него.
Она пристроилась днищем за другими и скрылась с лица.
Стало совсем темно. Змеи шуршали о своём. Как вдруг все трое отвязались от люстры и направились к окну. Они летели все вместе. Верхний змей просунул свободный граммофон в дыры стрелок существа, а в прорехи нимба их и ленты змея.
Когда они вылетели или даже, переминаясь и перешагивая из стороны в сторону, вышли в окно, Тцара закрыл глаза и распустил улыбку.
Циферблаты на ходулях встали, потом зашагали дальше.
Судя по тому, что стали подмерзать пальцы вытянутых ног, близился рассвет.
Тцара сладко зевнул и оказался в яйце.
Там он заполз глубже в газетное пальто и начал говорить.
Его рассказ касался многих вещей: цветов-нарциссов, пустынь, лиц, времени, красивой музыки, прорастания отношений и целых королевств без единого телефонного кабеля.
II.
22 ноября 1921.
Ходулка развалилась, но 22 ноября 1921 года, в оттепель на Клерембо 28 пришла Ходуля. Ходуля сказала:
-----Оттепели мнестичны. Стаивает сатурир и клоки шуба останавливаются. Я вспоминаю, как шла, катя перед собой палку с колесом на конце, наверное, ножку от кровати. Я несла креветочный сок Тцаре. Сок разъедал карманы, но каждый раз я возвращала себя немного назад, и карманы не истлевали. Потом впереди появился дом, я взяла его двумя пальцами, как яйцо, и притянула к себе. Я звонила в дверь, но звонок был сломан, я стучала так: Клок-клок. Он не открывал, я знаю, он был там за дверью, затаился, сидел в углу, положив щеку на колени. Или мерил кубатуру комнаты мелкими паркинсоническими шажками: туда-обратно бегал, подогнув жало между ног. Или смотрел, как медленно ползёт по стене вниз, чтобы в последний момент подставить руки, если понадобится. Я видела его за дверью так же ясно, как дверь перед ним, мы были двумя эпизодами одного и того же, но он не открывал.
Я кричала:
-------Я знаю ты там!!!!!!!! Открывай!!!!!!! Что ты закрылся?!
Он молчал. Рассматривал свили в стекле. Слушал, как друг друга роняют соседи.
Я оставила сок на пороге и пошла в порт. Промздания, гаражи, краны, собаки, всё кривое и лоскутное. Был снег, поэтому баржи, наверное, не плыли, но всё-таки порт жил, что-то разгружалось или чинилось, мне это было не важно, я спряталась в сухую высокую траву, в инопланетный круг кочки легла, засунула руки в карманы, подогнула ноги, натянула капюшон. Так он меня и обнаружил. Чего приходила,----спросил. ----Отвечаю,-----сок принесла.----А ещё чего,----спросил. ----Да ничего,----говорю, -----посмотреть хотела. -----Ну, смотри,----говорит. Я смотрю: в сливовом шерстобите стоит, красивый, прорезь рта алеет, что-то капает с него, словно в эластичный фургон томатов шпаги рук воткнуты посередине. По ним и сходит: пальцы ног тренирует в гибкости всплесков ласок. Говорит: « Ты же вкрадчивая лошадь, Ходуля, чего ресницами долгими бьёшь впустую».
Мы идём в порт, он похож на иголочное ушко из белого верблюда. Сквозь него проходят джонки наших взглядов, словно письма в сухих саргассовых конвертах. Улов креветок в них подгибает хвосты и отползает к оптическим рёбрам фру-фру. Мы мнестичны, стаенны и насекомы. У берега стоит ржавая баржа. Заползаем в люк. В барже сыро. Под ногами хлюпает, но мы находим контейнер. На контейнере написано: «Телармониум».
Тцара открывает дверь и забирает сок с порога. Бьют колокола и какие-то идеофоны. Фибринолы раскрывают футляр решета с клеммами рассказов. Я смотрю рассказы. Они про меня: я иду по фронтовой дороге, жжёный сахар снега на обочине. Колонны людей, словно воткнутые чуть наклоненные зубочистки застывают по ней. На мне фетр с высокой баклажановой тульей, закреплённый на подборородке струнной бородой, фисташковый свитер с синими заплатами на каждом локте, брючки-сигаретки. Или может просто серый дождевик и резиновые сапоги-бродни. У меня длинный нос, под ним улыбка. Я кручу головой, она застывает почти перпендикулярно телу то справа, то слева от шеи. Бумеранги моих усиков беспрестанно ощупывают маленький прибор, лежащий на верхней губе: это минимуг. Почему-то, он не звучит. Начинает падать мокрый снег. Минимуг издаёт надсадные хрипы и квохи. Кажется, он захлебнулся в этом снегопаде. Я вытягиваю его из-под прикрытия своего лица и резко встряхиваю несколько раз, вдруг холодные атмосферные гармонии проливаются из его перевёрнутого корпуса. Люди вдоль дороги меняют сторону наклона, они чуть опрокидываются назад, буквально намерзая на продуцируемые полутона.
В другой клемме я сижу на потолке, как влипший в него флюгер, на моём голом черепе пульсируют незатянутые роднички ветряных роз. Какой-то невидимый, но сильный ток пронизывает комнату, это чёрно-белая световая волна с мелким цифровым растром. В кресле подо мной сидит Тцара, наполовину стёсанный световым напором. Кажется, что он вдавлен в пол и в тоже время вздыблен, как негибко каталепсированная эмпуза. В зловещих, стремительных тенях от растра, кресло похоже на пружинистый электрический стул. Важно как мандарины катятся его круглые слова, опережаемые рассыпной свитой заиканий и повторов. Его слова---- планктон, они крутятся вокруг моих лопастей, словно крики перелётных гусей. Я со скрипом отгребаю их в окно. За окном стальные карусели метели. Мои руки срастаются, но не вдоль, а поперёк, соединяя пальцы в одно большое решето. Руки болтаются внизу, под головой, и сквозь вакуоли между их пальцами, словно через прожженную окурками газетную полосу, я вижу далёкий коробок с Тцарой в кресле.
Опять клемма: мы сидим с ним на скамейке. Зелёный шум светофоров. Мы сидим на скамейке и одновременно в какой-то клинике выкачены на инвалидных креслах. Высокие санитары за нашими спинами похожи на тополи или кипарисы. Одинокая пластинка вертится на чьём-то патефоне, музыка льётся из окна. Её не понять. Всё очень старо, облупленно и побелено. Паралич наш неописуемо трогателен. На крыше дома я вижу Ходулку, она сидит на краю, свесив ходули, её длинные слёзы наводят мосты, каждая с моим лицом. Я показываю в её сторону Тцаре. Он тоже замечает её. У слёз появляются его лица. Кажется, она пришла из далека: её платок выгорел на солнце, но комбинезона складки свежи, как салат, который нарезают пятью этажами ниже. Странные чёрные трубы свиристят на тросах. Под комбинезоном у Ходулки можно заметить тело. В нём тоже есть окна: ассиметричные зияния. Они словно бы пробиты кашлем оттепели, когда кашляешь удивительно бесполо, словно просто организм, открытый этим кашлем для всей наружности. Когда между чёрным оттепели и кашлем нет никакой границы, а ты рычаг окружающей анимации по имени «не забыть». Перед скамейкой останавливается автомобиль, тяжёлой винной каплей притормаживает и открывается дверь. Из него выходит принцесса. Она вся сияет, особенно улыбкой, она стоит у раскрытой двери, положив руку на крышу, а мы спотыкливо фотографируем её, сгрудившись на скамейке, словно свальная фурнитура в выселенном здании. И тут понимаем, что действительно пусто: на улице никого нет, да и машина, проржавела и покрылась ворохом ярких листьев, весёлые голоса слышны с той стороны улицы, но мы не можем поднять глаз, фотопризрак принцессы всё ещё стоит перед нами. И вот Ходулка. Теперь она сидит на автомобильной крыше, всё в том же комбинезоне. Наконец она достаёт из карманов ряд предметов и протягивает нам. Мы берём их.
III.
23 ноября 1921.
Клеммы рассказов закрываются, мы стоим на пустыре……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
На пустыре было пусто. На севере тянулись гаражи. На юге Тцара заметил подзорную трубу и стремянку. Он подошёл, перевернул стремянку, трубу сжал и убрал в карман. Шёл дождь. На Тцаре был синий непромокаемый комбенизон цвета синего ириса. Человек с огромной порванной головой бежал по горизонту. Тцара посмотрел на человека в трубу. Слеза висела у него на подбородке. Человек несчастно оскалился. Вместо рта был биплан. Когда человек почувствовал чей-то нескромный интерес, он остановился и, беззаботно махнув рукой, пошёл обычным прогулочным шагом.
Тцара перевёл трубу на восток. На востоке в клетке на колёсах ехало 87 золотистых рожков. Фиолетовый порывистый ветер доносил их музыку. К клетке был примотана траурного вида прямоугольная коробка с фонограммой. Кроме рожков в клетке переворачивались шкафы и тумбочки. Собственно звуки лились оттуда, а рожки просто парили между прутьев, наслаждаясь беззделием. Перед каждым рожком висела надкусанная оливка. Закутанный в четырнадцатиметровый кусок клетчатой ткани за клеткой шёл пухлый человек, считая дни прибытия богов. Дни были яйцеобразной формы, и насчитал он ровно 87.
Потом показались девочки, ломом забитые на ковре из ранеток, в руках они несли мёртвых птиц, словно маленькими одеялами укрытых нетающим снегом. На хвосте каждой птицы была маленькая бамбуковая клеточка и стаканчик с берёзовым соком. Вместо лент в волосах девочек была упряж для верховой езды. Под ильмом стояла огромная картонка с землёй. Девочки опустили в неё птичек, предварительно накинув упряж. Когда птички погрузились в землю, упряж резко дёрнулась и увлекла девочек в землю. На поверхности остались только клеточки и стаканчики с соком.
Потом показался схематичный человек с пустым апельсином в руке. Ветхое пальто его лохмотьями свисало до самых колен. Колени были сделаны из тонкого белого алебастра, к ногам, словно каторжные ядра были привязаны 65 телеэкранов транслирующих Тцару, открывающего дверь. Другие 54 экрана транслировали разрозненные предметы, покрытые одинаковой краской. Черно-белые фотографии длинных железнодорожных вагонов были его волосами, словно ветошь торчашими из-под слишком маленького для его головы котелка. Фотографии были покрыты толстым слоем красного порошка и постоянно осыпались назад. С глухого матого тона неба торчала электропроводка. С белых смятых салфеток облаков серебряные ложки опускались прямо во рты новорожденных, переполняющие сфотографированные вагоны. Тем временем пухлый человек развернул кусок своей клетчатой ткани, и обернулся в новый; спиралевидный. В каждой спирали ветер трепал трусы, вывешанные для просушки, одного или двух повешанных и целую рыночную площадь, заполненную быстрыми слепящими птицами. Через участки неба неправильной формы различался промышленный ландшафт.
Тцара пошёл в его сторону.
По песку разлилась кровь, правда и голова была красной. Смятые автомобильные корпуса и мягкие игрушки из джутовой ткани были раставленны то тут, то там, по берегам маленькой речки. Тцара подошёл к одной. Это был мягконабивной ольм. Красными были белки и радужки. Руками он заставил шов на мягкой макушке разойтись и влез в неё. Внутри было много белых пузырящихся саксофонов. В самой середине саксофонов лежала синяя вязанная из шерсти буква «Ф».
Клетка была заполнена светлой ночью и двумя или тремя флуоресцирующими трубками, опущенными в ночь, словно соломинки в коктейль.
Рога на лбу девочек то исчезали, то возникали вновь, иногда превращались в целого единорога или в ржавый пирамидный шпиль. Шпили были опущены в консервирующий раствор формальдегида вписанными квадратами исходящий из спины пухлого человека.
Игрушки стояли в железной паутине.
На тонкие сложенные в штабель трубы свет падал, словно сквозь жалюзи.
Через реку лежал несколько брусков, похожих на фишки домино.
Две лампы в металлических абажурах.
В тканях ручной набивки.
Все люди за окном шли в одну сторону.
В руке Кранки был стеклянный шарик. В сердце----- раковина гребешка, тигровая лилия и песчаный кувшин. Земля под её ногами была красной, а из причёски торчала брусника. Она остановилась посреди карьера. Чёрные металлические стрелки показывали вверх. Цвета закричали так: ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа. Её грудь обернулась сосками внутрь. Ноги стали лоскутными. Склизкие слоны-смоквы упали из волос. Вместо стеклянного шарика в руке появилась зелённая сфера.
Она вышла на обёрнутый берег карьера. Прозрачные шкафы были полны фруктов.
Человек в окне ел с головы рыбу. Другого чуть фиолетового человека смазало со стула. Внутри дома человека пинали по лестнице.
В зеркале отражалась лампочка. Две вертикальные пластины, смазанные мёдом.
Северное клеевое сияние. На лодке из мешковины Тцара плыл в него. В пемзе он видел охряные ходы и мясо.
Ребристые двойные кошки, словно скарабеи, катили большой шар из хромированной стали.
На стене висела лошадь-качалка.
Прибой был разбит на части, несовпадающие краями.
IV.
24 ноября 1921.
Слева-----холм водокачки за бетонным забором. Синие трубы с разной толщиной колен. Занесён снегом. Озеро глубоко внизу. Чёрными бархатными губами. Склоны слоисты от эрозии: одни слои голые, другие в снегу. Падаешь вниз. Хватаешься за сухую траву на склонах. Осыпаешь их в прыжке.
Больничные корпуса. Поликлиника. Новое кирпичное здание гаража для неотложек. Двухэтажный кожно-венерический. Детская больница. Хирургический высокий. Морг с трубой.
Мусорные контейнеры. Несколько связок с мусором рядом. Низкая ограда-----детские домики, высокие сосны. Толпа лающих вприсядку ворон.
Протоптаны карие дорожки. С чёрных ветвей, нет, у сосен, наверное, суки. С чёрных суков, начинающихся очень высоко, падает вода.
Ткацкая фабрика. Тоже с парой кирпичных труб. Трубы дымят. Вниз под склонами тоже трубы. Сточные. Незамерзающий край озера. Труба на подпорках. Высокая жёлтая пена. Человек с остроухой собакой. Прогуливает собаку.
На сухой траве мелкий кремнистый иней. Парк на той стороне озера. Аллеи деревьев.
От озера-----канал. Там, куда канал уже не парк, лес. Автомобильная дорога. Северное шоссе. Через канал пара мостов. Сломанный шлюз. По нему тоже можно перейти.
Над озером----бассеин. На фасаде-----репродуктор. Радиомузыка в парк. Внизу -----родник. Холодная вода. Ломит зубы. Люди собирают её в канистры.
V.
25 ноября 1921.
Утро было холодным. Ветер шевелил их волосы в светлеющей комнате. Длинными мокрыми руками они вынимали диски и ставили разную музыку. Их лица не выражали никаких эмоций. Трубочки ртов были сдвинуты по середине. И словно бы длинной пустотой свист остановил в них палку своего выдоха. Они лежали на полу, время от времени пуская в путь руки по комнате. Тут Флисс сказала:
-----Нам нужна мифология.
Мехлиза вернула руку, полную утренней тишины и смеха. Она поднесла её ко рту. Но он не поселился там.
-----Ты говоришь о богах?
-----Нет, что ты, нам нужен сюжет: какое-то обретение или жертва.
----А, понимаю, нужно сильное заклятие, чтобы расколдовать его в финале, так?
-----Так.
------Раз так, нам сильно повезло. Ты ведь заклята.
------Думаю, что да.
------Тогда пора отправляться в путь.
Они встали с пола. Они вставали, кто-то раньше, кто-то позже, рыжий свет бился в окна, руки выключали музыку, искали одежду, ключи и ключи.
VI.
26 ноября 1921.
-----Перед моим окном лежит холодильник, и у меня зуб на зуб не попадает. Я видел здания странной архитектуры, в перилах лестниц обретались мои симбионты. Марши заставляли присесть. Я приседал и уплывал на маленьком челноке в парике фиолетового неба,------Тцара показывал картины. С окрестных труб летела сажа, он сдувал её с разворачиваемых полотен.
------А это, очень интересная сцена,-----Мехлиза почти залезла на живописное поле.
------Точно, одна DX-муха приходит к другой. Дело в том, что кто-то рвёт бумагу у неё в голове, она выглядывает за дверь и в окно. Потом идёт наверх, где живёт вторая DX-муха. Этот неожиданный прибор в её руке называется слепатель. Она стоит с ним под шнуровой лампой в синем абажуре. Странный биоморфный генератор включен у неё на губах, он беспрерывно генерирует звуки рвущейся бумаги всеми своими перегоревшими контурами, словно клейкими ножками протянутый на этаж ниже. Наконец DX-муха замечает его и парализует слепателем. Генератор слепляется, словно чернослив. Губы оплавлены. Я прямо чувствую запах палёной кожи,----Тцара снова сдувает сажу с картины. Мехлиза ползёт от руки нарисованной мухи к её губам. Она ползёт прямо из дула слепателем, отчего похожа на живую трассирующую пулю, слепляющую генератор.
-----Муха ранена, а у второй в глубине комнаты мы видим целый питательный лоток со свежими генераторами.
Они оставили рисунки на полу и прошли в ванную. В ванной стоял Телармониум.
----Я немного разобрался в его устройстве,----сказал Тцара. -----Он состоит из множества генераторов звука рвущейся бумаги. Правда, они не совсем живы, можно сказать, они спят. Сделан он в 19 веке, в Сиаме. Самоиграющий инструмент с очень странными свойствами. Своего рода экипаж для суицидальных путешествий. Фаэтон-бритва.
-----Причём же здесь осень, Тристан? Неужели в Сиаме бывает осень?----Мехлиза сидела теперь над зеркалом, на оливкового цвета голой стене с засохшими дорожками клея, похожими на собачьи слёзы.
-----Это мне тоже непонятно, чтобы это не означало, но сделан он не сиамцами, и даже не филлипинками, моя милая Ходулка, -----Тцара осторожно коснулся заплесневевшего корпуса фугу. Вместо рук у него были смешные щупы, похожие на полоски по-осеннему жёлтого паролона. -----Именно осень включает его гнусные механизмы, так же он спит, оставляя наши глаза сухими, как песок, а вены целыми, словно лёд.
-----Я смотрю, он зацвёл.
-----Да. Эта плесень она постоянно нарастает. Иногда прямо на глазах. Я смотрю на неё и не могу оторваться. У неё очень странная структура, она похожа на тебя, Ходулка. Ну, на тебя когда ты была зиккуратом, навещаемой лучевиками,----он запнулся.
----Говори-говори, что ты остановился,----Мехлиза смотрела прямо на него. Её тонкие лица, показалось, чуть осунулись, в чертах проступила усталость, словно бы вырезанная драгоценным коньком по сливовому шерстобиту.
----Ещё тогда, когда я собирал твои клоки, Мехлиза, случилось то, что я до сих пор не могу объяснить, для чего я не могу изобрести логику, такую простую вожделенную логику, словно мужчина в небесном зауженном пиджаке с блёстками. Я никогда не пойму, почему тогда это случилось с Ходулей, но не с тобой.
------Всё очень просто, не я же нашла Телармониум, в зимнем порту, похожем на игольное ушко из белого верблюда,----Мехлиза грустно улыбнулась.----Как это называется: подарки. Думаю, эта плесень----подарки.
В Телармониуме началось движение. Комок подрос и оформился. Словно разбитый на сотни ширм, он раздвинулся веером всего виденного Тцарой. Причём, в его подходе было что-то журнальное. Коллажи, перемешанные с текстами, и просто шапками без текстов. За каждой ширмой стояла коробочка с генератором и рвала бумагу, словно долгоносик-листокрут.
-----Что они рвут?----спросила Мехлиза.
-----То, что я написал,----ответил Тцара, ----они рвут «Худые фрамуги». Вся ванная наполнилась звуками рвущихся бумаг. В остальном было тихо. Один раз прохрипела вода в кране. Журнальные ширмы Телармониума расходились перед ними. По меньше для Мехлизы. По больше для Тцары. Это тоже было шествие. Только очень неприятно сосредоточенное и педантичное. Уничтожалось всё. Когда всё уничтожилось, Телармониум закрыл ширмы и уснул.
В комнате появились овалы. Фиалковые железы лежали на столе. Тцара со следами самопогрызаний продолжает погрызать себя. Мехлиза курила капкан на медведку, похожий на маму-уховёртку, пожирающую 16 звёзд. Тцара подошёл к ней сзади и положил голову в основание позвоночника. На Мехлизе------ передник с объёмной шелкографией «квёлые свеклоуборочные машины делают инъекцию почечной ткани квёлых картофелеуборочных машин». На Тцаре песочного цвета трико с объёмной шелкографией «гигантские борщевики, уходя под землю, встречают спутанный сыр из гипсокартона». На стене---литография «луковые минёры собирают корнишоны танков». Мехлиза пропустила верёвки через самопогрызы Тцары. Его голова по-прежнему лежала на основании её позвоночника. Их ноги распухли до размера аэростатов, и они улетели вниз головой. В их осторожных глазах исчезли синие искры.
VII.
27 ноября 1921.
Тцара заполз в оркестрину.
На песчаной дюне сидела Флисс. Над ней летали льяные птицы и туалевые бабочки падали в волосы.
Тцара подошёл и тронул её за плечо.
-----И где же ты был?------спросила Флисс, не обернувшись.
Все перспективы над дюнами были нарушены. Казалось, Флисс сидит в перевёрнутой чаше из сосредоточенных лиц.
-----Я покупал арбалет,-----соврал Тцара.
Флисс не обернулась.
------Плёл порнобионики, продавал рамы,------продолжал Тцара.
На Флисс был белый халат. Она была акушеркой траутов. У её ног лежал один. В его льдистых глазах отражались красные трилистники и жёлтые пуповины.
Флисс почесала лобок.
-----Дромб,-----сказал Лидерин,-----дяф, дуф, ком, кора, ко-ни, кокю, кет, фле.
Когда Флисс обернулась, у неё было его лицо.
------Это румынские перекати-слёзы, -----сказал Лидерин,-----симфостромбы в их коленах называются дромбами.
-----Понятно,----сказал Тцара и зарыдал.
Лёжа на матраце, он думал обо всём этом. Потом вставал. Садился, подогнув одну ногу, и снова думал обо всём этом.
Сбросив с ног тапочки, Тцара уселся рядом. Флисс удивилась, но не сдвинулась с места.
------Что? Что ты сказал?------она приподнялась на локте, убрав книгу.
Тцара охнул и замотал головой. Понимающая улыбка пробежала по лицу Флисс.
------Я догадалась,-----сказала она.
Сильное солнце слепило глаза.
Мелкоротая муха зависла напротив.
Флисс проверила пуговицы на кофте. Застёгнуты они были правильно.
Муха зверино завыла.
Флисс протянула ей кремпелиновое платье и та замолкла.
Что-то нахлынуло к голове и стало жарко………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
Ручки на дверях были с крутящимися барабанами.
Из мухи пошла белая сукровица.
Флисс была в фуфайке. Жёлтые ивы раскачивали над ней свои ветви. Синий шерстистый мозг её плыл по чаше.
Каждый чётвёртый листок на клеверище был повиликой.