Издательство «Молодая гвардия», 1974 г

Вид материала

Документы

Содержание 256 нию присутствующих лиц, живости их

Подобный материал:

• Леонид Гроссман. Пушкин. Москва, Издательство ЦК влксм "Молодая гвардия", 1939, 648, 165.63kb.
• Достоевский москва «молодая гвардия», 6899.86kb.
• Москва «молодая гвардия» 1988 Гумилевский, 3129.54kb.
• Конспект Список литературы. Данные о страницах, 1984.03kb.
• Анатолий Тарасов совершеннолетие хоккей и хоккеисты, 3158.36kb.
• Борис Иванович Машкин, российский патентный поверенный. Российская судебная практика, 14.83kb.
• Етирования читателей области к 65-летию создания Краснодонской подпольной молодежной, 358.85kb.
• Леонид Борисович Дядюченко автор нескольких книг стихов и документальной прозы,, 3027.99kb.
• «Молодая гвардия», 118.47kb.
• А. Н. Яковлев от Трумэна до Рейгана доктрины и реальности ядерного века издание второе,, 5531.78kb.

255

июня 1889 года прочесть лекцию на тему, которую он

сам выберет...

«Попытка приложения к химии одного из естествен­ных начал философии Ньютона» — так решил назвать свою лекцию Дмитрий Иванович, с готовностью приняв­ший предложение «вообще редкое и исключительное, а для русского ученого, если не ошибаюсь, даже первое». Едва лишь он успел отправить свой ответ, как из Лондо­на пришло новое приглашение: Британское химическое общество просило Дмитрия Ивановича в июне 1889 года прочитать «Фарадеевскую лекцию».

С тех пор как умер Фарадей, английское химическое общество, старейшее из всех химических обществ мира, время от времени устраивает собрания в память его ве­ликого имени. Центральным пунктом этих собраний счи­таются так называемые «Фарадеевские лекции», для про­чтения которых приглашаются крупнейшие специалисты. До Дмитрия Ивановича фарадеевскими чтецами побыва­ли лишь французы Ж. Дюма и А. Вюрц, итальянец С. Канниццаро и немец Г. Гельмгольц. «Призыв быть между чтецами «Faraday Lecture», — писал позднее Менделеев, — глубочайшим образом затронул меня не ради личного, но ради русского имени, которому выпала доля международной научной почести». И, быть может, именно поэтому для Фарадеевского чтения он выбрал до­рогую его сердцу «Периодическую законность химичес­ких элементов».

На эти чтения Дмитрий Иванович был приглашен с женой, и Анна Ивановна позднее составила свои непри­тязательные воспоминания о том, как все происходило. «Аудитория, в которой происходила лекция, очень вели­ка. Кафедра лектора на высоте подмостков. Из дверей vis-a-vis к публике первым выходит президент... под ру­ку с женой лектора; он ведет ее к центральному креслу в первом ряду и занимает место рядом с ней; за ним идет лектор с ассистентом. С Дмитрием Ивановичем шел Дьюар. Они взошли на возвышение, и Дьюар, став рядом с Дмитрием Ивановичем, начал чтение. После окончания лекции... выступил президент сэр Фридрих Абель с при­ветственной речью. Дмитрию Ивановичу предложили от­вечать по-русски, и впервые стены Королевского институ­та услышали настоящую русскую речь. Взволнованный Дмитрий Иванович был очень хорош со своим одухотво­ренным, вдохновенным выражением лица... По выраже-

256

нию присутствующих лиц, живости их оваций и при­вета, я думаю, что и все они поддались обаянию этого совершенно чужого для них человека».

Внезапное известие об опасной болезни малолетнего сына побудило супругов поспешно оставить Лондон, поэ­тому чтение в химическом обществе состоялось без Дмит­рия Ивановича. Открывая торжества, председатель объ­яснил собравшимся причину внезапного отъезда лектора, ц собрание тут же постановило: послать Дмитрию Ива­новичу привет и выразить сочувствие в связи с постиг­шим его горестным событием. После того, как профессор Г. Армстронг зачитал лекцию, и после того,, как высту­пили с речами Э. Франкланд и Ф. Абель, Г. Армстронгу была вручена для передачи Менделееву Фарадеевская медаль.

А через некоторое время выяснилось одно обстоятель­ство, которое очень озадачило руководителей химическо­го общества. Казначей общества профессор Т. Торпе должен был еще до лекции передать Дмитрию Иванови­чу причитающийся по уставу гонорар. «Деньги были вручены Менделееву в небольшом шелковом кошельке, вышитом русскими национальными цветами, — расска­зывал коллегам казначей. — Он остался очень доволен кошельком, особенно когда узнал, что это ручная работа одной леди, которая будет присутствовать на лекции, и заявил, что будет им пользоваться; однако высыпал со­верены на стол, заявив, что никто не побудит его при­нять деньги от Общества, которое оказало ему высочай­шую почесть, пригласив его почтить память Фарадея в месте, освященном его работами».

Сообщение казначея повергло руководителей общества в то мучительное состояние, причиной которого было невыполнение устава, гласящего: раз лекция прочитана, гонорар должен быть выплачен. Выход в конце концов нашелся. Было решено от имени общества послать Дмит­рию Ивановичу подарок — кубок из самых драгоценных в то время металлов — золота и алюминия.

В 1894 году Оксфордский университет присудил Мен­делееву степень почетного доктора права, и он должен был быть официально возведен в почетную степень. Воз­ведение состоялось 8 июня 1894 года в библиотеке Окс­фордского университета. Миссис Одлинг, жена Одлинга, у которых остановились Менделеевы, сидевшая вместе с Анной Ивановной довольно высоко в амфитеатре, дели-

катно предупредила, чтобы та не смущалась, если сту­денты будут кричать что-нибудь в адрес Дмитрия Ива­новича. Такова традиция, объяснила она. В этот день студенты пользуются особой свободой. Обычно они под­жидают момент, когда возводимый в степень ученый, выслушав обращенную к нему речь президента, подхо­дит, чтобы получить пз его рук свой диплом. Вот тут-то и летят в его адрес шуточки студентов. Досталось всем новоиспеченным докторам прав и на этот раз. Но вот идет Дмитрий Иванович. «Его необыкновенная голова, — вспоминала Анна Ивановна, — серьезное лицо, которо­му так шел средневековый костюм, вдруг произвели в остроумии и игривости студентов осечку, и он получил после сказанного ему президентом приветствия свой дип­лом при полном молчании ничем не нарушенной торже­ственной минуты...»

Еще до оксфордских торжеств стало известно: вслед за Оксфордским университетом избрал Дмитрия Ивано­вича почетным доктором прав и Кембриджский универ­ситет. Вся Англия была поражена этим известием, ибо из-за давнего соперничества между Оксфордом и Кемб­риджем установилось неписаное правило: человек, полу­чивший степень в одном из этих университетов, навсегда лишался возможности получить ее в другом.

Вместе с Дмитрием Ивановичем в почетную степень доктора прав Кембриджского университета возводился и герцог Йоркский, который спустя 16 лет стал англий­ским королем Георгом V. Когда он получал свой диплом, студенты кричали ему: «Ну, здравствуй, новый папаша!» (у герцога тогда только что родился сын) и «Посмотрим, каким-то ты будешь королем!» Когда за дипломом подо­шел Дмитрий Иванович и президент обратился к нему с речью, которая всегда говорится на латыни, кто-то из студентов крикнул: «Да будет вам, сэр, довольно латыни, говорите по-английски!»

Как ни милы, как ни деликатны были англичане, как ни дорожил Дмитрий Иванович оказанными ему почестя­ми, жизнь вне России, вне дома не могла не стеснять его натуры. Когда поезд тронулся и Менделеевы вместе с Ф. Блумбахом остались в купе одни, Дмитрий Ивано­вич разошелся. «Он бросался на диван, — пишет Анна Ивановна, — раскидывался, вскакивал, опять бросался на диван, наконец схватил из кармана какие-то мелкие английские деньги, сколько попало в руку, и вдруг вы-

258

бросил их в окно, так ему нужно было отвести душу в каком-нибудь нелепом, не предписанном правилами по­ступке».

Восхищение англичан личностью Менделеева проли­вает свет на ту рекордную быстроту, с которой ему уда­лось восстановить русские прототипы. В самом деле, по­сле пожара 1834 года англичанам понадобилось 24 года на возобновление национальных прототипов. А возобнов­ление метрических прототипов для Международного бю­ро мер и весов потребовало 17 лет. Дмитрию же Ивано­вичу удалось возобновить русские прототипы всего за 6 лет. И секрет этой быстроты заключался не только в том, что сам Менделеев был прирожденным метрологом, что он смог привлечь к себе талантливых и преданных метрологическому делу сотрудников, но и в огромном обаянии менделеевского имени.

Весной 1894 года проездом в Лондон он заехал в Па­риж и исподволь навел справки о фирмах, которым мож­но было бы поручить окончательную отделку прототипов и нанести деления на прототипы длины. «Я пришел к заключению, — писал потом он, — что наилучшего ре­зультата можно было ждать от всемирно и давно извест­ного лондонского ученого и мастера г-на Симмса... Узнав наши желания и приняв во внимание важную метроло­гическую цель предлагаемой работы, Г. Симмс, несмотря на свои преклонные годы и массу других заказов... взял­ся сам лично выполнить все требуемое».

Считая за честь оказать услугу Менделееву, Симмс просил оплатить только материалы и те работы, которые делали другие мастера его фирмы. Что же касается лич­ной работы, то, как он сказал Дмитрию Ивановичу, он не желает брать за нее никаких денег, ибо ему довольно то­го, что ее оценит такой высокоуважаемый специалист, как Менделеев. Руководитель департамента стандартов — главного метрологического учреждения Англии — Г. Че-ней предоставил в распоряжение Менделеева и Блумба-ха все средства и все оборудование департамента и все свои знания и опыт. Сотрудники же Ченея с готовностью исполняли каждую просьбу работавших в департаменте русских метрологов. «С Ченеем и Блумбахом в Лондоне определял длину аршина, — писал потом Дмитрий Ива­нович в биографических заметках. — Отвезли прототипы. Симмсу и Ченею выхлопотал подарки от государя».

Эталоны веса — платино-иридиевые прототипы фунта, изготовленные начерно фирмой «Джонсон, Маттеи», Мен­делеев передал известному лондонскому мастеру Эртлин-гу с тем чтобы тот их обточил, отшлифовал и отполиро­вал, оставив избыток веса в каждой из четырех гирь для окончательной пригонки. Работы эти были почти закон­чены ко времени его отъезда из Лондона, поэтому боль­шую часть гирь Дмитрий Иванович взял уже с собою для того, чтобы труднейшую часть работы — окончатель­ную отделку и выверку — произвести в самой палате. В Петербурге тем временем дела шли полным ходом. В феврале 1895 года из Вены были получены эталонные весы фирмы «Рупрехт» — точно такие же, какие были установлены в Международном бюро мер и весов в Па­риже.

Для весовой комнаты освободили одно из центральных помещений главного этажа; провели электрическое осве­щение от аккумуляторов, так как дневного света в таком замкнутом со всех сторон помещении не было. Благодаря массивным стенам и коридорам температура в помеще­нии отличалась зимой и летом замечательным постоян-' ством. Наблюдатель помещался в четырех метрах от ве­сов за глухим теплоизолирующим экраном, в котором были сделаны отверстия для штанг, зрительных труб и шкал, уплотненные замшей. Гири устанавливались на чашках весов с помощью длинных штанг. Окончательное взвешивание производилось каждый раз лишь на другой день после установки гирь на чашках весов. Одновремен­но с помощью зрительных труб считывались показания точного термометра, психрометра и барометра, необходи­мые для вычисления удельного веса воздуха при приве­дении веса гирь к пустоте.

В результате точность взвешивания в палате в 1895 году достигла рекордной величины — тысячных долей миллиграмма при весе в 1 килограмм. Чтобы на­глядно представить себе, что означает такая точность, Дмитрий Иванович приводил такой пример: при взвеши­вании 1 миллиона рублей в золотых монетах погрешность составила бы всего одну десятую долю копейки. «Такая погоня за всею возможною точностью может с первого взгляда показаться преувеличенною и в некоторой сте­пени излишнею, — писал Менделеев. — При этом мы должны обратить внимание на следующее: прототип фун­та употребляется лишь для выверки основных копий.

260

С этими основными копиями сличаются рабочие копии для Главной Палаты мер и весов; с этими последними ко­пии первого разряда для поверочных палаток торговых мер и весов, с перворазрядными копиями сличаются ко­пии второразрядные и, наконец, с последними уже оби­ходные торговые меры. При такой цепи сличений ошибка исходного прототипа может суммироваться и повлечь за собою уже заметную погрешность даже и в торговых ме­рах, тем более что и погрешность взвешивания по мере удаления от прототипа увеличивается примерно раз в пять при каждом переходе».

' Достижения Главной Палаты в области сверхточного взвешивания основывались на знаменитом менделеевском исследовании колебания весов. Чисто метрологическая задача побудила его взяться за изучение этого вопроса. И оказалось, что в трудах даже выдающихся механиков содержится множество принятых на веру мнений. Рас­сеять эти заблуждения ему удалось замечательным экс­периментальным исследованием «О колебании весов», о котором он с гордостью писал: «Много я тут работал и 'вложил души...»

В том же 1895 году, находясь в Петербурге, Ф. Блум-бах, разговаривая по телефону, услышал ясно доносив­шееся откуда-то тиканье часов. Ему не составило особого труда найти причину этого явления: он понял, что теле­графная линия, по которой передавались сигналы из Пулкова, идет параллельно с телефонными проводами и прерывистые токи индуцируют точно такие же сигналы и в телефонной сети. Блумбах не замедлил поделиться с коллегами своим открытием — своеобразной службой времени,,, сигналы которой можно принимать по любому телефону. И возможно, именно этот эпизод навел Дмит­рия Ивановича на мысль создать эталонную лабораторию времени, задача которой состояла бы в воспроизводстве третьей основной физической единицы — секунды.

«Я считаю необходимым... во вверенном мне учреж­дении содействовать изучению... теоретической стороны предмета, так как общеизвестно, что практическая сто­рона предмета находится в коренной зависимости от тео­ретических сведений, к ним относящихся». Решив руко­водствоваться этим принципом, Дмитрий Иванович снова и снова убеждался: измерить или взвесить какой-нибудь

261

предмет с высокой точностью невозможно без привлече­ния едва ли не всех отраслей физики и математики. Ка­залось бы, какие уж там теоретические трудности могут быть во взвешивании: положим на весы груз, уравновесим его гирями. Но как все усложняется, когда речь идет о сверхточном взвешивании. Вот наблюдатель подошел к весам, и излучаемая им теплота, неравномерно нагрев коромысло, незримо искривила его. Вот наблюдатель по­ложил на чашки груз и гири — и коромысло, деформиро­вавшись, стало уже совсем не таким, каким его считают. Вот измеритель забыл записать показания барометра — и все его измерения пошли насмарку: выталкивающая сила воздуха, действующая на груз, уже не поддается учету. Вот почему для сверхточного взвешивания мало купить сверхточные весы, но надо еще купить или изго­товить сверхточные термометры, барометры, психрометры и газоанализаторы. Мало освоить и изучить все самому, но надо еще найти, обучить, привить вкус к метрологии десяткам других людей. А это не просто.

В 1892 году, когда Менделеев возглавил Депо образ­цовых мер и весов, весь штат этого учреждения состоял из трех человек: ученого хранителя, его помощника и смотрителя здания. К 1895 году количество штатных служащих перевалило за десять, а объем работ продол­жал нарастать с такой быстротой, что старое здание, по­строенное в 1879 году, не могло уже вместить всех служб. Поэтому в 1896 году министерство финансов отпустило средства на постройку рядом со старым нового просторно­го здания с башней для астрономической обсерватории. В 1897 году здание было построено, и Дмитрий Ивано­вич с семьей переехал в казенную квартиру при Главной Палате на Забалканском проспекте.

К 1899 году фундаментальные работы по возобновле­нию прототипов были в основном завершены, и в деятель­ности Главной Палаты мер и весов начался второй пе­риод — приведение в единообразие всех мер и весов, об­ращающихся в стране. «Трудно в немногих словах изо­бразить то печальное состояние, в котором находятся меры и весы в России», — писал предшественник Мен­делеева на посту ученого хранителя генерал В. Глухов. И действительно, свинец, камни, песок применялись при взвешивании повсеместно. В некоторых городах для клей­мения мер использовали гири двадцатилетней давности, утратившие свою истинную массу. Во многих губерниях

262

клейма накладывались на приносимые купцами гири и аршины без всякой проверки. Поэтому хранителями образ­цовых мер и весов могли быть ученые с мировыми име­нами, их исследования могли всюду почитаться за об­разцы метрологической науки, но все это не дмело ни малейшего влияния на состояние мер и весов в гигант­ском теле России. Требовался механизм, связывающий воедино центральное метрологическое учреждение стра­ны с его высочайшими идеалами точности и добросовест­ности и каждую торговую и промышленную клеточку на­роднохозяйственного организма. И знаменитое Положе­ние о мерах и весах, утвержденное 4 июля 1899 года, как раз и узаконило создание такой системы.

Во исполнение этого положения, текст которого Дмит­рий Иванович написал сам, во всех частях России, вклю­чая Кавказ, Сибирь и Туркестан, с 1900 по 1906 год было открыто 25 поверочных палаток, во главе которых стояли заранее подготовленные поверителя- Каждый из них в процессе обучения на курсах при Главной Палате получал знания по математике, физике и химии в объеме гимназического курса, осваивал приемы и методы повер­ки, изучал законы и инструкции, конструкцию и регули­ровку измерительных приборов. Поверители должны бы­ли в течение нескольких лет проверить и наложить но­вые клейма на все обращающиеся в стране меры и весы и потом поверять их через каждые три года. Был также создан штат разъездных инспекторов, производящих вне­запные ревизии измерительного хозяйства в разных про­мышленных и торговых учреждениях. За пять с лишним лет поверочная служба, созданная Менделеевым, повери­ла во всей стране 12 590 299 мер и весов, забраковав из них 464804.

Эффективная работа поверителей в течение несколь­ких лет привела к единообразию мер и весов во всей стране и больше, чем самые совершенные метрологиче­ские исследования менделеевских предшественников, под­готовила ее к принятию метрической системы, узаконен­ной декретом Совета Народных Комиссаров РСФСР от 11 сентября 1918 года.

«В 96 году в Нижнем, на заседании одной из секций Всероссийского торгово-промышленного съезда обсужда­лись вопросы таможенной политики. Встал, возражая ко-

263

му-то, Дмитрий Иванович Менделеев и, тряхнув львиной головой, раздраженно заявил, что с его взглядами был солидарен сам Александр III. Слова знаменитого химика вызвали смущенное молчание. Но вот из рядов лысин и седин вынырнула круглая, гладко остриженная голова, выпрямился коренастый человек с лицом татарина и, по­блескивая острыми глазками, звонко, отчетливо, с ядови­той вежливостью сказал, что выводы ученого, подкреп­ляемые именем царя, не только теряют свою убедитель­ность, но и вообще компрометируют науку. В то время это были слова дерзкие. Человек произнес их, сел, и от него во все стороны зала разлилась одобрительно и про­тестующе волна негромких ворчливых возгласов. Я спро­сил: кто это? — Савва Морозов».

Это столкновение, описанное А. Горьким, — один из многих эпизодов той ожесточенной экономической поле­мики, которую Дмитрию Ивановичу пришлось вести на протяжении всех 1890-х годов. В этой полемике ему слу­чалось допускать промахи, за которые ему доставалось от противников, но если говорить откровенно, то Менде­леев был опытным и сильным бойцом, от которого нема­ло потерпели «непонимающие ворчуны», то есть против­ники промышленного развития России, склонные к «гар-цеванию и ничегонеделанию», склонные «ценить «свобо­ду», понимаемую в виде свободного халата». Но хотя ядовитой вежливости Менделееву занимать не приходи­лось, главное, что делало его страшным противником, это ясность понимания самой сердцевины, самой сути де­ла. Он не считал для себя зазорным изменить свою точ­ку зрения, узнав новые факты. Но если оппонент не мог выдвинуть против него доводов такого чекана, то Менде­леев был неумолим и беспощаден в своих атаках. Тем более грозных, что за ними стоял опыт более чем 20-лет­них серьезных занятий экономическими вопросами..

С 1870-х годов Дмитрий Иванович, можно сказать, все время держал ногу в экономическом стремени, и, ког­да настал момент приступить к разработке таможенного тарифа, этой святая святых экономической политики лю­бого государства, ему не понадобилось много времени, чтобы быть способным приступить к этой грандиозной задаче.

К работам по коренному пересмотру таможенного та­рифа было приступлено в 1887 году по распоряжению тогдашнего министра финансов И. Вышнеградского.

264

Он отдал приказание, дело канцелярское закрутилось, и как из рога изобилия посыпались сводки, таблицы, отче­ты, ведомости. Громадные тома этих материалов посту­пили в распоряжение комиссии, составленной из профес­соров Технологического института, которая за два года напечатала 16 записок. При составлении этих записок комиссия вызывала для консультаций крупных заводчи­ков, рассматривала ходатайства частных лиц и учрежде­ний, анализировала оклады таможенных обложений в других странах. Осенью 1889 года записки и некоторые другие материалы были уже напечатаны, и в этот-то мо­мент в поле зрения Вышнеградского попал Менделеев.

«В сентябре 1889 г., —вспоминал Дмитрий Ивано­вич, — заехал по-товарищески к И. А. Вышнеградско-му... чтобы поговорить по нефтяным делам, а он предло­жил мне заняться таможенным тарифом по химическим продуктам и сделал меня членом Совета торговли и ма­нуфактур. Живо я принялся за дело, овладел им и напе­чатал этот доклад к рождеству». Убедившись, что рас­смотрение тарифов только по химическим продуктам без связи со всеми остальными разрядами производимых то­варов, по сути дела, лишено смысла, Дмитрий Иванович в своем докладе предложил общую систему распределе­ния товаров, в которой выступала бы их взаимная связь, и составил общий тариф всех товаров, который, по его мнению, наиболее полно отвечал тогдашнему положению русской промышленности.

«Этим докладом определилось многое в дальнейшем ходе как всей моей жизни, так и в направлении обсужде­ний тарифа, потому что цельность плана была только тут». И действительно, синтезирующая менделеевская мысль не затерялась в многочисленных замечаниях, она счастливо миновала все подводные камни на заседаниях Таможенной комиссии и пронизала новый таможенный тариф Российской империи, начавший действовать с 1 июля 1891 года.

Считая новый тариф законоположением величайшей важности для судеб русского народа, Дмитрий Иванович настаивал на том, чтобы труды Таможенной комиссии были как можно быстрее опубликованы. Но поскольку начальство решило от публикации воздержаться, то Мен­делеев надумал сам издать стройное и последовательное изложение своих изысканий. В 1892 году вышел в свет его знаменитый «Толковый тариф, или исследование о