Мануэль Кастельс Информационная эпоха: экономика, общество и культура Мануэль Кастельс -мыслитель и исследователь

Вид материала

Документы

Содержание Структура этой экономики характеризуется сочетанием постоянной архитектуры с изменчивой геометрией. 3. Сетевое предприятие: культура, институты и организации информациональной экономики 3.2 Организационные траектории в период реструктуризации капитализма и перехода от индустриализма к информационализму 3.2.1 От массового производства к гибкому производству

Подобный материал:

• Мануэль кастельс информационная эпоха: экономика, общество и культура, 1764.18kb.
• Назви навчальних курсів та література до них, 854.76kb.
• «Информатика», 111.46kb.
• Экскурсионная программа в мире животных коста рики сан Хосе заповедник Карара национальный, 107.63kb.
• Информационная культура – понятие, сущность, структура, 172.66kb.
• Список литературы к курсу «Информационная культура личности», 973.8kb.
• Урок Что изучает информатика?, 4295.82kb.
• 8 класс. Учебный модуль предмет и задачи школьного курса информатики основное содержание, 1917.59kb.
• Программа вступительного испытания по обществознанию Общество, 43.1kb.
• У каждого времени свои песни, свои легенды, свои герои. Когда-то давно ими были Хуан-Мануэль, 5082.5kb.

2.5 Архитектура и геометрия информациональной/глобальной экономики

Теперь я могу резюмировать структуру и динамику новой глобальной экономики, возникающей из исторического взаимодействия между подъемом информационализма и капиталистической реструктуризацией.

Структура этой экономики характеризуется сочетанием постоянной архитектуры с изменчивой геометрией. Архитектура глобальной экономики отображает асимметрично взаимозависимый мир, организованный вокруг трех главных экономических регионов и все более поляризующийся по оси противостояния между продуктивными, процветающими, богатыми информацией областями и областями обездоленными, экономически и социально обесцененными. Среди трех доминирующих регионов - Европы, Северной Америки и Азиатско-тихоокеанского побережья - последний представляется наиболее динамичным, хотя и наиболее уязвимым, поскольку он зависит от открытости рынков других регионов. Однако переплетение экономических процессов между тремя регионами делает их судьбы практически неразделимыми. Вокруг каждого региона был создан экономический хинтерланд, где некоторые страны постепенно включались в глобальную экономику, как правило, через доминирующие регионы, которые являются их географическими соседями: Северная Америка для Латинской Америки; Европейский Союз для Восточной Европы, России и Южного Средиземноморья; Япония и Азиатско-тихоокеанский регион для остальной Азии, а также для Австралии, Новой Зеландии, и, может быть, для Российско-Тихоокеанского региона. Восточной Сибири и Казахстана;

Африка, хотя все еще зависящая от экс-колониальных экономических сетей, в глобальной экономике, по-видимому, все более маргинализуется; Средний Восток по большей части интегрирован в глобальные финансовые и энергетические сети, хотя сильно зависит от поворотов в мировой геополитике.

Разумеется, в возникновении такого мирового экономического порядка нет ничего автоматического: Россия, вероятно, вновь проявит себя как самостоятельная держава. Она могла бы установить связи с Японией, обеспечивая столь необходимую ей энергию и природные ресурсы, когда японский национализм будет готов к разрешению Курильского спора; Казахстан имеет крепкие связи с американскими нефтяными компаниями и с южнокорейскими чеболами; MERCOSUR¹⁸⁶ больше экспортирует в Европу, чем в Северную Америку, а Чили расширяет рынки в Азиатско-тихоокеанском регионе; Китай устанавливает связи скорее с сетями этнических китайцев в Тихоокеанском регионе, чем с Японией, и, по всей вероятности, составит в будущем внушительный экономический субрегион, имеющий больше трудовых ресурсов и капитала, чем область, центром которой является Япония. Южная Корея ни в коей мере не является придатком Японии и становится крупным мировым игроком в высокотехнологичных отраслях. Юг все более внутренне дифференцируется, и некоторые из его фрагментов со временем будут включены в Север; например, Индонезия вовлекается в бурные воды азиатско-тихоокеанской экономики через инвестиции фирм, принадлежащих как японцам, так и этническим китайцам. Даже Африка не обязательно осуждена на нищету: как отмечалось выше, новая демократическая, управляемая черным большинством Южная Африка могла бы стать индустриальным, финансовым и технологическим магнитом Южно-Африканского субконтинента, установив связи с Анголой, Намибией, Мозамбиком, Ботсваной и Зимбабве, чтобы сформировать жизнеспособное субрегиональное единство. Несмотря на всю сложность этой структуры, существует унаследованная из истории базовая архитектура, формирующая развитие глобальной экономики.

Однако это не вся история. В рамках этой видимой архитектуры происходят динамические процессы конкуренции и изменений, которые вносят в глобальную систему экономических процессов изменчивую геометрию. Действительно, эволюция, которую я несколько схематично обрисовал на предыдущих страницах, показывает возникновение новейшей структуры международного разделения труда, характерной для глобальной экономики. То, что я называю новейшим международным разделением труда, построено вокруг четырех различных позиций в информациональной/глобальной экономике: производители высокой стоимости, основанной на информациональном труде; производители высоких объемов, основанных на низкооплачиваемом труде; производители сырья, базирующиеся на природных ресурсах; и лишние производители, труд которых обесценен. Дифференцированное размещение таких различных типов труда определяет также процветание рынков, поскольку создание дохода будет зависеть от способности создавать стоимость, включенную в каждый сегмент глобальной экономики. Критически важная проблема состоит в том, что наличие этих разных типов труда не совпадает с делением по странам. Используя технологическую инфраструктуру информациональной экономики, они организуются в сети и потоки. Географически они концентрируются в некоторых областях планеты, так что глобальная экономика является географически дифференцированной. Однако новейшее международное разделение труда происходит не между странами, а между экономическими агентами, размещенными по четырем указанным выше типам труда в глобальной структуре сетей и потоков. Эти четыре указанные позиции присутствуют во всех странах, поскольку все сети глобальны в их реальности или по их целям. Даже маргинализо-ванные экономики имеют небольшой управляющий сегмент функций, связанных с сетью производителей высокой стоимости, для того чтобы, по крайней мере, обеспечивать передачу любого капитала или информации, накапливающихся в стране. И, разумеется, в самых могущественных экономиках имеются маргинальные сегменты населения в позиции обесцененного труда, будь то в Нью-Йорке¹⁸⁷, Осаке¹⁸⁸ Лондоне¹⁸⁹ или Мадриде¹⁹⁰.

Поскольку позиция в международном разделении труда зависит, в принципе, не от характеристик страны, а от особенностей ее трудовых ресурсов (от заключенного в них знания) и от ее включенности в глобальную экономику, изменения могут происходить и действительно происходят в короткие промежутки времени. Решающую роль здесь играют действия правительств и предпринимательского сектора. Новейшее международное разделение труда организовано на базе трудовых ресурсов и технологий, но осуществляется и модифицируется правительствами и предпринимателями. Непрестанно меняющаяся геометрия, являющаяся результатом процессов инновации и конкуренции, борется с выстроенной в ходе истории архитектурой мирового экономического порядка, порождая творческий хаос, который характеризует новую экономику.



¹⁸⁶ MERCOSUR - торговая ассоциация, состоящая из Бразилии, Аргентины, Уругвая и Парагвая, представляющая собой зародыш будущего южноамериканского Общего рынка. В 1995 г. наибольшая часть экспорта MERCOSUR шла в Европейский Союз.

¹⁸⁷ Mollenkopf and Castells (eds) (1991).

¹⁸⁸ Sugihara et al. (1988).

¹⁸⁹ Lee and Towsend (1993).

¹⁹⁰ Leal (1993).

2.6 Приложение

Некоторые методологические замечания по поводу политики структурной перестройки экономики в Африке и ее оценки

В 1993 г. Управление вице-президента Мирового банка провело исследование политики структурной перестройки, осуществляемой Банком в Африке. Ее результаты, по словам вице-президента и главного экономиста, "вызывали тревожные вопросы относительно масштаба и действенности реформаторских усилий" (World Bank, 1994a xi). Исследование, опубликованное в 1994 г., должно было дать свидетельства экономических выгод политики структурной перестройки, рекомендованной Банком. Результаты этого исследования широко освещались в средствах массовой информации и на международных форумах по проблемам развития как доказательства правоты международных институтов, защищающих политику макроэкономической стабилизации, несмотря на социальные и политические издержки такой политики. Ввиду прямого отношения этой проблемы и этого доклада к спорам о развитии и отсталости в новой глобальной экономике, я полагаю полезным подвергнуть сомнению эмпирические данные, представленные в докладе: мы погрузимся в некоторые мелкие детали статистики, использованной для оправдания провалившейся политики. В рамках этого комментария я просто укажу на ошибочные процедуры, приглашая читателя вынести собственные суждения, сверившись с докладом. Чтобы упростить дело, я не ввожу другие источники данных, но принимаю данные так, как они представлены, не останавливаясь на вопросе об их точности (что само по себе небесспорно).

В двух словах, процедура, которой следовали авторы доклада, состояла в том, чтобы разбить 26 стран к югу от Сахары, согласно их "хорошему" или "дурному" поведению в вопросах макроэкономической политики, на три группы, для которых было характерно соответственно: значительное улучшение макроэкономической политики, слабое улучшение и ухудшение. Терминология, конечно, предполагает, что экономическое улучшение измеряется динамикой ВВП на душу населения, которая должна в общих чертах следовать этой группировке. Затем по каждой стране и группе стран сравниваются темпы среднегодового роста ВВП за два периода: 1981-1986 гг. (перед началом структурной перестройки экономики) и 1987-1991 гг. (когда ее эффект дал о себе знать). Хотя положение стран в целом не слишком улучшилось (разница в темпах роста между периодами составляет 0,5 процентных пункта), разница в темпах роста между группами показывает, что страны "с хорошей политикой" жили несколько лучше, чем страны "со слабым улучшением политики" (медиана распределения -1,8 процентных пункта против 1,5) и намного лучше, чем страны "с ухудшающейся политикой" (медиана - 2,6 процентных пункта) (см.: World Bank 1994a: 138, table 5.1).

В докладе сделан следующий вывод: "Налицо награда за проведение политики структурной перестройки, так как в странах, которые продвинулись дальше в осуществлении хорошей политики, особенно хорошей макроэкономической политики, наблюдалось возобновление экономического роста" (Vice-President's foreword, p. xi). Я утверждаю, что этот вывод неточен и вводит в заблуждение в том виде, в котором он высказан, а в целом он базируется на статистическом артефакте. Неточен потому, что две кз шести стран "с хорошей политикой" (согласно критериям Мирового банка) в действительности снизили свои темпы роста между данными периодами: Буркина-Фасо - на 1,7 пункта и Гамбия - на 0,8 пункта. Сделанный в докладе вывод вводит в заблуждение, поскольку страна с наилучшим результатом из всех 26 - Мозамбик, улучшившая свой рост на 7,6 пункта, оказалась глубоко внизу, в группе стран "с плохой политикой". Кроме того, три страны с наилучшими результатами, Нигерия, Гана и Танзания, улучшили свой темп в большей степени потому, что в исходном периоде у них были существенно негативные темпы роста в предшествующем периоде (-4,6; -2,4; -1,7%), что также характерно и для Мозамбика. Наконец, это суждение является статистическим артефактом, поскольку расчеты по группам (медианы распределения и средние величины) искажены из-за больших различий в размерах групп (6 стран с хорошей политикой, 9 стран "со слабой политикой" и 11 стран "с плохой политикой").

Дело в следующем: если вы берете 26 стран, находящихся в целом в плохом положении, и группируете вместе 11 из них, как "ухудшающиеся", а 6 - под рубрикой "хорошая политика", то для членов группы 11 будет труднее показать хорошую среднюю величину, чем для членов группы 6, просто потому, что в группу 11 стран войдет больше "низких величин" из-за простой статистической вероятности.

Изменим процедуру и сгруппируем страны по их фактическим результатам с точки зрения повышения темпов роста. Возьмем теперь верхнюю треть распределения, т. е. 8 стран (в диапазоне темпов экономического роста между 2,2 и 1,6). Какие страны найдем мы в такой группе "экономических отличников"? Используя категории Мирового банка, мы находим в ней три страны "с хорошей политикой" (Нигерия, Гана и Танзания), три страны "со слабым улучшением" и две страны "с ухудшением" (Мозамбик и Сьерра-Леоне, обе в верхней шестерке). Это едва ли может считаться базой для значимой корреляции, не говоря уже о получении выводов, касающихся политики развития. И в самом деле, если мы ранжируем 26 стран по двум шкалам: одна - по повышению уровня ВВП на душу населения, а другая - по степени последовательности проведения политики структурной перестройки, оба ряда будут значительно различаться.

В докладе рассчитана линейная регрессия между политикой и ростом ВВП, которая, как показано, является значимой, но только после коррекции уравнения с целью элиминировать эффект темпов роста в период до проведения в жизнь политики структурной перестройки, поскольку авторы признают, что страны, которые показали особенно плохие результаты, с большей вероятностью показывают улучшение политики (с. 140). Это лишает такие расчеты всякого значения. Если мы устраним из группы б "хороших" страны с плохими результатами в первом периоде (Нигерия, Гана и Танзания), вся группа исчезает, поскольку, как заявлено, темп роста двух других стран фактически уменьшился. Единственной звездой, в конечном счете, останется Зимбабве, показавшая "потрясающее" увеличение темпов роста - с 0,3 до 1,0% в год.

В конечном счете, трудно понять, почему авторы доклада предприняли все эти титанические усилия для доказательства своего тезиса, подчеркивающего значение роста экспортного потенциала как инструмента развития в глобальной экономике. В итоге они убедились лишь в том, что "эффект условий торговли не является значимым и обычно проявляется с обратным знаком (улучшение условий торговли замедляет рост)" (с. 140). Но и на это у них есть ответ: "Этот результат отражает особенности краткосрочного периода исследования и не должен восприниматься как противоречащий хорошо установленному в долгосрочной перспективе позитивному отношению между ростом и условиями торговли" (с. 140). Но "особенности краткосрочного периода, подвергшегося исследованию", не мешают авторам принимать менее негативные тенденции роста в качестве подтверждения благ политики реструктуризации. Вот так решения принимаются и легитимизируются expost в Зазеркалье международных финансовых институтов.



3. Сетевое предприятие: культура, институты и организации информациональной экономики

3.1 Введение

Как и все исторически отчетливые формы производства, информациональная экономика характеризуется своей специфической культурой и институтами. Однако в наших аналитических рамках культуру не следует рассматривать как совокупность ценностей и верований, связанных с конкретным обществом. Развитие глобальной информациональной экономики характерно как раз тем, что она возникает в разных культурных/национальных контекстах - в Северной Америке, Западной Европе, Японии, в странах "китайского круга", России, Латинской Америке, а также ее планетарным размахом, затрагивающим все страны и ведущим к мультикультурной системе координат. В самом деле, попытки предложить теорию "культурно обусловленных экономик" для объяснения новых процессов развития на базе философий и ментальностей (наподобие конфуцианства), особенно в Азиатско-тихоокеанском регионе¹, не выдерживают пристального взгляда исследователей-эмпириков². Но разнообразие культурных контекстов, в которых информациональная экономика возникает и эволюционирует, не мешает наличию общей матрицы организационных форм в процессе производства, распределения и потребления. Без таких организационных предпосылок ни технологические изменения, ни политика государств, ни стратегии фирм не смогли бы сойтись воедино в новой экономической системе. Вместе с растущим количеством ученых я утверждаю, что культуры фундаментально проявляют себя через свою встроенность в институты и организации³. Под организациями я понимаю специфические системы средств, ориентированные на выполнение специфических задач. Под институтами я понимаю организации, наделенные необходимой властью для выполнения некоторых специфических задач от имени общества в целом. Культура, имеющая значение для структуры и развития данной экономической системы, - это культура, воплощаемая в организационных логиках. Говоря словами Николь Биггарт, "под организационными логиками я имею в виду легитимирующий принцип, выработанный в совокупности производных социальных практик. Иными словами, организационные логики есть мыслительная база для институционализованных отношений власти"⁴.

Моя идея состоит в том, что появление информациональной экономики характеризуется развитием новой организационной логики, соотнесенной с текущим процессом технологических изменений, но не зависящей от него. Именно сходимость и взаимодействие новой технологической парадигмы с новой организационной логикой и составляет историческую основу информациональной экономики. Однако эта организационная логика в разных культурных и институциональных контекстах проявляет себя в разных формах. Таким образом, в этой главе я попытаюсь объяснить одновременно общность организационных соглашений в информациональной экономике и их контекстуальное разнообразие. В дополнение к этому, я рассмотрю генезис новой организационной формы и условия ее взаимодействия с новой технологической парадигмой.



¹ Berger (1987); Berger and Hsiao (eds) (1988).

² Hamilton and Biggart (1988); Biggart (1991); Clegg (1990); Whitley (1993); Janelli (1993).

³ Granovetter (1985); Clegg (1990); Evans (1995).

⁴Biggaгt(1992:49).

3.2 Организационные траектории в период реструктуризации капитализма и перехода от индустриализма к информационализму

Структурная перестройка экономики в 1980-х годах вызвала в деловых организациях появление ряда новых реорганизующих стратегий⁵. Некоторые исследователи, в частности Пиоре и Сабель, считают, что экономический кризис 1970-х годов был результатом истощения возможностей системы массового производства и представляет собой "второй индустриальный водораздел" в истории капитализма⁶. Другие, как Харрисон и Сторпер⁷, полагают, что распространение новых организационных форм, а некоторые из них уже много лет практиковались в отдельных фирмах и странах, было реакцией на кризис прибыльности в процессе капиталистического накопления. Третьи, как Кориа⁸, предполагают, что долгосрочная эволюция от фордизма к постфордизму была выражением "великого перелома", исторической трансформации отношений между производством и потреблением, с одной стороны, и потреблением и конкуренцией, с другой. Но, несмотря на различие подходов, результаты анализа совпадают в четырех фундаментальных пунктах:

1) каковы бы ни были причины и происхождение организационной трансформации, на середину 1970-х годов приходится крупный водораздел (индустриальный или иной) в организации производства и рынков в глобальной экономике;

2) организационные изменения взаимодействовали с распространением новой информациональной технологии, но, по большей части, происходили независимо от нее и, как правило, предшествовали распространению информационных технологий в коммерческих компаниях;

3) фундаментальная цель организационных изменений в различных формах состояла в том, чтобы справиться с неопределенностью, вызванной стремительными темпами изменений в экономической, институциональной и технологической среде фирмы, путем повышения гибкости производства, менеджмента и маркетинга;

4 ) многие организационные изменения были направлены на пересмотр трудовых процессов и занятости путем введения модели "подтянутого производства" (lean production) с целью экономии трудовых затрат путем автоматизации рабочих мест, устранения ряда рабочих задач и "уплощения" многослойной менеджерской иерархии.

Однако в этих широких интерпретациях крупных организационных изменений за последние два десятилетия обнаруживается чрезмерная склонность к смешению в одной-единственной эволюционной тенденции множества процессов, хотя и взаимосвязанных, но фактически различных. В параллельном анализе, ведущем к понятию технологических траекторий⁹, я предлагаю рассмотреть развитие различных организационных траекторий, а именно, специфическую расстановку системы средств, ориентированных на повышение производительности и конкурентоспособности в новой технологической парадигме и в новой глобальной экономике. В большинстве случаев эти траектории берут начало в индустриальных организационных формах, таких, как вертикально интегрированная корпорация и маленькое независимое деловое предприятие, которые стали неспособны выполнять свои задачи в новых структурных условиях в сфере производства и рынков, -тенденция, которая со всей очевидностью проявилась в ходе кризиса 1970-х годов. В других культурных контекстах новые организационные формы выросли из старых, отодвинутых в сторону классической моделью индустриальной организации и обретших новую жизнь в требованиях новой экономики и возможностях, предлагавшихся новыми технологиями. Из процесса капиталистической реструктуризации и индустриального перелома возникло несколько организационных трендов. Прежде чем говорить об их потенциальном слиянии в новой организационной парадигме, их следует рассмотреть по отдельности.



⁴Biggaгt(1992:49).

⁵ Hamson (1994); Sengenberger and Campbell (eds) (1992); Williamson (1985).

⁶ Piore and Sabel (1984).

⁷ Hamson (1994).

⁸ Сoriat (1990)

⁹Dosi(1988).

3.2.1 От массового производства к гибкому производству

Первая и наиболее значимая тенденция организационной эволюции, выявленная особенно в пионерной работе Пиоре и Сабеля, - это переход от массового производства к гибкому производству, или, в формулировке Кориа, от фордизма к постфордизму.

Модель массового производства была основана на повышении производительности за счет экономии на масштабе производства в конвейерном механизированном процессе изготовления стандартизованной продукции, при условии контроля обширного рынка со стороны специфической организации - крупной корпорации, построенной на принципе вертикальной интеграции и институционализованного социального и технического разделения труда. Эти принципы были встроены в методы менеджмента под названием "тейлоризм" и "научная организация труда" и приняты как Генри Фордом, так и Лениным.

Когда спрос сделался непредсказуемым ни по количеству, ни по качеству; когда рынки во всем мире диверсифицировались и вследствие этого стали с трудом поддаваться контролю; когда темп технологических изменений сделал устаревшим узкоспециализированное производственное оборудование, система массового производства стала слишком жесткой и дорогой для новой экономики. Предварительным ответом на такую жесткость стала гибкая производственная система. Она практиковалась и теоретически осмысливалась в двух различных формах: как гибкая специализация, в формулировке Пиоре и Сабеля, на базе опыта индустриальных районов Северной Италии, где "производство приспосабливается к непрестанным изменениям, не претендуя на контроль над ними"¹⁰; в структуре индустриальных ремесел (crafts) или производства на заказ. Подобная практика наблюдалась исследователями в фирмах, предоставляющих наиболее развитые услуги (advanced services), например в банковском деле¹¹

Однако практика индустриального менеджмента в недавние годы привнесла другую форму гибкости: динамическую гибкость, в формулировке Кориа, или гибкое производство с большим объемом выпуска, по определению Коэна и Зисмана, принятому также Бэйреном, характеризующее трансформацию страхового дела¹². Гибкие производственные системы с большим объемом выпуска, обычно связанные с растущим спросом на данный продукт, объединяют высокие объемы выпуска, позволяющие обеспечить экономию на масштабе производства, с приспособленными к работе на конкретный заказ, легко перепрограммируемыми производственными системами, позволяющими экономить на размахе операций. Новые технологии позволяют перестроить сборочные линии, характерные для крупной корпорации, в набор легко программируемых производственных единиц, которые могут быстро реагировать на вариации рынка (гибкость продукции) и на изменения в технологии (гибкость процессов).



¹⁰ Piore and Sabel (1984:17)

¹¹Hirschhom (1985); Bettinger (1991); Daniels (1993).

¹² Coriat (1990: 165); Cohen and Zysman (1987); Baran (1985).

¹³ Weiss (1988); Sengenberger et al. (eds) (1990); Clegg (1990).