Мануэль Кастельс Информационная эпоха: экономика, общество и культура Мануэль Кастельс -мыслитель и исследователь

Вид материала

Документы

Содержание 9.4 По ту сторону нашего тысячелетия 9.5 Что делать?

Подобный материал:

• Мануэль кастельс информационная эпоха: экономика, общество и культура, 1764.18kb.
• Назви навчальних курсів та література до них, 854.76kb.
• «Информатика», 111.46kb.
• Экскурсионная программа в мире животных коста рики сан Хосе заповедник Карара национальный, 107.63kb.
• Информационная культура – понятие, сущность, структура, 172.66kb.
• Список литературы к курсу «Информационная культура личности», 973.8kb.
• Урок Что изучает информатика?, 4295.82kb.
• 8 класс. Учебный модуль предмет и задачи школьного курса информатики основное содержание, 1917.59kb.
• Программа вступительного испытания по обществознанию Общество, 43.1kb.
• У каждого времени свои песни, свои легенды, свои герои. Когда-то давно ими были Хуан-Мануэль, 5082.5kb.

9.3 Новые пути социальных изменений

Социальные вызовы схемам господства в сетевом обществе главным образом принимают форму создания автономных идентичностей (об этом речь идет в томе II английского издания). Эти идентичности являются внешними по отношению к организующим принципам сетевого общества. Вопреки обожествлению технологии, власти потоков и логике рынков, они противостоят их существу, их вере и их наследию. Характерным для социальных движений и культурных проектов, построенных на идентичностях в информационную эпоху, является то, что они возникают не в институтах гражданского общества. Они изначально вводят альтернативную социальную логику, отличную от принципов функциональности, на которых построены доминирующие институты общества. В индустриальную эру рабочее движение неистово сражалось с капиталистами; капитал и труд, однако, разделяли цели и ценности индустриализации - производительность и материальный прогресс - при том, что каждый из них стремился к контролю над его развитием и к большей доле его плодов. В конце концов они заключили общественный договор. В информационную эпоху превалирующая логика доминирующих глобальных сетей настолько повсеместна и столь про-никающа, что единственный путь выхода из-под их господства заключается в выходе из этих сетей и реконструкции смысла на основании совершенно другой системы ценностей и убеждений. Это случай общин идентичности сопротивления, которую я определил выше. Религиозный фундаментализм не отрицает технологию, но помещает ее на службу Божественному закону, которому должны подчиняться все институты и цели, без какого-либо торга. Национализм, локализм, этнический сепаратизм и культурные общины порывают с обществом в целом, выстраивая его институты не снизу вверх, но изнутри вовне, т. е. "те, кто суть мы" против тех, кто к нам не принадлежит.

Даже проактивные движения, которые направлены на трансформацию всей картины социальных отношений между людьми (например, феминизм) или между людьми и природой (например, инвайронментализм) начинаются с отрицания основных принципов, на которых построены наши общества: патриархальность, продуктивизм. Естественно, существуют нюансы всех видов в практике социальных движений, что я пытался прояснить в томе П (см. англ. издание), но их фундаментальной особенностью является то, что принципы самоопределения на уровне источника их существования представляют разрыв с институциализированной социальной логикой. Если бы общественные институты, экономика и культура действительно приняли феминизм и инвайронментализм, они были бы существенным образом трансформированы. Одним словом, это была бы революция.

Сила социальных движений, основанных на идентичности, заключается в их автономии от институтов государства, логики капитала и искуса технологии. Их очень трудно инкорпорировать, хотя, безусловно, некоторые из их участников могут быть инкорпорированы. Даже когда они терпят поражение, их сопротивление и проекты накладывают свой отпечаток на общество и изменяют его, как мне удалось показать в ряде избранных случаев, представленных в томе II английского издания. Общества информационной эпохи не могут быть сведены к структуре и динамике сетевого общества. Изучая наш мир, я нашел, что наши общества образованы взаимодействием между сетью и "Я", между сетевым обществом и властью идентичности.

Однако фундаментальная проблема, поднимаемая процессом таких социальных изменений, которые являются внешними по отношению к институтам и ценностям общества как такового, заключается в том, что они могут скорее фрагментировать, нежели реконструировать общество. Вместо трансформации институтов у нас будут общины всех сортов. Мы станем свидетелями того, что вместо социальных классов возникнут племена. И вместо конфликтных взаимодействий между функциями пространства потоков и смыслом пространства мест мы сможем наблюдать, как господствующие мировые элиты окапываются в нематериальных дворцах, созданных из коммуникационных сетей и информационных потоков. В то же время опыт людей будет ограничиваться многочисленными сегрегированными локальностями, подчиненными в их существовании и фрагментированными в их сознании. Не имея Зимнего дворца как цели захвата, взрывы протеста будут просто охлопываться, трансформируясь в повседневное бессмысленное насилие.

Реконструкция институтов общества культурными социальными движениями, подчинение технологии контролю человеческих нужд и желаний, по-видимому, потребуют долгого пути от общин, созданных на идентичности сопротивления, к высотам идентичностей новых проектов, выросших на ценностях этих общин.

Примерами подобных процессов в современных социальных движениях и политике являются создание новых эгалитарных семей, широкое распространение концепции устойчивого развития, включающей межпоколенческую солидарность в новую модель экономического роста, и всеобщая мобилизация на защиту прав человека всегда, когда эта защита требуется. Для того чтобы произошел переход от идентичности сопротивления к идентичности проекта, должна возникнуть новая политика. Это будет культурная политика, начинающаяся с той предпосылки, что информационная политика проводится главным образом в пространстве средств коммуникаций и воюет символами, но при этом связана с ценностями и проблемами, возникающими из жизненного опыта людей в информационную эпоху.



9.4 По ту сторону нашего тысячелетия

В ходе повествования этой книги я твердо отказывался увлекаться футурологией. Я пытался оставаться возможно ближе к наблюдению за информационной эпохой в том виде, в каком она сложилась на последнем витке XX в. В заключение этой книги, с благословения читателя, я хотел бы в нескольких абзацах обозначить некоторые тенденции, которые могут определить формирование общества в начале XXI в. Когда Вы будете читать эти строки, до конца столетия останется максимум два года (или он уже наступит). Таким образом, написанное мною вряд ли может быть определено как футурология. Скорее, это попытка внести динамическое перспективное измерение в данный синтез находок и гипотез.

Информационно-технологическая революция выявит свой преобразовательный потенциал. XXI столетие будет отмечено завершением глобальных информационных супермагистралей, мобильной телекоммуникацией и вычислительной мощью, децентрализующими власть информации, осуществляя надежды, возлагавшиеся на мультимедиа, увеличивая удовольствие от интерактивных коммуникаций. К тому же это будет век полного расцвета генетической революции. Впервые человек проникнет в секреты жизни и будет способен производить значительные манипуляции с живой материей. Несмотря на то, что это повлечет за собой ожесточенные споры относительно последствий такой возможности для общества и окружающей среды, открывающиеся для нас возможности действительно будут экстраординарными. Использованная разумным образом генетическая революция может исцелять, бороться с загрязнением, улучшать жизнь и сокращать время и усилия, затрачиваемые на выживание, предоставляя нам, таким образом, шанс исследовать почти совершенно неизвестные пределы духовности. Однако, если мы сделаем те же ошибки, что были сделаны в XX столетии, используя технологию и индустриализацию для уничтожения друг друга в ужасающих войнах, то с нашей новой технологической силой мы легко можем покончить с жизнью на всей планете. Оказалось достаточно легким предотвратить ядерный холокост с помощью централизованного контроля ядерной энергии и оружия. Однако новые генетические технологии всепроникающи, их мутационные воздействия контролируются не полностью, а институциональный контроль над ними значительно более децентрализован. Для предотвращения негативных последствий биологической революции нам нужны не только ответственные правительства, но и ответственное образованное общество. Путь, которым мы пойдем, зависит от социальных институтов, от человеческих ценностей, от сознательности новых социальных акторов и их решимости формировать и контролировать свою собственную судьбу. Позвольте мне вкратце рассмотреть эти перспективы, отмечая некоторые наиболее значительные события в экономике, политике и культуре.

Созревание информациональной экономики, диффузия и надлежащее использование информационной технологии как системы, по всей вероятности, освободят производительный потенциал этой технологической революции. Это станет видно по изменениям в статистике, когда категории и процедуры XX в., уже очевидно неадекватные, будут заменены новыми концепциями, дающими возможность измерять новую экономику. Без сомнения, XXI в. будет свидетелем роста экстраординарной по историческим стандартам системы производства. Человеческий труд будет производить больше и лучше при значительно меньших усилиях. Умственный труд заменит физические усилия в большинстве производственных секторов экономики. Однако доля этого богатства, достающаяся индивидам, будет зависеть от их доступа к образованию, а обществу в целом - от его социальной организации, политической системы и политических курсов.

Глобальная экономика в XXI в. будет расширяться, используя значительное увеличение мощности телекоммуникаций и обработки информации. Она проникнет во все страны, на все территории, во все культуры, во все коммуникационные потоки и во все финансовые сети, неустанно просматривая планету в поисках новых возможностей извлечения прибыли. Но она будет это делать избирательно, соединяя значимые сегменты и пренебрегая местностями и людьми, которые уже исчерпали свой потенциал или не представляют интереса в данный момент. Территориальное неравенство производства приведет к экстраординарной географии дифференцированного производства ценностей, которая резко разделит страны, регионы и метрополии. Значимые местности и люди будут обнаруживаться повсюду, даже в Сахаре (как я показал в III томе английского издания). Но отключенные территории и люди также могут быть найдены повсюду, хотя и в других пропорциях. Планета сегментируется на отчетливо различные пространства, определенные различными временными режимами.

От исключенных сегментов человечества можно ожидать две различные реакции. С одной стороны, будет резкий рост деятельности, которую я назвал "перверсивная связь", т. е. игры в глобальный капитализм по другим правилам. Глобальная криминальная экономика, чей профиль и динамику я пытался обрисовать в главе 3 тома III английского издания, станет фундаментальной чертой XXI в. Ее экономическое, политическое и культурное влияние будет проникать во все сферы жизни. Проблема заключается не в том, будут ли способны наши общества удалить криминальные сети, но скорее в том, прекратят или нет криминальные сети контролировать значительную долю экономики, наших институтов и нашей повседневной жизни.

Есть и другая реакция на социальные исключения и экономическую незначимость, которая, как я убежден, будет играть существенную роль в XXI в.: исключение исклю-чителей исключенными. Вследствие того что весь мир согласно логике сетевого общества переплетен в основных структурах жизни и в будущем будет переплетен еще сильнее, мирный уход не будет выбором этих людей и государств. Он принимает и будет принимать форму фундаменталистского утверждения альтернативного набора ценностей и принципов существования, при котором невозможно никакое сосуществование с системой зла, приносящей столько ущерба жизни людей. Как я писал, бравые бойцы движения "Талибан" избивают на улицах Кабула женщин, одежда которых не соответствует религиозным требованиям. Это не соответствует гуманистическим учениям ислама. Однако, как было проанализировано в томе II английского издания, наблюдается взрыв фунда-менталистских движений, которые берут Коран, Библию или любой другой священный текст для интерпретации и использования его в качестве знамени своего отчаяния и оружия своего гнева. Различного рода фундаментализмы, происходящие из различных источников, будут представлять самый бескомпромиссный вызов одностороннему господству информационального глобального капитализма. Их потенциальный доступ к оружию массового уничтожения бросает гигантскую тень на оптимистические перспективы информационной эпохи.

Выживут нации-государства, но не их суверенитет. Они будут связаны друг с другом в многосторонних сетях с изменчивой геометрией обязательств, ответственности, союзов и субординации. Наиболее примечательной многосторонней конструкцией будет Европейский Союз, соединяющий технологические и экономические ресурсы большинства, но не всех европейских стран: Россия, скорее всего, будет оставлена за бортом из-за исторических страхов Запада, а Швейцарии нужно быть вне границ для того, чтобы сохранить свою должность мирового банкира. Но в настоящий момент Европейский Союз не содержит в себе исторического проекта построения европейского общества. В сущности, это защитная конструкция европейской цивилизации, необходимая для того, чтобы избежать роли экономической колонии азиатов и американцев. Европейские нации-государства сохранятся и будут бесконечно торговаться за свои индивидуальные интересы в рамках европейских институтов, в которых они нуждаются, но которые, несмотря на свою федералистскую риторику, ни европейцы, ни их правительства не будут взращивать. Неофициальный гимн Европы ("Ода к Радости" Бетховена) универсален, но его германский акцент может стать все более и более заметным.

Глобальная экономика будет управляться набором многосторонних институтов, связанных друг с другом. Ядром этой сети является "большая семерка", возможно, с некоторыми дополнительными членами и своими исполнительными органами, Международным валютным фондом и Всемирным банком, наделенными правами регулирования и вмешательства от имени основных законов глобального капитализма. Технократы и бюрократы этих и подобных им международных экономических институтов добавят свою собственную дозу неолиберальной идеологии и профессиональной экспертизы в осуществление их широкого мандата. Неформальные собрания, такие, как встречи в Давосе или их эквиваленты, будут помогать создавать культурные/личностные скрепы в глобальной элите.

Глобальная геополитика также будет регулироваться принципом многосторонности, когда Объединенные Нации и региональные международные институты АСЕАН, ОЕА или OAU будут играть все возрастающую роль в управлении международными или даже национальными конфликтами. Для приведения в исполнение своих решений они все больше будут использовать союзы, созданные для безопасности их членов, такие, как НАТО. В случае необходимости будут создаваться ad hoc международные полицейские силы для вмешательства в дела проблемных регионов. Например, осенью 1996 г. администрация Клинтона предложила нескольким африканским государствам и Организации африканского единства создание африканских сил быстрого реагирования, подключенных к ООН, вооруженных и обученных США и финансируемых США, Европейским Союзом и Японией. Это предложение не было осуществлено, однако оно может быть характерной моделью будущих международных армий, готовых сохранять мир в глобальных сетях и их составляющих частях и/или предотвращать геноциды, подобные руандийскому: в этой двойственной роли международного вмешательства заключается двойственность принципа многосторонности.

Среди вопросов глобальной безопасности, по всей видимости, будут доминировать три основные проблемы, если анализ, проведенный в данной книге, окажется верным. Первая из них - это возрастающее напряжение в зоне Тихого океана, по мере того как Китай утверждает свою глобальную мощь, Япония входит в следующий виток национальной паранойи, а Корея, Индонезия и Индия реагируют и на то, и на другое.

Вторая - это возрождение могущества России не только как ядерной сверхдержавы, но и как сильной нации, не желающей более терпеть унижения. Условия, при которых посткоммунистическая Россия будет или не будет включена в многостороннюю систему глобального управления, определят будущую геометрию границ военных союзов. Третья проблема является, вероятно, самой решающей из всех, и, по всей видимости, обусловит безопасность для мира в целом на долгое время. Она связана с новыми формами ведения военных действий, которые будут использоваться индивидами, организациями и государствами, сильными в своих убеждениях, слабыми в своих военных средствах, но способными находить доступ к новым технологиям разрушения, а также уязвимые места наших обществ. Криминальные банды также могут прибегнуть к конфронтации с высокой интенсивностью, когда они не видят другого выбора, что пережила Колумбия в 1990-х годах. Глобальный или локальный терроризм повсеместно рассматривается как основная угроза конца этого тысячелетия. Но я полагаю, что это только умеренное начало. Возрастающая технологическая изощренность задает два пути, ведущих к беспредельному террору: с одной стороны, небольшая целеустремленная группа, хорошо финансируемая и информированная, может опустошать целые города или ударить в нервные центры нашего существования; с другой стороны, инфраструктура нашей повседневной жизни - от энергии до транспорта и водопровода - стала настолько сложной и запутанной, что ее уязвимость возросла экспоненциально. В то время как новые технологии помогают системам безопасности, они также делают нашу повседневную жизнь все более подверженной внешним воздействиям. Цена возрастающей защиты - это жизнь в системе электронных замков, сигнализаций и on-line полицейских патрулей. Это также будет означать рост страха. Возможно, он не отличается от опыта большинства детей в истории. Это также является мерой относительности человеческого прогресса.

В геополитике все больше будет доминировать фундаментальное противоречие между многосторонностью процесса принятия решений и односторонностью военного осуществления этих решений. Это происходит потому, что после распада Советского Союза ввиду технологической отсталости новой России Соединенные Штаты являются и будут являться в предсказуемом будущем единственной военной сверхдержавой. Таким образом, большинство решений, затрагивающих безопасность, должны осуществляться или поддерживаться Соединенными Штатами, для того чтобы быть действительно эффективными и заслуживающими доверия. Европейский Союз, несмотря на все свое возмущение, явно продемонстрировал свою операциональную неспособность в неправильных действиях во время абсурдной, безжалостной боснийской войны, которую потребовалось останавливать (и заниматься предварительным послевоенным устройством) в Дэйтоне, штат Огайо. Германии запрещено Конституцией посылать боевые части за границу, и я сомневаюсь, что ее граждане будут терпеть иной подход в течение долгого времени. Япония запретила самой себе создание армии, и пацифистские чувства в стране распространяются глубже, чем поддержка ультранационалистических провокаций. За пределами круга стран ОЭСР только Китай и Индия могут обладать достаточной технологической и военной мощью для того, чтобы получить доступ к мировой власти в предсказуемом будущем, но, естественно, не настолько достаточной, чтобы соответствовать Соединенным Штатам или даже России. Таким образом, исключая маловероятную гипотезу неожиданного наращивания Китаем своей военной мощи, для которого у Китая просто нет технологической возможности, в мире остается одна сверхдержава - Соединенные Штаты. В таких условиях различные военные союзы должны будут опираться на американские силы. Однако США обременены такими глубокими внутренними социальными проблемами, что, безусловно, не будут иметь ни средств, ни политической поддержки для использования такой силы, если безопасность их граждан не находится под прямой угрозой, что несколько раз в 1990-х годах обнаруживали американские президенты. Поскольку холодная война забыта, никакой убедительный эквивалент "новой холодной войны" не маячит на горизонте. Единственный способ для Америки сохранить свой военный статус - ссудить свои силы глобальной системе безопасности, при этом чтобы другие страны платили за это. Это предельный изгиб (twist) принципа многосторонности и наиболее яркая иллюстрация потери суверенитета нации-государства.

Однако государство не исчезает. В информационную эпоху оно просто понижается в статусе. Оно множится в форме местных и региональных правительств, которые покрывают мир мозаикой своих проектов, создают свои электораты и ведут переговоры с национальными правительствами, мультинациональными корпорациями и международными агентствами. Эра глобализации экономики есть также эра локализации политики. То, чего недостает местным и региональным правительствам во власти и ресурсах, они восполняют гибкостью и сетевой деятельностью. Последние являются единственным соответствием, если таковое существует, динамизму глобальных сетей благ и информации.

Что же касается людей, они есть и будут все более и более удалены от коридоров власти и разочарованы в разрушающихся институтах гражданского общества. Они будут все более индивидуальны в своем труде и жизни, конструируя собственный смысл на основе своего опыта и, если они удачливы, реконструируя свою семью - их скалу в этом бурлящем океане неизвестных течений и неконтролируемых сетей. В случае коллективных угроз они будут строить общие убежища, откуда пророки смогут провозглашать пришествие новых богов.

XXI век не будет темным веком. Также не принесет он большинству людей щедрот, обещанных самой экстраординарной технологической революцией в истории. Скорее всего, он может быть охарактеризован как информированная неразбериха.



9.5 Что делать?

Каждый раз, когда интеллектуал пытался ответить на этот вопрос и серьезно применить ответ, следовала катастрофа. Именно так обстояло в случае с неким Ульяновым в 1902 г. Таким образом, не претендуя на то, что могу сравнивать себя с ним, буду воздерживаться от предложения любого лекарства от болезней нашего мира. Но так как я озабочен тем, что я видел в моем путешествии по этому раннему ландшафту информационной эпохи, я хотел бы объяснить мою воздержанность, говоря от первого лица, но думая о моем поколении и моей политической культуре.

Я пришел из времени и традиций левого фланга индустриальной эры, одержимый идеей, написанной на гробнице Маркса в Хайгете, его (и Энгельса) 11-м тезисом на Фейербаха. Преобразующее политическое действие было конечной целью действительно значимого интеллектуального усилия. Я до сих пор верю, что эта установка содержит значительную долю великодушия и, безусловно, менее эгоистична, чем нормальное деланье бюрократических академических карьер, не возмущаемое трудом людей всего мира. И в целом я не думаю, что деление на правых и левых интеллектуалов и социальных ученых даст значительные различия в качестве учености этих двух групп. В конце концов, консервативные интеллектуалы так же участвуют в политическом действии, как и левые, часто проявляя малую терпимость по отношению к своим врагам. Таким образом, проблема не в том, что политические убеждения уменьшают интеллектуальную креативность. Многие из нас в течение долгих лет научились жить с напряжением и противоречием между тем, что мы открыли, и тем, что мы хотели бы видеть случившимся. Я рассматриваю социальное действие и политические проекты неотъемлемыми для модернизации общества, которое явно нуждается в переменах и надежде. И я надеюсь, что эта книга, поднимая некоторые вопросы и предоставляя эмпирические и теоретические элементы для их рассмотрения, может внести свой вклад в информированное социальное действие в целях социального изменения. В этом смысле я не являюсь и не хочу быть нейтральным, отгородившимся наблюдателем человеческой драмы.

Однако я видел так много введенных в заблуждение жертв, так много тупиков, порожденных идеологией, и такие ужасы, вызванные искусственными эдемами догматической политики, что я хочу привить здоровую реакцию против попыток формировать политическую практику в соответствии с социальной теорией или с идеологией. Теория и исследования вообще, так же как и в этой книге, должны быть рассмотрены как средства для понимания нашего мира и судимы исключительно за свою точность, строгость и релевантность. То, как и для какой цели эти орудия используются, должно быть исключительной прерогативой самих социальных акторов, в специфических социальных контекстах и от имени их ценностей и интересов. Довольно метаполитики, довольно "maitres a penser", довольно интеллектуалов, претендующих на роль таковых. Наиболее фундаментальное политическое освобождение состоит в освобождении самих себя от некритической приверженности теоретическим или идеологическим схемам, в конструировании своей практики на основе своего опыта, используя любую доступную информацию или анализ из множества источников. В XX в. философы пытались изменить мир. В XXI в. настало время интерпретировать его по-другому. Отсюда моя бдительность, которая не есть безразличие к миру, обеспокоенному тем, что он сам обещает в будущем.



9.6 Финал

Обещанием информационной эпохи является освобождение беспрецедентной производительной возможности силой разума. Я думаю - следовательно, я произвожу. Поступая таким образом, мы будем иметь досуг для экспериментов с духовностью и возможность примирения с природой, не жертвуя материальным благосостоянием наших детей. Мечта Просвещения - что разум и наука решат проблемы человечества - в пределах досягаемости. Однако существует экстраординарный разрыв между нашей технологической переразвитостью и нашей социальной недоразвитостью. Наши экономика, общество и культура построены на интересах, ценностях, институтах и системах представлений, которые в общем ограничивают коллективную креативность, конфискуют плоды информационной технологии и отклоняют нашу энергию в русло самоуничтожающей конфронтации. Такое положение вещей не должно существовать. Не существует извечного зла в природе человека. Не существует ничего такого, что не может быть изменено сознательным целенаправленным социальным действием, снабженным информацией и поддержанным легитимностью. Если люди информированы, активны и общаются в масштабах всего мира; если бизнес принимает на себя свою социальную ответственность; если средства массовой информации становятся вестниками, а не вестью; если политические деятели противодействуют цинизму и восстанавливают веру в демократию; если культура реконструируется из опыта;

если человек ощущает свою солидарность со всем сущим на Земле; если мы утверждаем межпоколенческую солидарность, живя в гармонии с природой; если мы отправляемся в исследование нашего внутреннего "Я", установив мир между собой - если все это стало возможным благодаря нашим информированным сознательным коллективным решениям, пока еще есть для этого время, может быть, тогда мы сможем, наконец, жить и давать жить другим, любить и быть любимыми.