Книга эта писалась почти четверть века назад. За эти годы многое произошло: пала, казавшаяся нерушимою, коммунистическая система; распался Советский Союз.
| Вид материала | Книга |
- «Крестовый поход» на Советский Союз, 258.27kb.
- Книга размышлений, 2663.1kb.
- Ариадна Васильева Возвращение в эмиграцию, 5238.62kb.
- Служу Советскому Союзу! Аркадия Ночь и море Игнатова Е. Очарованный странник Генделева-Курилова., 2087.82kb.
- Лекция: Советский Союз в годы реформ, 612.2kb.
- 22 июня 1941 г фашистская Германия напала на Советский Союз. Кэтому времени пламя второй, 304.45kb.
- А. Н. Леонтьев "деятельность. Сознание. Личность" предисловие автора эта небольшая, 2356.73kb.
- Около полутора лет назад я получила по почте от одного совершенно незнакомого мне ранее, 836.91kb.
- Германовской Молодежной Конференции 12/25 декабря 1979 г в Св. Троицком монастыре,, 284.68kb.
- Еще о физическом развитии и здоровых зубах Вопросы, вопросы, вопросы, 1974.36kb.
Борис ВАЙЛЬ
особо опасный
Харьков
«ФОЛиО»
2005
ББК 84.4
В14
Художник-оформитель Н. Федорова
Вайль Б.Б.
О
В14
собо опасный / Харьковская правозащитная группа; Худож.-оформитель Н.Федорова. – Харьков: Фолио, 2005. – 320 с., фотоил.
ISBN 966-03-2956-3.
Борис Вайль – участник подпольного движения 50-х, возникшем под влиянием ХХ съезда КПСС и событий в Венгрии. В 1954 г. Б. Вайль – 18-летний студент Ленинградского библиотечного института был осужден на 6 лет лишения свободы. В лагере ему добавили еще 2 года. Второй раз Б. Вайль был арестован в 1970 г. за хранение и распространение самиздата. После освобождения смог устроиться на работу только в совхозе Смоленской области. В 1977 г. выехал за рубеж, проживает в Копенгагене.
Написанная более четверти века назад, книга Б. Вайля представляет несомненный интерес, так как живо повествует о типичной советской жизни в «большой» и «малой» зоне СССР.
ББК 84.4
| ISBN 966-03-2956-3 | © Б.Б.Вайль, 2005 © Н.Федорова, художественное оформление, 2005 © Харьковская правозащитная группа, 2005 |
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Книга эта писалась почти четверть века назад. За эти годы многое произошло: пала, казавшаяся нерушимою, коммунистическая система; распался Советский Союз. Взгляды автора – безотносительно всех этих событий – тоже не оставались неизменными: прибыв на Запад убежденным социалистом, он постепенно, по мере знакомства с западной действительностью и становясь старше, изменялся в сторону «буржуазного либерализма». Так что на целый ряд вещей автор теперь смотрит совсем по-иному, чем 20 лет назад. Тем не менее, автор решил принципиально не менять текст первого издания, а лишь частично дополнить его и внести, где надо, необходимые исправления.
При написании книги приходилось соблюдать осторожность, дабы не подвести людей, живущих в СССР. Теперь такой опасности нет. Все же, не получив согласия соответствующих лиц, автор и впредь не может называть некоторых людей их полными именами. Кто знает, насколько в людях еще сидит страх, привитый еще их родителям в предшествующие десятилетия…
Борис Вайль
Копенгаген, апрель 2003 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Более ста восьмидесяти книг об Архипелаге ГУЛаг, записок и воспоминаний, часть из которых переведена на тридцать языков, издано было за последние сорок лет. Свидетельства эти едва ли способны были оказать влияние на большую мировую политику; в очень редких случаях могли они убедить утопистов в (еще) свободной части планеты, и все повторяющиеся изображения столь же ужасающих, как и логичных последствий «реального социализма» едва ли смогли ослабить притягательную силу социалистической утопии. С другой стороны, «буржуазный лагерь», устав от постоянных сообщений о кошмарах нашего века, реагирует на картины из-за колючей проволоки пресыщенно, даже раздраженно. Потому-то и кажется понятным возражение, которое выдвинула Людмила Вайль, когда ее муж начал работу над этой книгой: «Мир охвачен информационным кризисом, – сказала она. – Не нужно увеличивать количество информации, ее и без того много. Что будет, если все начнут писать книги?»
И тем не менее Борис Вайль решил обратиться к воспоминаниям, которые повествуют, в основном, о годах несвободы, о жизни в «большой» и в «малой» зоне. И хорошо, что он это сделал: его книга – это самобытный «голос из хора», из хора страдальцев и угнетенных, ставших вместе с тем и подвижниками.
Это уже третье поколение зэков, которые, в отличие от своих отцов, противостоя государственной мощи, знают, по крайней мере, за что они сидят. Именно благодаря мужеству женщин и мужчин, таких, в частности, как Борис Вайль, их непримиримости ко лжи и цинизму, к произволу властей и к унизительному террору против свободной мысли, благодаря их готовности к личным жертвам имеются сегодня в Советском Союзе хоть какие-то преграды на пути произвола и насилия.
Борис Вайль был не только участником открыто действовавшего правозащитного движения, возникшего в СССР в 60 и 70 годы; он участвовал и в подпольном движении 50-х годов, созданном, главным образом, студентами в больших городах под влиянием XX съезда партии и событий в Венгрии, в движении, которое боролось за демократические реформы, по меньшей мере, за бóльшую свободу в культурной жизни.
Тринадцатью годами лишения свободы – девятью годами лагеря и четырьмя годами сибирской ссылки – заплатил Борис Вайль за свое участие в борьбе за «право на совесть». Ему было 18, когда в 1957 году он был осужден в первый раз; а когда через восемь с половиной лет в 1965 году он вышел на свободу, он уже познал за это время на себе все степени ужесточения советской карательной системы, в том числе лагерь особого режима, страшнейший вид лагерного заключения.
Когда в 1970 году Борис Вайль вторично предстал перед судом, на этот раз за распространение самиздата (в числе прочего ему было вменено распространение одной работы Милована Джиласа), он уже не был для Запада незнакомцем: пресса и радио сообщали о деле Бориса Вайля, тем более, что это был первый процесс, на котором присутствовал академик А. Д. Сахаров, допущенный туда в силу своего (тогда еще) высокого авторитета у властей.
После освобождения из ссылки Борису Вайлю, как имеющему политическую судимость, было отказано в праве на проживание в больших городах, которое и так-то получается в СССР с большими трудностями. Он и его жена нашли работу в одном из совхозов в Смоленской области, где они и жили со своим теперь четырнадцатилетним сыном до выезда на Запад. В октябре 1977 года они приехали в Вену, а позже перебрались в Копенгаген.
Книга Вайля содержит богатую информацию и о жизни в советской провинции; именно западный читатель вводится здесь в ту область советского быта, которая открывает много нового даже посвященному.
В этой книге ничего не выдумано, ничего не преувеличено, это столь же непретенциозное, сколь лишенное сентиментальности изображение тяжелой жизни, перенесенной, однако, с большим достоинством и мужеством, рассказ о судьбе, которую познали миллионы соотечественников Бориса Вайля и которую разделяет и поныне множество людей.
Именно потому, что все изображенное в книге является для миллионов людей в СССР не прошлым, а мучительным настоящим, книга эта является для читателя чем-то обязывающим, обязывающим к активному действию и – поскольку то в его власти – к спасению, не в последнюю очередь самого себя.
Давая ценную информацию и знакомя читателя со столь дорого оплаченным социальным опытом, книга Вайля вместе с тем подкупает своей искренностью и добротой.
Это свидетельства чистого и умного сердца, и им хочется пожелать широкой известности как на родине, так и на Западе.
Корнелия Ирина Герстенмайер, 1980
Когда я еще собирался писать эту книгу, то первым, кто возразил против нее, была моя жена. «Мир охвачен информационным кризисом, – сказала она. – Не нужно увеличивать количество информации, ее и без того много. Что будет, если все начнут писать книги?»
Но я не думаю, что движение за нулевой прирост продукции можно перенести и в область культуры. Человечество не может жить, не выражая себя – в литературе, в музыке, в кино... Философы пытаются осмыслить этот мир (или пытаются понять, можно ли и нужно ли делать это). Историки группируют события и дают им оценку. Социологи анализируют общества и классы. А свидетели и участники событий дают свои свидетельства, показания – материал для философов, социологов, историков. С этой точки зрения ценен не только, например, труд Солженицына, но и воспоминания любого заключенного ГУЛага. Ибо если каждый человек – личность, то и видение мира каждым человеком – личное, неповторимое, свое. (Не случайно поэтому мы имеем четыре Евангелия, а не одно.)
Вот и я намерен рассказать о своем: что я пережил, передумал, перечувствовал. Как воспринимали мир люди, какой шкалы ценностей они придерживались; почему умирали одни человеческие цели и откуда появлялись другие; какие мифы распространялись стихийно в обществе и какие насаждались сверху, государством; почему, в конце концов, общество такое, какое оно есть, – об этом я хочу рассказать, об этом я хочу размышлять. Может быть, эти размышления послужат сырьем людям, занимающимся историей общества.
Две доминанты сформировали меня: провинция и лагерь. В отличие от большинства диссидентов, я родился, вырос и жил в провинции, в семье, которую, опять же в отличие от большинства диссидентских семей, интеллигентной не назовешь. Но, как и многие диссиденты, я большой кусок своей жизни оставил в лагере («лучшие годы», как говорят). Лагеря тоже находятся в провинции, но они не являются духовной провинцией. Там проходит невидимая передовая...
В Советском Союзе жизнь в провинции резко отличается от жизни в столицах. Можно сказать, что это два разных мира. Мне кажется даже, что в царской России разница между столицами и провинцией была не столь яркой. Несмотря на отсталость тогдашних коммуникаций, провинция жила духовной жизнью (определенный слой интеллигенции). Журналы и книги из Парижа приходили даже в деревню. Некоторые провинциальные газеты имели за границей своих постоянных корреспондентов. И то, что многие деятели культуры родились и сформировались в провинции, говорит в пользу моего утверждения. (Тут невольно приходит в голову, что многие – а может, большинство? – нынешние руководители партии и правительства тоже родились и сформировались в провинции. Но в этом случае она не сделала их не только деятелями, а хотя бы ценителями культуры... Но это особый вопрос – о крестьянстве как классе, ставшем резервуаром советской правящей элиты.)