Научный журнал

Вид материала

Содержание

Библиографический список
Об актуальности и логических аспектах
Интегративная когнитивность

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 25

Библиографический список

Алексеев, Н.Н. Основы философии права / П.П. Алексеев. – СПб. : Лань, 1999. – 256 с.
Антология феноменологической философии в России. – М. : Мысль, 1998. – 432 с.
Графский, В.Г. Интегральная (синтезированная) юриспруденция: актуальный и все еще незавершенный проект / В.Г. Графский // Правоведение. – 2000. – № 3. – С. 56–64.
Гуссерль, Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии / Э.Гуссерль ofollow" href=" " onclick="return false">ссылка скрыта
Ильин, И.А. Философия права. Нравственная философия / И.А. Ильин // Соч. в 2 т. – М. : Русская книга, 1993. – Т. 1. – 291 с.
Кельзен, Г. Чистое учение о праве / пер. C.B. Лезова, Ю.С. Пивоварова // Сб. пер. – М., ИНИОН АН СССР 1987. – Вып. 1. – С. 123.
Коссио, К. Право в судейском праве / К. Коссио // цит. по: Антология мировой правовой мысли : в 5 т. – Т. 3. Европа. Америка: XVII–XX вв. – М. : Мысль, 1999. – С. 718–735.
Луман, Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества / Н. Луман // Социо-Логос. – М. : Прогресс, 1991. – Вып. 1. – С. 194–218.
Основные концепции права и государства и государства в современной России (по материалам «круглого стола» в Центре теории, истории и права и государства ИГП РАН) // Государство и право. – 2003. – № 5. – С. 5–33.
Поляков, А.В. Постклассичекое правоведение и идея коммуникации / А.В. Поляков // Правоведение. – 2006. – № 2. – С. 19–32.
Поляков, А.В. Общая теория права : учебник / А.В. Поляков, Е.В. Тимошина. – СПб. : Изд-во юрид. фак-та С.Пб. гос. ун-та, 2005. – 472 с.
Правовая система социализма: понятие, структура, социальные связи : кн. 1. / Отв. ред. В.П. Казимерчук, В.Н. Кудрявцев. – М. : Юридическая литература, 1986. – 368 с.
Радбрух, Г. Философия права / Г. Радбрух. – М. : Международные отношения, 2004. – 240 с.
Райнах, А. Априорные основания гражданского права / А. Райнах // Собр. соч. – М. : Дом интеллектуальной книги, 2001. – 483 с.
Франк, С.Л. Общественная этика / С.Л. Франк // Вопросы философии. – 2007. – № 1. – С. 153–169.
Хельд, К. Подлинная экзистенция и политический мир / К. Хельд // Вопросы философии. – 1997. – № 4. – С. 24–43.
Честнов, И.Л. Правопонимание в эпоху постмодерна / И.Л. Честнов // Правоведение. – 2002. – № 2. – С. 3–16.
Del Vecchio G. Filosofia del Derecho. Barselona. 1929 /Антология мировой правовой мысли : в 5 т. – Т. 3. Европа. Америка: XVII–XX вв. – М. : Мысль, 1999. – С. 783–811.

УДК 16

ОБ АКТУАЛЬНОСТИ И ЛОГИЧЕСКИХ АСПЕКТАХ

СОБЫТИЙНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Б.В. Царев

В статье рассматриваются последствия монопольного положения структурно-тезаурусного подхода в современной профессиональной историографии для нарративного жанра, излагающего ход исторических событий в их хронологической последовательности. Автором выделены логические аспекты создания нарративных работ с учетом новейших задач и достижений исторической науки и социальной философии.

Аналитики современной художественной жизни с тревогой говорят об уходе событийности из сферы искусства как весьма заметной тенденции, обусловленной его возрастающим технологизмом, отчаянной и безнадежной акционностью, исчезновением подлинной историческо-событийной сюжетики из серьезной художественной литературы. Отмечаются обществоведами и процессы деонтологизации, девальвации событийности в социально-политической жизни современного мира [1]. О подобной же тенденции (возможно, еще более глубокой чем в искусстве) могут с еще большим основанием в наши дни говорить и читатели научной литературы по всеобщей и отечественной истории. Нарратив, т. е. изложение в хронологическом порядке событий в потоке истории, обнаруживается в общей массе научных исторических работ в весьма незначительном объеме, если не иметь в виду биографии исторических лиц; правда, и к биографической литературе могут быть предъявлены немалые упреки относительно описания деятельности этих лиц в гносеологически и психологически сложных ситуациях. Недавно прошли юбилейные даты самых «напрашивающихся» на такое подробное изложение выдающихся событий, по изучению отдельных сторон которых наука накопила гигантский объем источников и исследований: Великая Французская революция, начало Первой мировой войны, 1917-й год и начало гражданской войны в России… И что же? Показа живого потока исторического процесса в рамках столь сложных и бурных по накалу страстей и эмоций, ситуационному ряду событий в свете новейших исследовательских возможностей практически до сих пор нет [2]. Были мемуары, публицистика, издание весьма старой исторической литературы, однако аналогов «Войне и миру» и «Тихому Дону» в историографическом плане, использующих новейшие исследовательские возможности, к сожалению, не появилось.

Впрочем, известный культуролог М. Эпштейн даже выразил радость по этому поводу, поскольку, по его мнению, сознание человека не сводится к воспоминанию о событиях. «Сознание имеет свой словарь, свой тезаурус, который охватывает все содержание жизни не во временной последовательности, а как предстоящее мне здесь и сейчас, во всем объеме памятного мне бытия. Если нарратив – это временной срез жизни в последовательности ее событий, то тезаурус – это континуум событий, одновременно предстоящих сознанию, где содержание жизни развернуто в виде всеобъемлющего «каталога» людей, мест, книг, чувств и мыслей», остающегося, по мнению М. Эпштейна, в большей части неизвестным из-за преобладания нарративных приемов. Он отмечает, что в исторической науке тезаурусный (т. е. структурно-аналитический) подход уже составил сильную конкуренцию нарративному благодаря французской школе «Анналов», оказавшей широчайшее воздействие на историков во всем мире. В центре исследований оказывается не событийная канва и не биографии великих людей, а языковая картина мира, традиции, ментальности, структуры жизненного опыта [3].

Представляется, что пренебрежение нарративным жанром (если иметь в виду прежде всего изложение в хронологической последовательности выдающихся исторических событий с обилием чрезвычайных, непредвиденных, гносеологически и онтологически запутанных ситуаций) со стороны историков-профессионалов может обернуться для историографии в целом немалыми потерями. Ведь читателю, как и ученому-гуманитарию, важно погрузиться в живое течение истории, которое ежедневно превращается в прошлое, неуловимое в своей практической непосредственности. Видный отечественный филолог М.Н. Виролайнен отчасти справедливо подчеркивает, что профессиональным историкам, осуществляющим ценную работу по восстановлению последовательности событий и их причинно-следственной связи, «в принципе не дано способов соприкосновения с живой плотью исторического бытия, пребывающей в процессе неостановимой метаморфозы»[4]. Массированное изучение современными историками устойчивых социальных структур, тезаурусных компонентов общественного бытия, повседневной жизни людей различных эпох, способов выживания народных масс в тяжелейшие «смутные» времена все же существенно приближает историографию к «живой плоти» истории. Но если достижения историков в этих жанрах соединить с рассказом о том, как исторические агенты (прежде всего властные лица и учреждения) «разрубают» «гордиевы узлы» одновременного сплетения сотен проблем в условиях жесточайшего цейтнота (что было, например, в эпохально-крупных войнах и великих революциях), то дистанция между исторической событийной реальностью и профессиональной историографией будет еще более заметно уменьшаться. О значимости такого историографического симбиоза пишут некоторые зарубежные методологи, призывающие историков-профессионалов работать по линии так называемого конфигуративного понимания истории, когда одним усилием охватывается хронологичекий поток, сюжет, действие исторических агентов, увязывая все это с устойчивыми социально-бытийными структурами [5].

Обогащенный достижениями, новациями тезаурусно-структурного подхода в общественных науках нарративный жанр особенно важен в наше трудное и напряженное время, вовлекающее многих людей и народы в суровые испытания, что ставит перед социальной философией задачу создания и развития философской концепции испытаний. Здесь необходим хорошо подготовленный – фактологически и методологически – доступ к сокровищнице социально-исторического опыта, который может служить опорой и ориентиром в трудных жизненных испытаниях [6]. Важна такого рода работа и для более серьезного рассмотрения исторических сюжетов в рамках так называемой ретроальтернативистики (именуемой некоторыми авторами контрфактической историей, виртуальной историей и т. п.), приобретающей все большую популярность на книжном рынке, но мало освоенной еще солидными представителями профессиональной историографии. Известна «ахиллесова пята» публикаций такого рода: легковесность в источниковедческом плане, игнорирование многих важных факторов и социальных сил, объективных и субъективных реальных возможностей исторических агентов в быстро текущем событийном потоке национально-государственного или мирового масштаба.

К сожалению, в отечественной социально-философской литературе, в трудах по методологии исторического исследования ни сама категория «историческое событие», ни логические аспекты нарративной историографии почти не рассматриваются. Данная проблематика только вскользь затрагивается при освещении вопросов, связанных с категорией «исторический факт» и при изложении концептуальных дискуссий аналитической историологии, связанных прежде всего с именами К. Гемпеля и У. Дрея. Поэтому историк-исследователь, пытающийся осветить весь поток событий и действий исторических лиц (особенно пытающихся контролировать течение событий, смену ситуаций) в хронологической последовательности изменяющихся ситуаций с одновременным давлением в этих ситуациях сотен вопросов и факторов, чтобы показать всю сложность исторического процесса и ситуаций, в которых «барахтаются», «рулят» и «выплывают» и властные институты, и рядовая людская масса, встречается со многими логико-методологическими неясностями и неопределенностями. В какой-то мере в теоретико-методологическом плане здесь помогает использование основных идей синергетической парадигмы. Однако это только в общетеоретическом плане – при практическом построении нарративного труда все равно остается много неясностей.

До последовательной реализации сложных методологических концепций К. Гемпеля, У. Дрея, Ф. Арона, Ф. Анкеремита в практике историописания масштабных, запутанных, динамичных, поликонфликтных событий пока, как видно, весьма далеко. Поэтому историку важно предварительное продумывание варианта изложения хода истории через Сциллу и Харибду таких антиномий, как структура – событие, синхрония – диахрония (имеется в виду описание размещения действующих сил в социальном пространстве на определенный временной отрезок и изложение смены ситуаций внутри сложного макрособытия в хронологической последовательности). Важным пунктом логических размышлений историка является вопрос о том, как выразить непрерывность эпохального события во времени, течение его событий, если само изложение истории состоит из прерывных картин [7].

Трудных логических и методологических проблем, как видно из вышеизложенного, предостаточно. Важно приступить (пусть пока и на несовершенной логической базе) к разработке панорамных историй великих, эпохальных событий, событий с высоким уровнем драматизма и трагедийности. Конечно, важно здесь освобождение от прежней узкой идеолого-партийной предвзятости и зашоренности, использование по мере возможности трудов новейших мастеров структурного анализа, работ по синергетическим аспектам социально-исторического бытия; необходим, разумеется, и опыт старых мастеров исторической науки, создающих монументальные классические книги нарративного жанра, таких как А. Олар, Ж. Жорес, А. Матьез, Е.В. Тарле, Б. Такман.

Нам представляется, что в логическую структуру макрособытия в плане синхронии можно включить те компоненты, которые выделяют в социологической литературе в отношении социальных событий (отличающихся от исторических своей массовой повторяемостью, типичностью):

характер конфликтных тем, вопросов или причин наступления данного события;
состав прямых и косвенных участников, исторических агентов социальных сил, стратегическо-тактических ресурсов основных политических «игроков»;
процесс фокусированного (т. е. направленного на конкретный повод или конкретный вопрос) взаимодействия между социально-историческими силами и агентами;
конкретная социально-историческая ситуация (совокупность реальных и потенциальных возможностей, используемых или не используемых субъектами в процессе взаимодействия, социально-психологическая атмосфера и т. п.);
пространственно-временные рамки исторического события [8].

Слабым пунктом многих нарративных работ даже по эпохальным событиям является игнорирование зачастую вопроса о реальной информированности, осведомленности государственных руководителей и лидеров политических партий относительно текущей ситуации во внутринациональном и внешнем мире, относительно соотношения сил на политической арене и т. п. Пока в исторических работах (во всяком случае, отечественных авторов), посвященных данным событиям, отсутствуют попытки развернутой типологизации гносеологических ситуаций, в которых оказывались исторические деятели и отечественные политические круги в условиях молниеносного, без раскачек, принятия жизненно важных решений. В современную эпоху, характеризуемую беспрецедентным ускорением, уплотнением времени, становлением режима жизни он-лайн, этот аспект историографических исследований имеет огромное значение. Крайне мало присутствуют даже в капитальных монографиях по всеобщей и отечественной истории описания процесса принятия решения, когда одновременно приходится увязывать десятки и сотни постоянных и быстро изменяющихся величин. Между тем, пожалуй, именно наличие такого рода картин превращает нарративную историографию в достойную соперницу структурно-тезаурусному направлению и существенно поднимает ее познавательную и даже эстетическую ценность для представителей многих других социально-гуманитарных дисциплин и интеллектуальных читателей.

Библиографический список и источники

Лехциер, В.Л. Бескорыстие события или в поисках ответной меры / В.Л. Лехциер // Вестник Самарской гуманитарной академии. Философия. Филология. – № 2. – 2007. – С. 16–19.
Уткин, А.И. Первая мировая война / А.И. Уткин. – М. : Алгоритм, 2001.
Эпштейн, М. Таня, Пушкин и деньги. Жизнь как нарратив и тезаурус / М. Эпштейн // НГ Exlibris. – 2007. – № 47.
Виролайнен, М.Н. Филология в информационном обществе / М.Н. Виролайнен // Русская литература. – № 1. – 2008. – С. 78.
Мегилл, А. Историческая эпистемология / А. Мегилл. – М. : Канон, 2007. – С. 41.
Корнеев, П.В. Социальная философия и философская концепция испытаний / П.В. Корнеев // Актуальные проблемы социальной философии. – М. : Кафедра философии РАН, 1998. – С. 190–191.
Савельева, И.М. История и время в поисках утраченного / И.М. Савельева, А.В. Полетаев. – М. : Языки русской литературы, 1997. – С. 158–159.
Резник, Ю.М. Введение в социальную теорию. Социальная онтология / Ю.М. Резник. – М. : Институт востоковедения РАН, 1999. – С. 213.

УДК 1:16:008:159.9

ИНТЕГРАТИВНАЯ КОГНИТИВНОСТЬ

В АСПЕКТЕ СОЦИОПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ,

КУЛЬТУРОЦЕННОСТНОЙ ПРОЕКЦИИ БУДУЩЕГО

Н.Ф. Шаров

В данной статье рассматриваются социопсихологические, культуронесущие основания, важные для общества, человека, истории. В качестве фундамента, одной из сил, влияющих на развитие общества, его динамику, исследуется фактор когнитивной интеграции, имеющий весомое значение для человеческой ориентации в движении вперед. Обращается внимание на ее природу и способность выступать тем ценностным началом, благодаря которому происходит движение и выстраивание направлений в целостной социокультурной линии общества, ориентациях человека, в обозначении того будущего, которого важно добиваться.

Важнейшей проблемой современного гуманитарного, естественнонаучного и, конечно, философского исследования является проблема постижения будущего. Данная проблема всегда «остра» для философии, психологии, теологического, культурологического знания в целом; она всегда составляла центр, стержень философских, аналитических поисков и размышлений. Мыслители во все времена стремились заглянуть в будущий мир, предсказать, понять его. Актуальность данной проблемы всегда была востребована обществом. Хотя сложность рассмотрения этого вопроса состоит в том, что нам трудно «полностью» опереться на предыдущий опыт постижения будущего.

Степень адекватности исторического прошлого и его картины зависит от доступности и «переработки» этого опыта. И из него важно взять то, что присутствует как необходимость в данном социокультурном, временном опыте, но при этом надо иметь в виду, что когнитивный опыт, опыт восприятия и переработки настоящего с позиций будущего всегда является достаточно «условным» с точки зрения его привязки к настоящему. Социально-психологические контексты и механизмы всегда присутствуют в рамках попыток «когнитивного заглядывания и выстраивания проекций будущего». Проектный план будущего весьма «обширен» для того, чтобы его видеть и понимать в рамках абстрагированного и конкретного материала существования. Сам способ обращения к теме «будущего» имеет многослойный характер: это социопсихологические ориентации, механизмы и «точки отсчета», это культуроценностные формы «собирания», интегративного отношения к самому будущему, имея в виду позиции философии, психологии, религии, обыденного восприятия и мышления, науки и искусства и др. Здесь всегда требуется «своя» предметность в обозначении той или иной позиции, угла зрения, так как сам феномен «будущего» всегда открыт, процессуален и многосмыслен, он связан с когнитивностью, являет собой сложный синтез выстраивания мировоззренческого и культуро-психологического (М. Коул, М. Мид и др.) выстроенного отношения, а также «наработки» и закрепления восприятия, закрепления ценностных форм в своей когнитивно-жизненной логике, со своей оправданностью ожидания. Жизнь всегда проходит и видится изнутри определенных «стереотипизированных», «социопсихологических», «культуропредуготовленных», формально и неформально закрепленных форм, норм, идей, картин жизни.

Когнитивная «начинка» культуры – очень серьезная величина, подчеркивающая способность общества, человечества к самосовершенствованию.

Именно из-за когнитивных, нечетко видимых, ложно заданных представлений мы имеем трагические этапы, периоды или время разрушительных проектов и целенаправленностей. Когнитивная интенция может быть носителем отчуждения, так как она создает разрывы между описываемым и достигаемым. Здесь играет роль присутствие в этой когнитивности определенного аксиологического материала мыслимости, ее образов и образцов, которые должны быть пронизаны смыслом. Когнитивность «работает» на поддержание ожидания, привнося эффекты, задаваемые мыслью, образами.

Социокультурный срез когнитивности представляет собой «воплощение духовных переплетений», выражающих синтезирование «корневых концептов», понятий из разных систем знаний, когда такое «переплетение» дает эффекты методологического порядка: сочетание гуманитарных и информационных знаний делает когнитивность новой формации, как бы сказал М. Фуко, появляется новая модель-эпистема, новый вариант дискурсивной практики, когда явления, объекты «подсвечиваются» с разных сторон и имеют несколько измерений, поэтому особенно важен гуманитарный посыл когнитивности. И здесь совсем не кажется мистическим вариант И. Пригожина превратить все науки в гуманитарные, имея в виду избегание чистого технократизма, ведь любое знание, смыслы сопричастны человеку, имеют человеческое измерение. В этом смысле стоит говорить об «антропоцентричности» когнитивности – ведь она «начинается» в человеке и должна, в рамках разных наук, обслуживать человека.

В культуре всегда есть то, что четко проявляется и сформировано и что и имеет характер встроенных факторов, форм, которые не всегда «прозрачны» по характеру взаимосвязи, взаимообусловленности, но тем не менее, играют значимую роль для сфер общества, его институтов, которые обладают своей природой институциональности, именно таким образом становясь фактором, формой или механизмом влияния. Культура достаточно институализированный процесс, деятельность и продукт.

Что же такое когнитивность в целом? Когнитивность подчеркивает способность общества организовать конкретного человека создавать системы (структуры, особую деятельность) по развитию и трансляции знаний. Всякое знание выражает определенные потребности и возможности общества и человека. Когнитивность указывает на то, что если общество имеет развитую систему знания, предметно-дисциплинарного знания, то оно не может не следить за важными изменениями этого знания. Неслучайно в западной философии существуют разные направления вычленения знания (социология знания, психоаналитические концепции знания, аксиологичность знания, и везде есть свои критерии). Так, М. Шелер, К. Мангейм, Бергер, Т. Лукман и другие видят знание в социологическом срезе «в виде социологического знания».

Современная когнитология знания представляет собой одну из самых «философичных» социологических, психологических и культурологических дисциплин, поскольку ее предметом является возникновение и функционирование различных форм мышления и знания в том или ином социально-культурном контексте. К этим формам относятся религиозные и философские учения, научные теории, политические идеологии, художественные произведения и стили искусства и т. д. Установление такого рода зависимостей совсем не обязательно означает сведение сложных духовных образований к экономическим мотивам, воле к власти или инстинктивным влечениям.

В настоящее время когнитология как теория знания исследует проблемы детерминации, форм передачи и хранения знания, социальной, психологической обусловленности типов мышления в различные периоды истории, типологии производителей знания, институциональных форм духовного творчества и тем самым она является как бы ядром целого ряда других дисциплин: философии науки, религии, искусства, имеющих, однако, свои особенности.

В целом, обращаясь к культуре как фундаментальному основанию развития общества, следует иметь в виду многообразие ее « когнитивной емкости», которая показывает культуру и общество как «симпликат», объединяющий разные основания, определяющие ее исторические и функциональные особенности.

Интегративность со стороны внутренней обусловленности когнитивности включает в себя:

выводимость одних форм (институализаций когнитивности) из других;
относительную автономность и самоидентификацию (институализацию их в своем культуроформирующем вкладе);
возможность определения границ и взаимосвязи в когнитивных сферах (науке, образовании, искусстве, религии и др.);
сопряженность их развития в аспектах: а) исторической и функциональной динамики, б) жесткого влияния друг на друга, в) первофакторности-второфакторности влияния, г) разнотипности природы знания и познания (от полярных позиций, систем отсчета до различия образности и формализованности языка и материала).

Можно говорить о когнитивности вообще, когнитивности культуры, общества и собственно «когнитивных сообществах». Когнитивность – это имеющаяся и формирующаяся совокупность возможностей и реальностей познавательного освоения и отношения к миру. Когнитивность культуры, в свою очередь, – это сложившаяся способность познавательного освоения мира обществом, «внутренними сообществами», выраженная в формах, механизмах, институтах, характерных для определенного времени, эпохи и социума.

Когнитивность междисциплинарна, влияет на дисциплины и объекты.
Когнитивность чувственна, умозрительна и аналитична.
Когнитивность создает пространство объектов и этим самым требует общепринятого.
Когнитивность предполагает рефлексию над ней.
Когнитивность требует сопряжения индивидуальностей, т. е.создает интерсубъективное пространство.

Дадим еще ряд пояснений. Когнитивность проявляет себя как на индивидуальном, так и на социальном, (социокультурном, социумном) уровне. В варианте социума когнитивность имеет свою интегративность, свои базисные элементы, свою динамику, свое взаимодействие. Здесь по-разному проступает и определяет свою силу влияние на когнитивность в целом тех или иных элементов.

Интегральность когнитивности актуальна видением и пониманием сложения разных когнитивных «мест», потенциалов, которые вызывают ее генетически, вызывают ее функциональные проявления, которые влияют на нее содержательно.

Интегративная когнитивность – это сложившееся (предуготовленное вчера), складывающееся (формирующееся сегодня) и предполагаемое (возможное, прогнозируемое) состояние этой интегративности как результата, обусловленного взаимодействием несущих оснований, потенциалов, «сил», характеризующих установление посредством их интегративного отношения к миру, его реальностям (природным, социальным), объектам, сущностям и тому подобн., и оказывающих существенное влияние на культуру.

Интегративность – особая сумма. Сумма когнитивных потенциалов есть величина не механическая (формально математическая), ведь каждый из них зависим друг от друга, своими качествами потенциала, каждый играет определенную роль, поэтому сумма их подчеркивает качественно иной результат, нежели их количественное суммирование. Социально-психологическое онтологизирование относительно когнитивности выражает культуроустойчивый характер понимания, мышления в целом, уровней рациональности и конвенциональности, подчеркивающих генетически заданные механизмы и способы формирования самой когнитивности. Принятие, доверие, вера, ожидания – это условия реализации и «допуска» когнитивных онтологий в виде «легитимных» правил содержательной работы с миром объектов, вещей, проблем, идей и пр.

Интегративность выступает механизмом осуществления бытия культуры. При этом культура, жизнь общества, человек как накопитель ценностей, смыслов – явление собирательное, но культура, как накопитель, не всегда «разборчиво может среагировать» на характер и виды активности общества и человека. Говоря об интегративности когнитивности, важно иметь в виду, что она, с одной стороны, «актуализируется» и проверяется исторически: историей развития общества, его культуры, развития социально-психологических форм, механизмов, с другой – она является «лестницей, где представлены разные формы и уровни ее интегративности и где высшим уровнем понимания и «экологического выживания и существования» общества является наличие такого «интеграла», как «идеал», и практики работы с этим жизнеобпеспечивающим основанием и механизмом развития общества и человека.

В поставленной проблеме рождается и такой вопрос: как быть с опытом прошлого при решении современных проблем?

Относясь когнитивно и собственно онтологически к истории, можно сказать, что историю не в меньшей степени делают случайности и импровизации, и ошибки, которые точнее можно назвать непредвиденными последствиями человеческой деятельности. Уровень ошибочных действий в исторических событиях повышается не только тогда, когда доступная информация и время принятия решений ограничены, но и тогда, когда имеет место недостаток компетенции, а также нет должной процедуры выработки и принятия ответственных решений. По этой причине выбор возможных вариантов действий и разных решений, в том числе и политических, является крайне ограниченным. Смысл истории заключается в том, что она развивается далеко не по самым оптимальным вариантам.

Говоря о данной проблеме, мы исходим из того, что каждое поколение пишет свою собственную историю, исходя из своих доминирующих или конкурирующих когнитивно (или практически) выстраиваемых концепций, выражающих все новые возникающие возможности их осуществления.

Человеческое существование всегда нуждается в нахождении тех социокультурных замеров, измерений, которые бы указывали на смысловые стороны, характеристики, способности этого человеческого существования. Философское понимание природы, всей истории и развития человека связано с определением тех сущностных начал, тех человеческих «величин», которые бы были сопредельны самому факту выстраивания человеком различных вариантов своего человеческого пребывания. Быть человеком – это всегда проявлять в своей жизни истинно человеческие силы и способности. Одной из фундаментальных сил и способностей человека выступает духовность.

Духовность – достаточно емкое образование, понятие, оно несет в себе различные смыслы и потенциалы. Многие исследователи выделяют те или иные особенности в понимании данного явления. К ним относят то, что отличает человека от остального мира, живого мира; здесь указывают на различные формообразования, свойства и качества: духовность – это идеальность, разумность, субъектность, самосознание, это некоторые особые состояния – воля, интуиция, совесть, интеллект и др. Но духовность важна и своей организованностью, тем, что создает общество, человек в рамках своего культурного времени, пространства и тем, что позволяет ему обустраивать себя социокультурно, социопсихологически в проекции будущего. Такой духовной организованностью является идеал, который к тому же запускает, активизирует духовность как практическую способность.

В культуроценностном, программируемом плане духовность запечатлевается в идеале.

Одной из главных задач современной науки является задача поиска духовных оснований процесса развития общества и человека, задающих им социокультурную целостность. Причем основа этих положений должна опираться как на разум, социокультурную психологическую апперцепцию, так и на систему фундаментальных ценностей человека, носителей должного, что говорит об их социальной и культуровыстроенной заданности. Но при этом важно иметь в виду, что человек всегда опирается на свои сущностные начала. Человек осваивает мир не одним только разумом, который выступает формой власти и покорения всего внешнего, но разум, неподкрепленный действием чувства, обрекает человека на смерть. Именно из этого вытекает бессилие чисто рациональных проектов переустройства жизни как индивида, так и общества.

Мы считаем, что, поставив в основу способа постижения социальных культуроорганизованных реалий систему инвариантных ценностей человека, мы можем проникнуть в тайну «желаемого, но «полузакрытого», в контексте слабо понятого (познанного) образа будущего, через который есть возможность постижения истории. Этот образ позволяет понять устойчивые характеристики действительности будущего.

Во-первых, система ценностей человека определяет его индивидуальность, кроме того ценности требуют своего постоянного воспроизводства, что является одним из условий объективной характеристики образа нашей индивидуальности.

Во-вторых, система ценностей определяет отношение человека к самому себе, к процессу своей деятельности и его результату. А человек творит мир своего бытия «по своему образу и подобию». Поэтому каждое следующее поколение создает свою историю по образу и подобию своему.

В-третьих, действенность аксиологического анализа становится все более определяющей тогда, когда логический анализ признает свое бессилие перед решением стоящей проблемы.

Кроме того, в основе реального лежит идеальное, которое определяет глубинную основу реальности. И без рассмотрения содержания этой реальности невозможно перейти из абсурда в мир человеческого бытия. А мир идеального – это мир наших ценностей и идеалов. Поэтому тот, кто стремится к познанию «глубины нашего мира», тот, кто стремится познать основы человеческого бытия, должен окунуться в мир ценностей и идеалов человека. Он должен научиться отличать подлинные идеалы от ложных.

Проблема истинности идеала есть, прежде всего, проблема установления его репрезентативности и совершенства в отношении к родственному с эталоном классом вещей и процессов. Идеал может формироваться двумя путями – социокультурным, от эмпирии к трансцедентному представлению, и внетеокультурным, т. е. пророческим. На это указывал еще Платон, описывая способы постижения вечных образцов людьми. Идеал – это фундаментальная идея, идея-родоначальник, которая не требует более фундаментальных идей. В целом, в идеал может превратиться любой рядовой объект, если какой-либо индивид или группа людей признают его таковым и если идеологи смогут убедить массу людей в том, что он совершенен и требует почтительного отношения к нему. Если же избранный объект оказывается несовершенен и нерепрезентативен, то вера в него постепенно угасает, а основанная на подобных идеалах культура исчезает. Существование идеологии оправдано тем, что даже объективно ложный идеал становится конструктивным началом общественной или индивидуальной жизни.

Определяя общество через диалектическую взаимосвязь культуры и цивилизации, где культура задает высшие ценности, жизненные смыслы, а цивилизация – технологию реализации ценностей, отмечаем, что культура является способом бытия человека в мире. Деятельность – это форма осуществления данного бытия, и многообразие форм деятельности человека определяет содержание нашей культуры. Больше того, деятельность является не только формой выражения нашей системы ценностей, но и определяет субъективную сторону развития исторического процесса, внося в него момент человеческой субъективности и многообразие исторических возможностей. Понимая деятельность таким образом, мы можем отразить и ее процесс развития в развивающейся системе ценностей от наиболее абстрактной к содержательно конкретной.

Кроме того, есть начальные основания культуры человека и фундаментальное основание не только самого человека, но и мира, в котором данный индивид должен и обязан пребывать.

Как и сам человек, мир его бытия по-своему духовен. Это можно показать на примере его внешней практической деятельности, деятельности, направленной на созидание своего тела. Рассматривая тело человека на основе единства естественного и искусственного моментов, можно сказать, что оно является формой выражения созидательной идеи, ибо техника не только материальна по своей природе, но и духовна. Она воплощает в себе феномен раздвоенности нашего духа, который также присутствует в ней. Она сама является выражением трагедии человеческого духа, выражением его внутренней борьбы с самим собой.

Кроме того, мы постоянно забываем, что блага, которые мы потребляем, созданы нашими предками во многом через неправедные пути и через тяжелые этические компромиссы. Осуждая и прощая наших предков, мы тем не менее охотно пользуемся плодами их «злодейств». Но тогда перед нами встает вопрос: Что мы должны делать? Либо осудить всю нашу историю или культуру в целом, либо определить и осмыслить иерархию ценностей своей истории и культуры. Это осмысление не может быть формальным, хотя бы потому, что:

во-первых, ценности не даются человеку изначально, а творятся им в процессе своих исканий и творчества. Данный процесс всегда уникален и индивидуален как для индивида, так и для каждого поколения и сообщества;
во-вторых, осмысляя иерархию ценностей, мы всегда должны руководствоваться требованиями принципа конкретности. «Я варю каждый случай в своем котле», – учил Заратустра. Действительно, мир нашего бытия тотально противоречив, и в истории бывало не раз, что во имя личности необходимо было убивать людей (война за свободу) или во имя интересов общества мы должны были разрушать эти общества (революция);
в-третьих, мы должны отчетливо осознавать, что каждая эпоха имеет свою душу, свое представление о полноте своего времени, она сама создает образ «торжествующего бытия, включая в него то, «что есть, что было, что грядет вовеки…», а следовательно, создает свою фундаментальную систему ценностей, которой руководствуется в своей жизнедеятельности. Она оценивает по-своему каждый миг своей жизни в его неповторимой индивидуальности, рассматривая его не как средство, а как необходимую форму своего бытия.

Следовательно, история развития общества представляет собой многообразие исторических реальностей, создаваемых соответствующими поколениями «по своему образу и подобию», содержание которых определяется не столько системой знания, сколько системой ценностей.

Возникает вопрос о существовании единого процесса исторического развития общества. Что связывает в единое целое результаты исторического творчества разных поколений? С нашей точки зрения, эту функцию выполняет абсолютный идеал совершенного. Н.А. Бердяев пишет: «Народ есть великое историческое прошлое, в него входят все исторические поколения, не только живущие, но и умершие, и отцы, и деды наши. Воля русского народа есть воля тысячелетнего народа…. Это не воля нашего поколения, оторвавшегося от поколений предыдущих» [1, с. 168–169]. Что же является волей народа, связывающей поколения в единое целое? Стремление к абсолютному идеалу выражает своим содержанием исконные и абсолютные стремления народа как исторического целого и определяет свое содержание через традицию.

«Традиция есть социальное объективирование родного национального духа, – пишет Л.Н. Шабатура, – которое выступает в качестве особого социального и исторического «гена» в жизненном «генофонде» личности и общества, как национальных принадлежностях» [3, с. 14]. Традиция, в свою очередь, осуществляется через систему идеалов и задает предельные основания культуры, выступающие в форме идеалов. Идеал – это элементарная аксиологическая универсалия культуры, которая в своем содержании выражает основания объединенных действий людей в едином целом и осмысление исторической перспективы, понимаемой через единство должного и желаемого. Идеал, в этом смысле, определяет не только проявление ценностей культуры, но, что самое главное, всей системы отчуждения, составляющей основу цивилизации.

Таким образом, идеал определяет, освещает и освящает оптимально возможный путь, ведущий человека и общество к цели, к желаемому результату. Причем данный идеал имеет сакральную природу, он определяет сокровенный смысл истории как в общем, так и в частном ее проявлении. Сакральность идеала проявляется еще и в том, что он, участвуя в процессе исторического творчества, вписывает данное творчество в систему цивилизованных норм и ожиданий.

Необходимо исходить из того, что идеал является стержнем аксиологического отношения человека к окружающему миру. При этом идеал является своеобразной конструируемой реальностью, которую создает сам человек, постоянно «проигрывая» логику существования и воплощения данного идеала как в сфере виртуального мира, так и реального. Выступая в качестве момента субъективной реальности, идеалы являются своеобразным множеством идеализированных вариантов будущего, таких, которые требуют своей обязательной реализации. «Есть времена в жизни человечества, – пишет П.А. Кропоткин, – когда глубокие потрясения, громадный переворот, способный расшевелить общество до самой глубины его основ, становятся неизбежными во всех отношениях. В такие времена нашей истории человек начинает осознавать, что далее тянуть ту же жизнь невозможно. Нужно, чтобы какие-нибудь величайшие события внезапно прервали нить истории, выбросили человечество из колеи, в которой оно завязло, и толкнули его на новые пути – в область неизвестного, в поиски за новыми идеалами» [4, с. 11].

Особенность культуро-, социопсихологического и онтологического свойств идеала состоит еще и в том, что он определяется атрибутивным свойством сокровенности [7]. Значимость данного качества состоит в том, что сокровенное оберегает душевно-духовную целостность как личности, так и народа, нации, защищает их от деструктивных сил и определяет понимание пределов и дистанций, преодолимых для человека, но не подлежащих его преодолению из-за собственных ограничений. Непонимание и несоблюдение данных пределов приводит человека, да и все общество, к духовной нищите, что, в частности, характерно для современного общества. И.А. Ильин пишет, что «люди нового времени изощрились в изучении материальной природы и в технических изобретениях и незаметно оказались в состоянии детской беспомощности в вопросах духовного опыта, духовной очевидности, духовных умений» [6, с. 100]. Философ считает, что причина духовной болезни нашего времени состоит в сочетании самоуверенной претенциозности в вопросах духа с наивной слепотою. Мысль как бы высыхает и запутывается в сетях собственных мертворожденных ученостей [6, с. 22].

Именно на основе выражения идеалом своей традиционной универсальности и сакральности должно и нужно отличать данный идеал от ценности. Идеал, с точки зрения «высшей духовности», должен сосредоточивать, нести в себе «животворящее» начало. К данному заключению пришли уже многие исследователи [5].

Следовательно, идеал выражает неповторимый способ человеческого бытия в его целостности. Уникальность универсальной природы человека состоит в ее открытости, проявляющейся по отношению только к будущему. Все цели человека, его потребности, установки, желания, ориентации есть не что иное, как формы проявления и воплощения открытости, атрибутивного свойства нашей сущности. Человек изначально устремлен в будущее, и весь его предметный мир является средством реализации этой устремленности. Традиционный идеал в этом случае, с одной стороны, устойчиво воспроизводит данное стремление, а с другой – сохраняет единство и целостность исторического процесса, его фундаментальные, антропологические основания.

Таким образом, можно утверждать, что идеал, реализуя свои ценностно-ориентационные функции в качестве образца цели и средства деятельности, выступает тем самым в качестве инвариантного закона развития общества.

Отказ от такого идеала – это отказ от конечной цели, это лишение смысла и средства бытия, это внутреннее опустошение всякого действия. Таким образом, нельзя отрекаться от абсолютного, завершенного, верховного идеала как действительной силы, программы, проекта. Больше того, следует принципиально признать примат абсолютного идеала над действительностью. Истинный идеал должен и может быть только безусловным и целостным. Он требует преображения земной действительности, распространения его на все небесные миры, которые сближают нас с невидимым нами «потусторонним миром», миром идеальных величин и отношений. Иными словами, идеал является выражением инвариантного закона развития природного мира, и на этой основе мы постулируем единство развития нашей истории с космосом. При этом условии история получает объективно необходимую направленность своего развития, логическую связь основных ее этапов. Кроме того, идеал содержит в себе не только момент развития, но и энергию развития, причем данная энергия определяет движение к совершенному, идеальному. Ведь идеал, рассматриваемый в качестве закона развития природного мира, выражает момент его совершенства, определяет гармонию реального мира на протяжении всей его истории. Покажем это на следующем примере.

Одной из фундаментальных проблем современной философии является проблема влияния искусства на человека. Ведь известно, что искусство всегда наполнено идеальным, – значит, идеей, совершенствующей человека, общество, становящейся идеалом-мерилом. Эта проблема в наше время приобрела мировоззренческий статус. Она показывает, что главный принцип нашего существования заключается не столько в положении «бытие определяет сознание», сколько в положении «в каких понятиях человек рассматривает мир». Крупнейшие философы прошлого сознавали, что прекрасные творения искусства выпрямляют человека. Автор Венеры Милосской создал существо столь совершенное, что его невозможно представить существующим в каком-то ином мире. Его невозможно вывести из условий современного ему общества. Поэтому образ Венеры Милосской существует и не может воплотиться в действительность, но Гегель, Фихте делают вывод: что условия, достойные человеческого существования, возможны и неизбежны. Следовательно, борьба за эти условия – необходима и неизбежна. Это свое положение Гегель экстраполирует таким образом, что и французская революция необходима и неизбежна. То же говорит и Павел Флоренский, обращаясь к искусству иконописи и его идеалоподобному доказательству существования Бога. «Если есть Троица – то есть Бог», – утверждает он. Данное положение (как устремленности к идеалу) важно и собственно для человека, его духовного и физического развития, говоря словами героя Ф. Достоевского из «Бесов»: «Будет богом человек и переродится физически».

Уместен вопрос в контексте общественного развития: Что такое утопические рассуждения, нужна ли сама утопия? В нашей стране эти вопросы задают постоянно, когда речь идет о высоте общественного идеала. При этом утопия трактуется односторонне, как абсолютная утопия. Существует еще одно понимание утопии. Утопическими называются идеалы, проекты, расчеты, которые неосуществимы лишь при данных условиях, но с их изменением реализуются постепенно с бесконечной перспективой совершенствования. Причем условия их осуществления известны, и за них надо бороться. Так осуществляются идеалы свободы, равенства, справедливости, проекты правового и гражданского общества, проекты передовых социальных обществ.

В нашем мире, мире антиномий, тупиков, конфликтов, идеал выступает в качестве формального принципа, определяющего инвариантность развития нашей жизни. Сам же путь реальной жизни весьма тернист. В этом смысле тернистость реального пути совершенней и выше логической непогрешимости идеала. Поэтому основная тяжесть жизненного пути располагается не в начале и конце развития, а в бесконечных его средних звеньях, в тех ценностях и формах отчуждения, которые выражают относительность и практичность нашего бытия. При этом абсолютный идеал придает данному бытию, его ценностям и отчуждению смысл, цель и напряженность их существованию, связывая в единое целое историческое творчество поколений, что отчетливо отражено в учениях различных отечественных и зарубежных философов.

В качестве общего вывода можно сказать, перефразируя известное изречение Гераклита, что народ (общество) – это своеобразный живой огонь, временами, возгорающийся и временами затухающий, а дух этого огня – нравственное стремление к абсолютному идеалу [2, с. 303], в котором слиты в единое целое духовная основа и мессианская цель.

В целом же, говоря о культурозначимой и социально-психологической, конвенциональной, проектной роли когнитивности и такого ее «субститута», как идеал, следует иметь в виду, что он имеет разную природу, эта разность подтверждает его устойчивость как фундамента, обеспечивающего потребность, возможность и, что наиболее важно, жизнеспособность развития и выживания. Когнитивная интегративность и природа идеала подчеркивают его особую энергетику, его духовную проекцию, задающих векторы и направления и требующих осознания их самих, их доминирования, предполагающие поиск средств и сил для совершенствования общества, самого человека на пути к лучшему.

Blog

Научный журнал

Содержание