Geum.ru

Г. К. Честертон По-настояшему боишься только того, чего не по­нимаешь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30

Чем вызвана необходимость выделения ее в особую предмет­ную область, почему нельзя было бы «вписать» изучение суггестии в рамки психолингвистики или психопрагматики?

Отвечая на этот вопрос, мы возвращаемся, собственно, к во­просу о месте вербальной суггестии как предмете исследования в языкознании и, может быть, в системе наук вообще.

Если, подходить к суггестивной лингвистике с точки зрения тре­бования к науке вообще, имея в виду функции описания, объясне­ния и предсказания процессов и явлений действительности, то предложенный вниманию материал предыдущих трех глав был при­зван проиллюстрировать, что данная предметная область распола­гает специфическим методом описания, объяснения, предсказания и, добавим, обучения — методом вербальной мифологизации, ко­торый представляет собой универсальную модель коммуникации, основанную на учете законов языковой суггестии.

Спецификой суггестивной лингвистики как предметной области является то, что в ней смыкаются диалектически противоречивые понятия и явления действительности, которые и порождают впо­следствии универсальный диалектический метод постижения реаль­ности и воздействия на нее.

1. Так, если говорить о противопоставлении научного («мышле­ние в понятиях») и эстетического (художественного — «мышление в образах») способов постижения действительности, то в прикладных проявлениях суггестивной лингвистики (например, метод ВМЛ) это противоречие снимается, так как сам метод обеспечивает развитие как интеллектуальной стороны, так и чувственно-образной стороны творческих способностей человека.

2. Противопоставление науки, ориентированной на критерии разума и религии, в основе которой лежит вера в сверхъестествен­ные начала также снимается, если перевести язык и религии и науки на уровень мифологического языка, признать оба эти подхода рав­нозначными. При этом ценность научного мифа в МС объективно превышает ценность мифа религиозного, что еще раз доказывает, что в равных изначальных условиях побеждает сильнейший в силу реальных результатов, без дополнительного идеологического «про-давливания».

3. Кумулятивный характер науки в целом свойственен и сугге­стивной лингвистике, она суммирует в концентрированном виде достижения языкознания в целом, не перечеркивая их, а переосмыс­ляя и уточняя. Принцип преемственности научного знания обеспе­чивает ее функционирование как особого вида «социальной памя­ти» человечества, теоретически кристаллизующей с позиций сегод­няшнего дня прошлый опыт познания действительности и овладе­ния ее языковыми законами. Лингвистика должна была пройти длинный путь от интуитивно-ведического воздействия на подсозна­ние к появлению первых динамических языковедческих дисциплин; от изучения текста вне личности и экстралингвистических условий к выдвижению текстовой реальности во главу угла и осознанию тези­са «человек — это текст», перейти от наблюдения и статистического описания языковых процессов к методам компьютерного модели­рования даже в такой малоосознаваемой и сложно поддающейся области как звукосимволизм, чтобы была возможность хотя бы постановки проблемы вербальной суггестии и отыскания приемле­мых методов решения этой проблемы.

4 Диалектическое взаимодействие процессов дифференциации и интеграции проявляется в суггестивной лингвистике достаточно четко. С одной стороны, это достаточно специализированная даже для языковедения предметная область, вместе с тем потребность в синтезе знания постоянно находит выражение в тенденции к инте­грации с науками психологическими, медицинскими, социологиче­скими, философскими, математическими и пр. Можно сказать, что суггестивная лингвистика сформирована, прежде всего, по пред­метному признаку (изучение суггестивных закономерностей языка) и по проблемной ориентации (оптимизация профессиональной коммуникации, охрана психического здоровья общества и каждой личности и пр.). Поэтому мы можем говорить о суггестивной лин­гвистике как междисциплинарной, комплексной, пограничной, при­кладной, теоретической и эмпирической.

5. Важно и то, что суггестивная лингвистика может выполнять интегрирующие функции по отношению к другим отраслям науки наряду с математикой, логикой, кибернетикой и др., вооружающих науку системой единых методов.

6 Противопоставление эмпирического и теоретического уров­ней исследования и организации знания в суггестивной лингвистике также снимается. Элементы эмпирического знания — факты, получаемые с помощью анализа универсальных суггестивных текстов, наблюдений и экспериментов и констатирующие качественные и количественные характеристики суггестивных явлений языка, ус­тойчивая повторяемость и связи между эмпирическими характери­стиками, выражающаяся в виде универсальных суггестивных зако­номерностей способствуют развитию теории — обнаружению мето­да вербальной мифологизации, который привел и к качественному изменению эмпирического уровня (получение языкового материала о суггестии при помощи метода ВМЛ, использующего неизвестный до сего дня, особый, лингвистический, вид транса).

Таким образом, мечта о будущей науке, которую представители марксистско-ленинской идеологии (в нашей терминологии маркси­стско-ленинского мифа) видели «в преодолении жестких границ между ее отдельными отраслями, в дальнейшем обогащении содер­жания науки методологическими элементами, в сближении науки с другими формами духовного освоения мира» и связывали с по­строением светлого коммунистического общества — эта «наука бу­дущего, гармонически соединяющая познавательные, эстетические, нравственные и мировоззренческие элементы, которая будет соот­ветствовать всеобщему универсальному характеру труда, ...непо­средственной целью которого является всестороннее развитие чело­века» («Философский энциклопедический словарь», 1983, с. 405-406) в лингвистическом варианте уже представлена особой пред­метной областью (правда, в условиях «дикого капитализма»).

Если «Лингвистика измененных состояний сознания» (Д. Л Спи-вак, 1986) изучает процессы распада языка и предлагает создание «языков» различных уровней деградации, то суггестивная лингвис­тика в большей степени ориентирована на синтез языка, созидание. Противоположность подходов, впрочем, вовсе не означает, что ис­следования в одной области не могут быть использованы в другой. Напротив, исследование языка с точки зрения волюнтативной (суггестивной) коммуникации и наблюдение людей в экстремаль­ных ситуациях или в условиях фармакологического воздействия приводит к общей точке отсчета — человеку, личности.

На наш взгляд, недостатком подхода к человеку с точки зрения только измененных состояний сознания является то, что разрушая, пласт за пластом, культурные наслоения, мы, в конечном итоге, геряем целостную личность, ее миф Действительно, можно рассчи­тывать на законы МС, можно управлять толпой и без особых ухищрений, как показывает история на примере мифов В. И. Ленина, А. Гитлера, И В. Сталина, однако отдельные личности при такого рода воздействии превращаются в «винтиков». Экологично ли это? Можно ли объявлять закономерности, полученные на основании изучения языка истощенных или загруженных наркотиками людей панацеей для всего общества?

По выражению Г. К. Честертона «могучее дерево мифологии раскинуло ветви над всем миром. Как пестрые птицы, расселись на них драгоценные идолы Азии и грубые фетиши Африки, короли и принцессы лесных сказок, лары латинян, полускрытые оливками и виноградом, и веселые, властные боги греков. Все это мифы; а тот, кто не любит мифов, не любит людей. Но тот, кто особенно любит мифы, понимает, что они никогда не были религией, если мы назы­ваем религией христианство или даже ислам. Они утоляют некую часть нужд, которые утоляет религия» (1991, с. 157). К таким нуж­дам Честертон относит:

1) стремление упорядочить свое веселье (и «мифы дают ка­лендарь»);

2) «потребность выплакать кому-нибудь свои печали и воз­звать к кому-то в трудный час, когда рождается твой ребенок или гибнет твой город»;

3) потребность в жертве («Люди чувствуют и мудро, и вер­но: нельзя пользоваться всем, надо положить хоть что-нибудь на другую чашу весов, чтобы уравновесить нашу утлую горды­ню или заплатить дань природе»);

4) потребность в поклонении и молитве («Пусть идол суров и уродлив — молящийся добр и прекрасен. Человек ощутил, что, склоняясь, он свободнее, более того, он выше. Безверие — рабство, и вынести его нелегко. Если человек не может молить­ся, он задыхается; если он не может встать на колени, он в око­вах» (там же, с. 159-160).

Все эти потребности так или иначе удовлетворяют суггестив­ные тексты: от древних мантр и молитв до текстов психотерапев­тического воздействия. И поскольку «мифологическое воображе­ние движется как бы кругами, оно что-то ищет или хочет куда-то вернуться» (Честертон, 1991, с. 160), суггестивные механизмы языка также развиваются как бы по спирали: вбирают в себя но­вые закономерности, но, по возможности, не утрачивают старых. На фонологическом уровне, например, это проявляется в обраще­нии к наиболее древним звукам в момент особо жесткого кодиро­вания личности; на морфологическом — в преобладании глаголов в случае открытой суггестии и т. д. Вместе с тем, анализ суггестивных текстов позволяет определить некоторые критерии (гра­ницы) применения того или иного суггестивного средства (при­ема) (ср.: соотношение количества высоких и низких звуков; по­втор как прием и персеверация как ошибка; «анаграммы» как способ кодирования и эхолалия как отражение патологии)— иными словами, возможно определить критерии отличия «суг­гестии» от «квазисуггестии».

Можно ли вообще научить суггестивной лингвистике? Что это — теория абстрактная, философия, набор прикладных техник? И первое, и второе, и третье. Сложность передачи знаний в том, что одни (медики) полностью полагаются на интуицию и отрицают на­чисто пробелы в гуманитарном образовании, а другие (филологи) состоят в «заговоре против непосвященных» и не могут перевести суть своих изысканий на общедоступный язык. Вот и находятся все в своих монастырях со своими уставами, и каждый наполняет тер­мин «суггестивная лингвистика» собственным содержанием.

Задача состоит в том, чтобы взглянуть на жизнь через призму языка (как это сделал врач В. И. Даль), удивиться ее многообразию, изменить себя, а потом — других. Возможно ли это?

Гадать было бы бессмысленно, и тогда состоялся эксперимент. С 26 сентября по 2 октября 1994 г. в городе Смоленске проходил некоммерческий семинар по психотерапии и медицинской психоло­гии «Конфликты психотерапевта. Конфликты психотерапии», на котором мне довелось вести группу «Язык и миф психотерапевта». Материалы этого семинара и легли в основу второй части книги; «Кто войдет в "дом колдуньи"?»

Целью эксперимента было проверить основные теоретические положения суггестивной лингвистики: дать достаточное количество языковых и мировоззренческих «толчков», чтобы изменить язык личности и саму личность. Работа шла не только в группе, экспери­ментальной площадкой оказался весь семинар, каждое событие, которое там происходило. Потом были другие группы— в Челя­бинске, Красноярске, Перми... Появился новый метод—вербальная мифологизация личности, уникальные тексты личных мифов.

Человек во главе угла. Человек-текст. Он — личность, он хочет, чтоб его принимали как хорошего человека, независимо от поступ­ков (см.: Литвак, 1992). Ребенок и взрослый, герой и преступник. Недаром в качестве основного рабочего определения мифа в методе ВМЛ мы выбрали формулировку А. Ф. Лосева: «Миф есть в словах данная чудесная личностная история». Слово, Чудо, Личность. Триада, позволяющая подойти не к нижним слоям подсознания, а к самым высшим — самосознанию личности, самоуважению, любви к самому себе и людям, которые тебя окружают.

Любопытен тот факт, что тексты личных мифов даже по фор­мальным (т е совершенно неосознаваемым рядовыми носителями языка) показателям близки к универсальным суггестивным тек­стам, причем, независимо от того, создается ли текст пациенту отделения неврозов или здоровому Удачнику, используется ком­пьютер или нет — результат один' получаем тексты силы, тек­сты — гимн человеку-личности Если учесть тот факт, что универ­сальные суггестивные тексты создавались наиболее одаренными людьми своего времени, а затем бережно передавались, храни­лись, оберегались от изменений естественным путем (в отличие от декларативных запретов на изменения доктора Сытина) в силу своего внутреннего совершенства, то такое формально-содержательное совпадение текстов, отличных по объему, стилю, содержанию, созданных разными людьми, в разных городах, ви­димо, далеко не случайно. Недаром философы, лингвисты, поэты, этнографы так много внимания уделяли мифам, которые по од­ному из определений А. Ф Лосева есть ни что иное, как «лик лич­ности». Вот и получается, что лики не только у святых, мы окру­жены целой галереей ликов современников, только не видим этого, не умеем разглядеть и найти нужные слова, чтобы высве­тить эти лики Положительным эстетическим и культурологиче­ским моментом является возрождение фольклорных традиций, потому что члены группы олицетворяют собой именно несколько поколений людей, которые могли бы из уст в уста передать весть, сказание об этом замечательном человеке — объекте мифа, обле­кая его в ту единственно совершенную и возможную форму, в ко­торой возникает мифологический текст, получая при этом уни­кальный социальный и художественный опыт со-творчества.

Конечно, метод ВМ является универсальным методом профес­сиональной коммуникации, может оптимизировать процессы рек­ламы, обучения и пр. Но помимо эффекта воздействия на бессозна­тельное (понятно, что перспективы, например, фирмы «Пепси» определяются ее стремлением вытеснить с рынка «Кола» и это воз­действие достигается любой ценой), здесь еще присутствует и мо­мент психологической защиты — да, реклама — творческая, дейст­венная, но щадящая личность, оставляющая ей хоть какую-то возможность для защиты. Это уважение к личности демонстрирует нзм, в конечном итоге, анализ универсальных суггестивных тек­стов, из которого следует, что большинство из них построены по типу «мягкого кодирования», ориентированы по фоносемантиче-ским признакам на верхнюю часть шкалы, предложенной А П Жу­равлевым. Единственное исключение здесь — мантры, организо­ванные по жесткому принципу, «неотвратимые как смерть», пред­ставляющие собой в чистом виде звуко-ритмическое воздействие по жесткому типу кодирования. Это разговор с бессознательным на его древнем языке А потом возникает проблема кришнаитов, рас­певающих мантры на санскрите и теряющих всякую связь с цивили­зацией, разрушение (диссолюция) сознания чисто языковым путем, деградация личности в целом. И нет уже лика, есть полубезумный человек, повторяющий свое неизменное «Харе Кришна» и мечтаю­щий о скорейшей смерти.

Вернемся к основным положениям книги.

1. Априорная суггестивность языка доказывалась нами в 1 части. Попытки манипулировать себе подобными (конечно, в большинстве своем, неосознаваемые) можно наблюдать постоянно Коммуникации без манипуляции не существует (в данном случае мы не затрагиваем морально-этическую сторону этого вопроса Естественно, в трудах психологов коммуникация и манипуляция «разводятся», и это правильно). Говоря об объективном подходе к языковой суггестии как предмету исследования, оставив в стороне эмоции, можно отметить, что как психотерапевт в особой социаль­но-психологической роли не воздействовать не может, как колдун «не может не колдовать» по всем народным поверьям, так и любой вступающий в коммуникацию человек становится вынужденным манипулятором — не управлять не может (правда, эффективность его при этом зависит от профессиональных навыков или врожден­ных качеств).

Затемнение, уведение на задний план суггестивной подфункции коммуникативной функции можно объяснить, по-видимому, все тем же мифологическим стремлением человека вообще думать о себе как можно лучше «Мы просто коммуницируем (обмениваемся ин­формацией), а не манипулируем» (В трудах лингвистов советского периода было еще более интересное «разведение» — «манипуля­ция» — это там, на диком Западе, а в нашей справедливой стране — разумное «управление»). Но осознание манипулятивной направ­ленности любой коммуникации вовсе не означает отрицание ком­муникации как таковой. В то же время, попытка объективно, без предвзятости представить себе любой коммуникативный акт, в ко­тором бы один собеседник не воздействовал на другого практиче­ски невозможно. Нет «простой» передачи информации, бесцельного общения (это либо структурирование времени, либо передача скры­тых трансакций, либо желание «отвязаться» — прекратить речевой акт и г. д.).

Тезис о вероятности языковой суггестии доказывается тем, что результат латентного вербального воздействия, несмотря на уни­версальный характер последнего, проявляется у разных людей от­личным образом в силу разницы в образовании, мифологических убеждений и пр.

2. Специальная лингвистическая междисциплинарная дисцип­лина, изучающая латентные языковые особенности воздействия на установки личности и общества по необходимости располагает спе­цифическим понятийным аппаратом, теоретическими основаниями и особым методом анализа и синтеза текстов. Суггестивная лин­гвистика— динамическая (изучает процессы), междисциплинарная (стыковая), коммуникативно-функциональная, прикладная. Вер­бальные и невербальные механизмы суггестии рассматриваются как «пучок языков» (в семиотическом смысле), из которых основопола­гающими являются язык в традиционном понимании и язык мифа.

Рассмотрение воздействующего языка в семиотическом аспекте (в системе «пучка языков») более полезно не-лингвистам, так как язык является основным кодом для передачи воздействующей ин­формации Конечно, можно использовать весь арсенал имеющихся средств, чтобы погрузить человека в гипнотическое состояние — из­менение громкости, тембра, специфические маркирующие жесты, элементы интерьера и даже изменение диаметра зрачка, но при этом будет отсутствовать одно существенное достоинство — возмож­ность повторения и адекватность понимания задачи, потому что кода более универсального, чем язык, нет. Язык — кратчайший путь к подсознанию, и эксперименты, проведенные в условиях пси­хотерапевтических групп это доказывают.

Методологическая основа суггестивной лингвистики — метод вербальной мифологизации (ВМ).

3. Единицей анализа признан текст в широком смысле слова, в нашей терминологии — мифологический суггестивный текст. Сред­ства и приемы, зафиксированные в универсальных суггестивных текстах, специально созданных массовым сознанием или профес­сиональными коммуникаторами для воздействия на установки лич­ности или общества приняты в качестве эталонных. Суггестивные закономерности языка имеют правополушарную ориентацию (срод­ни закономерностям, фиксируемым в художественных текстах), на­целены скорее на «периферию», чем на «центр» обыденной речевой деятельности (в понимании психолингвистов) и в то же время под­даются математически точному описанию; их эффективность уси­ливается по мере сложности осознавания и восприятия (наиболее действенными с точки зрения латентного воздействия являются фо-носемантические и грамматические параметры, особенно, если они формально соответствуют типу мифологического сознания лично­сти или общества).

Стратегия изучения и описания суггестивных текстов ориенти­рована на все более глубокое погружение в направлении наименее осознаваемых уровней языка: текста, синтаксических, лексических и словообразовательных, грамматических, ритмических, фоносемантических характеристик.

4. Эксперименты в области суггестивной лингвистики можно отнести к категории социальных (социально-лингвистических) экспе­риментов, производимых как с участием экспериментатора в синхро­нии (в условиях терапевтический группы, здесь и сейчас), так и проис­ходящих объективно на протяжении больших промежутков времени (диахронические социально-лингвистические эксперименты с МС). Их организаторы — профессиональные коммуникаторы разных вре­мен, испытавшие свое воздействие на населении, получившие опреде­ленный эффект и обучившие себе подобных суггесторов

Универсальные суггестивные тексты являются математически точными, эффективными средствами воздействия на установки личности и общества, так как в них с наибольшей силой проявля­ются закономерности вербальной мифологизации: эмоционально-личностное отношение к событиям, богатство используемых языко­вых приемов, ориентация на глубинные первичные слои под­сознания и т. д. Каждая мифологическая система обладает своей системой текстов, отличающихся особыми параметрами и влияю­щими на порождение индивидуальных суггестивных текстов в про­цессе профессиональной (в нашем случае — терапевтической) ком­муникации.

Специфика синхронного социально-лингвистического экспери­мента в том, что экспериментатор является вынужденным лидером, обладает особой социально-психологической ролью Божества, по­этому информанты лишены возможности изменить свое поведение в процессе эксперимента.

Данные, полученные на основании социально-лингвистических экспериментов с МС и личностью, следует обрабатывать с помощью точных математических методов, чтобы не впасть в заблуждение относительно оригинальности и степени профессиональной подготовленности суггестора к такого рода воздействию. Популярность в МС и истинная полезность могут не совпадать в конкретной ситуа­ции. Четкое различение мифа самого доктора и мифологической системы, окружающей методы его лечения, помогут объективиза­ции полученных данных.

Каждая личность имеет большие языковые резервы (пассивный лексический запас, способность к метафоризации и т. д.). Требуется специальное эмоциональное, мифологическое и пр. «продавлива-ние» для активизации этой личностной информации и превращения ее в элемент повседневной коммуникации. Изменение имени, игро­вое погружение в мифологию предков, письма к себе и другие соб­ственно лингвистические методы являются надежным способом аутосуггестии, погружения в измененное состояние сознания и мо­гут быть использованы как метод лечения и диагностики. Личность, получившая достаточное количество эмоциональных толчков, из­менившая свое вербальное поведение, потенциально готова к жизни в осознанном и управляемом Мифе (т. е. сама может выступать в роли успешного коммуникатора, суггестора-Победителя).