Geum.ru

Людмила алексеева

Вид материалаДокументы
Материальная помощь политзаключенным
Открытые выступления
Правозащитные ассоциации.
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   28
СТАНОВЛЕНИЕ (1968-1972 гг.)

Между правозащитниками нет формальных связей — ни внутри ядра движения, ни между ядром и «периферией». У них нет ни лидеров, ни подчиненных, никто никому не «поручает» никаких дел, а может лишь сам делать задуманное, если не будет добровольных помощников. Никто не имеет каких-либо обязанностей, кроме налагаемых собственной совестью. Но именно из-за добровольности присоединения к этому братскому ордену люди действуют с самозабвенной активностью, какой не вызвать приказами и понуканием.

Эта неформальная структура оказалась наиболее пригодной для советских условий (во всяком случае, на первых порах), показала свою эффективность. Для всякого дела находятся исполнители, вернее — они сами находят себе дело.

Координируется работа на основании дружеских связей, что обеспечивает глубокое взаимное доверие, без которого невозможна работа в обстановке постоянных преследований. Это же помогает заполнить лакуны, возникающие из-за арестов: близкий человек, находившийся рядом с выбывшим, берет на себя его обязанности, поэтому замены происходят оперативно, и сохраняется преемственность опыта. Тесные дружеские связи затрудняют проникновение в этот круг провокаторов. За почти 20-летнюю историю движения известно много попыток внедрить в эту среду провокаторов, но неизвестно ни об одной удаче этих попыток.

Отсутствие формальных связей между участниками движения не означает отсутствия у него структуры. Каркасом правозащитного движения стала сеть распространения самиздата. Самиздатские каналы послужили связующими звеньями для организационной работы. Они ветвятся невидимо и неслышно, как грибница, и так же, как грибница, прорываются то тут, то там на поверхность открытыми выступлениями. Существует искаженное представление сторонних людей, что этими открытыми выступлениями и исчерпывается все движение. Однако не выступления, а самиздатская и организационная поденщина поглощают основную массу энергии участников правозащитного движения.

Размножение самиздата чудовищно трудоемко из-за несовершенства технических средств и из-за необходимости таиться.

Правозащитникам удалось резко увеличить распространение самиздата, принципиально изменив этот процесс. Единичные случаи передачи рукописей на Запад они превратили в систему, отладили механизм «самиздат — тамиздат — самиздат» (тамиздатом стали называть книги и брошюры, отпечатанные за рубежом и возвращающиеся в таком виде в СССР).

Первым постоянным «связным» с Западом был Андрей Амальрик. В 1966-1969 гг. он оставался практически единственным таким «специалистом» среди правозащитников. Через него уходили и возвращались документы правозащитного движения — такие, как записи судебных процессов, а также художественный самиздат и публицистика. [48] Вершиной своей деятельности «офицера связи» Амальрик считает передачу на Запад статьи А.Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968 г.). [49] Сам Амальрик обогатил самиздат книгой «Нежеланное путешествие в Сибирь», футурологическим эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» и др. До 1972 г. через механизм «самиздат — тамиздат» прошли, кроме названных выше произведений Сахарова и Амальрика, книга Анатолия Марченко «Мои показания», роман В. Гроссмана «Все течет...», повести Л. Чуковской, «Москва — Петушки» В. Ерофеева, романы Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом», В. Максимова «Семь дней творения», стихи И. Бродского, Н. Горбаневской, Н. Коржавина — все это вместе взятое — лучшее, что было создано литературой и публицистикой в те годы. [50]

Возвращаясь с Запада домой очень сложными путями, эти книги не могли удовлетворить колоссального спроса на них. Поэтому тамиздат не только читали, но и воспроизводили — чаще всего с помощью фотоаппарата. Этот способ менее трудоемок, чем машинопись, но пригоден лишь для типографских изданий, так как отпечатанное на машинке, как правило, фотоспособом невоспроизводимо из-за плохого качества бумаги, копирки и лент для пишущих машинок.

С начала 70-х годов для размножения стамиздата стали использовать и множительные машины, но редко: в учреждениях они под очень строгим контролем. Находились люди, умеющие сконструировать и собрать их, но конструктору множительной машины и его помощникам недостаточно было обладать техническими навыками, нужны были умение и решимость организовать кражу некоторых деталей, не продающихся в магазинах (а потом их судили не только по политическим статьям, но и за кражу, и за «занятия запрещенным ремеслом»).

Произошли изменения в перепечатке самиздата на пишущих машинках. Наряду с прежними «кустарями» к этому были подключены машинистки, труд которых оплачивался: была налажена продажа самиздатских произведений, на которые имелся спрос. Нашлись люди, посвятившие себя размножению и распространению самиздата — например, Юлиус Телесин, заслуживший прозвище «принц самиздатский» (по аналогии с Гамлетом, принцем Датским), Эрнст Руденко (я могу назвать этих двух, так как Телесин сейчас в Израиле, а Э. Руденко умер). Цена отпечатанного за деньги самиздата определяется, как правило, из расчета стоимости перепечатки одной страницы, деленной на число страниц в закладке, плюс стоимость бумаги, копирки и т.д. Время, труд и риск распространителя не включается в оплату, он занимается этим «на общественных началах». Обычно машинистки, которым самиздатчик дает печатать самиздат за деньги, его хорошие знакомые, но иной раз стремление расширить круг платных машинисток приводил к провалам: ознакомившись с содержанием заказанной работы, они относили рукопись в КГБ. [51] Многолетним кропотливым и опасным трудом многих людей каналы самиздата (а значит, и связи правозащитников) упрочились, разветвились и очень увеличили свою протяженность. Одно из свидетельств этого — история информационного бюллетеня правозащитного движения «Хроники текущих событий», которую А. Сахаров спустя 10 лет назвал самым большим достижением правозащитников. [52]

«Хроника текущих событий» появилась в том же насыщенном важными для правозащитного движения начинаниями 1968 г. Ее первый выпуск вышел 30 апреля, в разгар репрессий против «подписантов».

Прообразом «Хроники» были информационные бюллетени крымских татар (см. стр. 101), ставшие известными московским правозащитникам. С тех пор «Хроника» выходит более или менее регулярно. К концу 1983 г. на Западе были опубликованы 64 выпуска. [53]

ХТС — источник добросовестной информации о положении с правами человека в СССР. Название отвечает назначению издания: оно констатирует нарушения прав человека в СССР, правозащитные выступления и факты осуществления гражданских прав «явочным порядком». Фактологичность определила принцип подачи материала: «Хроника» принципиально воздерживается от оценок.

Но ХТС — не только регистратор нарушений прав человека в СССР, не только летопись правозащитного движения, но и его самоценная часть, поскольку «Хроника» создала постоянную связь между разделенными расстояниями островками нарождавшегося правозащитного движения, а также между правозащитниками и участниками других диссидентских направлений, помогла распространению идей и влияния правозащитного движения.

Редакция «Хроники» анонимна, в выпусках нет ее адреса. Это объясняется, как писала ХТС,


«...своеобразными понятиями о легальности и свободе информации, выработавшимися за долгие годы в некоторых советских органах». [54]

Первым редактором «Хроники» была Наталья Горбаневская. [55] После ее ареста в декабре 1969 г. и до 1972 г. — Анатолий Якобсон. [56] В дальнейшем редакция через каждые два-три года менялась, главным образом из-за арестов. Однако замена редакторов «Хроники» незаметна для ее читателей, так как личности издателей совершенно не отражаются в ней: не только внешнее оформление и стиль изложения, но и подход к отбору материала и принципы его подачи не изменились за 15 лет существования «Хроники».

Механизм поступления информации в редакцию и распространения «Хроники» был предложен в ее пятом выпуске:


«... Каждый ... легко может передать известную ему информацию в распоряжение »Хроники". Расскажите ее тому, у кого вы взяли «Хронику», а он расскажет ее тому, у кого он взял «Хронику» и т.д. Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача". [57]

Уже первый выпуск дает представление о том, какие стороны жизни советского общества освещает «Хроника»: как почти все последующие выпуски, он начинается с отчета о политическом процессе.

Большое место в «Хронике» занимают события, происходящие в Москве, — не только потому, что ХТС издается московскими правозащитниками, но и потому, что Москва — центр правозащитного движения. Здесь оно зародилось, здесь шире всего круг активистов и сочувствующих движению. Преимущественно через Москву осуществляется связь с Западом, что оказалось самым эффективным путем распространения неподконтрольной властям информации — через радиостанции, вещающие на СССР, и через тамиздат.

Из первых выпусков ХТС очевидно, что осведомленность ее ограничилась тогда в основном Москвой: пять из семи разделов первого выпуска посвящены событиям в Москве, два — в Ленинграде.

Из выпуска в выпуск можно проследить расширение географических рамок информации, сообщаемой «Хроникой». Специфика условий работы редакции «Хроники» объясняет происходящее время от времени сужение сети ее корреспондентов, но тем не менее географический охват возрос в первый же год: в ХТС № 7 (апрель 1969 г.) сообщается о событиях в 34 местах, в № 11 (декабрь 1969 г.) — в 32; в № 12 (февраль 1970 г.) — в 18, (вероятно, часть корреспондентов была утрачена в связи с арестом Натальи Горбаневской); в № 27 (октябрь 1972 г.) — в 35.

В первых выпусках почти нет информации из национальных республик. Лишь с Украины есть по нескольку сообщений в каждом выпуске «Хроники», начиная с первого. Кроме того, редакция ХТС с самого начала была осведомлена о движении крымских татар. Но о движении месхов, начавшемся, как и крымскотатарское, в середине 50-х годов, информация в «Хронике» появилась впервые только в 1969 г. [58] О Литве эпизодические известия стали появляться с августа 1970 г., а постоянные — с сентября 1971 г. (с 21-го выпуска). [59]

Сведения о религиозных движениях в первые годы существования ХТС появлялись лишь эпизодически — в основном о православных, реже — о баптистах. [60]

Контакты «Хроники» с инакомыслящими разных толков начинались с обоюдного желания поместить в ХТС полную и достоверную информацию об этих движениях: активисты религиозных и национальных движений узнали о ХТС благодаря передачам зарубежного радио и искали пути к ней. Их личные контакты с правозащитниками помогли взаимоузнаванию — взаимопониманию — взаимопомощи.

Постоянная тема «Хроники» — положение политзаключенных. Вести из мест заключения есть в каждом выпуске, начиная с первого. «Хроника» постоянно публикует сообщения о перемещениях в местах заключения, о вновь прибывших, об освободившихся; периодически помещает списки политзаключенных с кратким описанием их дел, а для более пространного описания судебных дел, выходящих за хронологические рамки «Хроники», с 16-го выпуска введен раздел «Процессы прежних лет».

«Хроника» сообщила более 500 фамилий осужденных по политическим статьям до 1968 г. и примерно о 50 помещенных в спецпсихбольницы до этого времени. Публикуются сведения о болезнях политзаключенных, о назначении наказаний, о стеснениях в переписке и в свиданиях, о нормах питания, о жилищных условиях и условиях работы, а также о протестах против притеснений со стороны лагерной администрации и открытые письма политзаключенных на волю. Благодаря «Хронике» советские политзаключенные обрели впервые возможность апелляции к внешнему миру. Прорыв немоты, на которую они долго были обречены, оказался необратимым. Вопреки всем стараниям прекратить утечку информации из мест заключения и несмотря на наказания за передачу вестей на волю, поток самиздата пошел из мест заключения.

Материальная помощь политзаключенным была организована правозащитниками по тому же принципу, что и распространение самиздата, — тот же механизм в этом случае действовал в обратную сторону, от дарителей к сборщикам.

Первые посылки и письма в лагеря пошли весной 1966 г., как только стало известно, что в СССР есть политзаключенные. Первые сведения о них были получены от Синявского и Даниэля, прибывших в мордовские лагеря, где они обнаружили тысячи политузников. Однако сведения эти были очень скупыми из-за цензуры, проверяющей переписку политзаключенных.

Представления о составе политзаключенных и их положении расширились и конкретизировались благодаря Анатолию Марченко. Рабочий из Сибири, он оказался в политическом лагере после неудачного побега за границу. Марченко освободился из Мордовии в ноябре 1966 г., а в 1967 г. отдал в самиздат книгу «Мои показания» — обстоятельное описание своего шестилетнего пребывания в политлагерях. [61]

Их обитатели делились на следующие группы: участники национальных движений (в основном украинцы и прибалты); осужденные «за веру» (в основном протестанты); пытавшиеся бежать за границу; члены подпольных кружков и осужденные за критику советских порядков в листовках, анонимных письмах в газеты и различные советские учреждения.

Сначала желающие помочь политзаключенным отдавали деньги женам политзаключенных — для мужей и их солагерников, нуждающихся в помощи. При этом не делалось различия из-за убеждений, что отличало помощь москвичей от ранее существовавшей (участники украинского движения помогали своим соотечественникам, баптисты — своим единоверцам и т.д.).

Помощь политзаключенным стала постоянной заботой правозащитников. К 1968 г. она была упорядочена и расширена.

Фонд составлялся из небольших ежемесячных взносов (от 1 до 5 рублей с человека). Деньги собирали по группам знакомых или сослуживцев и отдавали эти взносы — непосредственно или по установившейся цепочке — нескольким постепенно определившимся сборщикам. Такие сборщики были в писательской среде, в научно-исследовательских институтах, в вузах и т.д. Таким образом собирались довольно значительные суммы, дополняемые нерегулярными, но более крупными пожертвованиями сочувствующих писателей, ученых, артистов и т.п. Были случаи передачи денег в помощь политзаключенным из наследства — не в официальном завещании, а через доверенных лиц.

Ежемесячно собираемые деньги давали возможность посылать в лагеря продуктовые посылки и бандероли, теплые вещи, письменные принадлежности, книги и даже деньги (конечно, тайными путями), на которые политзаключенные могли улучшить свое питание, платя втридорога вольным сотрудникам лагерного производства за проносимое в лагерь продовольствие. Покупка продуктов и вещей для посылок, доставание нужных книг были простейшим и безопаснейшим видом проявления сочувствия инакомыслящим. Делали это не только активные правозащитники, но и далекие от движения люди. Круг участвующих время от времени в помощи политзаключенным таким способом был довольно широким. Более вовлеченные постоянно занимались отправкой посылок и бандеролей — из-за трудностей доставания продуктов и несовершенства сферы обслуживания это очень трудоемкая, отнимающая много времени работа. Несколько уже был круг людей, совмещавших отправку посылок с писанием писем в лагеря. Обычно каждый такой человек имел своего подопечного (или подопечных). Были случаи, когда переписка с политзаключенным после его освобождения завершалась браком.

Кроме оплаты посылок и бандеролей, на собранные деньги выписывались газеты и журналы для каждого лагеря, оплачивались услуги адвокатов, а также поездки родственников на свидания и покупались продукты для этих свиданий.

В 1970 г. были резко ужесточены правила почтовых отправлений в лагеря, и политзаключенные почти полностью лишились продуктов питания с воли (с тех пор можно получать лишь 4-килограммовую посылку в год после половины установленного приговором срока наказания, да и то каждый раз требуется разрешение лагерного начальства, которое часто в этом отказывает). Осталась единственная возможность подкармливать политзэков — передавать им деньги, но контроль стал намного жестче, и этот канал помощи тоже очень сократился. Тогда же, в 1970 г., был наложен запрет на книжные посылки от родственников и друзей. С тех пор заключенные могут заказывать книги только в книжных магазинах, а там почти нет хороших книг.

Правозащитникам не удалось добиться улучшения условий содержания политзаключенных. Более того, режим ужесточился именно в связи с потугами прекратить помощь политзаключенным от людей, озабоченных их судьбой. Но благодаря поддержке с воли политзэки перестали чувствовать себя забытыми, упрятанными в безвестность, а для многих из них это горше физических страданий.

Кроме помощи политзаключенным, с 1968 г. были случаи покупки домов для ссыльных на время ссылки. Позднее, с 1969 г., отдельно был создан фонд помощи детям политзаключенных. Этот фонд существовал на средства от домашних благотворительных концертов и т.п. пожертвований. Оба эти фонда — для самих политзэков и для их семей — то расширяясь, то сокращаясь, просуществовали до 1976 г., когда стал действовать основанный А. Солженицыным Русский фонд помощи политзаключенным, и средства стали поступать в основном из-за рубежа.

Открытые выступления. В 1968 г., кроме протестов против ресталинизации и в связи с «процессом четырех» (стр. 206), многочисленные протесты вызвало советское вторжение в Чехословакию.

Наиболее распространенным способом таких протестов был отказ проголосовать в поддержку этой акции на собраниях и митингах, проводившихся по всей стране. Таких случаев было много. Как правило, за этот скромный протест увольняли с работы.

Наиболее известным выступлением в защиту Чехословакии была демонстрация 25 августа 1968 г. на Красной площади в Москве. Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабицкий, Наталья Горбаневская, Виктор Файнберг, Вадим Делоне и Владимир Дремлюга сели на парапет у Лобного места и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» — на чешском языке и остальные — на русском: «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!». Почти немедленно к ним бросились сотрудники КГБ в штатском: они дежурили на Красной площади, ожидая выезда из Кремля чехословацкой делегации. У демонстрантов вырвали лозунги. Хотя они не сопротивлялись, их избили и затолкали в машины. [62] Суд состоялся в октябре. Двоих отправили в лагерь, троих — в ссылку, одного — в психбольницу. Наталью Горбаневскую, у которой был грудной ребенок, отпустили. Об этой демонстрации узнали в СССР и во всем мире, узнал народ Чехословакии. [63]

Многие считают демонстрацию 25 августа единственным выступлением против оккупации Чехословакии в СССР. На самом деле протесты были и в Москве, и в Ленинграде, и в русской провинции, и в нерусских республиках.

Еще до оккупации, 26 июля 1968 г. Анатолий Марченко послал в «Правду» и в пражскую газету «Руде Право» открытое письмо с осуждением кампании клеветы на Чехословакию и угроз ей. [64] 29 июля Марченко был арестован и вскоре осужден по сфабрикованному обвинению в «нарушении паспортного режима» на год лагерей. [65]

29 июля пятеро коммунистов — П. Григоренко, А. Костерин, В. Павлинчук, С. Писарев и И. Яхимович посетили посольство Чехословакии и передали послу письмо с одобрением нового курса КПЧ и с осуждением советского давления на Чехословакию. [66]

В ночь с 21 на 22 августа в Москве были разбросаны листовки с протестом против оккупации Чехословакии. [67]

В один из первых дней после вторжения выпускник физического факультета МГУ Владимир Карасев повесил в вестибюле университета плакат с осуждением оккупации и стал собирать подписи под соответствующим заявлением. Успели подписаться лишь четверо, когда примчались работники охраны университета. Они избили Карасева и потащили его в милицию. Оттуда его отправили в психбольницу. Карасев освободился через три месяца. За это время он был исключен из университета и лишен права на жительство в Москве. Ему пришлось устроиться кочегаром на подмосковной фабрике. [68]

24 августа в Москве на Октябрьской площади какой-то человек выкрикнул лозунг против вторжения и был избит неизвестными в штатском; его втолкнули в дежурившую тут же машину и увезли. [69]

В день самосожжения Яна Палаха (25 января 1969 г.) две студентки вышли на площадь Маяковского с лозунгами: «Вечная память Яну Палаху» и «Свободу Чехословакии!». Они простояли 12 минут. Около них собрались люди. Подошла группа молодежи. Они назвали себя дружинниками, хотя повязок на них не было. Отобрав и разорвав плакаты, дружинники посоветовались между собой, что делать с девушками, — и отпустили их. [70]

Весной 1969 г. 23-летний Валерий Луканин из подмосковного города Рошаль выставил в окне своей квартиры плакат с протестом против пребывания советских войск в Чехословакии. Его отправили в психиатрическую больницу. Он освободился оттуда через 10 лет — в 1978 г. [71] 1

После демонстраций против советского вторжения в Чехословакию в Москве проводились демонстрации участников различных национальных движений (еврейского и немецкого, крымскотатарского и др.) В 1971 г. Надежда Емелькина (Москва) вышла на одиночную демонстрацию с требованием освободить политзаключенных. [72] Демонстрация правозащитников происходила ежегодно, начиная с 1965 г., в День конституции 5 декабря на площади Пушкина, но изменилась ее первоначальная форма. С 1966 г. демонстранты не использовали лозунги и не скандировали требования — они снимали шапки и минутой молчания выражали свою солидарность с жертвами беззаконий. Изменился и состав демонстрантов.

С 1966 г. в этой демонстрации принимал участие А.Д. Сахаров и близкие к нему активные правозащитники; обычно собиралось от 20 до 50 человек. Каждый раз кагебисты в штатском наблюдали за демонстрацией, но до 1977 г. ее не разгоняли.

Правозащитные ассоциации. В начальной стадии правозащитного движения не заходило и речи о создании какой-либо организации. Большинство правозащитников было против организационных затей. Возможно, сказывалась общая усталость от загоняния во всяческие организации, которое все пережили в той или иной мере как члены советского общества, отталкивание от «демократического централизма» правящей партии и вообще советского культа «коллектива». Всем вошедшим в братское содружество правозащитников оно было дорого именно добровольностью, самостоятельностью каждого в определении своих функций в общем деле, свободой выбора непосредственных партнеров. Соображения о чреватости эксперимента с организацией арестом какое-то время останавливали и ее сторонников. Однако в 1969 г. все-таки появилась на свет первая правозащитная ассоциация. Она выросла непосредственно из самой распространенной формы совместных выступлений правозащитников — коллективных писем.

28 мая 15 активных «подписантов» отправили письмо с жалобой на нарушения гражданских прав в Советском Союзе. Это письмо отличалось от прежних адресатом — в Организацию Объединенных Наций. Авторы письма так объясняли это:


«Мы обращаемся в ООН потому, что на наши протесты и жалобы, направленные в течение ряда лет в высшие государственные и судебные инстанции в Советском Союзе, мы не получили никакого ответа. Надежда на то, что наш голос может быть услышан, что власти прекратят беззакония, на которые мы постоянно указывали, надежда эта истощилась».

Они просили ООН


«защитить попираемые в Советском Союзе человеческие права». [73]

Важным отличием этого свидетельства об отсутствии гражданских прав в СССР от предшествующих была не только его отсылка на Запад, но и в том, что подписавшие это письмо называли себя «Инициативной группой защиты прав человека в СССР». Большинство среди них составили москвичи 2, но несколько человек было из других городов 3.

Инициативная группа писала о


«... нарушении одного из самых основных прав человека — права иметь независимые убеждения и распространять их любыми законными способами».

В письме перечислялись известные правозащитникам политические процессы начиная с суда над Синявским и Даниэлем, указывалось на


«... особо бесчеловечную форму преследований — помещение в психбольницу нормальных людей за политические убеждения». [74]

С появлением названия «Инициативная группа» еще не решился вопрос о том, является ли группа разовым объединением, связанным лишь с данным сообщением в ООН, или она продолжит свою деятельность. Но менее чем через месяц возникла нужда в дополнении к первому письму из-за новых преследований за убеждения: речь шла об осуждении на второй срок находившегося в лагере Анатолия Марченко, автора книги «Мои показания». Это письмо имело подпись: «Инициативная группа» без указания фамилий ее членов. Таким образом Группа стала постоянно действующей.

Оба заявления остались без какого-либо ответа из ООН, и третье, адресованное тогдашнему генеральному секретарю ООН У Тану, сообщало о начавшихся преследованиях членов Инициативной группы. Владимир Борисов был помещен в психбольницу, Мустафа Джемилев и Левитин-Краснов арестованы.
«Молчание международных правовых организаций развязывает руки вдохновителям дальнейших репрессий»,
— писали в следующих письмах в ООН члены Инициативной группы. [76] Это заявление тоже осталось без ответа, как и последующие, в том числе заявление со списком 63 узников совести, отправленных в течение 1969 г. в лагеря и психиатрические больницы. [77]

В годовщину создания Инициативной группы ее члены в открытом письме объяснили, что она собой представляет. У нее не было ни программы, ни устава, ни какой-либо организационной структуры, однако
«... всех нас, верующих и неверующих, оптимистов и скептиков, людей коммунистических и некоммунистических взглядов — объединяет чувство личной ответственности за все происходящее в нашей стране, убеждение в том, что в основе нормальной жизни общества лежит признание безусловной ценности человеческой личности, —
писали члены ИГ.
Отсюда вытекает наше стремление защищать права человека. Социальный прогресс мы понимаем прежде всего как прогресс свободы. Нас объединяет также стремление действовать открыто, в духе законности, каково бы ни было наше внутреннее отношение к отдельным законам... Мы вовсе не уверены, что наши обращения в ООН — самый правильный образ действия, ни, тем более, что он единственно возможный. Мы пытаемся что-то сделать в условиях, когда, с нашей точки зрения, ничего не делать — нельзя". [78]

Поскольку пятикратное обращение в ООН осталось безответным, Инициативная группа делала попытки найти другие адресаты. Обращение в январе 1972 г. — все о том же, об узниках совести и о психиатрических репрессиях — были адресованы: V Международному съезду психиатров в Мехико, Международной лиге прав человека и — еще одна попытка обращения в ООН — новому генеральному секретарю Курту Вальдхайму, сменившему У. Тана. [79] Все эти письма тоже остались безответными, и поредевшая Инициативная группа (к этому времени лишились свободы 8 ее членов) прекратила обращения в международные инстанции.

Опыт Инициативной группы подтвердил, что личная безопасность вошедших в нее еще более зыбка, чем положение авторов и соавторов открытых писем. Однако выяснилось, что аресты членов происходят не немедленно (защищает именно гласность!) и что заявления людей, провозгласивших себя объединением с декларированными целями несравненно более впечатляющи, чем пачка заявлений на ту же тему каждого из них в отдельности, или послания, написанные ими же, но просто в качестве соавторов.

И еще одно важное преимущество обнаружилось благодаря объявлению Группы: имена ее участников узнали слушатели зарубежных радиостанций, и в Группу стали обращаться люди, воспринявшие ее членов как полномочных представителей правозащитного движения. Члены Группы, не объявляя себя таковыми и не претендуя на это, стали как бы олицетворять движение в целом, оказались его рупором.

Опыт Инициативной группы убедил в ценности включения в структуру правозащитного движения открытых ассоциаций. Начался поиск наиболее конструктивных и безопасных их вариантов.

В нобре 1970 г. в Москве был создан Комитет прав человека в СССР. Инициатором этой ассоциации был Валерий Чалидзе. Кроме него, членами-основателями Комитета были Андрей Твердохлебов и академик Андрей Сахаров, все трое — физики. Позже к ним присоединился Игорь Шафаревич, математик, член-корреспондент Академии наук. Экспертами Комитета стали Александр Вольпин и Борис Цукерман, корреспондентами — Александр Солженицын и Александр Галич. [80]

Предполагалось, что научная или литературная известность части членов Комитета, а также искушенность в вопросах права другой их части послужат заслоном от репрессий.

В учредительном заявлении указывались цели Комитета: консультативное содействие органам государственной власти в создании и применении гарантий прав человека; разработка теоретических аспектов этой проблемы и изучение ее специфики в социалистическом обществе; правовое просвещение, в частности пропаганда международных и советских документов по правам человека.

Органы власти, увы, не консультировались с членами Комитета, так что его деятельность свелась к изучению состояния этих прав в советской практике и к теоретической разработке проблем прав человека в советском законодательстве. И то и другое было первым шагом на этом пути, так как ни советские правовики, ни правозащитники этими проблемами в теоретическом аспекте не занимались. Просветительская деятельность Комитета тоже была очень необходима, прежде всего участникам правозащитного движения, которые при всем своем одушевлении идеями права в подавляющем большинстве не обладали ни опытом, ни достаточными знаниями в этой области, ни даже достаточно развитым правосознанием. Комитет прав человека был первым прецедентом независимой общественной ассоциации с разработанным регламентом и правилами членства (эти правила, в частности, гласили, что членами Комитета могут стать лишь лица, не входящие в какую-либо политическую партию или другую общественную организацию, претендующую на участие в государственном управлении. Эта установка подчеркивала неполитический характер Комитета, с одной стороны, а с другой — закрывала доступ в него членам правящей в СССР партии). [81]

Этот эксперимент явочным порядком утверждал право на независимые ассоциации, подавая пример такого объединения на строго законном основании. Комитет прав человека был основан как ассоциация авторов, что, согласно советским законам, не требует не только разрешения властей, но даже регистрации. [82]

Комитет прав человека был первой независимой общественной ассоциацией в Советском Союзе, получившей международное членство: в июне 1971 г. он стал филиалом Международной Лиги прав человека — неправительственной организации, имеющей консультативный статус при ООН, ЮНЕСКО и МОТ. Комитет вошел также как коллективный член в Международный институт права, возглавляемый Рене Кассеном (Страсбург). Члены Комитета поддерживали регулярные отношения с международными организациями по телефону, получали их документы и отправляли им свои.

Среди конкретных проблем, которыми занимался Комитет:

Сравнительный анализ обязательств СССР по международным пактам о правах человека и советского законодательства.

Право на защиту в советском суде.

Права лиц, признанных психически больными.

Определение понятия «политзаключенный».

Определение понятия «тунеядец». Преследование за «тунеядство» в СССР.

Проблема так называемых «переселенных» народов (крымские татары и др.) [83] и т.п.

Хотя Комитет был задуман как исследовательская и консультативная организация, к его членам обращалась масса людей не только за юридическим советом, но и за помощью. Особенно много времени уделял таким посетителям В. Чалидзе. Он нередко выступал ходатаем по их юридическим казусам не в качестве члена Комитета, а в качестве частного лица. Среди этих дел были ходатайства о разрешении на выезд из СССР, обращения в Верховный суд о пересмотре неправых судебных приговоров (однажды В. Чалидзе удалось добиться пересмотра дела и положительного его решения — о выезде Доры Колядицкой к мужу в Израиль), тяжба о регистрации религиозного общества в Нарофоминске и многие другие. [84]