- Открытие Зимнего Фестиваля Науки. Вступительное слово и лекция, 56.38kb.
- Ф. М. Достоевского XXXV международные чтения «Достоевский и мировая культура», 225.51kb.
- Минералогический музей им. А. Е. Ферсмана ран институт лингвистических исследований, 14.81kb.
- Третьи Ковалевские чтения, 40.86kb.
- Программа дня 10. 00 10. 30 Регистрация участников 10. 30 11., 89.05kb.
- А. М. Дубровский Историк во времени: Третьи Зиминские чтения: тезисы, 346.37kb.
- Открытие конференции Вступительное слово председателя Оргкомитета, члена-корреспондента, 239.73kb.
- С. М. Кирова кафедра зоологии и охотоведения программа, 80.78kb.
- Программа чтений Открытие чтений. Оработе по духовно-нравственному воспитанию в школе., 10.89kb.
- Программа конференции "Технологии эффективного и экологически чистого использования, 42.31kb.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Д.В.Драгунский: И наконец, хочу пригласить к микрофону профессора Лукьянову Елену Анатольевну.
(34) Е.А. Лукьянова: Надо представиться? Профессор юридического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова, не полномочный представитель, но член Коммунистической партии Российской Федерации.
Я не согласна с теми, кто говорит, что правы все. Много истин по одному и тому же вопросу не бывает, несмотря на то, что здесь большинство гуманитариев, а гуманитарные науки весьма неточны, поскольку субъективны.
Я склонна согласиться с итальянским коллегой в том, что в представленных прогнозах не учтены очень многие параметры. Слишком многие для того, чтобы говорить об этих прогнозах как о достоверных. Разве что они совсем краткосрочные. Прежде всего, не учтены особенности состояния политической системы, взаимоотношения ее государственных и негосударственных элементов. Причем, независимо от того, признаны эти элементы государством или нет. «Не признаны» - это вовсе не значит, что их не существует. Как совершенно верно говорит Лимонов о своей партии, государство может отменить ее регистрацию, но саму партию уничтожить не в состоянии. И она – эта партия существует, она борется, несмотря на все бюрократические рогатки и препоны. Господа сурковы этого не понимают. Разница между тем, что содержится в реестре и что есть в жизни, только усиливает антагонизм и оппозиционность выброшенных из официального политического поля и, наоборот, ослабляет допущенных туда искусственно или по высочайшему соизволению.
Неверно также утверждение о том, что у нас много чего плохого случилось и продолжает случаться только из-за того, что «не исполняется конституционно установленный принцип разделения властей». Но ведь этот принцип в Конституции только лишь задекларирован на уровне общедемократического экстаза. И дальше никакого подтверждения этой декларации не существует. С точки зрения разграничения полномочий государственных органов у нас даже не республиканская форма правления, а монархическая (я много раз об этом говорила). Так что в данной части дело вовсе не в Конституции, вернее это как раз тот редкий случай, когда Конституция как раз отлично соблюдается.
А вот по большинству других параметров – с Конституцией беда. У нас в этом году 15-летие Конституции. И к этой дате мы подходим с выводом не только о коллапсе Основного Закона страны, но также вынуждены фиксировать и коллапс конституционного права в целом. Государство абсолютно произвольно, «от балды» или от сиюминутной политической целесообразности «форматирует» нормы, регулирующие государственно-властные отношения. У нас отменены или приведены в полную негодность основные институты непосредственной демократии, сведены до состояния бесполезной и бессмысленной ширмы институты представительной демократии. Но, как справедливо говорила госпожа Ворожейкина, именно тогда, когда все демократические институты отменены, начинается самодеятельное творчество народа, возникновение снизу самых невероятных демократических инициатив, институтов и инструментов не только для защиты от произвола государства, но и для воздействия на общественные отношения в конкретно-исторических условиях. Очень показателен в этом плане пример сбора подписей за освобождение Светланы Бахминой. Но ведь подобные явлении в прогнозах не учитывались.
Не учтено и тотальное недовольство населения состоянием правоохранительной системы, которая воспринимается людьми как государственная криминальная структура. Вся - от ГАИ, МВД, следствия, дознания и суда до исполнительного производства и системы исполнения наказаний. А ведь подобное восприятие обусловливает специфику правового поведения граждан. Не учтен также уровень коррупции и степень ненависти к ней (читай – к государству) народа. Жаль, что мы сегодня о коррупции практически не говорили, хотя об этом просил Михаил Борисович.
Таким образом, мы понимаем, что государственный механизм сконструирован недостаточно профессионально. При этом гайки закручены настолько сильно, что еще чуть-чуть и сорвет резьбу. Заработают силы противодействия. Естественно, делается вывод о том, что такая система слаба и неустойчива. Мы в первой дискуссии об этом говорили. А что мы видим в прогнозе? Мы согласны, что система слаба и неустойчива, а прогнозы у нас совершенно иные. Взрывоопасные прогнозы не рассматриваются. Говорится сплошь о диктатуре. Удерживать страхом будут? Но ведь не смогут в условиях кризиса. Когда нечем кормить детей, уже не до страхов. Октябрьское восстание 1917 года во многом было спровоцировано тем, что в этот день в Петроград не подвезли хлеба…
И еще… Из пяти предложенных моделей нет ни одной чисто российской. Четыре властно-диктаторские, одна западническая и ни одной адаптационной. При этом большинство понимает, что у нас не может быть чисто западной модели, что любой иноземный камзол, пересаженный на российскую почву, будет превращаться в русский сарафан. Никакая западная модель в чистом виде у нас не пройдет, потому что за 1000-летнюю историю государственности мы накопили и собственный опыт, и собственные формы, и собственные традиции. И поземельные общины, и вечевые республики, и Советы и многое другое. Все это есть в генетической памяти каждого из нас. А где хоть одна, построенная на этой основе модель?! Или удел России – это только диктатура? Думаю, что здесь ошибка. Прогнозы надо уточнять. Я не отвергаю их, я предлагаю ввести дополнительные данные.
И последнее, что хотелось бы сказать. Я второй раз прихожу на эту конференцию, она мне интересна чисто профессионально. Сегодня утром на своем любимом сайте под названием «Особая буква» я прочитала обращение к организаторам конференции, которое у вас на руках (не к участникам, а к организаторам). В нем Михаил Борисович Ходорковский говорит очень точные вещи о смысле нашего собрания и нашей дискуссии: «мы» - это не левые и не правые, не западники и не славянофилы, а сторонники демократического развития России…» Для меня это очень важные слова. Мне не всегда легко находиться в этой аудитории. Риторика отдельных выступающих коробит мой «большевистский» слух. Но я мужественно терплю, потому что Ходорковский прав. Только объединение профессионалов разных политических убеждений со знаниями и опытом каждого может дать сегодня реальный результат. Это то, что называется конвергенцией, то, что было запрещено в Советском Союзе, но взято на вооружение китайцами. Итог у всех перед глазами.
К чему призывает нас Михаил Борисович? К тому, что пришло Время спецов. И не до распрей сегодня. Особенно в условиях кризиса. Те ребята, которые у власти, не знают, что делать. Восемь лет они жили спокойно при высоких ценах на нефть. Работать в кризисных условиях эта команда не умеет, а значит никуда им не деться без специалистов. Поэтому сегодня нам надо абстрагироваться от того, правые мы или левые, западники или славянофилы, и начать серьезную работу по анализу нашей общей ситуации. И не стоит сосредоточиваться только на критике существующего положения вещей. Критика – это только диагноз, только площадка для анализа. Нужно искать реальные пути развития страны.
Как юрист, я, например, понимаю, что надо делать. Но этого понимания сегодня мало. Право не работает вне всей совокупности, вне системы общественных отношений. Это категория надстроечная и в определенной степени субъективная. Она может быть прекрасным инструментом при правильном применении и чудовищной общественной дубиной при некорректном использовании. Что, собственно, мы и наблюдаем. Так что я призываю спецов объединяться.
Д.В.Драгунский: Мне кажется, что это выступление вполне можно считать завершением нашей дискуссии.
III СЕССИЯ:
"Демократия как проблема"
(35) М.А. Липман: Хочу представить участников нашей сессии. Одного из объявленных участников – Дмитрия Орешкина – не будет, но, по настоянию Арсения Борисовича Рогинского, это не значит, что регламент увеличивается. Он остается прежним – 10 минут.
Итак, объявляю участников в том порядке, в котором они будут выступать. Александр Александрович Аузан, институт национального проекта «Общественный договор», Сергей Адамович Ковалев, Алексей Алексеевич Кара-Мурза, доктор философских наук, заведующий отделом Института философии РАН.
Несколько слов о постановке нашей проблемы. Панель называется «Демократия как проблема». Возникает вопрос: проблема для кого? Если говорить о власти (не только российской власти, но и о властях целого ряда стран), то они отлично научились управляться с этой проблемой и приспосабливать формально-демократическую систему под свои нужды. В этой связи первый вопрос, который хотелось бы поставить: является ли демократия самоцелью? Не демократия, как кажется, была целью тех, кого мы можем назвать единомышленниками. Когда я говорю «мы», то имею в виду то широкое «мы», о котором пишет в своем обращении Михаил Борисович Ходорковский. Целью борьбы в разное время были свободы и были права. Была борьба за республику против монархии, за свободу против тирании, за избирательные права, за свободу передвижения, борьба против цензуры. Как сегодня утром говорил Адам Михник, сначала идет борьба за свободу, потом за власть, потом за демократию. Борьба собственно за демократию как таковую – это явление последнего времени, после краха коммунизма, который побудил мыслителей и политиков, главным образом, на Западе счесть, что демократизация остального мира – это всего на всего вопрос времени. Приобрели популярность разнообразные рейтинги и индексы демократии. Если демократия – самоцель, то такого рода подходы имеют право на существование. Если же нет, если цель другая, то надо задаться вопросом, какова она и каковы критерии ее достижения? Например, является ли целью политической системы, демократической, в частности, благополучие нации в самом широком смысле слова? Мне кажется, что в большей степени можно говорить о смягчении в последнее время жестких режимов, чем собственно о демократизации.
Обычно принято говорить о трех волнах демократизации послевоенного периода. И среди них последняя и самая триумфальная связана с крахом коммунистической системы. Но в последнее время процесс демократизации, по крайней мере, замедлился, если не пошел вспять. Ни одной новой демократии за последние 10 лет в мире не появилось.
В этой связи второй вопрос, который бы хотелось поставить: каковы перспективы демократии в сегодняшнем мире? И можно ли говорить (прошу прощения за несколько легкомысленную метафору), что судьба демократии подобна судьбе блондинов в мире? Блондины составляют в мире не просто меньшинство, а меньшинство, доля которого все время сокращается.
Передаю слово Александру Александровичу Аузану.
(36) А.А. Аузан: Уважаемые коллеги, уважаемые друзья! Я попробую сразу предложить свои варианты ответов на два поставленные Марией Липман вопроса, а потом попытаюсь их обосновать.
Нет, демократия, на мой взгляд, не является сверхценностью и не должна быть ценностью вообще. Она является инструментом достижения других ценностей.
Да, «проблема блондинов» - реальная проблема. Мы имеем случай институциональной ловушки в развитии демократии в мире, которая связана с тем, что устойчивые демократии формировались совершенно другим путем, чем те, которые формируются в XX и XXI веках.
Теперь обоснование. На мой взгляд, свобода может быть ценностью, справедливость может быть ценностью, всеобщее благосостояние и т.д. Почему демократия – не ценность? Я бы предложил два аргумента: один – от противного, второй – по аналогии. Демократия – это ведь не что иное, как способ принятия решений в государственном управлении. Если мы возводим этот способ принятия в ценность, мы фактически уводим его от возможности адаптации к изменяющимся условиям. Мы в итоге отчуждаем население от потребности изменения государственной машины в ходе экономической эволюции. Мы практически получаем обратные эффекты. Демократия, возведенная в ценность, приводит к тому же, к чему приводит царская власть, возведенная в ценность, советская власть, возведенная в ценность… Мы меняем фигуру на пьедестале и получаем тот же результат отчуждения и войны власти с населением.
Теперь аргумент по аналогии. Вот посмотрите: в нашу жизнь одновременно входили демократия и рынок. Из рынка, слава Богу (!), не попытались сделать ценность. К рынку отнеслись как к инструменту, как к совокупности институтов, которые должны кое-что делать, кое-что обеспечивать, но при этом они не являются самоценными. И рынок гораздо органичней врос в нашу жизнь. С демократией была совершена попытка ее сакрализировать. В итоге судьба этих во многом близких институтов сложилась по-разному. И не только в нашей реальности.
Демократия, на мой взгляд, инструмент для достижения целей. Каких? А вот это, извините, зависит от ценностей, которые конституируют ту или иную нацию. Демократия может быть хорошим инструментом для достижения не только ценностей свободы (так же как рынок - он инструмент достижения определенных ценностей экономической свободы - не сама ценность, а инструмент). Это могут быть ценности справедливости, потому что справедливость конвенциальна, она формируется договорным путем. А договорный путь предполагает те или иные демократические институты и механизмы. Это могут быть ценности экономического роста. Демократия позволяет установить связь между вкладом в развитие и использованием этого вклада в ходе тех или иных решений о судьбе государственных и частных средств. Это может быть даже достижение такой цели как безопасность, хотя здесь все намного сложнее, но демократия позволяет, например, поддерживать высокие стандарты прав человека и тем самым требует другой эффективности деятельности служб безопасности, правоохранительных структур и пр.
Теперь о втором вопросе, насчет «блондинов». Все демократии, которые мы рассматриваем как устойчивые, складывались эволюционно – из цензовой демократии или, так называемой, «демократии налогоплательщика». Все демократии, которые складывались не этим путем, попадают так или иначе в кризисные явления. Почему? Объяснения этого есть в развитой в последние десятилетия теории общественного выбора. Там есть теорема о медианном избирателе, но я бы объяснил это проще. Демократия – это не просто инструмент, это довольно дорогой и сложный инструмент. Фактически нужно инвестировать в демократию. Нужно производить демократические решения. И только после этого потреблять результат.
В новых демократиях разрываются две вещи: люди не инвестируют в демократию, практически не платят налогов и у них нет серьезного стимула участвовать в принятии решений, тратить на это силы. Но они намерены пользоваться тем, что их голос важен. В результате избиратели выступают в роли рантье. И начинают работать качели: либо их голоса покупают денежные мешки, либо их голоса покупают популисты. Обещать-то можно что угодно, если у человека нет ограничителя в виде своего обязательного налогового вклада в общее решение. Любое обещание может быть принято, одобрено…
«Качели» заканчиваются введением авторитарных ограничений на демократию. Но есть и другие случаи - как в странах Восточной Европы. Однако, извините, там действует фактор евроинтеграции. Мы это видели в рамках проекта «Путь в Европу», организованного «Либеральной миссией» и Центром Карнеги. Там возникали те же болезни и те же качели, но фактор евроинтеграции снимал эти проблемы, потому что еврокомиссары говорили: это нельзя, есть копенгагенский протокол и т.д.
Есть уникальные факторы. Например, самая многочисленная, как говорят, демократия мира – индийская. Специалисты утверждают, что по мере размывания кастовой системы в индийской демократии возникнут те же проблемы, что в демократии пакистанской. Кастовая система работает ограничителем, хотя очевидно, что это архаичный институт.
Означает ли это, что я не вижу выхода из ситуации? На мой взгляд, мы имеем типичную институциональную ловушку, потому что цивилизационный стандарт XX-XXI веков требует всеобщего избирательного права и т.д., и т.п. Реальный путь развития демократии всегда был связан с постепенным расширением образованного имущего круга, который вместе с правами принимал на себя ответственность за финансирование этих самых прав. Проблема реальна, но я полагаю, что выход есть, и он прежде всего связан с феноменом неполитических гражданских институтов. Почему? Потому что неполитические гражданские институты, во-первых, позволяют преодолеть ограничения принципа большинства. Там решения принимаются теми, кто готов активно участвовать в процессе, а не всем населением. Во-вторых, неполитические гражданские институты могут выступать в роли если не инвесторов демократии, то, по крайней мере, производителей демократических решений. Они уже готовы принять этот груз на себя.
Татьяна Евгеньевна Ворожейкина в первой сессии выдвинула тезис: если не решается проблема вовлечения в процесс принятия решений больших масс людей, учета их интересов, то не решается и проблема либерального развития, достижения высоких результатов экономического развития и т.д. Приветствую этот тезис, но добавил бы, что есть два условия его реализации. Первое – начинается это не с партий, а с гражданских неполитических институтов. Второе – продолжается налоговым участием граждан в принятии и реализации своих собственных решений, до чего России далеко, как до Луны.
М.А.Липман: Сергей Адамович.
(37) С.А.Ковалев: Поставленные нашим модератором вопросы разумно провокативны и потому не вполне корректны. Демократия – это несомненно цель, ибо это единственная существующая (быть может, даже – единственная возможная) политическая система, неразрывно связанная с тем, что называют правами и свободами личности. Система в принципе, в идеале, наилучшим образом обеспечивающая каждому свободу, равенство и достоинство. Собственно, ради этих прямо провозглашённых ценностей такая политическая система и создавалась, и завоёвывала мир. Правда, ради них же изобрели и привели в действие гильотину и мы помним, как пышно говорили об этих ценностях якобинцы, отрубая друг другу (и не только друг другу!) головы.
Эта невесёлая проблема, однако, происходит, по-моему, из биологических истоков человеческой психологии (особенно, коллективной), а вовсе не из изъянов самой идеи. Здесь не время и не место рассуждать о превращении, в случае Homo sapiens, дарвиновского мира в мир духовного развития и о биологических рудиментах и атавизмах. Обнадёживает, всё-таки, что инквизиция, например, или православные расправы с «братьями во Христе» были же преодолены историей, и они не отменяют ведь христианскую этику и не пачкают её принципиальные идейные основания.
Чрезвычайно важно, что существо демократии выражено отнюдь не только в провозглашениях, лозунгах, декларациях, академических комментариях, но прежде всего в скрупулёзных, отобранных временем и проверенных им специальных процедурах. Эти процедуры имеют двойственную функцию. Они не есть только инструментарий, технический исполнительный аппарат, ибо в очень подробной и конкретной форме они исчерпывающим образом отражают центральную идею демократии в её главных чертах. Собственно, гениальная догадка демократии, «процедурная» по самой своей природе – создавать строгие и очень определённые правила взаимодействия, которые позволяют приближаться к воплощению такого заманчивого и столь неопределённо-расплывчатого идеала «свободы, равенства и братства», но категорически препятствуют гильотине вернуться на сцену истории. В демократической модели этот запрет, пожалуй, заметно важнее идеала, воплощение которого всегда несовершенно, а достижение весьма отдалено по времени, но эти обстоятельства – признак динамичности развития, способности существовать в меняющемся мире. Реальное функционирование прозрачных и обязательных демократических процедур это и есть сама демократия. (Замечу, впрочем, что имитировать эти процедуры можно хоть в стае обезьян, но даже в этой стае такую имитацию невозможно спрятать.)
В свете сказанного вопрос «демократия – цель, или инструмент?» представляется в большой мере схоластичным. Чего вы хотите? Хотите ли вы нести бремя свободы и ответственности? Тогда демократия это цель. Но и при других приоритетах она вряд ли превращается просто в инструментарий. Уж конечно, демократия – не метод прямо строить материальное благосостояние, стабильность, безопасность и иное в этом роде. Скорее она – очень важное условие для этого. Вероятно, даже строго необходимое условие – conditio sine qua non.
Эти утверждения банальны, все аргументы в их пользу давно высказаны, не раз оспорены, но упрямо существует все же не самая последняя часть мира, где демократия работает во всех этих смыслах вполне убедительно. Грех отрицать.
Останется ли демократизация магистральным направлением мировой эволюции? В этом никто не даст нам никаких гарантий. Замечу только, что политическое развитие мира ни от чего так сильно не зависит, как от нас самих, живущих здесь.
Между тем, никак нельзя сказать, будто небо демократии безоблачно. И речь не только о России, Китае и других искателях «особых путей». Речь о глобальной ситуации.
60-летие Всеобщей декларации прав человека – тревожный юбилей. Что это? Юбилей признания великой идеи, трудно, медленно, но неотступно преобразующей мир? Или это годовщина беспочвенной, несбыточной мечты, жалко маскирующей повсеместные жестокие реалии?
Вообще говоря, лицемерие, обман, экспансия, закрытость, национальный эгоизм и т.п. веками были традиционными методами, так называемой, «реальной политики», продолжением которой хладнокровно признавалась война. Конечно, такими методами не приходилось гордиться, но и скрыть их было невозможно. Они считались неизбежными и потому терпимыми. Вот почему ни сталинские миллионные жертвы, ни воцарение Гитлера, ни позор Мюнхена вопреки совести и здравому смыслу не были восприняты в мире как смертельная угроза цивилизации, как вызов, требующий немедленного и самого жесткого ответа.
Тем не менее, в середине XX века всерьез показалось, что кровавый кошмар двух мировых войн, химическое и тем более ядерное оружие, Холокост и другие формы геноцида, вроде сталинских депортаций народов, наконец-то убедили мировое сообщество в жизненной необходимости строить иную политическую конструкцию мира, основанную на новой политической парадигме. И потому преамбула устава ООН и Всеобщая декларация прав человека представлялись тогда отчетливой, резкой точкой перелома мировой политической реальности, необратимым началом нравственного преобразования мира. Не тут-то было!
Вспомним, что в самом начале войны против нацизма союзники уже провозгласили своей целью защиту свободы, человечности, Права – тех самых ценностей, которые вскоре стали называть универсальными. Утверждалось, что эти ценности – высшая цель политики. Но не только цель, но еще и главный инструмент безопасного и справедливого мира. Попробуйте совместить с этим ковровые, а вскоре и атомные бомбардировки мирных городов; пол-Европы, отданные в рабство сталинской тирании; сотни тысяч пленных, выданных Сталину в каторгу и на смерть.
И вот эпохальное событие – Нюрнбергский трибунал, впервые в истории заявивший миру об уголовной ответственности государственной власти за преступления, совершенные под ее эгидой.
Только один пример. Этот трибунал целых три дня рассматривал эпизод обвинения нацистов в катынском расстреле польских военнопленных. Слава Богу, этот эпизод не сочли доказанным, по-видимому, в результате состоявшегося торга. Но ведь все до последнего участники процесса точно знали, кто и когда расстрелял тысячи польских офицеров. В Нюрнберге один людоед судил другого людоеда за каннибализм. Нюрнберг выразительно отодвинул красивые декларации в область политической риторики.
«Реальная политика» лицемерно использует новую фразеологию, но не способна воплотить новую политическую парадигму. Они несовместимы. Максима «право вне политики и над политикой» не состоялась; вековая цепь политического лицемерия тянется до сих пор, обращая торжественные обещания в стертые штампы, лишенные смысла.
Я убежден, что мы переживаем глобальный морально-политический кризис. В центре современной политической конструкции мира по-прежнему амбиции и, так называемые, «геополитические интересы» государств. Если бы кто-то, отбросив ритуальную фразеологию, стал составлять нынешний список универсальных ценностей, надлежало бы начинать его примерно так: нефть, газ, политкорретность. Т.е. спокойный комфорт международных чиновников.
Приведу самые выразительные примеры из отечественной практики.
Вот государственный террор в Чечне, включавший похищение людей, бессудные казни, пытки, и завершившийся, наконец, назначением чеченского президента из бывших бандитов. Сознательно растоптаны основные конституционные нормы. Нет независимого правосудия, нет разделения властей. Нет больше и намека на прозрачную политическую конкуренцию в так называемых выборах. Зато есть послушный парламент и безудержное вранье первых лиц государства. Ритуальное вранье, сопровождающее нас каждую минуту. Власть в России нелегитимна, хотя бы потому, что она самоназначена, а также и потому, что сознательно и целенаправленно искажает конституцию страны, превратив ее в подобие сталинской, не предназначенной для исполнения. Конституция представляет собой всего лишь имитацию демократии. Такой имитации вполне соответствуют циничные и жестокие (а вместе с тем претенциозные) решения нашей власти в критических обстоятельствах, когда жизнь заложников при террористических актах не стоит ни копейки и уж, во всяком случае, вовсе не является первым приоритетом власти. Вспомним также и взрывы жилых домов осенью 99-го, сыгравшие важную электоральную роль в триумфе господина Путина. Я не утверждаю, что эти взрывы были проведены спецслужбами, для этого нет доказательств, однако, ужасная эта версия весьма вероятна и, во всяком случае, не опровергнута властью единственным возможным для власти способом: открытым, прозрачным исследованием именно этой версии прежде всего. А общество не только вправе, но и обязано высказывать подозрения такого рода, ибо наша собственная история напоминает нам многие жестокие преступления власти против народа.
Увы, мы не торопимся исполнить подобные обязанности перед нашей страной и нашими потомками. Мы всё ещё принадлежим к «новой исторической общности – советскому народу», созданному Сталиным путём кровавой селекции, и не рискуем задать власти честные вопросы. Для того, чтобы показать насколько глубокий след в народной психологии оставили труды «успешного менеджера», позволю себе предложить вам некую печальную количественную оценку. Нет, отнюдь не строгую статистику – она тут и не потребна, а просто грубо приблизительные соображения. Все, конечно, помнят чеченский результат при выборах в Государственную Думу, так сказать, рекордный показатель народной сплочённости вокруг национальных лидеров – 95,4% голосов за «Единую Россию» и 0,1% за остальные 10 конкурирующих с ней партий. Никто из субъектов Федерации этого рекорда не превзошёл, но приблизились к нему несколько. Что бы там ни врали наши президенты, министры и проч., как бы ни усердствовал послушный электорат, все ведь понимают, что цифры эти – результат незамысловатого жульничества, предусмотрительно обеспеченного при надобности в любой точке страны. Вот теперь прикинем. Всего в РФ 93 000 избирательных участков. Для гарантированной фальсификации, если и когда она понадобится, технически недостаточно одного послушного председателя участковой избирательной комиссии, нужны, как минимум, 3 – 4 члена комиссии, чтобы удалось скрыть подделку от остальных их коллег. Это значит, что почти полмиллиона граждан (есть же ещё и весьма многочисленные избиркомы более высоких уровней) либо совершают тяжкое преступление, либо готовы его совершить по первому знаку свыше. Они не боятся совершить преступление, они боятся его не совершить. Этот выразительный парадокс взывает к размышлению. Итак, почтение к власти для этих людей несовместимо с почтением к закону? А если учесть ещё, так сказать, «рабочий аппарат» знаменитого административного ресурса? Всех этих чиновников, офицеров, милицейское начальство, администрацию больниц и ВУЗов, менеджеров весьма многих частных предприятий и т.д. – каким тогда станет число наших сограждан с такими интересными предпочтениями? Но это же преимущественно представители т.н. «среднего класса», признанной опоры универсальных ценностей и политических свобод! И что же, мы и в самом деле правовое и демократическое государство, как утверждает наша Конституция?
Вряд ли такая Россия может быть надёжным партнёром в международном сообществе. И поздравления её лидеров с «победой» в таких выборах не есть протокольная вежливость – это подленькое лицемерие.
Нет нужды доказывать, что эта ситуация в мире не просто безнравственна, не просто угрожает частным человеческим судьбам, – она смертельно опасна в глобальном масштабе. Нельзя бесконечно удерживать относительную безопасность только на страхе ядерной гибели мира – это оружие расползается и легко может оказаться даже в руках террористов. Да и без них всегда найдутся отчаянные авантюристы, готовые прибегнуть к атомному шантажу. (Почему-то, кстати сказать, самые бессовестные и глупые международные авантюристы постоянно оказываются лучшими друзьями России, а когда им приходится туго – её подзащитными.) Тесный, взаимозависимый, загаженный нашими отходами мир тратит неимоверные усилия и средства на вооружения, армии, шпионаж, охрану секретов и т.п. А между тем сколько-нибудь важные вызовы и проблемы (социальные, экологические, климатические, исчерпания ресурсов и т.д.) требуют грандиозных и исключительно глобальных решений, невозможных сейчас из-за национальных эгоизмов, вероломства и недоверия правительств друг к другу. Значит, глобализация должна быть не просто экономической, но прежде всего нравственной и правовой. Политику, сосредоточенную исключительно на борьбе амбиций и интересов, она должна подчинить ценностям, исключающим эту игру без правил. Этого переворота нельзя добиться силовым давлением мощных стран, но только силой заманчивого примера процветания. Осуществимо ли столь фантастическое развитие политической конструкции мира? Не знаю. Зато хорошо знаю, что иное направление развития трагично для нас и тех, кто придёт за нами.
У международного сообщества нет и следа решимости всерьез взяться за эти проблемы. Скажем прямо: пока мы находимся во власти «real politics», утверждая обычаи и традиции, лишь внешне сводимые к демократическим процедурам. Лишь два примера. Вот, скажем, Совет Европы. Структура, специально сформированная для одной-единственной цели, - вмешательство во внутренние дела государств-членов, когда там неблагополучно с правами человека. Но, создавая эту структуру, отцы-основатели благоразумно, заранее наградили друг друга весьма удобным правом вето. Главный орган Совета Европы, Комитет министров иностранных дел, решает консенсусом важнейшие вопросы. Ну и как тогда можно наказать государство-нарушитель? Практически то же самое право вето в ОБСЕ. Теперь действует правило «консенсус минус один». Есть смельчаки, которые говорят аж даже о «консенсусе минус два». Но это не меняет дела. Хуже того, и в Организации Объединенных Наций господствует тот же принцип. Пять постоянных членов Совета безопасности – вот главный орган ООН. Среди них Россия и Китай, оставшиеся врагами демократии. И все пятеро с правом вето.
Однако, ясно, что сменить фундамент, худо-бедно державший все здание несколько сот лет, не так-то просто. Попробуйте немедленно отказаться от вековых реальностей традиционной политики. Это означало бы хаос и катастрофу. Предстоит медленный и чрезвычайно трудный путь. Похоже, что длиной во всё XXI-е столетие. Но жёстко сформулированная конечная цель этого пути должна упрямо и открыто доминировать в политической повседневности. И в крупных, и в мелких, сиюминутных решениях. Иначе она потеряется.
Как «управляемая» или «суверенная» демократия – никакая не демократия, точно так же и политическая корректность – вовсе не корректность. Нужно понимать, что поздравляя с «избранием» заведомых самоназначенцев, мы поощряем мошенников и будущих тиранов. И заключая с ними соглашения о правах личности, набитые высокопарной риторикой вместо строгих мер контроля, мы обрекаем многих на хамский произвол. Опасаются возобновления «холодной войны». Что и говорить, мрачная перспектива. Вспомним, однако, что эта война была выиграна; и мы всё ещё говорим здесь свободно благодаря именно этой победе.
Само возникновение Европейского союза, направление его медленной и трудной эволюции – некий источник надежды.
Когда-то великий президент Джеймс Картер сказал: «Я не могу послать морскую пехоту, чтобы освободить советских узников совести, но я сделаю все остальное». Вот все остальное и нужно делать. Упрямо, честно и открыто.