Geum.ru

А. М. Дубровский Историк во времени: Третьи Зиминские чтения: тезисы

Вид материалаТезисы
Подобный материал:



А.М.Дубровский

Историк во времени: Третьи Зиминские чтения: тезисы доклада А.М. Дубровского ИСТОРИЯ И ИСТОРИКИ В 1930-Х - 1950-Х ГГ.


В 1930-х гг. отечественная культура пришла к состоянию, которое можно было бы обозначить словами "великий компромисс". С первых дней после Октября революционные идеи большевиков эволюционировали под напором российской действительности. Утопические черты марксистского учения о мировой революции и социализме неизбежно должны были исчезнуть, и они постепенно исчезали, иначе большевики не удержали бы власть. В 1930-х гг. марксистская идеология вобрала в себя некогда чуждые ей социальные ценности - патриотизм, национально-государственные интересы, национальную гордость и пр., то есть революционность пошла на компромисс о традиционностью. Тот же процесс охватил и другие сферы духовной деятельности. В изобразительном искусстве, музыке, литературе были придавлены элементы "левого" искусства, на которые первоначально ориентировалась власть большевиков. Революционная идеология соединилась с традициями искусства XIX в. Слово "формалист" было отождествлено о термином "антиленинец", была объявлена война "сумбуру вместо музыки".

Историческая наука вписывалась в официальную культуру. В ней марксистская философия истории сочеталась с исследовательскими традициями российской дореволюционной науки, с национально-государственными идеями, с идеализацией ряда монархов и других деятелей дореволюционного прошлого. Кадры историков "старой школы" вошли в состав научных учреждений, находившихся под бдительным контролем партийных органов. Более того, именно историки "старой школы", "буржуазные специалисты", как их именовали в 1920-х гг., в ряде случаев возглавили новые научные учреждения или их подразделения (Б.Д.Греков, С.В.Бахрушин, Ю.В.Готье, П.П.Смирнов и др.), получили звания академиков и членов-корреспондентов, оказывались редакторами важных научных и учебных изданий. С одной стороны, историков включили в систему новой организации их науки, новых ценностей и идей - методологических, социологических, исторических. С другой стороны, историки включились в эту Систему ценой компромисса, причем степень уступок Системе у каждого из них была своя.

В основе этого компромисса лежал прежде всего и главным образом страх: страх потерять работу и средства к существованию, страх идеологической ошибки, страх перед вышестоящими органами партийно-государственной власти, страх перед повторным арестом и ссылкой. Остальные мотивы и движущие силы научной деятельности стояли как бы во втором ряду: познавательные интересы, личные амбиции и стремление к лидерству, воодушевление, связанное о возрождением исторической науки в 1930-х годах. История с докладом М.В.Нечкиной в 1941 г. о причинах отставания России от стран Западной Европы показывает, в какой степени страх влиял и на судьбу исследователя, и на поведение людей, работавших в "указующих инстанциях".

Чувства страха и неуверенности подвигали исследователя к усредненной схеме, воплощавшей в себе стандарт личности историка-марксиста: его стиль мышления и поведения, общественно-политическую позицию. В определенной мере этот процесс стимулировался практикой создания коллективных трудов, обезличивавших своих создателей. Возрождалось средневековое отношение к автору, творцу как к ремесленнику. Сопоставление ранних работ С.В.Бахрушина о более поздними выявляет то, как раскованность большого таланта сменялась оцепенявшей осторожностью. Происходило некое усреднение науки - ее унификация, обесцвечивание, насаждение профессионального цинизма, табуирование отдельных имен, фактов, тем, уход от неясных теоретических проблем, тяготение к эмпирии, повышенный критицизм по отношению к дореволюционному научному наследию и работам зарубежных коллег из стран "капиталистического лагеря".

Наука мстила за себя. Многое из написанного выдающимися по таланту историками быстро стало историографическим памятником. Яркий пример - труды Б.Д.Грекова, брошюры об Иване Грозном И.И.Смирнова и С.В.Бахрушина.

Наука отстаивала свое право на свободное познание прошлого. Как и в других областях культуры (в какой-то в большей степени, в какой-то - в меньшей), в историческом познании образовалось скрытое, подпольное наследие, которое идейно было несовместимо с тем, что проповедовала официальная историческая мысль: рукописи С.Б.Веселовокого об опричнине Ивана Грозного, С.В.Бахрушина об освоении Сибири, восстании сибирских народов в 70-х гг. XVII в., П.П.Смирнова о темпах исторического процесса в Европе, А.П.Спунде об истории России. Что-то из этого наследия боле или менее случайно не совпало о официальной точкой зрения и в силу этого не могло попасть в печать, а что-то сознательно создавалось в противовес этой точке зрения.

Компромисс, заключенный с Системой, нередко оказывался гибельным для ученого и творчески, духовно, и физически. Неоднократно на протяжении своей творческой жизни оказывались под ударами унтерпришибеевской критики Е.В.Тарле, М.В.Нечкина, Б.А.Романов, Н.Л.Рубинштейн. Пережитый шок надолго отключал от работы. В последние годы жизни был обречен на молчание С.Б.Веселовокий. Погибли К.В.Базилевич и С.В.Бахрушин, не выдержавшие хулиганских наскоков тех, кто мнил себя марксистскими ортодоксами.

И все-таки наука продолжала жить, пусть в искареженном виде. Во многом это объясняется тем, что политико-идеологический пресс оказывал неодинаковое давление на разные области исторического знания. Возрождение исторической науки и исторического образования в первой половине 1930-х гг. не только отвечало потребностям власти, но и соответствовало интересам самой исторической науки. Обязательные теоретические схемы и исторические оценки соседствовали с вовлечением в научный оборот новых источников, с их тщательным исследованием и получением новых сведений. Государственный атеизм стимулировал добывание археологами огромного материала по первобытной истории. От несколько поверхностного изучения социально-экономических тем наука перешла к их более глубокому исследованию. Резко продвинулось исследование тем социальной борьбы, революционного движения.

С особой силой указанные черты проявились в 1930-х-1950-х гг. С ослаблением страха перед Системой компромисс, на который шли историки, вое более наполнялся цинизмом и прагматическими соображениями.