- Открытие Зимнего Фестиваля Науки. Вступительное слово и лекция, 56.38kb.
- Ф. М. Достоевского XXXV международные чтения «Достоевский и мировая культура», 225.51kb.
- Минералогический музей им. А. Е. Ферсмана ран институт лингвистических исследований, 14.81kb.
- Третьи Ковалевские чтения, 40.86kb.
- Программа дня 10. 00 10. 30 Регистрация участников 10. 30 11., 89.05kb.
- А. М. Дубровский Историк во времени: Третьи Зиминские чтения: тезисы, 346.37kb.
- Открытие конференции Вступительное слово председателя Оргкомитета, члена-корреспондента, 239.73kb.
- С. М. Кирова кафедра зоологии и охотоведения программа, 80.78kb.
- Программа чтений Открытие чтений. Оработе по духовно-нравственному воспитанию в школе., 10.89kb.
- Программа конференции "Технологии эффективного и экологически чистого использования, 42.31kb.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Л.Ф.Шевцова: Лев Дмитриевич <Гудков>, вам придется конкретизировать нашу дискуссию.
(25) Л.Д.Гудков: Поскольку Эмиль указал на недостаток конкретики, начну с цифр.
К вопросу о том, что «народ поддержал Чечню». Действительно, в последние три месяца 99-го года и первые месяцы 2000-го года поддержка Путина и его действий в Чечне находилось на уровне где-то 70 процентов, Но уже, начиная с весны 2000-го года, соотношение противников войны и сторонников ее продолжения до победного конца, ястребов, составляло примерно 60 к 30, т.е. два против одного. Иногда и выше. Первую чеченскую войну, по данным опросов прошлого и нынешнего годов, 78-80 процента респондентов рассматривали как несправедливую. Вторую чеченскую войну так расценивали немного меньше - примерно 65. В обоих случаях эти данные ясно и недвусмысленно указывают на отсутствие поддержки руководства в этой войне. Более того, скрытое чувство вины, недовольства собой и страной в этой ситуации оказываются важными факторами массового разложения и утраты моральной определенности. Из-за отсутствия ориентиров и авторитетов в стране сама по себе проблема оказывается не решаемой, тупиковой, в свою очередь, оборачиваясь смещенной агрессией в отношении других стран. Так, например, массовая поддержка российского руководства в войне против Грузии в значительной степени была обусловлена именно этим комплексом вины и аморализма чеченской войны и действий федеральных войск и правительства. В этой ситуации появилась легкая возможность показать себя не страной оккупантов и вооруженных преступников, а напротив, предстать – по крайней мере в собственных глазах - в роли защитников слабых, малых народов от «геноцида», от насилия со стороны Грузии. Это очень важный фактор остаточной консолидации страны, не имеющей особых достижений для самоудовлетворения и национальной гордости. Отсюда – потребность во врагах, внутренних и внешних, в чувстве опасности, враждебном окружении. Мы (я в том числе) явно недооценивали в прошлом травматические последствия распада имперского сознания, комплексы которого сегодня так значимы в политической и общественной жизни. Приведу еще две цифры. В начале 89-го на вопрос: «Есть ли враги у нашей страны?» 13 процентов отвечали «Есть» (конкретно называли - ЦРУ, финансово-промышленные круги Запада, коммунисты, исламисты, демократы, фашисты и проч.). В 2007 году на тот же вопрос 77 процентов говорили «Есть», примерно столько же указывали на угрозу военного нападения на Россию. Это что - разный народ в 1989 и 2008 годах? Это разные состояния одного и того общества, не меняющего свои институты. Надо это понимать и уметь оперировать с этим, объяснять эти вещи. Нетрудно указать на тот консолидирующий эффект в стране, который производит идущая с верху пропаганда ненависти к Америке, Грузии, Украине, балтийским странам, Польше и прочим странам, демонстрирующим свою независимость, достоинство и антипатию к нынешней полицейской и агрессивно-авторитарной России, обладающих тем, чего лишена сегодня наша страна. Труднее объяснить, что стоит за этим, дефицит каких позитивных ценностей и символов компенсируется этой примитивной злобой и массовым сознанием своей ущербности и цинизма.
Я абсолютно согласен с Татьяной Евгеньевной, прежде всего в том, что без выражения интересов массы никакой демократический процесс невозможен. Но именно это, на мой взгляд, демократические партии делали очень плохо или совсем не делали. Никакой внятной социальной политики на протяжении этих лет предложено не было. И именно поэтому массы воспринимали демократические партии как высокомерные организации, пренебрегающие их интересами, и, соответственно, отказывали им в поддержке. Это главное. Дело не столько в давлении Кремля на демократов, а оно, безусловно, есть и проявляется самым наглым образом, сколько в утрате общественного доверия к этим партиям, защищающим прежде всего интересы узкого слоя людей, главным образом – самих политиков этого рода. Если бы не был утрачен авторитет и доверие к демократам, сам по себе прессинг путинской администрации не был бы столь эффективным.
Расходимся мы с Татьяной Евгеньевной по другим вещам. Можно ли считать те ситуативные объединения, которые мы сегодня наблюдаем (движения обманутых вкладчиков, автомобилистов и пр.), за проявления гражданского общества? Я здесь абсолютно согласен с Алексеем Георгиевичем Левинсоном, который назвал эти формы, объединения по «жизненным показаниям», которые исчезают, рассыпаются, как только исчезает повод для них, прекращается сама экстремальная ситуация выживания или защиты себя в крайне угрожающей ситуации (таковы реально действующие общественные движения солдатских матерей или обманутых вкладчиков или покупателей жилья, автомобилистов и т.п.). Вы понимаете, когда люди оказываются под угрозой потери жилье или боятся за жизнь детей, призываемых в армию, то делать нечего, приходится выходить на улицу или как-то действовать. Но после того, как непосредственная угроза жизни, здоровью, собственности отступает или проблема как-то решается или теряет свою остроту, отходит на второй план, понимание необходимости совместной деятельности сразу же исчезает. Тут то же сознание, что и у крестьян в гражданской войне, воевавших только до границ своего уезда. Почему исчезает это сознание солидарности, почему нет моральных санкций, поддерживающих чувство общего дела, гражданской сопричастности, понимания собственной ответственности, оказывается крайне важной проблемой и социального знания, и практической работы. Упования на то, что сегодня мелкие и разрозненные очаги протеста, забастовок, сопротивления административному произволу и цинизму властей, могут перерасти в систематическое движение, мне кажется иллюзиями, романтическими желаниями, мало подкрепляемыми фактическим материалом. Самой существенной проблемой сегодняшних демократов, мне кажется, является слабое понимание природы российского общества, человека, адаптировавшегося к этой власти, готового признать ее и мириться с ней, поскольку люди не видят ей альтернативы (человеческой, моральной, в первую очередь). Люди ясно сознают характер этой власти, этого режима, его коррумпированность, демагогию, алчность и бессовестность руководства, но считают, что положение не может быть иным в принципе, что «все такие», а потому надо приспосабливаться, как-то крутиться и устраиваться в этой жизни, не веря никому. Пока природа этого отношения не будет осознана, всякие призывы к внесению либеральных ценностей и идеологии, утверждению гражданского общества массой будут восприниматься как узкогрупповой эгоизм и лицемерие политиков, отстаивающих только свои интересы и руководствующихся стремлением к власти. Режим отвечает в какой-то степени интересам и представлениям массы населения, есть определенное «избирательное родство» между аморализмом властей и аморализмом общества, как это было в свое время при нацизме или режиме Муссолини. И понять, в чем, собственно, состоит это уродливая гармония, согласие, важнее, чем практическая социальная работа в НПО или политических салонах. Потому что тогда нужно предложить людям что-то взамен, а это гораздо труднее, чем выйти на улицу с другими несогласными.
Л.Ф.Шевцова: Ну что, Татьяна Евгеньевна, у вас есть блестящая возможность ответить всем вашим оппонентам сразу.
(26) Т.Е. Ворожейкина: Мне кажется, что та позиция, которую я защищала, наиболее прагматична. Попытаюсь это объяснить.
Вопрос, который я ставлю перед собой и пытаюсь поставить в своих текстах и выступлениях, заключается в следующем: как сделать так, чтобы государство было подотчетно обществу? Ведь без этого у нас даже нормальной экономики не получается. У нас не получается капиталистической экономики, потому что капиталистическая экономика и нормальный рынок должны опираться на институты. Извините за банальности, но должен быть институт частной собственности, гарантированный целым рядом вещей, включая независимый суд. Как этого добиться? Как сделать так, чтобы государство было подотчетно обществу? Для этого общество должно, по меньшей мере, существовать. На самом деле либеральный проект 90-х годов, который сохраняется и сейчас в видоизмененном виде и продолжает господствовать в умах наших либералов, заключался в том, чтобы создать рынок как можно быстрей. У нас не было времени ни на нормальную политическую реформу, ни на строительство гражданского общества снизу. Мы всегда опаздываем. Мы стремились как можно быстрее провести приватизацию и создать рынок, который потом нас приведет к появлению среднего класса, к появлению демократических институтов и т.д., - через рынок и средний класс мы должны были выйти к демократии. Не вышли мы. Мы видим, что не вышли. Мы даже не сохранили рынок в том виде, в каком он начал складываться в 90-е годы. Рынок без гарантий частной собственности не функционирует. Получить же эти гарантии в государстве, которое не подотчетно обществу, в котором нет никаких систем представительства, невозможно.
Суть моей позиции заключается в том, что демократические реформы, социальная модернизация и либерализация экономики являются частями единого процесса и должны – чтобы быть успешными развиваться одновременно, а не последовательно. Да, действительно, я согласна с Виктором Леонидовичем Шейнисом, что совмещение либерализма и демократии крайне трудное дело. Как латиноамериканист по профессии, я знаю это очень хорошо и подробно. Тем не менее, именно опыт развития Латинской Америки в ситуациях порой более тяжелых, чем наша (в Аргентине, Мексике, Чили, Бразилии, Уругвае), показывает, что это возможно. Возможно в обществах, генетически отягощенных не менее, а иногда более, чем наше. Как это возможно? Демократия становится устойчивой и экономика начинает развиваться нормально, по-капиталистически, а не через хищническое использование и присвоение государственных ресурсов, как у нас, - все это становится возможным только в том случае, когда демократические каналы становятся каналами защиты интересов всех. Не только элиты, не только высшего и среднего класса, а всех. Речь не идет о предпочтении равенства свободе, как об этом говорил Шейнис. Речь в данном контексте вообще не идет о равенстве, а о том, чтобы люди почувствовали, что политические институты – партии, парламенты, президенты – являются эффективными каналами, через которые они могут отстаивать свои интересы. И тогда демократия худо-бедно начинает функционировать.
Я очень признательна Борису Вишневскому за то, что он сказал, и за формулу – гражданское общество во дворе. Мне кажется, что скептическое отношение к тем процессам самоорганизации, которые у нас начались с 2005 года, на том основании, что они возникают в основном «по витальным показаниям», неправомерно. Люди вообще, во всем мире защищают в первую очередь свои кровные, шкурные, часто "витальные" интересы. И строительство гражданского общества заключается в том, чтобы эти «шкурные» интересы начали выражаться в институциональной форме. Сознание солидарности, моральные санкции, понимание собственной ответственности, о которых говорил Лев Дмитриевич Гудков, как раз и возникают в процессе этой институционализации. Кроме того, чтобы организации, возникающие по «витальным показаниям», не рассыпались, необходимы сознательные усилия всех нас. Мы должны там, где мы работаем, там, где мы живем, во всех этих попытках участвовать. У нас экспертное знание. Мы должны объяснять людям, что происходит. Только отсюда может вырасти то, что действительно называется гражданским обществом, и только на этой основе могут возникнуть нормальные представительские политические партии, в том числе левые, отсутствие которых является фундаментальной слабостью нашего общества.
О кризисе. Я согласна с тем, что пишет и говорит Евгений Григорьевич Ясин. Об этом здесь также говорил Михаил Делягин. Этот кризис надолго. На мой взгляд, это системный кризис мировой экономики, связанный с очень существенным перемещением производства и услуг из развитого мира в наиболее динамичную часть развивающегося. Нынешний финансовый кризис - лишь начало этого системного кризиса. Нас ждут длительные и очень тяжелые времена финансово-экономической нестабильности, поскольку мы включены в мировую экономику. Как в этой ситуации избежать тех опасностей, о которых здесь говорилось, - вот главный вызов. За недостатком времени скажу только, что "равнение наверх", ожидание благоприятных перемен сверху и надежды на них, вновь оставляют наше общество (да и самих либералов) неподготовленным, неструктурированным, бессильным и лишенным всяких социальных и политических мускулов для того, чтобы избежать тех опасностей хаоса и инволюции, которые неизбежны при очередном распаде власти, под грузом тех прав и обязанностей, которые она узурпировала.
В завершение, я хотела бы возразить глубокоуважаемому Эмилю Абрамовичу Паину. Если мы будем лозунг «величия России» делать нашим лозунгом, мы не увидим, как превратимся в часть этого лозунга. Это было пройдено, простите меня, в Германии накануне прихода к власти Гитлера. Немецкие правые, в том числе либералы, считали, что они Гитлера окружат и нейтрализуют, взяв его лозунги. Результат мы знаем.
Л.Ф. Шевцова: Итак, наша дискуссия завершена. Давайте поблагодарим всех участников за честный и искренний разговор и готовность обсуждать спорные темы и дискутировать друг с другом.
II СЕССИЯ:
" Сценарии для России. 2008-2009"
(27) Д.В.Драгунский: Наша секция, которую мне выпала честь вести, претерпела некоторые изменения по своему содержанию. Теперь она будет называться не «Экономика в поисках права», а «Сценарии для России. 2008-2009».
Мне даже привычней и понятней вести секцию с таким названием. В 1999 году я участвовал в большом сценарном проекте «Клуба 2015». Была выпущена книжка «Сценарии для России». Когда занимаешься сценарным прогнозированием, не надо забывать, что существуют некие крепкие матрицы, определяющие развитие нашей страны, начиная от ментальных традиций и кончая такими вещами, как территория, население, демографические волны, этно-популяционный состав. Это и есть канва, по которой вышивается любой кризис. Как говорил Марсель Пруст, «во всем, что происходит в России, есть нечто русское».
Сейчас мы послушаем презентацию господина Сатарова, а потом попросим сказать несколько слов Евгения Григорьевича Ясина.
(28) Г.А.Сатаров: У меня есть приятная возможность игнорировать все указания модератора, потому что речь идет о краткосрочном прогнозе. Все, что может в нем проявиться в сфере менталитета, это уж точно не его изменения, а какие-то неожиданные, не учтенные нами его особенности. Не более того. И уж надеюсь, что за год мы не потеряем территорию.
Д.В.Драгунский: Вашими бы устами, господин Сатаров, да приращивать Россию…
Г.А. Сатаров: Спасибо.
Речь идет о неком эксперименте, который решили провести организаторы наших соревнований, - попробовать приготовить к Ходорковским чтениям небольшой сценарный прогноз, поскольку благоприятно сложились обстоятельства, и это стало возможным. Под эгидой Всероссийской Гражданской Сети, которая теперь тоже является соорганизатором Чтений, при организационных усилиях МХГ, и на основании методики фонда ИНДЕМ эта работа было проведена.
В чем смысл такого рода усилий? Ведь будущее заведомо не предсказуемо, а политическое будущее уж точно. Понятно, что завтра будет суббота, но это не очень интересно. Наш подход таков: прогноз можно понимать в том смысле, что мы можем представить себе возможные образы этого будущего (мы их будем называть «сценарии») и можем попытаться их связать с нашими нынешними действиями (или бездействиями). И тем самым это может помогать этим самым действиям.
Итак, кто ответственен за то, что вы здесь услышите? Прежде всего методическая группа: Мария Юрьевна Кречетова, которая проводила предварительный анализ, Юрий Николаевич Благовещенский, наш индемовский математик, который все это обрабатывал, и ваш покорный слуга, который это модерировал. Список экспертов вы видите (Альбац, Аузан, Гонтмахер, Иноземцев, Алексей Кара-Мурза, Кондауров, Алексей Левинсон, Паин как член-корреспондент и Смирнягин).
Я вынужден извиниться, но для того, чтобы вы могли более-менее серьезно отнестись к результатам, я должен немного поговорить о том, что из себя представляло прогнозирование. Немного о методике.
Прежде всего эксперты договариваются о возможных образах будущего, т.е. о сценариях. Речь пойдет о пяти сценариях, разработанных еще в рамках прогнозной работы Клуба 2015 на рубеже тысячелетий. Потом этот список использовался в 2005 году, когда ИНДЕМ представлял первую попытку формализованного сценарного анализа. Мы решили сохранить этот набор сценариев с тем, чтобы была возможность сравнения.
Первый сценарий – «Вялая Россия». Это типичный инерционный сценарий (как это понималось в 2005 году). Второй сценарий – «Диктатура развития» : консолидация и усиление режима под лозунгом «наведения порядка», модернизации и т.д. Такой пиночетовский вариант. Третий – «Охранная диктатура». Диктатура для самосохранения режима. Понятно, что это бывает, в том числе, и в кризисных ситуациях, когда появляется действительная угроза существованию режима. Четвертый сценарий – «Революция», т.е. нелегитимный переход власти в другие руки. Причем тут не важно, что это за «руки», какой они политической окраски, идеологии и т.д. Тут важен именно нелегитимный крах режима. Последний, пятый сценарий Михаил Александрович Федотов, когда мы на рубеже тысячелетий ваяли их общий список, предложил назвать иностранным выражением «Смарт-Раша» (Smart Russia). В переводе – «изощренная, умная Россия». Это движение по западному демократическому пути.
Что бы я хотел подчеркнуть в связи с этими сценариями для понятности дальнейшего изложения. Когда речь пойдет о шансах того или иного сценария, то это не означает полноценную реализацию этих сценариев. Речь о трендах, определяемых вышеназванными сценариями как идеальными типами. Мы предполагаем, что за короткий срок никакой из этих идеальных типов недостижим, но мы можем различить движение в ту или другую сторону. Когда будет говориться о реализации сценария, то имеется в виду именно тренд в эту сторону.
С чем оперируют эксперты? В процессе подготовки, а потом и самого «мозгового штурма» (он состоялся 18 октября) эксперты прежде всего определяют круг сюжетов. Тех сюжетов, которые они считают ключевыми для краткосрочной перспективы и которые могут служить «переключателями» между сценариями. Первоначально это был список из 36 сюжетов. После интенсивного интеллектуального отбора осталось 22:
1. Развитие кризиса
2. Антикризисная политика государства
3. Судьба резервов
4. Цены на нефть
5. Инфляция
6. Судьба системообразующих госкорпораций (Газпром и т.п.)
7. Международный финансово-экономический кризис
8. Переход крупной частной собственности под контроль групп, аффилированных с государством под предлогом необходимости преодоления финансового и экономического кризиса
9. Ситуация в тандеме Путин-Медведев
10. Изменение политической конфигурации наверху
11. Формы проявления конфликтов внутри элит
12. Отношение основных социальных групп к режиму
13. Резкое изменение режима как реакция на кризисные явления
14. Переход власти к группировке, не связанной с тандемом Путин-Медведев
15. Управляемость регионами авторитарным режимом для сохранения политической стабильности
16. Влияние природных и техногенных факторов
17. Доминирующее поведение различных массовых социальных групп
18. Появление влиятельных политических сил, независимых от режима и привлекательных для общества как альтернатива режиму
19. Доминирующие идеологемы общества, способные повлиять на режим
20. Идеологемы режима, которые он готов использовать для навязывания обществу
21. Проявление сепаратистских тенденций
22. Действия главных мировых игроков в отношении России
Это сюжеты. С каждым сюжетом эксперты связывают небольшой набор событий как исходов, разрешений этих сюжетов. Например, антикризисная политика государства, которую выделили эксперты по предложению А.А.Аузана, рассматривалась во внешнем аспекте, т.е. это либо изоляционизм, либо западно-ориентированная интеграция, либо экспансионизм и четвертое (немного не в ряду) – взрывной распад политики. Еще пример - судьба системообразующих госкорпораций: частичная потеря контроля со стороны государства, возникновение убыточности, сохранение статус-кво.
Первая задача, которая стояла перед экспертами, - оценка шансов на реализацию тех или иных событий внутри каждого сюжета. Например, важный сюжет – «появление влиятельных политических сил, независимых от режима и привлекательных для общества как альтернатива режиму». Связанные с ним события: не появятся, появятся на демократическом фланге, на националистическом, на левом. Наибольший шанс эксперты дали опции (варианту-событию) «не появится», а если появится, то общее убеждение экспертов состояло в том, что это будет сила на левом фланге.
Вторая часть работы экспертов - самая главная для данной методики. Они должны были проделать следующую творческую работу: представить себе (как образно сформулировал Юрий Николаевич Благовещенский), как они проснулись через год и обнаружили, что страна совершено отчетливо движется в сторону реализации конкретного сценария. Допустим, «Вялая Россия». Проснувшиеся эксперты не читали газет, но поняли, что страна движется туда-то. Они должны ответить на вопрос: каковы шансы того, что произошли те же самые события? Они как бы получают дополнительную информацию для оценки тех же самых событий. Например, они обнаружили, что находятся в условиях жесткой диктатуры, нацеленной на сохранение нынешнего режима. Каковы шансы, что произошли те же самые события, что они оценивали раньше без всякой дополнительной информации? Как ни странно, несмотря на то, что задача звучит сложно, оценивать шансы событий гораздо легче, когда ты находишься в условиях этой игры. Игры в человека, проснувшегося через год и узнавшего, что же на самом деле происходит.
Это вторая часть экспертизы, и на этом экспертная работа заканчивается. Дальше, когда от экспертов данные получены, начинается работа Юрия Николаевича Благовещенского (некоторым образом и моя, но в основном Юрия Николаевича), который считает шансы сценариев по этим данным.
Что же эксперты определили, как самое вероятное, вот тогда, в субботу 18 октября 2008 года? Если посмотреть на вершину этого списка, то можно увидеть, что это либо сохранение статус-кво, либо оценка кризиса как умеренного. Конфликты внутри властной группировки, допустим, выходят в публичную сферу в небольших объемах. Влияние природных и техногенных факторов проявится, но не существенно. Нынешняя властная конфигурация сохранится. То есть это такой сдержано-оптимистический прогноз в условиях кризиса.
А вот наименее вероятные события. Самое маловероятное – власть будет использовать националистическую идеологию. Или, например, в поведении различных массовых социальных групп будет доминировать консолидация вокруг режима.
Дальше более интересное. Какие же события связаны с реализацией того или иного сценария? Надо сказать, что конкретные события (мы это потом увидим и это очень интересный и нетривиальный факт) могут влиять не на один сценарий, а на несколько одновременно. Могут нескольким сценариям способствовать, могут несколько сценариев блокировать. Например, на сценарий «Вялая Россия» и больше не на какие другие сценарии влияет событие, согласно которому кризис не повлияет на характер политического режима. Это естественно для сценария «Вялая Россия».
А вот «Диктатура развития». Как правило, на «Диктатуру развития» влияют такие события, которые одновременно влияют и на другие сценарии. Здесь фигурируют события, которые описывают мобилизацию и концентрацию власти. Это может происходить в условиях рецессии мировой экономики, т.е. модернизационные позывы (прошу прощения за это выражение) могут возникнуть как эффект испуга от глобальной рецессии. Тот же эффект влечет сильный внутренний финансовый кризис, который превзойдет масштабы 98-го года.
«Охранная диктатура». Опять мобилизация и концентрация режима. Ну и такие неприятные эффекты, как, например, обвал золотовалютных резервов. Опять же финансовый кризис превзойдет по уровню масштабы 98-го года. Разрозненные проявления недовольства населением. Власть будет делать ставку на политику изоляционизма. А если говорить о мировом кризисе, то, скорей всего, это возможно, как считают эксперты, в условиях аннигиляции мировой финансовой системы. Понятно, что это может влиять на политику изоляционизма.
«Революция». Доминирует консолидация против режима основных социальных групп. Здесь же резкий конфликт в связке Путин-Медведев. Масштабный выход этих конфликтов в публичную сферу. Возможен такой вариант, когда власть захватывается группировкой, не связанной с тандемом Путин-Медведев. Дальше опять же кризисные явления такие как падение цен на нефть ниже критического для российской экономики уровня. Ну и т.д. Различные неприятные вещи. Но самое главное – возникновение некой влиятельной политической силы на левом (обратите внимание!) фланге. Т.е. если «революция» будет, то она будет левой. Доминирующая идеологема опять же левая.
Ну и наконец, «Smart Russia». Во-первых, резкий конфликт в связке Путин-Медведев, его выход в публичную сферу. Во-вторых, аварийная либерализация как реакция на кризис. Возможно, отставка правительства. Возможно, сговор нынешней властной группировки с какой-то другой и передача ей власти.
Теперь немного об эффекте влияния конкретных событий на несколько сценариев. Два примера. Золотовалютные резервы рухнут в связи с развитием кризиса. Это открывает, как любят теперь говорить, «коридоры возможностей». С одной стороны, для «Охранной диктатуры», а с другой – для «Революции».
И теперь самое главное: каковы же шансы сценариев? Начну с того, что было посчитано в 2005 году. Посмотрим на Рисунок 1.
Рисунок 1. Оценки шансов сценариев (в процентах) по экспертным оценкам, полученным в 2005 г.)
Первое, что бросается в глаза: варианты сценариев находятся в довольно узком диапазоне, т.е. они сравнимы более-менее между собой. Это ситуация неустойчивости. Трудно убедительно сказать, по какому сценарию будет развиваться ситуация в стране.
Что получается тогда? Совершенно другая картинка. Посмотрим на следующий рисунок.
Рисунок 2. Оценки шансов сценариев (в процентах) по экспертным оценкам, полученным в 2008 г.
Практически обнулены три сценария («Революция», «Смарт-Раша», «Охранная диктатура»). Доминируют сценарии: на первом месте «Диктатура развития», на втором - «Вялая Россия». Почему так? Мы видели, что эксперты дают довольно осторожный прогноз по развитию кризиса, т.е. кризис с их точки зрения на момент 18 октября более-менее умеренный.
Дальше я вам предлагаю вот какую игру: если эксперты ошиблись, и на самом деле все пойдет иначе? Допустим, в заявленных сюжетах работает не умеренный вариант кризиса, а жесткий. Как это будет влиять на сценарии? Это легко моделируется и получается вот иная картинка (Рисунок 3).
Рисунок 3. Оценки шансов сценариев (в процентах) по экспертным оценкам и при скорректированных шансах событий, соответствующих гипотезе «Жесткий кризис»
«Вялая Россия» отпадает. Появляется два ключевых сценария – «Диктатура развития» и «Охранная диктатура».
Теперь другая игра: а если активизируется общество (именно в этой, кризисной ситуации)? Что получится? Смотрим Рисунок 4.
Рисунок 4. Оценки шансов сценариев (в процентах) по экспертным оценкам и при скорректированных шансах событий, соответствующих гипотезе «Активное общество»
Теплой и уютной «Вялой России» нет. Доминирующий сценарий – «Диктатура развития».
Последняя игра: что если жесткое развитие кризиса будет сочетаться с активизацией общества? Последняя картина на Рисунке 5:
Рисунок 5. Оценки шансов сценариев (в процентах) по экспертным оценкам и при скорректированных шансах событий, соответствующих гипотезе «Жесткий кризис и активное общество»
«Революция» и «Диктатура развития» получают одинаковые шансы. К ним приближается «Охранная диктатура». С чем это связано? Нормально функционирующее активное общество является демпфером революционных ситуаций, но здесь получается совершенно по-другому. Здесь активность общества возникает как реакция на кризис. До кризиса нет активного общества, оно появляется только в связи с кризисом. Активное общество не демпфер, а инструмент раскачивания ситуации.
И, наконец, выводы. Первое – несмотря на кризисную ситуацию (или благодаря ей), ушла неопределенность 2005-го года. На сегодня определились два наиболее вероятных сценария - «Диктатура развития» и «Вялая Россия». Эксперты оценивают параметры кризисных явлений как средние, а общественную реакцию на них как невысокую.
Что может быть причиной несоответствия прогноза и реальной картины? Степень жесткости кризиса и степень реакции на него со стороны общества. Не случайно, что самым важным переключателем между сценариями стало появление влиятельных оппозиционных политических сил. На настоящий момент в стране политический вакуум, и появление таких сил может стать дестабилизирующим фактором.
(29) Д.В.Драгунский: Спасибо. Замечательный доклад. Я думаю, что мы будем иметь возможность ознакомиться с ним в письменном виде…