Эпическое мышление И. А. Гончарова

Вид материала

Автореферат

Содержание Криволапов Владимир Николаевич Ведущая организация Общая характеристика работы Степень разработанности проблемы. Теоретическую и методологическую Методы исследования Научная новизна работы Теоретическая значимость исследования Практическая ценность работы Основные положения, выносимые на защиту Апробация работы. Основное содержание работы Мифологические проекции в романах И. А. Гончарова»

Подобный материал:

• Особенности композиции романа, 46.75kb.
• Мышление и его патология Мышление, 686.03kb.
• Проблематика романа И. Гончарова “ Обломов, 58.73kb.
• Зачетная работа по творчеству И. А. Гончарова, 29.33kb.
• Понятие «критическое мышление» и его характеристики, 304.37kb.
• И. А. Гончарова (Роман И. А. Гончарова «Обломов» роман о любви) Тароватова В. Н., учитель, 76.32kb.
• План: Понятие мышления в психологии. Виды мышления, 126.54kb.
• И. А. Гончарова Тип урока: изучения нового материала Секреты понимания И. А. Гончарова, 145.51kb.
• Штольц как антипод обломова в романе и. А. Гончарова "обломов" Произведения И. А. Гончарова, 20.12kb.
• Комическое и трагическое в романе И. Гончарова «Обломов», 30.25kb.

На правах рукописи


Ермолаева Нина Леонидовна


Эпическое мышление И. А. Гончарова


Специальность 10.01.01 – русская литература


Автореферат

диссертации на соискание учёной степени

доктора филологических наук


Иваново – 2011

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Ивановский государственный университет»


Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор

Овчинина Ирина Алексеевна

ГОУ ВПО «Шуйский государственный педагогический университет»


доктор филологических наук, профессор

Криволапов Владимир Николаевич

ГОУ ВПО «Курский государственный университет»


доктор филологических наук, доцент

Фокеев Александр Леонидович

ГОУ ВПО «Саратовский государственный

университет им. Н. Г. Чернышевского». Педагогический институт


Ведущая организация ГОУ ВПО «Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова»


Защита состоится 1 декабря 2011 года в 10 час. на заседании диссертационного совета Д 212.062.04 при ГОУ ВПО «Ивановский государственный университет» по адресу: 153025, г. Иваново, ул. Ермака, 37, ауд. 403.


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского государственного университета


Автореферат разослан «___» _________ 2011 г.


Учёный секретарь диссертационного совета

доктор филологических наук Тюленева Е. М.


Общая характеристика работы


В письмах и статьях, посвящённых собственному творчеству, склонный к глубокому самоанализу И.А. Гончаров не раз говорил о своей способности к широчайшим обобщениям, к созданию художественных образов, в которых отражается целая эпоха. Писатель хорошо понимал, что его дар – это дар эпический, дар романиста, но при этом признавался, что «мыслит образами», любит только «рисовать и шутить». Казалось бы, в этих его представлениях о себе соединилось несоединимое, и закономерно, что современный исследователь называет Гончарова одним из «неразгаданных русских классиков» (Д.П. Бак). Выявление своеобразия художественного мышления писателя позволяет по-новому осмыслить особенности его дарования и место его творческого наследия в литературном процессе эпохи.

Актуальность исследования определяется назревшей в науке о Гончарове необходимостью осмысления различных форм проявления эпической природы его таланта в контексте современного писателю литературного процесса.

Степень разработанности проблемы. Проблема «эпического мышления» в исследованиях о Гончарове наиболее изученной является лишь в отношении жанрово-родовой природы его романов, образов их главных героев (работы А.Г. Цейтлина, Н.И. Пруцкова, Е.А. Краснощёковой, В.А. Недзвецкого, В.И. Мельника, М.В. Отрадина, Е.И. Ляпушкиной, А. Молнар, диссертации М.Б. Юдиной, Н.В. Богомоловой и др.) Литературный контекст, в который включается творчество Гончарова, достаточно широк, однако среди писателей-современников неизменное предпочтение всегда отдавалось И.С. Тургеневу. Работы, посвящённые связям творчества Гончарова с творческим наследием других писателей (А.Н. Островский, В.И. Даль, А.Ф. Писемский, Л.Н. Толстой и др.), в большинстве своём можно рассматривать лишь как заявки на разработку проблемы.

В качестве объекта изучения в диссертационном сочинении избраны малоисследованные аспекты эпического мышления Гончарова, представление об особенностях которого определило и отбор материала для контекстуального изучения творчества писателя.

Предметом диссертационного исследования является 1) осмысление своеобразия эпического дарования Гончарова, выразившегося в видении эпохи через личностную культуру героя, в приобщении автора к сознанию народа, в эпическом образе природы, в «мироприемлющем» юморе писателя, в его мифологическом мышлении, проявившемся в использовании мифологических сюжетов и архетипических образов; 2) рассмотрение творческой эволюции писателя на фоне литературного процесса эпохи, путей формирования в его творчестве литературных архетипов ленивца и халата.

Цель исследования – раскрыть своеобразие эпического дарования художника и место его творчества в литературном процессе эпохи.

Структура и логика исследования обусловлена решением следующих задач:

– рассмотреть особенности изображения личностной культуры героя как один из основных способов создания эпического типа в романах и очерках Гончарова;

– показать пути обретения писателем масштабности художественного мышления в результате его приобщения к общенациональному бытию во «Фрегате “Паллада”»;

– уяснить своеобразие способов создания эпической картины природы в очерках писателя;

– осмыслить эпическую природу юмора И.А. Гончарова;

– проанализировать особенности литературных архетипов в творчестве писателя, значение для их формирования широкого литературного контекста;

– охарактеризовать функционирование в произведениях Гончарова мифологических сюжетов и образов, своеобразие осмысления писателем понятия «судьба»;

– проследить эволюцию эпического мышления Гончарова на фоне литературного процесса его времени.

Теоретическую и методологическую базу исследования составляют труды по теории и истории литературы ведущих представителей отечественной и зарубежной гуманитарной науки. Среди них работы Г.В.Ф. Гегеля, К.С. Аксакова, В.Г. Белинского, А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни, М.М. Бахтина, К.Г. Юнга, Р. Генона, М. Элиаде, О.М. Фрейденберг, Д.С. Лихачёва, Ю.М. Лотмана, Л.Я. Гинзбург, Е.М. Мелетинского, С.С. Аверинцева, А.М. Панченко, Г.Д. Гачева, В.Е. Хализева, С.Г. Бочарова, А.Ю. Большаковой и др.

Методы исследования определяются поставленными задачами. В качестве основных использованы методы историко-генетический, типологический, историко-функциональ-ный, системный, мифопоэтический.

Материалом исследования является всё творчество Гончарова, при этом большое внимание уделяется его очеркам, прежде всего тем из них, которые, как правило, выпадали из поля зрения исследователей («Два случая из морской жизни», «Через двадцать лет»). В связи с проблемами личностной культуры героя, формирования и функционирования литературных архетипов, своеобразия юмора писателя привлекаются произведения Д.В. Давыдова, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова, А.С. Пушкина, В.И. Даля, А.Ф. Писемского, А.Н. Островского, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, А.И. Герцена, Н.А. Некрасова, А.П. Чехова и др.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней 1) впервые в центре исследовательского внимания малоизученные аспекты эпического мышления Гончарова; 2) заявлена проблема значимости для писателя и его современников (в частности, А.Н. Островского) личностной культуры героя; 3) найдены новые пути для разрешения проблемы отношения писателя к народу, постижения им особенностей национальной жизни и национального характера; 4) углублены представления об аксиологии Гончарова, о его этических и эстетических ценностях; 5) выявлены мифологические обертоны образа природы в очерках путешествия на фрегате «Паллада»; 6) расширены представления об эпической природе юмора писателя; 7) по-новому освещается вопрос о функционировании мифологических сюжетов и образов в художественной системе романов Гончарова; 8) впервые показаны в широкой историко-литературной перспективе пути формирования литературных архетипов в творчестве писателя; 9) уточнены представления об эволюции его художественного мышления на фоне литературного процесса второй половины XIX века.

Теоретическая значимость исследования состоит в разработке представлений 1) о многообразии форм прояв-ления эпического мышления в художественном произведе-нии; 2) о принципах использования мифологического и фольклорного материала в произведениях писателей середи-ны XIX века; 3) о процессах формирования литературных архетипов; 4) о формах взаимодействия в литературном процессе писателей с разными жанровыми пристрастиями.

Практическая ценность работы заключается в возможности применения её основных положений, конкретных наблюдений и обобщающих выводов в подготовке лекционных курсов по истории и теории литературы XIX века, для учителя – в подготовке уроков по творчеству А.С. Пушкина, И.А. Гончарова, И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова, А.Н. Островского, Л.Н. Толстого, факультативов на тему: «Русская литература и мифология».

Соответствие содержания диссертации паспорту специальности, по которой она рекомендуется к защите. Диссертация соответствует специальности 10.01.01. «Русская литература». Диссертационное сочинение выполнено в соответствии со следующими пунктами паспорта специальности: п. 3 – История русской литературы XIX века; п. 8 – Творческая лаборатория писателя, индивидуально-психологические особенности его личности и её преломление в художественном творчестве; п. 9 – Индивидуально-писательское и типологическое выражения жанрово-стилевых особенностей в их историческом развитии; п. 11 – Взаимодействие творческих индивидуальностей.


Основные положения, выносимые на защиту:

1. Эпическое дарование И.А. Гончарова выразилось во всём строе его художественного мышления: в его жанрово-родовых пристрастиях и связанном с ними внимании к эпическим типам, отражающим культурное сознание эпохи. Свойственная писателю мифологизированность сознания отразилась на понимании истории и человека.

2. Гончаров сосредоточен на вечных проблемах общности или различия нравственных и культурных понятий между представителями разных классов и сословий. В отличие от большинства писателей 1860-х годов, культурные различия между дворянством и народом он считает непреодолимой преградой для их сближения.

3. Симпатии писателя к патриархальности выразились в образе русского мира в «очерках путешествия» «Фрегат “Паллада”». В героях этого цикла, офицерах фрегата, Гончаров видит воплощённым свой идеал человека и гражданина.

4. В юморе Гончарова проявилась оптимистическая, эпически спокойная, уравновешенная позиция гармоничного приятия мира, стремление к объективности, к созданию объёмного и многоцветного его образа. Эти качества юмора писателя сближают его с А.Н. Островским.

5. Мифологизированность сознания Гончарова проявляется в создании им образа морской стихии в очерках путешествия, архетипических образов в романах. Образ Обломова несёт в себе многие приметы «сверхтипа житийно-идиллического героя» (В.Е. Хализев), который разрабаты-вался в русской литературе XIX–XX веков. В образе «халата Обломова» фокусируются все те значения образа халата, которые появляются в произведениях предшественников и современников писателя в русской литературе и живописи.

6. Привлечение широкого контекста современной Гончарову литературы позволяет утверждать, что архетипические образы писатель делает «опорными точками повествования» (Н.И. Пруцков). В его произведениях раскрываются значения архетипа как известные народной культуре, так и новые, порождаемые сознанием приобщённых к книжной культуре автора и героев.

7. Слово «судьба» Гончаров и Островский используют в пародийных и комических целях, в качестве средства характеристики героя, одного из факторов построения сюжета. В романах Гончарова слово «судьба», как и другие архетипические образы, становится одной из «опорных точек повествования».

8. Творческий путь Гончарова совпадает с эпохой формирования и распада русского эпоса, в творческой эволюции писателя отражается эволюция русского литературного процесса второй половины XIX века.

Апробация работы. Концепция работы и её основные положения апробированы на международных научных конференциях: посвящённой 195-летию со дня рождения И.А. Гончарова (Ульяновск, 2007); «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2011), «Актуальные проблемы теории и истории литературной критики» (Кострома, 2010), «Малые жанры (теория и история)» (Иваново, 2001, 2006), «А.П. Чехов и его герои в пространстве провинции и столицы: социокультурные и художественные аспекты» (Плёс, 2009), «А.Н. Островский в новом тысячелетии» (Кострома, 2003); «Щелыковские чтения» (2003, 2004, 2006, 2007, 2008, 2010), ХХХII Некрасовской конференции (Санкт-Петербург, ИРЛИ РАН, 2004), «Художественный текст и культура» (Владимир, 2003); всероссийской (2006) и международных (2008, 2010) конференциях по творчеству А.Н. Островского в Шуе; I–V всероссийских научных конференциях, посвящённых творчеству В.И. Даля (Иваново, 2001–2011); региональных и всероссийских «Методических чтениях памяти В.П. Медведева» (Иваново, 2002–2010) и др.


Основное содержание работы

Во «Введении» обосновывается актуальность выбора аспектов исследования творчества Гончарова. Сжатый историографический обзор служит ответу на вопрос о степени изученности его эпического мышления, контекстуальных связей творчества, исходя из чего формулируются цели и задачи работы. Кроме того, во «Введении» определены теоретические понятия: «эпическое мышление», «архетип», «литературный архетип», «литературный контекст».

«Художественное мышление» целым рядом авторитетных ученых (С.С. Аверинцев, М.Л. Гаспаров, П.А. Гринцер, А.В. Михайлов и др.) толкуется как конкретизация понятия «художественное сознание». Художественное мышление предполагает характеристику разных сторон мировоззрения писателя, представлений исторических, социологических, нравственных, религиозных, мифологических, выразившихся в его творчестве. «Художественное мышление» наиболее органично для осмысления способов воплощения миропонимания писателя на всех уровнях поэтики произведения, поскольку не замкнуто на категориях «метод» и «жанр».

Понятие «эпическое мышление» в работе рассматривается не только на жанрово-родовом уровне, как это чаще всего наблюдаем в отечественном литературоведении. С точки зрения Г.В.Ф. Гегеля, В.Г. Белинского, К.С. Аксакова, ряда современных учёных (Г.Д. Гачева, В.Е. Хализева и др.), важнейшими особенностями «эпического мышления» являются объективность, спокойствие и уравновешенность авторского взгляда на изображаемые события, видение и приятие мира как целостности. А так же «широкий» взгляд на мир с точки зрения человека, приобщённого к общенациональному сознанию, к жизни «миром», о чём говорят Н.Н. Скатов, Ю.В. Лебедев, В.А. Недзвецкий. Приобщение к общенациональным формам бытия означало и овладение характерными для этого мира особенностями поэтического, мифологического мышления.

Понятие «архетип» в современную науку было введено основателем аналитической психологии К.Г. Юнгом. А.Ю. Большакова, исследовавшая теорию архетипа на рубеже XX–XXI веков, пришла к выводу, что большинство учёных, определявших природу архетипа, соглашаются с Юнгом в том, что архетипический образ – это своеобразный продукт коллективного бессознательного, перенесённый с ментально-психологической почвы на почву собственно литературную. Ю.В. Доманский считает, что во многих научных областях, в том числе и в литературоведении, «архетип понимается как универсальный прасюжет или праобраз, зафиксированный мифом и перешедший из него в литературу». По мнению ряда исследователей, «архетипы – это не только “первообразы”, сопряжённые с мифом и обрядом, но и “вечные образы” литературы» (А.Х. Гольденберг).

Литературный архетип, по А. Ю. Большаковой, – это «базисная модель словесного творчества», которая «формируется на основе глубинных образцов мировосприятия, свойственных той или иной нации. В целом литературный архетип можно определить как сквозной образ с многоуровневой структурой».

Под литературным контекстом в работе подразумева-ются «не только те произведения других авторов, которые актуализируются в сознании читателя по воле автора, но и те, которые могут восприниматься исследователем как продуктивные параллели для анализа гончаровских текстов» (М.В. Отрадин).

Первая глава исследования «Эпическая картина мира и способы её воплощения в творчестве И.А. Гончарова» состоит из четырёх разделов. В первом из них «От культуры героя к эпическому типу» выявляется значимость для писателя проблемы культуры человеческой личности. Гончаров видит свою эпоху через культуру человека и стоящий за ним культурно-бытовой уклад. Время действия всех его произведений и воспоминаний, исключая несколько поздних очерков, – эпоха крепостничества. Писатель признавался, что изображает «старую жизнь», потому что только она даёт почву для широких обобщений и типизации, без которых он не мыслил объективности и художественности.

Изображаемая эпоха определяется Гончаровым как время Сна и Пробуждения. Эти образы являются свидетельством мифологизированности его мышления, породившей исторические несоответствия в произведениях. Широта и глубина обобщения в показе героев и действительности помогают писателю сблизить историю и современность, он пишет о современности как об истории, что даёт право исследователям назвать его героев «герой-время», «герой-эпоха» (В.И. Мельник).

Начиная с Добролюбова, большинство критиков и исследователей творчества писателя видят в Гончарове художника, достоверно и конкретно, в духе натуральной школы, отразившего крепостнические отношения в русском обществе и, как все передовые люди времени, порицавшего их. Однако Гончаров ни разу не сделает социальный конфликт предметом изображения. Между представителями разных сословий в его произведениях нет вражды, нередко писатель показывает взаимную привязанность барина и мужика.

В первых своих повестях «Лихая болесть» (1838) и «Счастливая ошибка» (1839), в очерке «Иван Савич Поджабрин» (1842) Гончаров обращается к уже освоенным литературой типам культурного сознания героев: странствователь и домосед, страстно влюблённый романтический герой и неприступная красавица, тип жуира. В «Обыкновенной истории» (1847) появятся «эпические» типы романтика и делового человека, в «Письмах столичного друга к провинциальному жениху» (1848) писатель разъяснит понятия «франт», «лев», «человек хорошего тона», «порядочный человек». Образ героя-ленивца в «Сне Обломова» (1849), а затем и в романе «Обломов» (1859) тоже является «типом эпохи». Тип культурного сознания дворянина в его эпически устойчивом виде противопоставлен у Гончарова столь же эпически устойчивому типу сознания слуги. Пространственные характеристики героев тоже имеют признаки «эпических типов»: образ дворянской усадьбы в романах Гончарова несёт приметы патриархальной идиллии, образ делового Петербурга – признаки «петербургского текста», уклад жизни в доме вдовы Пшеницыной представляет бытовую культуру мещанства.

В книге «Фрегат “Паллада”» Гончаров выступает как историк, социолог, философ, но прежде всего как культуро-лог. Русский мир в книге строится на противопоставлении героев, связанных с разной культурной традицией: члены кают-компании, по преимуществу дворяне, – и матросы, в недавнем прошлом крепостные крестьяне. Повествователю и его спутникам, офицерам фрегата, дорога и близка народная культура, свойствен не узкий социологический, идеологизированный или тенденциозно-нравственный взгляд на представителей народа, а позиция общечеловеческая. В характеристике этих героев социальное уходит на второй план, они являют собой тип «порядочного человека», о котором в 1840-е годы Гончаров писал как о собственном идеале. В образах матросов обретает социальные, нравственные, психологические, культурные характеристики «эпический» тип, который можно определить словами «русский народ». Из народной культуры как из общенациональной копилки писатель берёт образы и сюжеты для своих произведений, однако духовное единение людей разной культуры – офицеров и матросов – для Гончарова невозможно. Своеобразие гончаровского понимания культурного противостояния разных сословий особенно заметно в сравнении с писателями-современниками, например, с Л.Н. Толстым.

Мир романа «Обрыв» (1869) многолик, и каждый герой в нём несёт приметы особой культурной традиции. В романе складываются новые «эпические» типы: «бабушка-Россия», «молодая Россия», «художник», появляется и традиционный для Гончарова «эпический» тип делового человека. Динамика истории отражена в образе русской женщины, который, как и образ бунтаря Марка Волохова, не укладывается в картину эпического мира у Гончарова, в этих героях ярко заявлены личностные качества. В поздних очерках писатель тоже будет тяготеть к показу героев с «незапрограммированным» типом сознания, не эпическим, а личностным, что станет его ответом на запросы времени распада русского эпоса.

Вопреки мнению исследователей, не склонных соотносить позднее творчество Гончарова с современным ему литературным процессом, считаем, что значение его поздних очерков определяется не только их художественными достоинствами, но и новыми тенденциями, обозначившимися в произведениях писателя, для которого последние десятилетия жизни не были годами молчания. Он много размышлял о современной ему литературе, видел особенности её жанрового и идейного развития, в своих немногих и «незнаменитых» произведениях соответствовал требованиям времени, а некоторым осознанно противостоял.

В очерке «Литературный вечер» (1877), в «Необыкно-венной истории» (1875, 1878), как и в романе «Обрыв», Гончаров заинтересованно говорит о культурной жизни общества, о его отношении к духовным ценностям, к личности и творчеству художника. В связи с очерками «Слуги старого века», «Уха», «Превратность судьбы» проблема культуры в творчестве писателя приобретает новый разворот: встаёт вопрос о предназначенности литературного произведения народному читателю и о народе как герое литературы. Гончаров был принципиально не согласен с Толстым в необходимости писать исключительно для народа, свои поздние очерки он адресовал самому широкому кругу читателей.

В цикле «Слуги старого века» актуальный для народных рассказов вопрос: отношения народа и образованных сословий – из сферы социальной писатель переводит в сферу личностной и бытовой культуры и нравственности. В очерке «Валентин» Гончаров впервые изображает конфликтную ситуацию, возникающую между барином и слугой по причине их разных культурных привязанностей. В других очерках цикла писатель показывает возможность взаимопонимания между барином и слугой, однако духовное единение людей разной культуры для него по-прежнему проблематично.

В поздний период творчества Гончаров очевидно симпатизировал идее духовного единства нации. В очерке «Превратность судьбы» он предпринял попытку найти тот «эпический» тип, который стал бы выражением представлений о таком единстве: сознание главного героя очерка внесословно. Автор воплощает в его образе своё представление о русском человеке, идеал которого близок общечеловеческому. Появление героя подобного типа происходит по причине демократизации сознания писателя в последние десятилетия его жизни, возрастания его привязанности к вере в Бога.

Последние очерки Гончарова характеризует очевидная, выявленная в тексте религиозная проблематика, не свойственный ранее творчеству писателя дидактизм. Это качество сближает очерки с современными им произведениями для народного читателя. Поздние очерки Гончарова, его трагическая «Необыкновенная история» написаны в ту эпоху, когда век русского эпоса закончился. Это понимал Гончаров, однако до конца своей жизни он стремился к отражению мира в образах, за которыми виделась бы, если не целая эпоха, то целая нация в её нравственных и культурных определениях.

По характеру дарования ближе других писателей Гончарову в современном ему литературном процессе был А.Н. Островский. Если интерес прозаика сосредоточен на жизни образованной, привилегированной части населения России, то драматург говорит о среднем классе – купечестве и мещанстве. Художественное мышление Островского совмещало в себе эпическое и драматическое начала.

Как и в произведениях Гончарова, в поле зрения Островского оказалась культура европейская и национальная, духовная и бытовая, культура сословная и культура отдельной личности. Дореформенную эпоху драматург, как и Гончаров, запечатлевает в легко узнаваемых знаменитых «всероссийских» «типах Островского»: самодур, промотавшийся дворянин, чиновник-взяточник, жестокая барыня, героиня «с горячим сердцем». Отражением эпического мышления автора является и мифологическая, фольклорная, литературная «подсветка» образов.

Пореформенная драматургия Островского отразила глубоко драматичный процесс распада русского патриархального мира. Каждый из героев его пьес, в частности драмы «Бесприданницы», являет собой характер, связанный с особой культурной традицией. В драме есть герои, представляющие культуру народную, купеческую, мещанскую, дворянскую, ресторанную, цыганскую, шутовскую, культуру романтической эпохи и современных деловых людей. Культурное неравенство персонажей становится источником неприязни, напряжения, конфликтов между ними, что соответствует природе драматургии. Культурное противостояние героев в прозе Гончарова показано эпически спокойно, описательно, уравновешенно.

Проблема культурного противостояния образованного меньшинства и необразованного большинства внутри одной нации – одна из самых актуальных проблем в русской литературе гончаровской эпохи. В нашем литературоведении ей мало уделяется внимания, вероятно, потому, что в творчестве Толстого, Достоевского, Некрасова, демократов-шестидесятников, ряда других авторов она заслоняется более острыми проблемами – социальными, нравственными, психологическими. Однако использование писателями характеристики личностной культуры при построении образов, сцен, сюжетных ситуаций служит полноте и многообразию отражения действительности, авторской объективности. Культура человека – одна из вечных тем, которые обеспечивают художественному произведению долгую жизнь, делают его актуальным для любой эпохи.

Во втором разделе первой главы «Русский мир в книге очерков «Фрегат “Паллада”» в центре внимания образ русского мира, определяющий эпическую природу этого очеркового цикла. Более того, считаем возможным утверждать, что жизнь русского мира на корабле изображается Гончаровым как жизнь патриархального сообщества. В этом аспекте очерковый цикл Гончарова не был предметом исследований.

В отличие от романов писателя, во «Фрегате…» и герои и события имеют реальную жизненную основу, но при этом художественная правда «Фрегата…» далека от правды путешествия. Повествователь в очерках назван собственным именем – Гончаров, – но это и «новый аргонавт», отправляющийся в плавание в поисках идеального жизненного уклада, «нормы жизни» среди «всемирных» её образов. Во «Фрегате…», как и в очерковых циклах его времени, устремлённых к эпосу, прослеживается путь повествователя к миру, к сообществу русских людей.

Офицеры фрегата покорили Гончарова образованно-стью, интеллигентностью, добродушием, трудолюбием, отва-гой, верностью требованиям долга и понятиям чести. Главным лицом на фрегате является командир – истинный мудрец и «патриарх», которому все подчиняются и которого все уважают, его решения не подвергаются сомнению, под его руководством люди готовы на смерть и на подвиг. Характеристики в очерках служат созданию собирательного образа русского моряка, офицеров фрегата Гончаров часто представляет читателю безымянными. Победа над морской стихией могла быть одержана только благодаря общим усилиям, «авральной» работе, братскому единению в ней матроса и офицера. По ходу развития повествования во «Фрегате…» «я» рассказчика постепенно заменяется на «мы», что предполагает введение коллективного взгляда на происходящее. Слово «мы» свидетельствует о том, что повествователь не мыслит себя, как и любого члена экипажа, в отдельности от русского мира на корабле.

Изображение матросов в произведении определяется своеобразным освещением народной темы в творчестве Гончарова. Писатель не знал крестьянства, а знал лишь слуг, с которыми общался на протяжении всей своей жизни. Он подмечал в слугах нравственные изъяны, не способствовавшие уважительному отношению к ним. Во «Фрегате “Паллада”» в своём вестовом Фаддееве повествователь находит такие достоинства, как «сметливость и “себе на уме”». Автору не нравятся лишь нелюбовь Фаддеева к книгам и радость чужому горю, которую Гончаров связывает не со злобностью, а с простосердечьем и весёлостью. Недостатки Фаддеева искупаются его достоинствами: заботливостью, цепкостью, ловкостью, уменьем приспособиться к любой жизненной ситуации, «чудовищной силой», верностью приказу, неспособностью к унынию и лишним тревогам. Фаддеев для писателя – русский человек, часть нации. Гончаров стремится убедить читателя в том, что русский человек ни в чём не уступает представителям других наций, в русских людях отсутствуют крайние проявления дикости и жестокости. Во «Фрегате…» Гончаров не показывает разногласий или столкновений на почве социальной. Писатель сосредоточен на национальных особенностях характеров людей из народа, их нравственных качествах и культурных привязанностях, которые в значительной степени отличаются от культурных привязанностей офицеров. Мифологическое сознание матросов роднит их с детьми. Гончаров убеждён: эти большие дети нуждаются в просвещении и нравственной опеке, однако «взросление» Фаддеева оказывается почти невозможно. Матросы, по мысли автора, не так уж далеко ушли в своём развитии от полудиких обитателей планеты. Изображение матросов на корабле как «больших детей» помогает созданию образа патриархального мира в произведении, который приобретает признаки большого семейства.

Во «Фрегате “Паллада”», как и в произведениях Толстого, Достоевского, большое внимание уделено вопросу о вере путешественников: на вере держится духовное единение русских людей. Священник на корабле – духовный отец в этом мире. Архимандрит Аввакум отвечает представлениям писателя об идеале верующего человека: его живая, не знающая сомнений вера детски непосредственна и чиста. Вся жизнь о. Аввакума была служением делу, исполнением своего долга. Чувство юмора, удивительная скромность священника определили положительное нравственное влияние его на команду и капитана.

Образ русского мира в очерках Гончарова – это образ мира деятельного, героического. Основой духовного единения русских людей являются вера, глубокое чувство патриотизма, верность долгу перед Отечеством, общие для офицера и матроса. Думается, что именно в этом произведении Гончаров находит то самое согласие с миром, народом, нацией, которое всегда жаждал обрести, а в офицерах фрегата –воплощённым свой идеал человека и гражданина.

В третьем разделе первой главы «Человек и море в очерках путешествия на фрегате “Паллада”» характеризуется эпический образ природы в очерках путешествия. Гончаров был убеждён, что «правда в природе даётся художнику только путём фантазии». В книге в полной мере раскрывается мироощущение писателя, созерцателя и романтика, художника, который мыслит образами. Мастер сравнений, метафор, олицетворений, он описывает мир природы ожившим, очеловеченным, олицетворённым, наделённым нравственными качествами. В сознании писателя оживают древние античные и славянские мифы, в которых море, ветер, берег, Солнце, Луна, звёзды, корабль приобретают особенный смысл.

Между Гончаровым и морем существовала тайная, непостижимая связь на психофизиологическом уровне: его организм был идеально приспособлен к морю. Во «Фрегате “Паллада”» присутствуют мотивы и образы «морского комплекса» (В.Н. Топоров), характерного для произведений европейских и русских поэтов-романтиков: море, волны, берег, дно, небо. Однако к образу дна моря Гончаров обращается очень редко, его сознание светло и оптимистично. Море в книге осмыслено как живое существо, великан, который смеётся над усилиями людей. Постепенно привыкая к морю, герой научается жить не в одиночку, но среди людей, «на виду» русского мира на корабле, переживает духовное преображение, духовное взросление, о которых будет говорить как о главном преимуществе «морской жизни».

По своему психологическому складу Гончаров – художник-созерцатель, его умение рисовать словом выразилось в образе природы в полной мере: он является живым, подвижным, сияющим многоцветными красками. Писатель находит множество определений для всевозможных оттенков цветов: «блеск», «огонь», «сияние» – и глаголов, эпитетов, сравнений, сочетающихся с ними: «нестерпимый», «фосфорический», «как пламя», «почти кровавый», «растопленное серебро», «как брильянт», «кипит золотом». В описаниях Гончарова «горят», «блестят» и «сияют» море, солнце, луна, звёзды, молния, потоки дождя, пальмы, зелень, берег, цветы, рыбы, омары… Мир природы в книге необыкновенно светел и ярок. Небо и море сверкают как драгоценные металлы и камни: изумруды, брильянты, кораллы, серебро, золото.

Художник стремится запечатлеть увиденное как готовую и обрамлённую картину. Слово «картина» в отношении к природе, пейзажу появляется в книге около пятидесяти раз, не однажды употребляет писатель и слова «панорама», «диорама», больше десятка раз – слово «декорация». Картины природы он будет сравнивать с полотнами И.К. Айвазовского, картины мирной жизни обитателей дальних берегов – с картинами Ж.А. Ватто, П. Поттера, Ф. ван Мириса, Д. Теньера, А. и И. ван Остаде, других художников, с театральными декорациями. Описывая морскую стихию, Гончаров не раз вспомнит А.С. Пушкина, Д.Г. Байрона, В.А. Жуковского, Ф.И. Тютчева, И.И. Дмитриева. Родственно А.А. Фету его служение красоте, убеждение, что невидимая творящая сила, разлившая красоту в природе, – это и источник поэтического вдохновения. Другой источник вдохновения для Гончарова – мифология, литература, музыка. Картины природы, какими бы ни рисовал их автор, неизменно рождают в его воображении ассоциации с «чужим» творчеством.

В описаниях природы Гончаров раскрывается не только как художник, но и как философ. Он выражает всегда дорогую ему жизненную философию покоя. Однако покой в природе не раз рождает в душе повествователя тоскливое чувство сожаления о том, что её красота и щедрые дары не востребованы человеком. Мир окружающей природы он воспринимает как мир полуфантастический. В соответствии с мифологическими представлениями, отношения между небом и землёй автору представляются отношениями супружескими. Оказавшиеся наедине с природой мореплаватели попадают под её власть и живут по её законам, которые непредсказуемы. Представление о силах добра, хранящих человека от опасностей, связано с образом неба, сила губительная приобретает облик бури, свистящего ветра, шквала, камня, волн, зверя, живущего в морской пучине, облик мифологи-ческой судьбы как олицетворения тёмно-иррационального начала бытия, противостоящего светлой силе Провидения.

Если во «Фрегате…» мифологический сюжет несколько затемнён многочисленными реальными описаниями и подробностями плавания, то в очерке для детей «Два случая из мирской жизни» он обнажён и представлен наглядно. В поединке человека с морем, со зверем, живущим в его глубинах, спасает вера. Заявляя в очерке проблему соотношения свободы воли человека и Промысла Божия, писатель высказывает идею сотрудничества человека и божественной энергии в деле спасения. Он убеждён: божественная воля действует через человека, через соборную совокупность людей.

В отличие от авторов современных ему очерковых циклов, в которых на первом плане анализ «сырой», не освоенной ещё действительности, её непосредственное постижение, которое делает возможным синтез, Гончаров исходит не только из наблюдаемого и постигаемого непосредственно, но сегодняшнее, неповторимое осмысливает в свете уже готовых, сформировавшихся представлений. Анализ и синтез у него изначально сосуществуют. Он как бы предчувствует тот путь, которым предстоит пройти русской литературе от 1840-х к 1870-м годам, путь от анализа к синтезу, к литературности, мифологизму и символизации, и в этом смысле опережает своих современников.

В четвёртом разделе первой главы «“Мироприемлю-щий” юмор И.А. Гончарова» в центре внимания малоисследованная проблема гончаровского юмора. Определяя «юмор» как одну из разновидностей комического, учёные говорят о его субъективности и одновременно универсальности, о том, что юмор предполагает взгляд на мир в целом. Для Гончарова юмор – это особое свойство души человека, почти неподвластное его разуму, редкий дар для писателя, составляющее поэзии, художественности, продукт сердечного участия в творчестве, способ проявления любви к изображаемому. Гончаров противопоставляет юмор «холодной иронии» как «продукту ума» и считает, что в произведении неразделимы юмор и красота, одно непосредственно зависит от другого. Писатель сближает юмор с объективностью в своём известном суждении об Островском: «Только юмор и объективность Островского, приближавшие его к Гоголю, удовлетворяли меня до значительной степени». По мнению Гончарова, юмор – одно из слагаемых «эпического» дарования драматурга.

В гончаровском юморе выразилось эпическое мышление писателя как оптимистическая, уравновешенная позиция гармоничного приятия мира, как стремление к созданию объёмного и многоцветного его образа, к объективности. Насмешка над героем в произведениях Гончарова всегда снисходительная, добрая и мудрая, не принижающая человеческое достоинство, но имеющая целью эффект авторской отстранённости. Для Гончарова и близкого ему своим юмором Островского важны идеалы как эстетические, так и нравственные, в их юморе выразилась житейская мудрость, «продукт» духовных усилий целого народа.

Эпическое мышление Гончарова особенно наглядно проявляется при изображении «человека смеющегося». Смеховое общение персонажей свидетельствует о предпосылках гармоничного мироустроения, каковое Гончаров и Островский находят в патриархальных формах общежития. «Изображённый смех» обоими писателями используется как в качестве средства возвышения образа, так и характеристики персонажей, которых авторы выставляют на осмеяние.

Одним из способов выражения комического взгляда на мир в произведениях Гончарова и Островского является пародирование, объектом которого оба автора избирают образ романтического героя и приметы «ужасного» романтического стиля. Материалом для пародирования, создания различного рода комических ситуаций Гончарову и Островскому служит быт, дававший возможность приблизить понимание юмористической ситуации к читательскому жизненному опыту и тем самым объективировать её.

Излюбленные приёмы создания комической ситуации в творчестве писателей – противопоставление и сравнение. Именно они органичны для народного видения мира, выразившегося в фольклоре. С помощью комических сравнений Гончаров нередко апеллирует к мифологическому сознанию читателя. Комические противопоставления у Гончарова и Островского нередко рождаются в результате столкновения в одной сцене героев с разным уровнем культуры. Комические сравнения украшают произведения писателей, обеспечивая внешний комизм образам и ситуациям. В позднем их творчестве усиливается комизм, связанный с показом внутреннего мира героев.

Вторая глава диссертационного сочинения « Мифологические проекции в романах И. А. Гончарова» состоит из четырёх разделов. На первом плане в ней исследование своеобразия мифологического мышления писателя. В первом разделе «Образ Обломова и архетип “житийно-идиллического героя” в русской литературе» речь идёт о выражении эпического мышления Гончарова в образе Обломова, о месте героя в русской литературе XIX века.

По словам В.Е. Хализева, в русской и мировой литературе на протяжении веков складываются два «сверхтипа» – «герой времени» и «герой житийно-идиллический». Авторская оценка Обломова, а в большей мере его характеристика, однозначно свидетельствует о том, что этот образ значительно ближе героям «житийно-идиллического сверхтипа» в русской и мировой литературе, чем «героям времени».

Герой-ленивец у Гончарова явился результатом наблюдений над русской жизнью и жизнью разных народов мира. Однако образ ленивца в сознании автора всегда жил и как образ мифический. Гончаровское отношение к герою-ленивцу имеет глубокие корни в мировой и русской культуре, в народной речи, народных песнях и романсах, где сочетания русская душа и русская лень употребляются в одном контексте. Образ ленивца положительно оценивался и в произведениях писателей, приобщённых к опыту европейской литературы: К.Н. Батюшкова, А.С. Пушкина. Характер Обломова, образ его жизни во многом совпадает с характеристиками образа ленивца из незаконченной комедии И.А. Крылова «Ленивый».

Для Гончарова его герой не просто ленивец, в душе он поэт. И в этом смысле одним из ближайших прототипов Обломова можно назвать Владимира Ленского. В работе оспариваются заявления исследователей о нежизнеспособности героя, и, вслед за В.С. Непомнящим, высказывается мнение, что в образах Ленского, Татьяны Лариной, Маши Мироновой, Гринёва у Пушкина выражается тот русский духовно-почвенный идеал человека, обязательными качествами которого, по словам русского философа И.А. Ильина, являются вера, любовь, семья и родина.

В образе Обломова Гончаров сумел воплотить свой идеал «умного сердца» или «осердеченного ума» (А.М. Буланов), во многом ориентированный на идеал пушкинский. По словам Гончарова, «в Обломове… с любовью выражается всё то, что есть хорошего в русском человеке». Ленский и Обломов принадлежат к одному вечному типу романтика, созерцателя, поэта, их привлекают такие жизненные ценности, как дом, семья, деревня, оба они духовно не оторвались от мира идиллии. И Ленский и Обломов – воплощенное добро. Обращает на себя внимание и то, что избранниц Ленского и Обломова зовут одинаково. По этой причине в романах Пушкина и Гончарова можно увидеть близкий мифологический подтекст, связанный с именем героинь. Общение с Ольгой оказывается губительно и для Обломова, и для Ленского.

«Обыкновенная история» превращения Обломова в лежебоку может быть рассмотрена как продолжение жизненной истории Ленского. Однако Пушкин не сделал героя «деревенским старожилом», Ленский – поэт, в его душе сочетаются мудрость и наивность, проницательность и детскость, игра и искренность, скрытность и бесхитростность, хрупкость и незащищенность. Гибель Ленского в романе осмыслена как жертва во имя идеалов добра, правды, справедливости, всего лучшего, что есть ещё в русской жизни, но безжалостно разрушается, стремительно уходит в прошлое. Смерть Ленского становится кульминационным трагическим событием, определившим судьбы всех героев романа.

В образе Ленского Пушкин олицетворяет то жертвенное служение идеалу, которое несли в русскую жизнь декабристы. Оплакивая героя, поэт выражает свою скорбь по потерянным друзьям, по романтической эпохе в жизни России, закончившейся виселицами 1826 года. Поэт глубоко сожалеет об утрате лучших нравственных качеств: искренности, наивности, прямодушия и цельности уходящей эпохи Чацких и Ленских, противостоявших двоедушию, скрытности и эгоизму наступавшей эпохи онегиных и печориных.

Об Обломове скорбят в романе и герои и автор. Новая русская жизнь даже в её идеальном варианте, представленная в образах Ольги и Штольца, уже не знает душевной щедрости, бескорыстия, душевного богатства Обломова, в ней нет места его «золотому сердцу». В этом трагизм образа героя и трагизм гончаровской эпохи.

Образ Ленского в значительной степени повлиял на образ заглавного героя повести В.И. Даля «Павел Алексеевич Игривый» (1847). Героев Пушкина и Даля сближает положительный нравственный потенциал, характерный и для Обломова. У Игривого и Обломова есть и особая примета: во внешности, образе жизни, отношении к окружающим, в привязанности к домашнему очагу они имеют сходство с образом домового. Домоседы Игривый и Обломов духовно привязаны к одной и той же сказке «про медвяные реки в кисельных берегах», оба в мечтах уносятся в идиллию, в будущую счастливую семейную жизнь с любимыми женщинами, но счастье не даётся героям, и в этом, каждый по-своему, виноваты они сами.

При всех различиях в мировоззрении и творческой индивидуальности Даля и Гончарова, определивших различие смыслового наполнения образов Игривого и Обломова, между героями существует немалое сходство, позволяющее утверждать: творчество Даля, его повесть «Павел Алексеевич Игривый» были для Гончарова одним из литературных источников образа заглавного героя романа «Обломов».

Создавая образ Обломова, Гончаров использовал осмысленный в народном сознании образ «тюфяка». Появление «тюфяка» в русской литературе стало событием, и главная заслуга в этом принадлежит повести А.Ф. Писемского «Тюфяк» (1850). Архетипические признаки «тюфяка» оказались привлекательны для Островского, Ап. Григорьева, Гончарова, Тургенева, Толстого. Сравнение образа Обломова с образами Павла Бешметева у Писемского, Миши Хорькова у Островского, Фёдора Лаврецкого у Тургенева, Пьера Безухова у Толстого помогает увидеть героя в контексте современной ему литературы. При очевидном сходстве многих качеств характера героев закруглённость и завершённость образа Обломова отличает его от «тюфяка» Писемского и Островского. Павел Бешметев и Миша Хорьков пришли в литературу из социума, они прочно связаны со средой, которой принадлежат, и действуют в соответствии с тем, какие требования она к ним предъявляет. Именно поэтому характеры и поведение героев часто неожиданны, непредсказуемы. Обломов же – герой, пришедший из сказки, он и в детстве, и будучи взрослым помещён в условия, близкие идиллическим, сказочным, где круг его общения замкнут на родителях, верных и неверных помощниках и возлюбленных. Обломов совершенно бездеятелен, для него невозможно общение в социуме. Главное, что роднит Обломова с героями Писемского и Островского, как и с героями Крылова, Пушкина, Даля, – положительный нравственный потенциал.

«Дворянское гнездо» И.С. Тургенева появилось одновременно с романом «Обломов», а значит, между образами Обломова и Лаврецкого можно видеть лишь типологические соответствия. На близость Обломова и Лаврецкого указывали Григорьев и Достоевский, рассматривавший их в ряду «народных типов» в литературе. Однако между героями есть и значительные различия. Гончаров оказывался в стороне от разработки тех проблем, которые волновали его современников, обратившихся к созданию произведений идеологизированных, образов героев, проходящих путь от эгоистически замкнутого существования к жизни, согласной с народной правдой и верой. Герою Тургенева, как и будущим героям Толстого и Достоевского, предстояло пройти этот путь. В творчестве Тургенева, как и в творчестве других русских писателей XIX века, исследователи находят архетип «блудного сына». Сюжет романа строится как история «возвращения» Лаврецкого, его приобщения к жизни народа и родины, в тексте романа есть ряд эпизодов, отражающих этапы пути героя.

Историю Обломова тоже можно рассматривать в качестве истории возвращения блудного сына в родную благословенную русскую Обломовку, покинутую ради суетного и чуждого душевному миру героя делового европеизированного Петербурга. Однако «возвращение» Обломова – это не история душевных обретений, как у Лаврецкого, а скорее история умирания. Наибольшее сходство между Обломовым и Лаврецким можно увидеть в том, как раскрываются их души в любви к женщине. Именно в любви проявляются глубина и красота души каждого из них, их духовные потенции. Как и у Тургенева, у Гончарова любовь героя и героини выявляет истинное родство их душ. Между ними происходит обмен тайными думами и чувствами, устанавливается понятное только двоим душевное общение. В сценах любовных объяснений в романах раскрывается своеобразие психологизма писателей.

После появления в печати романа «Обломов» к образу этого героя проявили интерес современники Гончарова: Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин и др. В творчестве А.Н. Островского с образом Обломова связаны, по крайней мере, четыре персонажа: Лыняев («Волки и овцы»), Потрохов («Трудовой хлеб»), Худобаев и Залешин («Светит да не греет»).

В творчестве Толстого гончаровскому герою особенно близок Пьер Безухов. Пьеру, как и Обломову, свойствен «ум сердца», «золотое сердце». Совпадают в романах Гончарова и Толстого способы показа героев: чувствительные и «простые» Илья и Пьер противопоставлены умному и гордому Андрею (Штольцу и Болконскому). В облике Пьера, физическом и духовном, многое напоминает Обломова. Как и Гончаров для Обломова, Толстой использует для характеристики Пьера образы дивана и халата. В чудесном сне о разговоре с Баздеевым главным своим «пристрастием» Пьер назовёт обломовский порок – «лень». Характеризуя героев, оба автора подчёркивают их детскость. Их литературные прототипы – пушкинские Гринёв и Ленский. Как истинно русские люди герои Гончарова и Толстого живут, не замыкаясь в пределах кастового, дворянского сознания в понимании целей существования и во взгляде на человека.

Образ Обломова в литературе советского периода, несмотря на осуждение его со стороны близких официальным кругам критиков и литературоведов, осмысливается не только в негативном плане. «Обломовским героем» учёные называют доктора Живаго Б.Л. Пастернака (В. Сватонь). К героям обломовского типа можно отнести полусказочных персонажей Ивана Чонкина В. Н. Войновича и Ивана-дурака у В.М. Шукшина. По своей художественной природе Обломов родствен и Василию Тёркину А.Т. Твардовского: оба героя пришли в литературу из «полуфольклорной стихии» (А.Т. Твардовский), имена их стали нарицательными, вошли в бытовой обиход народа, стали составной частью великой духовной культуры нации.

Во втором разделе второй главы «Архетипический образ халата» прослеживается история формирования архетипа халата в русской литературе XIX века от стихотворений П.А. Вяземского («Прощание с халатом», 1817) и Н.М. Языкова («К халату», 1823) до прозы А.П. Чехова. В образе обломовского халата как архетипическом сфокусированы многочисленные значения этого образа: «одежда праздности и лени», одежда поэта, отказавшегося от «гостиной ливреи» и предпочитающего вольною жизнь на лоне природы (П.А. Вяземский и Н.М. Языков); знак богатства и особого достоинства людей высшего общества (халат Чарского), свидетельство патриархального добродушия, почти семейного родства со своими «детушками», солдатами (халат капитана Миронова), обречённости на пожизненное обывательское существование (халат Дмитрия Ларина) (А.С. Пушкин); свидетельство обнищания, безделья, нравственной распущенности, но и значительных социальных претензий персонажа (Н.В. Гоголь, П.А. Федотов); символ дворянского безделья, обречённости героя на смерть (М.Е. Салтыков-Щедрин); атрибут любовных сцен (Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой); своеобразная форма противостояния безнравственности, суетности, двуличию современного общества, отказ от каких бы то ни было занятий, уединение (поздний Вяземский); свидетельство разочарования в службе и людях, никчёмности, неприспособленности к жизни, отсутствия настоящего интереса к ней, неумения делать дело, нежелания жить, преждевременной старости души (А.П. Чехов).

После появления романа «Обломов» как образ его заглавного героя, так и образ халата приобретут архетипический смысл, который не сможет игнорировать ни один художник и читатель. В XX веке слово «халатный» будет употребляться чаще всего в значении «небрежный и недобросовестный в выполнении обязанностей», появится юридический термин «халатность». Оба эти слова, на наш взгляд, несомненно, генетически связаны с обломовским халатом.

В третьем разделе второй главы «Мифологические сюжеты и образы» характеризуется мифологическое мышление Гончарова, отразившееся в поэтике всех его произведений, писем и даже критических статей.

Соглашаясь с исследователями, которые всё чаще говорят о том, что за историческим планом в романах Гончарова «просматривается план мифологический» (М.В. Отрадин), утверждаем, что сюжеты романов писателя как бы «вырастают» из их центральных образов: «молодой человек» (Александр Адуев), сказочный лентяй (Обломов), «молодая девушка» (Вера). Заявленная в названии первого романа «история» потому и названа автором «обыкновенной», что она давно осмыслена в культуре разных стран и восходит к древнейшему сюжету – к истории инициации. Сюжет романа соотносим с популярным в архаических культурах «эдиповым» мифом.

Мифологический подтекст в первом романе Гончарова связан и с целым рядом архетипических образов, среди которых первенство принадлежит образу камня. Движение сюжетного действия в «Обыкновенной истории» исследователи обычно связывают с процессом взросления его главного героя. Однако потаённый смысл образа камня в произведении позволяет рассмотреть сюжет романа как рассказ о постепенном охлаждении и превращении в камень горячего, трепетного сердца Александра Адуева. В диссертации прослеживается эволюция образа Александра, её соотнесённость со многими значениями образа камня, осмысленными в мифологии и фольклоре, превращение образа камня в одну из «опорных точек повествования» (Н.И. Пруцков).

Сюжет романа «Обломов» – это психологически обоснованная, объяснённая особенностями национального сознания история сказочного лентяя, поэма его любви, желанной (в истории с Ольгой) и реальной (в истории с Агафьей Матвеевной). В «невыдуманном» сюжете Обломова раскрываются его лучшие нравственные качества, очарованность красотой и способность глубоко чувствовать, желание обрести независимость от жизненной суеты. В этом смысле сюжет Обломова – это сюжет мифологического героя.

В «Обломове», как и в «Обыкновенной истории», с каждым из главных героев на протяжении всего романа увязываются архетипические образы: с Обломовым – солнца, огня, домашнего очага, С Ольгой – луны, света, со Штольцем – кометы, света и др. Развитию образов героев сопутствует привлечению разных значений архетипов, которые становятся «опорными точками повествования», что и показано в работе. Прослеживая движение образной системы в романе, можно утверждать, что Гончаров всё чаще выражает насмешливое отношение к образам, отражающим языческое сознание, отдавая предпочтение образам, символизирующим сознание христианское и преимущественно русское.

Образное определение реализма Гончарова, данное Ю.М. Лощицом, – «мифологический реализм» – в романе «Обрыв» находит избыточное подтверждение. В нём во множестве присутствуют архетипические образы, которые автор использовал и раньше: камень, солнце, свет и тьма, огонь, домашний очаг, омут, обрыв, берег, река, день и ночь, птица, судьба и др. Гончаров активно привлекает символику растений и цветов: яблоня, роза, померанцевые цветы, лилия и др. Если в предыдущих романах доминировали образы неживой природы, то в «Обрыве» на первом плане образы животного мира: змей, змея, кошка, птица, ящерица, лиса, волк, собака, медведь и др. Архетипические образы являются в сравнениях олицетворениях, противопоставлениях, к которым автор возвращается снова и снова.

«Обрыв» строится на актуальном для каждого христианина библейском сюжете о грехопадении. Мифологический подтекст сопутствует разным сюжетным линиям и ситуациям. В диссертации утверждается, что в романе присутствует мотив змееборчества, связанный с поединком Марка Волохова и Тушина. Образ Марка Волохова сближается с фольклорным персонажем Волхом Всеславьевичем, змеем-оборотнем, а образ Ивана Ивановича Тушина – со змееборцем Добрыней Никитичем. Учёные, в частности В.Я. Пропп, соотносят образ Волха с эпохой дохристианской, что имеет прямое отношение к безбожнику Марку. В противовес ему Добрыня – носитель национальной культуры и православной веры, с помощью которой – «шапки земли греческой» (но не оружия!) – и побивает змея. «Бой Добрыни со змеем – это бой христианства с язычеством» (В.Я. Пропп).

Образ змеи соотносится со многими персонажами романа: бабушка – мудрая змея, Марина, Ульяна, Крицкая – похотливые змеи (О.А. Коптева). Вера сближается одновременно со змеёй и птицей, Райский – со змеем и птицей. Страсть героев сравнивается в романе с «огрызающимся тигром», «удавом».

Гончаров, как и его современники, использует в своих произведениях архетипические образы, актуализируя закреплённые за ними в народном сознании значения, разрабатывая новые. Однако, в отличие от современников (например, Островского), писатель обращается в произведении к архетипу многократно, актуализируя разные его значения.

В четвёртом разделе второй главы «Слово “судьба” у И.А. Гончарова и его современников» осмысливается один из архетипических образов, проходящих через всё творчество Гончарова, – образ судьбы. В исследованиях о судьбе используются разные определения этого понятия: концепт «судьба», понятие судьбы, архетип судьбы, мифологема «судьба», категория судьбы, слово «судьба» (См.: Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994). В диссертации отдаётся предпочтение формуле «слово “судьба”» с целью отличить это понятие от понятия «архетип».

В культуре разных стран и народов судьба – одна из универсальных категорий, которые формируют и определяют философскую картину мира. А.Ф. Лосев характеризует судьбу как «нераздельное тождество разумного и внеразумного начала». В драматургии античной эпохи это слово осмысливалось как жанрообразующее (О.М. Фрейденберг), в произведениях западных и русских просветителей XVIII века оно стало предметом поэтической игры, в романтизме судьба «связывается с народными поверьями, становится принадлежностью носителей народной культуры» (Н.Ю. Бокадорова), в русском фольклоре – это синоним Провидения (А.Н. Афанасьев). А.С. Пушкин, создавая пьесы в жанре трагедии, не захотел отказаться от традиционных представлений о судьбе как роковой предопределённости. В творчестве других предшественников и современников Гончарова – М.Ю. Лермонтова, Е.А. Баратынского, у молодого А.И. Герцена – судьба традиционно выступает как олицетворённый женский образ, как мифологема, принадлежащая эпохе дохристианской.

Наиболее древние, восходящие к эпохе античности, представления о судьбе отразились в трагедиях и народных драмах А.Н. Островского, А.Ф. Писемского, А.А. Потехина. В трагедиях Писемского слово «судьба», как и в античной трагедии, имеет жанрообразующую, сюжетную и характерологическую функции. Судьба понимается как роковая предопределённость, выразившаяся в связи человека с дьявольскими силами, как и в произведениях XVII века, она является воплощением «какого-то чужого начала в человеческой личности» (Д.С. Лихачёв). Герои Писемского противопоставляют судьбе своё стремление к счастью, их судьбы зависят от гордых, своевольных характеров, борьба с собственной гордостью превращается для них в борьбу с судьбой. Писемский увидел истинный трагизм современной жизни в том, что судьбы людские всё больше и больше зависят от власти капитала.

Традиционные, несколько архаичные на фоне литературы середины века представления о судьбе характерны и для Н.А. Некрасова. В стихотворениях сборника «Мечты и звуки» рядом со словом «судьба» появляются «жребий», «удел», «участь», «рок», «судьбина», «случай», «предопределение», то есть синонимический ряд, характерный для литературы романтической эпохи. Некрасов сближает понятия «судьба» и «обстоятельства жизни»», в его творчестве они оказываются почти синонимами: законы жизни неумолимы в том случае, когда речь идёт о людях из народа, об общей для всех доле. Только в конце жизни, в 1870-е годы, поэту окажется доступно мудрое приятие судьбы как всеобщего закона, которому неизбежно вынужден покориться человек.

Широкое использование афоризмов со словом «судьба» свойственно в драматургии – Островскому, а в прозе – Гончарову. Если в народной драме и трагедии поле действия судьбы – жизнь и смерть, то в комедиях и сценах Островского, как и в романах Гончарова, оно ограничено счастьем и несчастьем.

В отличие от многих современников, Гончаров на протяжении всего творчества заинтересованно относился к понятию «судьба». В ранних романтических стихотворениях писателя понимание судьбы вполне традиционно, судьба и смерть поставлены рядом, судьба неумолима и жестока. Однако уже в прозе Гончарова 1830–1840-х годов судьба осмыслена как нечто благоприятное в отношении к человеку: герои уверены, что могут вступить в диалог с судьбой, быть её хозяевами, слово это в повестях сопутствует развитию сюжетного действия, помогает автору выразить своё отношение к героям. Слово «судьба», воспринимавшееся романтиками как высокое, равное понятию «неумолимый рок», становится у Гончаров объектом насмешки, что подчёркивает пародийный характер ранних повестей.

С пародийными и комическими целями слово «судьба» использовано Гончаровым и в первом романе. Для создания пародийного эффекта романтические штампы с этим словом и его синонимами автор включает в комический контекст, специально выделяет в тексте курсивом, подчёркивая их цитатность: «жребий», «удел», «чаша счастия», «удар судьбы». В «Обыкновенной истории» мотив судьбы приобретает психологическую нагрузку, он сопутствует развитию внутреннего мира героев (Александра и его дяди), на чём и сосредоточено сюжетное действие.

На примере жизненных историй героев романа автор убеждает читателя в том, что судьба человека не может быть понята, предугадана им самим, что это великая тайна. Для Гончарова, как и для некоторых его героев, понятие «судьба» и равно понятию Провидение, и не равно ему. Писатель не отвергает и представление о судьбе как мифологеме, обозначающей таинственное, непознанное и непознаваемое начало бытия. В тех случаях, когда его героям кажется, что они хозяева собственной или чужой судьбы, автор иронизирует над ними.

Зависимыми от судьбы у Гончарова являются не только герои первого романа, но и Обломов, Штольц, Ольга, Вера, Тушин, Райский, бабушка Бережкова. Они либо изначально знают это, либо должны придти к такому знанию, смириться с собственной несвободой. Во всех трёх романах писателя диалог героя с судьбой становится одной из «опорных точек повествования», то есть слово «судьба» играет ту же сюжетную роль, что и архетипические образы. Среди поздних произведений писателя особое место занимает очерк «Превратность судьбы», в котором на первый план выдвинута сюжетная роль слова «судьба». Судьба и воля Провидения здесь синонимы. Сюжетная роль слова «судьба» характерна и для произведений современников Гончарова – Герцена, Даля, Островского.

Наряду с комической, психологической, сюжетной в романах Гончарова актуализируется и характерологическая функция слова «судьба». В отличие от критиков революционеров-демократов, от некоторых писателей-современников, ни в романах, ни в очерках писателя судьба человека не поставлена в зависимость только от социальных обстоятельств: судьба Обломова – это один из вариантов русской судьбы, о которой писали Пушкин, Тургенев, Некрасов, Толстой, Достоевский.

В романе «Обрыв» актуализируются архаичные представления о судьбе: бабушке Бережковой судьба представляется как живое вездесущее существо, с которым надо научиться жить в ладу; несчастье Веры бабушка истолковывает как расплату за свой скрытый от людей неотмолённый грех. Тема вины предков перед потомками сближает роман Гончарова с произведениями Писемского, с его трагедиями рока.

Синонимический ряд у слова «судьба» в творчестве Гончарова небогат и ориентирован на книжную культуру, в произведениях же Островского и Некрасова используются практически все синонимы этого слова, характерные для народной речи. В отличие от большинства писателей-современников, и в том числе Гончарова, у Некрасова можно встретить иронию в адрес Провидения, Бога как вершителя судеб человеческих.

Ссылки на судьбу в речи героев комедий Островского, как и в романах Гончарова, часто превращаются в средство их юмористической или сатирической характеристики. Как и Гончаров, Островский использует слово «судьба» с целью пародирования. Открытия Гончарова и Островского оказались перспективными для русской литературы. Использование слова «судьба» в комических целях, своеобразная игра словом близки Чехову.

В «Заключении» содержатся краткие выводы и обозначаются перспективы изучения творчества писателя, в частности, связанные с необходимостью поиска ответа на вопрос, почему Гончарову, писателю с эпическим дарованием, не суждено было стать создателем эпопеи о русской жизни, подобно Л.Н. Толстому, Н.А. Некрасову, М.А. Шолохову, А.Т. Твардовскому.