Geum.ru

Каков человек, такова и живопись

Вид материалаДокументы
Подобный материал:

КАКОВ ЧЕЛОВЕК, ТАКОВА И ЖИВОПИСЬ.

МОРИС ДЕ ВЛАМИНК.


Многие скульпторы были живописцами. В ХХ столетии к холстам и краскам охотно приникали Майоль и Джакометти. Великий Роден был создателем быстрого, подцвеченного акварелью рисунка. А уж на мастеров, которые были равно великими в обоих видах искусства, будь то Матисс или Пикассо, Дали или Батеро, тот век оказался особенно плодовит. Во многих случаях творческая одаренность личности так проверялась самим искусством: широтой поисков, возможностью реализовать себя по-разному. Полнота личности проявляла себя в искусстве и таким, как в жизни, образом.

У иных можно заметить прямое соответствие пластических объёмов, развернутых в пространстве, красочным композициям на плоскости, у некоторых же родство двух искусств явлено чуть-чуть, едва-едва. Однако же, без сомнения, известные коррективы, перепроверки пластики живописью, и живописи пластикой существовали. Порой более явно, порой несколько скрыто. У каждого имелся свой подход. В этом отношении творчество Зураба Церетели может дать возможность понять многое. Главное, показать не столько спор искусств друг с другом, но и их согласие, необходимое взаимное дополнение и, что важно, общее чувство свободы самовыражения, когда проявляется желание поведать о чем-то пережитом именно языком красок. Для Церетели картина прежде всего живопись, и тут художник соблюдает все законы этого вида искусства, ценя фактуру, цветовые пятна, плотность масляных красок, контрасты, гармонию и колорит. Кисть в руке живописца подчинена импульсам, поднимающимся со дна его души.

Двадцатый век пересмотрел значение символики цвета в искусстве, но не утратил возможности ассоциативного мышления, когда определенное сочетание красок способно навевать какие-то мысли и чувства. Будить воображение зрителя, передавая ему те настроения, которые владели самим творцом впечатляющих образов и которые созданы смелой кистью. У Церетели чувственное понимание значимости каждого цвета развито невероятно, что представляет важную составляющую его искусства живописца. У его картин цвет не прямой эквивалент реальности, но цвет преображенный, окрашенный настроением и глубоким, идущим изнутри, чувством .

Мы вместе с ним, в зависимости от его настроения, смотрим на мир сквозь оцветненные фильтры, когда ночь сменяется днем, заря вечерняя зарей утренней и преображаются все краски вокруг, голубые и синие переходят в фиолетовые и сиреневые, а розовые в желтые. Но чудо, порой все фильтры, передающие настроения, навеянные минутным впечатлением, а то и воспоминаниями, сняты, и тогда реальность надвигается на нас с холстов в россыпях богатых оттенков. Тогда все, все кажется возможным, и удивительный зеленый расцветает рядом с оранжевым, а черный цвет сам собой преображается в темно синий.

Эти краски словно чувствуют и переживают вместе с художником, вместе со зрителем, они ликуют и печалятся с нами, они слагают свои стихи о красоте мира, то поют печальные песни, то слагают радостные гимны. Они как бы вместе с нами переживают за судьбу вверенного кистью мастера, мира. Тревожно молчаливы, будто замирают на краткий миг, не случилось ли чего-то. Живописец стремится наделить краски на холсте определенной витальной энергией, вдохнуть в них душу. Поэтому, можно сказать, его живопись одухотворена, и уже по самой своей природе является неким звеном между самим художником и божественным началом. В таком понимании – это искусство хвала Всевышнему, благодарность мастера за тот мир, который ему явлен и за те силы, что ему даны, чтобы показать величие общего замысла, видного во всем: в силуэтах гор, в букетах цветов, во встречах и расставаниях людей, в печалях и радостях.

Это особые краски, кажется, что взятые с палитры, они в ту минуту, когда переносятся на холст, уже проходят некое испытание, а, оказываясь в соседстве с другими, обретают свое непростое значение. В густоте фактурных наслоений, в удивительном разнообразии мазков, то хаотично сплетающихся, то извивающихся, пересекающих друг друга словно молнии, в отдельных резких ударах кистью, краски обретают своё физическое и духовное бытие. Хочется верить древним легендам, мифам, сказаниям, снам и рассказам донесённым до нас художником.

Все такие видения художника в чём-то похожи на сон (а тема сна, у него встречается часто). Он словно что-то «всасывает» в свою память, и пишет холст, чтобы запомнить некое видение, а другие образы сами, исподволь, выплывают из глубин сознания и как бы требуют, настойчиво стучась в двери памяти. Так что картина для Церетели некий экран, который окрашивается в цвета преображенной чувствами реальности. Таким образом, в чем-то Церетели-художник нам становится понятнее, ближе. Возможно, поэтому мастер и избрал живопись, наиболее адекватно отвечающей ему, его темпераменту, видению мира, своими средствами и возможностями.

Техника живописи, гибкая по своим возможностям, дает ему силу наиболее непосредственно выразить, что волнует, воссоздавать свои сказки-воспоминания, цветные сны. Начинать или заканчивать рабочий день живописью тут становится необходимостью. Это бесконечный разговор длящийся всю жизнь. Разговор, который не может никогда надоесть. Живопись – залог его душевного равновесия. Он пишет свои холсты, как бы строя некий Мир, добавляя в него все новые и новые части. Мир, открытый для всех.


Валерий Турчин