Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология ХХ столетия. Теоретические подходы''

Вид материалаДокументы
2.2. Теория и эксперимент (А. Тэшфел)
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   45

2.2. Теория и эксперимент (А. Тэшфел)


Другим вызовом атеоретизму американской традиции являют­ся идеи английского исследователя А. Тэшфела. Будучи, как и С. Московичи, одним из идеологов и разработчиков программы «европейского подхода» в социальной психологии XX в., А. Тэш­фел сосредотачивает свое внимание как на критике существующе­го положения дел в этой области знания, так и на предложении конструктивной перспективы. Эти две части работы А. Тэшфела требуют своего раздельного рассмотрения.

Первая часть представлена в программной статье «Экспери­менты в вакууме», опубликованной в уже упоминавшемся томе «Контекст социальной психологии»20. Здесь также проводится мысль о необходимости «спасения» социальной психологии на путях ее большего включения в анализ социальных проблем. Хотя содержа­ние статьи больше касается проблем методологии, чем собственно теории, она также представляет большой интерес как симптом «европейской» критики. Основной пафос работы — защита соци­ально-психологического эксперимента от его неправильного тол­кования, осуществляемая с серьезными ссылками на работы Мак-Гвайра. Именно МакГвайру принадлежит критика социально-пси­хологического эксперимента за то, что он оказался практически сведенным к манипулятивному исследованию в лаборатории, в то время как целесообразнее использовать этимологически более кор­ректное значение слово «экспериментальный» — «проверяющий», «пробующий» и т.д.

Тэшфел соглашается с этим доводом, но констатирует, что, к сожалению, в большинстве современных социально-психологичес­ких исследований эксперимент остается именно «манипулятивным исследованием в лаборатории». Этот методологический крен свя­зан с общим пониманием предмета социальной психологии, с теоретическими исходными принципами, принимаемыми иссле­дователями. С точки зрения Тэшфела, большинство теорий в соци­альной психологии — это теории об индивидуальном, или меж­личностном, поведении. Все примеры сводятся к тому, что соци­альное поведение есть адаптация общих механизмов поведения к условиям, порожденным тем фактом, что оно совершается в ок­ружении других людей. Поэтому, несмотря на четкие формулиров­ки в учебниках, указывающие на то, что социальная психология является наукой о социальном поведении, что поведение детерми­нировано социальными факторами и «зависит» от социального контекста [Тэшфел, 1984, с. 230], на практике ввиду некорректно­го понимания самих социальных факторов и самой сути детерми­нации социальная психология рассматривает социальное поведе­ние в пресоциальной, или даже асоциальной, перспективе.

Тэшфел отмечает чрезвычайно важную характеристику боль­шинства существующих социально-психологических теорий, а именно тот факт, что в них переход от индивидуального поведе­ния к социальному совершается без учета качественной специфи­ки группы. Это порождает такую простую схему: сначала рассмат­риваются отношения индивида с индивидом в диаде, затем отно­шение индивида с небольшим числом индивидов, наконец, незаметно осуществляется переход к взаимоотношениям между группами. «Существующее положение исходит из того, что инди­вид — единица анализа. Он реагирует на других, другие реагируют на него, и ничего нового не происходит», — справедливо конста­тирует Тэшфел. При таком подходе напрашивается аналогия с иг­рой в пинг-понг, где мячики-индивиды, конечно, сталкиваются друг с другом, но при этом не претерпевают никаких изменений ни под влиянием друг друга, ни под влиянием стола... Основной причиной такой принципиальной методологической слабости ис­следований является убеждение в том, что «несоциальные законы поведения индивида служат генотипической основой социальной психологии» [там же, с. 241]. По мысли Тэшфела, эксперименты лишь отражают существующие теоретические предпосылки. Цели, которые ставятся перед экспериментами, весьма ограничены: про­верить гипотезы, сформулированные на основе несоциальных те­орий, собрать данные, заботливо очищенные от социального кон­текста, так, чтобы они были релевантны гипотезам. Отсюда и не­удовлетворенность, которая часто рождается несмотря на весьма квалифицированно проведенное исследование. Ограниченность его результатов, по существу, задана молчаливо принимаемой схемой: начинаем с предположений, полученных в повседневной жизни, применяем могучую экспериментальную и статистическую техни­ку, наконец, получаем, что «то, что мы полагали верным, верно». Если посмотреть на перечень примеров и иллюстраций, при­веденных Тэшфелом, то становится ясным, что этот суровый при­говор современной социальной психологии тоже достаточно не­двусмысленно адресован американской традиции. Но многие из этих аргументов, как мы видели, не так уж чужды и отдельным американским авторам. Поэтому тенденция здесь схвачена верно, но вряд ли водораздел проходит по линии «американская тради­ция» — «европейская традиция». Подобно тому как в американс­кой социальной психологии можно услышать немало голосов про­тив существующей традиции, среди европейских коллег можно встретить немало ее последователей. Но если отвлечься от этого географического аспекта анализа, с критикой, высказанной Тэш­фелом по существу дела, очевидно, вполне можно согласиться. Основной вывод, который делает Тэшфел, заключается не в том, что эксперимент не является адекватным методом в социальной психологии. Напротив, он (эксперимент) выполняет роль «соло­минки», за которую цепляется утопающий. Проблема состоит в том, что проведение социально-психологического эксперимента недопустимо в социальном вакууме, причиной чего является не­удовлетворительное качество соответствующих теорий.Поэтому, приступая к изложению своей позитивной програм­мы, Тэшфел сосредотачивает свое внимание на более общих про­блемах развития социальной психологии, главной из которых, по его мнению, должна стать проблема «социальных изменений», причем ее специфический аспект — отношение между Человеком и Социальным Изменением. Нетрудно видеть, что здесь вновь со­держится апелляция к социологии. Проблема социальных измене­ний — одна из центральных проблем социологии XX в.: ее иногда называют показателем новой парадигмы в социологии [Штомпка, 1996]. В то время как 50—60-е годы прошли в американской социологии под знаком «парадигмы системы», «равновесия», «гомеостазиса», позже на роль новой парадигмы наряду с «парадиг­мой конфликта» активно выдвигается «парадигма социального из­менения».

Тэшфел предлагает свое понимание «изменения», более ши­рокое, чем то, которое принято в социологии. Для него «измене­ние» — фундаментальная характеристика социального окружения, даваемая не только в терминах преобразования технологических, социальных, политических структур, но и включающая в себя онтогенетический феномен: старение человека изменяет его реак­цию на социальное окружение и вынуждает действовать иначе, т.е., иными словами, «изменение» индивида влечет за собой «из­менение» социального окружения, и наоборот: «Изменяя себя, индивид изменяет социальную среду; изменяя ее, он изменяется сам» [там же, с. 243]. Подчеркивая такой универсальный характер изменения, Тэшфел связывает его с проблемой выбора человеком определенной линии поведения. Эта способность выбирать новую линию поведения является настолько важной характеристикой социального поведения, что ее никак нельзя сбрасывать со счета в социально-психологических исследованиях. Предсказать социаль­ное поведение можно в условиях стабильности, но в условиях из­менения сделать это невозможно.

Вместе с тем современная социальная психология занимается предсказаниями, построенными на «ожиданиях», «оценках», за­бывая о том, что в ситуации изменения индивид оказывается пе­ред совершенно новым выбором и все прежние «ожидания», «оцен­ки» в этот момент рушатся. Именно поэтому предсказания, осно­ванные на общепринятой экспериментальной практике и не выходящие за рамки существующих теорий, ничего не стоят: «нельзя адекватно предсказывать поведение в мифическом неизменяющемся мире». Поэтому до тех пор, пока социальная психоло­гия не обратится к своему собственному предмету — психологичес­ким аспектам социальных изменений, она не сможет преодолеть присущих ей ограниченностей. Хотя Тэшфел и подчеркивает, что он не знает решений этой проблемы, программа социальной психоло­гии обрисовывается им достаточно точно: она должна заниматься взаимодействием социальных изменений и выбора, т.е. исследовать, какие аспекты социальных изменений раскрываются в восприятии индивида как альтернативы его поведения, какова связь между ког­нитивными и мотивационными процессами, чем в конечном счете детерминированы выборы тех или иных способов поведения.

Нужно отдать должное этой точке зрения: в ней содержится опасение возникновения различного рода редукционизма в соци­альной психологии. Идея Тэшфела заключается в том, чтобы со­циальная психология сумела избежать всех трех форм редукцио­низма (биологического, психологического и социологического), чтобы она «обрела себя», т.е. нашла свой собственный угол зрения на социальное поведение. Для Тэшфела этот угол зрения — иссле­дование психических процессов, сопровождающих, определяющих и определяемых социальными изменениями. Как видно, здесь нет призыва к «социологизации» социальной психологии. Однако та же самая идея у других авторов очень часто превращается в разно­видность самого настоящего социологического редукционизма; это происходит в том случае, когда проблема «социального измене­ния» прямо предлагается социальной психологии в качестве ос­новного и единственного предмета исследования. Упускается тот важный момент, который подчеркнут у самого Тэшфела: соци­альная психология не должна заменять социологию в исследова­нии социальных изменений, она должна анализировать психоло­гические аспекты социальных изменений, отражение этих изме­нений в сознании индивидов, изменение их поведения на основе социальных изменений и т.д. В противном случае может возник­нуть опасность интерпретации социальных изменений только в контексте психологии и социологический редукционизм психоло­гического знания обернется психологическим редукционизмом социологического знания. В анализируемой работе акценты рас­ставлены достаточно точно, но известная переоценка значения того факта, что обращение социальной психологии к социологической проблематике само по себе излечит ее от всех болезней, все же просматривается и здесь.Кроме того, встает вопрос: так ли бесспорна сама социологи­ческая идея, которая заложена в концепции социальных измене­ний? Может быть, есть смысл обратиться к истории социологии и посмотреть, в каком контексте она была разработана там, чтобы определить ее пригодность служить компасом для социальной пси­хологии? Выдвинутая в социологии в начале XX в. идея социальных изменений встала в оппозицию к теории прогресса. Термин «соци­альное изменение» был первоначально предложен как более «уме­ренный» и «нейтральный» вместо более радикального термина «прогресс». Социальная природа изменения оказалась по существу проигнорирована, как только эта идея начала разрабатываться в эмпирических исследованиях: социальное изменение растворилось в изменениях технологических, культурных, организационных. Введение в обиход термина снимало вопрос о направленности со­циальных преобразований, об их характере, что особенно суще­ственно при рассмотрении проблемы на макросоциальном уров­не, на уровне глобальных общественных изменений, связанных с радикальной перестройкой политических и экономических отно­шений. Постепенно термин «социальное изменение» оказался на­полненным чисто психологическим содержанием, когда предме­том анализа оказались так называемые микроизменения, т.е. изме­нения в поведении отдельных индивидов. Однако все это продолжало в целом оставаться в рамках теории социальных изменений, что вольно или невольно означало психологизацию общественных от­ношений. Поэтому если теперь предлагать социальной психоло­гии, хотя и «с обратной стороны», включиться в разработку таким образом понятой проблемы социальных изменений, то вряд ли будет удовлетворено требование, заявленное в декларациях, — повернуться лицом к реальным проблемам общества.

Вопрос дальнейшего развития социальной психологии заклю­чается не в том, опираться ли ей на психологию или на социоло­гию (очевидно, она неизбежно будет существовать как погранич­ная дисциплина), а в том, на какую систему психологических и социологических взглядов ей следует ориентироваться. Сама по себе апелляция к социальным проблемам еще ничего не дает для отве­та на этот вопрос. Пример с идеей «социальных изменений» чрез­вычайно показателен: если сама социология при решении какого-то вопроса сползает на позиции психологии, то сколько ни цеп­ляться за спасительное слово «социальный», никаких серьезных перспектив для социальной психологии на этом пути найти не удается. Другой разговор, если социальной психологии удастся вычленить в современных социологических подходах те идеи, ко­торые действительно плодотворны. (Кстати, социологические ис­следования последнего двадцатилетия дают такой материал [см.: Штомпка, 1996].)

В связи с предложенным пониманием основной проблемы со­циальной психологии Тэшфел разрабатывает две новые социаль­но-психологические теории, которые подобно теории социальных изменений С. Московичи являются знаковыми для «европейского» подхода: теорию межгрупповых отношений и теорию социальной идентичности. И в том, и в другом случае анализ этих теорий — специальная задача, которая выполнена в многочисленных рабо­тах21. Здесь же важно подчеркнуть, что и в данном случае делается серьезная попытка в противовес многочисленным американским примерам предложить социально-психологическую теорию, каче­ственно иного типа, в значительной степени более социально ори­ентированную.