Geum.ru

Объявление слов, которые в философской материи по необходимости приняты в том разуме, как приложенные к тому латинские и французские разумеются по лат по фр

Вид материалаДокументы
О философии варварской.
Часть третья
Глава первая надесять
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
Глава шестая

О философии варварской.


§ 47.


Из прежде предложенных рассуждений о философии можно до­вольно рассудить, сколь сия наука полезна в жизни человеческой. Чего ради прежде нежели к правилам логическим приступим, запотребно я еще рассудил дать подлинные известия о начале и происхождении философии по самое наше время. <...>

Таким образом, мы видим напоследок, сколь великое философов число и какие между всеми сими умствующими людьми от самого начала происходили несогласия. Не можно сказать, чтоб все их вздоры были в нынешнее время крайне бесполезны, но ежели какую пользу из сих несогласий можно заключать, то, конечно, не иную, как что их различные толкования всех в натуре произведенных ве­щей и различных от воли человеческой происходящих действий по­дали случай разумным людям от времени до времени производить праведнейшие изобретения. Ибо сие натурально, что всякая вещь в большее совершенство приходит, когда она разыскана на кривую строну не меньше как на прямую. Не к тому говорю, чтоб прини­мать должны уже мы были нынешние положения философские за совершенные. Когда прежние положения через большее время при­ведены к большей истинности, то и нынешние не могут быть так со­вершенны, чтобы не осталося ничего дале рассуждать. Наука фило­софская состоит в одном только человеческом разуме. Но когда мы сорассуждаем пределы разума человеческого с пределами натуры, которая сотворена от всемогущего творца, то тотчас понимаем, что разум наш никогда до последнего совершенства и познания Божией премудрости доступить не может, а довольствоваться тем только должен, что возможно его силами изобрести. Человек разумный и о том удостоверен быть может, что мы еще и разума своего прямых границ не знаем. Мы видим между малым числом народа какое разнствие в разумах и понятии их. Один может о сем рассуждать с ос­нованием, что другому крайне непонятно. Один памятлив, другой не помнит того, что вчера говорил или видел. И не только от природы Божия дарования всякому равны, но и лета возраста самого и вос­питание делают столько в нас разницы, что временем можно одного с другим так сравнить, будто бы он не от того, но от другого про­изошел прародителя. Что же мы из познания философии лучше иметь можем, как способы к тому, как открыть можно хотя некото­рую часть в натуре того, что без оных весьма непонятно. К сему по­требно перво натуральные наши понятие и острота, а потом труд и прилежание, которые суть наибольшие средства к дополнению на­шей природной тупости и просвещению нашего разума. Человек ни­когда с таким разумом не рождается, с каким живет и умирает. И как философом никто иной назваться не может, кроме того, кото­рый многим в свете вещам праведные начала не только сам знает, но и другому оные показать и изъяснить в состоянии, то посему видно, что наука философская не так легка, чтоб оной всяк научиться мог без особливых к тому правил, без любопытного разума, без труда и прилежания. Такой человек, который о всем сем крайнее в молодых своих летах старание имеет, при старости крайнее видит утешение. Он чувствует своего создателя из сотворения самого себя, не про­стирает разума своего так далеко, чтоб показать себя участником со­ветов Божиих. Верить натуре по тех пор, пока чего не видит про­тивного Божию откровению, причем все свои рассуждения прекра­щает. Все, что ни делает в жизни, делает побужден праведною при­чиною. И таким образом, проводив век с покоем, умирает в чаянии будущего блаженства вечного. Не удивительно, что многие язычни­ки имели весьма иные начала философские, нежели люди, познав­шие Бога, закон и откровение его. Ибо в них многие, как мы выше видели, по природе недальнего ума люди, или ненавистники истины, или сластолюбием сего жития прельщены, или особливо высокомер­ностью разума своего надменны, так как, не ведавши Бога и христи­анского учения, весьма свое философское учение на ином основании имели, нежели мы. Итак, чтоб способнее дать наставление охотни­кам к сей науке, то я предложил в сей главе краткую сей науки ис­торию. Не для того, чтоб я хотел научить оную, но чтоб показать все противные мнения, которые до сего времени в сей науке были, надеясь, что две противные вещи, когда вместе снесены бывают, всегда лучше изъясняются. Разумный человек, прочтя оную со мной, скажет то, что некогда один ученый человек сказал: Не можно того в горячке сбрендитъ, чего бы философы до сего времени уже не сказали.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


О СРЕДСТВАХ, НАДОБНЫХ ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ РАЗУМА НАШЕГО ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ИСТИНЫ


Глава девятая

О бытии вообще и существе всех вещей особно


§ 79.


В преждепоказанной первой части довольно было исследовано, что к должности человека принадлежит, которой о какой-нибудь вещи философствовать хочет, то есть иметь ему надо в непосредственном совершенстве три познания: историческое, философское и математическое. Итак, в сей части покажем, каким образом вещи бытие свое имеют. Сие ничто иное есть, как указание дороги, через которую душа наша начинает приводить себя в способность, каким образом во всех вещах разыскивать надлежит правду. То уже само через себя разумеется, что человек, который хочет быть прилежен, должен иметь талант особливый от Бога в понятии и распростране­нии мыслей своих. Без сего таланта все его прилежание суетно. Фи­лософы обыкновенно понятие называют перцепцией. Перцепция или понятие есть самое первое дело во всей жизни человеческой. Все, что мы чувствуем, знаем, видим, делаем, должны наперед разумом понимать. Не понявши же разумом, ни до чего коснуться не можем. Но понимать есть дело так малое в рассуждении всего последующего действия, что почти действие не почато, когда мы только одно про­стое понятие о бытии вещи имеем. Напротиву того, столько спра­ведливость оного нужна, что оно, то есть первое основание во всех вещах искусства человеческого. Ежели первое понятие худо учреж­дено или поставлено, то все последующее рассуждение как бы ни остро было , так как на лживом основании положенное, не годно. Например, будучи я уже прежде известен о часах, какая они маши­на, как скоро взгляну на них, то хотя не рассуждаю всех окрестно­стей, однако ж разумею уже, что они не животное, которое движет­ся собою, да серебряный или золотой сосудец, в котором приведена до известного времени обыкновенная машина в движение. И таким я образом имею о сей вещи самое первое понятие, от которого произ­водить могу все следующие заключения, то есть качество их, нуж­ность и прочая. Человек же, например, который от роду часов не видал и не слыхал про них, да, положим, что б и того знания не имел, могут ли какие быть на свете машины, которые бы оживотво­ряли будто какое ни есть тело не животное, то в таком случае, еже­ли он легкомысленно посмотрит на часы, тотчас возьмет мнение о них дикое. И напоследок как рассудит: что все, что не оживотворе­но, регулярно и долговременно двигаться не может, то без дальних хлопот скажет, что в сем сосудце сидит животное, которое движет­ся, что с малыми детьми случается. От такого-то первого самого по­нятия и пойдут у детей детские мысли. Я сам, когда еще был очень малолетен, думал, что в стенных боевых часах есть церковь, поп, дьячок и колокольня и что в них служба маленькими людьми отправляется. Отчего сие слабое мнение? Оттого, что я о внутренно­сти часов и машине перцепции и понятия за малолетством еще не имел, а церковь с колокольнею уже видал. Но ежели бы такое же тупое понятие и в возрастном человеке случилось, то его надобно причесть к безсчетным глупцам. Я не к тому сей пример пишу, буд­то бы столь слабые в людях понятия когда быть могли, да изъясняю только, какова нужда человеческому разуму в самом первом поня­тии, чтоб оно не ложное было. Рассудить надобно, не всех ли преж­них философов мнения о многих вещах да и о самом божестве ино­гда смеха достойны были, как мы выше видели. И не от того ли то все происходило, что не основали они в себе первого понятия добро­го, например, одни говорили, что земля стоит на четырех столпах, другие говорили, что души человеческие переходят из человека в скота, из скота в человека. Первые погрешали от того, что они не имели ни через науку, ни собою никакого понятия о том, что земля кругла, и что ей надобно быть в движении, которое бы нам произ­водило лета и дни. Другие погрешали потому, что они не имели ни­какого учения философского, а паче христианского, которое утвер­ждает закон наш, и наибольше приводит в познание откровений Божиих. Так мы видим, сколь нужно первое понятие, чтобы оно было праведно, хотя понятие есть такое знание, которое не требует от нас еще никакого рассуждения. Ибо когда я вещь какую понял, то еще не рассуждаю какова она, к чему, для чего. Одним словом, еще не почал об ней думать, только что узнал ее бытность просто. И прежде, нежели мы приступим к способам, через которые должны разум наш в познание и разыскание правды приводить я рассудил предложить свойства и тонкости, которые к бытию всякой вещи или к ее пребыванию принадлежат, и которые только в душе нашей мы себе представить можем. Такие свойства называются у философов отдаленные, о которых я часто в тройственном познании выше упо­минал. После покажу дорогу, по которой мы разумом нашим дохо­дить должны до познания истины. Первая половина сея части ка­саться будет до метафизических некоторых рассуждений. Другая до самой логики.


§ 80.


Все вещи, хотя нам известные, хотя неизвестные, то общее между собою имеют, что они пребывают. Итак, все, что пребывает, назы­ваться должно бытие. Философам обыкновенное слово Ens. И как всякая вещь начало свое должна иметь от другой ей подобной или неподобной, то напоследок, поступая заключениями нашими вдаль, должны мы будем прийти до вещи всех вещей превосходящей, то есть всех Творца и Бога нашего, который не сотворен и не создан ни от кого, но собою предвечно пребывает и потому, хотя оно нам зна­комо, хотя нет. Да и то, что пребывать может, хотя его нет. Напри­мер все циркулы, градусы и прочие разделения астрономические на небе. Их нет, однако ж их так понимают, будто как бы они действи­тельно быть могли. Для того, буде не вообразишь таких себе поня­тий, то не можно будет понять и тех вещей, которые действительно пребывают на воздухе и которые сами по себе натуральны. Рассуж­дая таким-то образом о вещах, увидим, что все вещи, которые в све­те пребывают, имеют какую ни есть между собою разницу, так что вещь одну от другой всегда отличить можно. И потому заключить должно, что всякая вещь имеет в себе нечто особливое для своего всецелого пребывания. То-то самое есть существо вещи, которое у философов называется Essentia. Философы говорят про существо, что оно де делает вещь тем, что она есть. Например, в круглости существо то, что всякая точка кривой линии отстоит ровно от центра или серединной точки. Изволь отнять хотя в одной круглой точке линии сию ровность, то и круглость не стала больше круглость. Так слово в слово в геометрии называется квадратом или четвероуголь­ником та фигура, которая имеет четыре равных угла и четыре рав­ных бока. Отыми или прибавь один угол, не будет больше четверо­угольник. Сделай один бок доле, другой короче, не будет уже квад­рат, итак, все равно, хотя я сказал равнобочный и равноугольный четвероугольник, хотя квадрат. Чего ради ясно видим, что существо вещи мы в мысли только от самой вещи отделить можем, но физи­чески же того нам учинить никак не возможно так. чтобы вещь ос­талась в своем всецелом пребывании и в том же, в котором она пе­ред сим пребывала. Философы от сего понятия сделали себе гене­ральное правило, что существа вещей суть непременные по своей натуре, разве бы Бог благоволил новую положить всех вещей натуру. Возьми кто в рассуждение, например треугольник. Всяк видит его натуру, что он имеет три, а не четыре угла. Прибавь или убавь один угол, уже не будет то треугольник, да станет иная фигура. Так слово в слово палка не может быть об одном конце, и две прямых или параллельных линий не заключают в себе места и не сделают двух углов. Ежели кто скажет, что треугольник конечно состоять должен их трех линий и трех углов, то я тотчас понимаю, что зна­чит сие слово треугольник и такое предложение мне тотчас покажет­ся ясно. Скажи же кто например, что в натуре может и то сделать­ся, что треугольник может иметь четыре угла, то я только одни сло­ва тут разумею, вещи же той, о чем он говорит, никак разуму моему представить не могу. Есть такие люди, которые говорят, что наш ра­зум не только понимает, что видит, и он уравнен в своем понятии с натурою вещей. А ежели бы де в натуре сделалась перемена, то бы и разуму нашему понимать немудро было те вещи, которые по ны­нешнему сложению натуры нам странны кажутся. Я не спорю, что разум наш может переменен быть, и может то понимать в треуголь­нике, что теперь понимает в четвероугольнике, да однако ж тре­угольник в его существе тот же останется, который был. Сие равно­мерно тоже бы было, когда бы вода сушила, а огонь мочил. Могла бы так натура учредить. Однако ж огонь, что б таков был, каков он есть, существом своим непременен и вечно в своем существе оста­нется, а вода такова будет, какова есть. Итак, существо вещей всегда вечно, по коих пор свет на своем основании стоять будет. Чтоб существо перемениться когда могло и вещь в тоже самое время все­цело пребывала, то сие так невозможно, как то, чтоб в одно время быть и не быть. Быть и не быть, сии два понятия такие, которые одно от другого разрушаются и уничтожаются вовсе. И сие равным образом таково же безразумно сказаться может как то, что Бог свет сотворил и не сотворил. Что сотворил, то видим, и разумом чувст­вуем, что же будто бы не сотворил, того никаким остроумием понять не можем, для того, что сии два понятия такие, что одно другое уничтожает, к тогда о первом ясное понятие имеем, то о другом ни­какого иметь понятия не можем. Кто когда может об одном человеке праведно вдруг сказать, что он велик ростом против всех людей, и что он мал против всех же. Надобно, чтоб конечно одно тут было праведное, а другое неправедное. И когда видим, что существо то же, что вещь самая, для того, что она бытие вещи делает такое, какое она имеет, то и вещь то же, что существо, для того, что вещь ни была бы вещь собственно та, ежели бы своего собственного, из ко­торого она так, а не инако состоит существа не имела. Итак, суще­ство вещей, конечно, непременно во веки. Теперь мы довольно кажет­ся показали, что Ens, или бытие, у философов называется вообще и что существо всякой вещи особно.


Глава десятая

О веществе и о его различных образах


§ 82.


Чем дале поступаем, тем ближе приступать будем от общего рас­суждения к особному всякой вещи. Ежели в том мы совершенно уверены, что все вещи пребывание свое имеют, то видим и то, что всякая вещь особно имеет свои совершенства, по которым она та совершенно, а не иная и не подобная прежней. Так, когда мы усмат­риваем, что нет ни одной вещи, которая бы совершенно похожа бы­ла на другую, не говорю уже дерево на камень, сукно на железо и проч., да и одного дерева лист не похож на лист того же дерева и той же самой ветви, а притом видим, что все пребывают, то из того, что они различны, заключить можем, что всякая вещь свое особное существо имеет, своим особым манером или образцом в пребывании себя содержит. Пребывание же вещей есть двоякое. Одни все то в себе самих имеют, что к пребыванию их нужно, другие занимают к своему совершенному пребыванию от других вещей. Так, например, дерево в таком состоянии, в каком мы его видим, само собою совер­шенно пребывает в тот самый момент, в который на него взглянем. Камень так же сам в себе то имеет, почему он камень сей, который видим и проч. Круглость же, напротив того, которую мы захотим видеть, ту не можем осязать без такого тела, у которого бы она себе не заимствовала чего-либо к своему совершенному пребыванию. Долготы, например, мы не можем видеть, ежели не видим меры, сделанной из какой-нибудь материи. Движения видеть так же не можем, ежели причина посторонняя не придет, которая бы привела тело в движение. Все вещи, однако ж, поелику они таковы, каковых мы их видим, называются вещество или substantia, хотя они сами в себе к полному своему состоянию все имеют, хотя у других занима­ют. Почему вещество называется то, когда все части, вместе взятые, вещь самую в полную бытность приводят. Части же, которые со­ставляют вещество, суть так же двоякие. Одни называются образцы, другие приключения. Итак то уже, что мы веществом назвать мо­жем, должно конечно иметь в себе обе сии части, образец, каким в ней части сложены, какие они и приключение, и на каком оное мес­те. Чего ради и сказать можем, что вещество само собою довольно, чтоб оно было вещество, а части или образцы без вещества состоять не могут. Например, целое. Я понимаю, что значит сие слово, а по­ловина, – сие слово мне непонятно, по коих мест я имею понятие о целом. Ежели я рассуждаю аршин так, как вещество состоящее из частей своих, то есть из четвертей и вершков, то аршин уже ни за­нимает ни у четверти, ни у вершка ничего к своему совершенству, и он без заимства их состоит в своем совершенстве полон. Отними от него хотя один вершок, то будет тогда мера пятнадцати вершков, а не аршин. Как скоро слово аршин поймешь, то в том понятии и то разумеется, что он состоит из шестнадцати вершков, то есть из час­тей своих. И сие значит, что вещество само собою к пребыванию сво­ему довольно. Возьми в рассуждение шестнадцатую долю, то по тех пор о шестнадцатой доле понятия иметь не будешь, пока не прило­жишь сие слово – аршин. Итак, части, или образцы и приключения без целого состоять и поняты быть не могут.


§ 83.


Во всяком теле свойство называется то, что всякое тело имеет долготу и широту, твердость и мягкость, жар и холод, и сии так же свойства отделены от тела так, как от его вещества быть не могут. Ибо как скоро одно из сих отымет или переменит, то вещество уже то остаться не может, а будет иное. Приключение есть надлежность к телу, так как веществу, а однако ж по воле отнято быть может, как, например, место, на котором стоит. Сие подлинно, что никакого вещества или тела понять не можно, которое бы могло быть без места, на котором оно пребывает, однако ж сия надлежность такая к веществу, которая переменена по произволению быть может и не помешает веществу быть тем же веществом, которое было в целом своем бытии. Перенеси шар с одного места на другое, обороти его куда хочешь. Подлинно, что шар без места быть не может, а однако ж шар шаром всегда тем же и останется. Итак, свойство от веще­ства отделено быть не может, так как и вещество без свойств своих веществом не будет. Приключение потому и приключение называет­ся, что случаем при веществе бывает. Вещество понять инако не возможно, как только через понятие всех вместе свойств, из кото­рых оно состоит, так как фигуры человеческой целой вообразить се­бе не можно, чтобы не взять в мысль свою, головы, рук, ног и всего обще тела. Так, равномерно им свойства понимаем мыслию, разумея их в веществе. Отделенно же ни вещества, ни свойств представить разуму никак не можем.


§ 84.


Вещество есть двоякое: одно, которое разум имеет, другое, кото­рое дара сего не имеет. Что разум имеет, таких веществ два – Бог и душа человеческая. Есть между сими и другие, о которых нас святое писание учит, как то ангелы, то есть духи благие, и противные им, то есть духи злые. Вещество же, не имеющее сего дара, не находится иное, как только тело и расстояние места. Бог, яко создатель всея вселенныя и всех совершенств, сам в себе виновник и преисполнен, из века пребывает, несумнительно разумом всю вселенную управля­ет. Душа же человеческая потому, что различные склонности имеет и волю, отличает себя от всех тел одушевленных и неодушевленных. Но тело неодушевленное и пространство места, сии две вещи про­тивного от прежних состояния. Они не мыслят и не рассуждают. И, таким образом, подробно я изъяснил, что значит вещество и что зна­чит свойства.


Глава первая надесять

О взаимности вещей, когда они одна без другого быть не могут,

в которой изъясняется, что значит небытие и прямо ничто


§ 85.


Как всех понятий мы не можем себе никак представлять, не назвав их каким-нибудь именем, чтобы можно было нам говорить по-фило­софски, то еще следует понятие, которое мы называем взаимность, или Relatio, и которое к бытию вещи крайне принадлежит. Я уже изъяснил, что значит бытие, существо, вещество и свойства. Вза­имность же есть то, когда мы сравниваем две между собою мысли или понятия или сносим их. Есть такие вещи или мысли, которые мы понять не можем, не понявши прежде других, так, например, ежели я говорю половина, то я должен понять наперед целое. Оби­жен, сего слова не могу разуметь, не разумеючи самого действия и той персоны, от которой кто обижен и проч. В таких случаях ска­завши я одно слово, тотчас разумею и другое, хотя об нем и не ду­маю. Сюда принадлежат понятия больше, меньше, вдвое, сильнее и все уравнительные слова. Ибо, когда я говорю больше, то разумею в мысли моей нечто другое что меньше того. Вдвое, то разумею поло­винное, сильнее – понимаю бессильное и проч.


§ 86.


Ко взаимности принадлежит и небытие. Когда я понимаю нечто такое, что быть не может, то инако понять сей невозможности не могу, как через соравнение или сношение с тем, что бытием называется. Сие я тотчас понимаю, когда говорят, что человек мыслит, и потому и почитаю то за бытие или за понятие такое, которое есть и быть может и которое бытием назваться должно. Ежели же кто скажет, что камень мыслит или камень льдяной, огонь мокрый, вода сухая, сие мне тотчас будет непонятно. А непонятно для того, что я знаю, что оно недостаточно, и знаю, что только животное мыслит, огонь сух, а вода мокра. Буде же бы я не знал, что камень мыслит – понятие неизбытошное и что оно прямо назваться может небытие. Видим мы, однако ж, что и небытие есть понятие такое, которое пребывает, и которое сопротивно бытию. Обоих сих мы вообразить себе не можем одного без другого. И как у философов negatio, т.е. отрицание или прекословие, есть точно то, когда мы приписыва­ем свойство вещи такое, которое крайне принадлежит ко взаимно­сти, для того, что прекословлю я взаимно тому, чего не знаю и чего не понимаю, взявши в сравнение то, что знаю. Например приписы­вают человеку честному бесчестность. Я подлинно об нем уверен, что он честен, а сказывают мне о нем такое свойство, которого в нем нет. Итак, я соравняю его добродетельные свойства в уме моем, да и говорю, что того в нем нет, что ему приписывают. Чего ради я в небы­тии понимаю взаимность, сделав сношение с бытием.


§ 87.


От небытия еще произвести можно другое понятие, которое на­зывается у философов privatio или лишение. Лишение есть отсутст­вие такого свойства в вещи, которое не только что может быть в вещи, так как нужное, но и быть должно для ее совершенства. На­пример, глухой человек не имеет слуха, слепой – зрения и все увечливые и уроды. Сие понятие так же принадлежит к реляциям или взаимности, а для того, что глухоты и слепоты я не могу знать, не знавши, что [есть] слух и зрение. Есть еще много таких понятий, которые принадлежат ко взаимности, между которыми слово рассу­ждение ставить надобно, ибо рассуждать не что иное значит, как мнение находить лучшее. Но о сей взаимности говорить будем в «Логике». Довольно сего при сем случае, когда мы определяем те­перь место, к которому принадлежит понятие о взаимности. Того нам не можно сказать, что взаимность есть ничто, и что оно не бы­тие, однако ж знать надобно, что оно нам вне нашей души ничего не представляет особливого от понятия. И не так как вещество и его свойства, которых мы чувствуем, будто как копии находящиеся вне души нашей или наших мыслей. И для того, хотя взаимности и пре­бывают, однако ж не так как вещество. Отчего и вопрос еще сей не­совершенно у философии разрешен, к которому классу бытия при­соединить надобно взаимность? По моему мнению оною всякое на­зываться должно бытие. Потому что бытие называется все то, что есть и быть может, хотя нам ведомо, хотя не ведомо, и что мы в бытии понимаем сопротивное небытию. Философы между бытием и небытием находят посредственное нечто, но такая подробность в моем порядке сделает затруднение. Я бы желал несколько из филосо­фии слов выкинуть, ежели только можно было без них обойтиться, но по необходимости делаю может быть читателю трудность и тем­ноту принятием многих терминов. Слова или термины в философ­ской науке не закон, но принимаются по произволению. Довольно только того, когда под словом вещество, или под другим именем, читатель разумеет то же понятие, которое и я. Бытие и ничто: сии два понятия себе сопротивны и одно от другого разрушаются, как уже выше сказано. Однако ж случаются две вещи сопротивные, ко­торые одна другую, хотя вовсе уничтожает, а обе ясно понимать на­добно так как бытие. Так как одни философы говорят, что пустоты нет на свете, а другие говорят, что пустота есть. Тот, кто говорит, что пустоты нет, говорит, что все места в свете заняты телом, то есть бытием. Другой, который спорит, что есть пустота, тот говорит, что есть такие места, в которых нет ничего. Итак, один говорит про бытие, а другой про ничто, а однако ж оба они представляют свои понятия так, как бытия, хотя одно подлинно бытие, а другое под­линно небытие и ничто. Та только разница, что одно понятие пред­ставляет нам действительно нечто вне нашей души, а другое не представляет ничего.