Рассказ первый. " Хорошее дело"

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5

1. Кому это нужно?

У Золмина Кримонта, сына Моисея, и у его Жены Тубы, болезненной,

белолицей Тубы, - было восемь детей: два сына, Вигдор и Яков, и шесть дочерей. Сыновья

с малолетства плотничали и столярничали с Золмином в местечке, а то и по всему селу, а дочери

как -то все вокруг матери: выросли незаметно, быстро созрели на солнечной щедрой украинской земле. Были они в мать - белокожи , а в отца - черноволосы. Однако ж , не все на одно лицо, разные.

Этя - --первенькая после мальчиков, живая, остроносая, большеротая худючка, росточка

малого, язычок, как нож острый: не попадись - обрежешься. Зато и первая помощница для Тубы,

которую уже никто в местечке и вспомнить не мог молодой, здоровой и не страдающей астмой.

Дивились только, как она умудрилась всех этих восьмерых родить и на ноги поднять.

Фаня - круглолицая, черноволосая, большеглазая. Именно про такие в песне поется: “тоска

еврейская в глазах”. К тому же тоска эта, словно по всему ее вальяжному телу разлилась. Неторопливая,

неговорливая, она жила , словно и не хотела ничего ни для себя, ни для других. Только в чер

ных выпуклых глазах с длинными ресницами - вечный вопрос, неизвестно о чем.

Пэй. Вообще-то, её больше Полей звали. Красавица, знающая себе цену. И совсем как-то вроде и

не еврейская девочка : светлые ,с поволокой глаза, никакой тебе округлости в теле, длинноногая, тонкие, красивые руки, ну просто панночка загадочная, да и только.

Злата. ( Потом её Зиной станут звать, даже свои же, евреи) Ну, в этой и вовсе никакой загадки.

Хотя и с хитринкой черноглазка. Никто тут не сомневался - в мать пошла: такие же ямочки на щеках,

та же бережливость ( не скажешь - скупость, но прижимистость, это уж непременно в характере

присутствует, причем , очень своеобразная : своим ничего не жалко, а чужим - фиг!)

Сурка. Никогда ни при каких обстоятельствах не меняла имени. Умна - по житейски, той

самой местечковой мудростью, которая и в огне не горит и в воде не тонет. В меру, хозяйственна, но как

бы по верхам, чтоб перед людьми не стыдно. Было у нее что -то и от Зины и от Фани.

Но отличала её всегда, эта самая - семейственность еврейская: свой - это уж навсегда свой, в тя

гость он тебе или в радость - не важно. Глаза у Сурки - черные буравчики, глубоко посажен

ные, живые, любознательные, носик породистый, с чуть заметной горбинкой. Волосы - туго стянуты,

(а все равно природа его, волнистая, пробивается, как ни “прилизывай”), зачесан на прямой

пробор, ровный и белый.

Удл.( Ида) Последняя, поскребышек .Смуглая, - в отца! Не хватило, видно, на нее белокожести

маминой. Зато нежности библейской - с лихвой. И это в сочетании с влажными блестящими глазами,

с шаловливыми проказами баловницы, самой маленькой и самой любимой в семье.

Золмин и Туба родили ее в 18 году, не смотря ни на какие там революции и гражданскую войну.

Мало того, не смотря и на то, что уже женили своего старшего сына Вигдора, и по всем приметам

могли скоро стать дедушкой и бабушкой. Так и произошло: примерно через год после рожде

ния сестрички Иды старший сын Кримонтов, Вигдор, со своей молоденькой женой Сарой ( Гамар

ник в девичестве) подарили Золмину и Тубе внука, а всем шести сестричкам, в том числе и

годовалой Удл, - племянника, молочноголового, сероглазого Хаима. Впоследствии его станут звать

Ефим, не то на украинский, не то на русский манер.

Ефим Кримонт. Это и был мой отец, мой папа. Первый внук Золмина . Учить его стали чуть

ли ни с пеленок : идишу, само-собой, украинскому, ну и ,конечно же - молитвам - на иврите.

Русский он уже сам выучил, когда пошел учиться на врача. Врачом -то он стал, но - военным . Только

прежде прошел солдатом всю войну, четырежды был

ранен, после войны уже дослужился до полковника , был начальником окружного госпиталя, служил

в Министерстве здравоохранения Узбекистана, получил, чуть ли не единственный из всех евреев,

военных врачей, звание заслуженного врача Узбекистана. Но самое главное, почему, собственно ,

я и начала рассказ так, вроде бы из далека,- самое главное, что в зрелом возрасте у Ефима Кримонта

появилась одна удивительная страсть, многолетняя ,пожизненно неистребимая , неизвестно

откуда явившаяся: он стал писать. Не то, чтобы открылся у него какой-то необыкновенный литератур

ный талант, нет. Но писал он - ежедневно, не смотря на усталость, пропуская иногда даже прослушива

ние по старому приёмнику ”БАЛТИКА” запретных тогда, а потому таких вожделенных всяческих

“Голосов” - Америки, Израиля, Китая...; забывая про любезные сердцу футбольные репортажи по радио,

а позже и по телевизору... Он приходил домой после трудового дня (в армии это понятие вообще

не нормировано), после идиотства военных будней или после интриг министерского двора,

или просто после приема больных со всяческими прободениями, поносами, сыпью, с ранами

и кровотечениями, и с прочими человеческими болячками, с которыми связана была вся его жизнь, - садился за стол и писал. И ничто уже не могло его оторвать от этого занятия, пока не досягалась

на листках установленная на сей раз граница памяти, сил, и времени бодрствования.

- Фима! Что ты всё время пишешь и пишешь! - возмущалась жена, подавая ему ужин,

съедаемый им без отрыва от начатого листа бумаги, - Я ему рассказываю, как меня оскорбила

эта идиотка, эта бандитка - моя заведующая, я с ним делюсь, я хочу совета, сочувствия, наконец!

А он только головой кивает ... И всё пишет и пишет....Фима! Ты меня слышишь? Кому ты там пи

шешь? Кому это нужно? -

Он поднимал на неё свои светлые , отрешенные, усталые глаза:

- Лида ! Ты воюешь со своей начальницей всю жизнь. Я знаю уже все, что она может сказать тебе

и что можешь сказать ей ты. А советы мои ты все равно не слушаешь.- И прежде, чем снова углубить

ся в свое дело, он ,чтобы окончательно не обидеть её, повторял каждый раз одну и ту же , какую - то

одним им смешную шутку:

- Скажи мне, сколько тебе доплатить, чтобы ты уже мне не мешала!? - и потом серьёзно добавлял,-

я не знаю, кому я пишу.... Мне надо - я пишу! -

Наверное, именно после очередного настойчивого вопроса Лиды: “Кому это нужно?”, Ефим

вставил в свои бумаги предисловие, в котором рассказал, что однажды его старшая дочь Тамара,

(то есть -я ) показала ему свое стихотворение, называлось оно: ” КТО -Я?” Там были такие строчки:

В смертельных поворотах

истории людской

ты был хитёр? Был кроток,

пра-пра-прапредок мой?

Пахал или сражался?

Был раб? Был Лиходей?

И как ты оказался

в России, иудей?

И тогда Ефим решил, что ,если хоть один человек на свете, тем более - его дочь, хочет что-то

знать о своих предках, то он должен написать все, что ещё помнит. Так я узнала о Золмине и Тубе,

о Вигдоре и Саре( Гамарник,) о шести дочерях Золмина и Тубы - то бишь, - папиных тетушках.

И вообще, папа писал подробно обо всем: какие у него были дедушки и бабушки, какое было местечко,

как одевались, как молились, что ели, как работали, как детей растили, какие песни пели, как

свадьбы справляли... Из этих записей узнала я и то, что существует у кого-то, где-то среди

многочисленных ташкентских родственников , внуков или правнуков Золмина , его портрет.

А дело было так:

2. Из местечка - в Ташкент

Золмин Кримонт, сын Моисея, у которого было два сына, Вигдор и Яков, и шесть дочерей :Этя,

Фаня, Пэй, Залата, Сурка и Удл, Золмин Кримонт из местечка Загнитков, что на Украине,

решил поехать в Ташкент. Это было перед войной, в 1939 году. Дело в том, что его подросшие

дочери одна за другой стали выходить замуж. Первой уехала со своим мужем Этя, потому что портных

в местечке было много, а работы - мало. Кто-то сказал Этиному мужу, что в далеком Ташкенте

нужны хорошие мастера. И они уехали. За ней уехали Фаня, Злата и Пэй. Они писали отцу о

том, что живут, слава Б-гу, не плохо, сообщали о рождении внуков внучек. И тогда Золмин решил, что

пора ему все увидеть самому.

И вот Золмин, прадед мой, не сняв с седеющей головы кипу, надел на нее простую старенькую шляпу.

Приоделся: нарядная безрукавка с кармашками вверху, длинный сюртук, надетый на новую домоткан

ную рубаху - косоворотку, сапоги, изрядно новые. На телеге собственного изготовления доехал

до ближайшей железнодорожной станции, там купил билет, простился с сыновьями, проводившими

его, и поехал в хлебный город Ташкент.

Ехал он долго. В поезде не забывал молиться, экономно и бережно ел

только свое, кошерное, то, что припасла ему в дорогу его болезненная, скуповатая Туба. (.А как

тут не быть зажимистой и расчетливой с такой немалой семейкой!). Золмин ехал, смотрел, слу

шал и дивился: какие разные люди живут на большом белом свете. Случайные пассажиры, как

правило, сначала чурались старика,( вроде иудей, а глаза прозрачно - голубые, и не хитрые. И руки - заскорузлые, сразу видно, мастеровой человек ), а потом , пообвыкнув, доверчиво раскрывали ему

свои человеческие судьбы, благо слушал старик внимательно и сочувственно. А Золмин потом

сказал детям, которые расспрашивали его, как он ехал:

- О разном люди говорят: о Гитлере в Германии, о голоде в деревнях русских, о всяких

арестах странных. Шепотом разговаривают, с оглядкой. Им бы помолчать перед чужим человеком,

а они - говорят. Наболело, значит. Больные слова нельзя в себе держать. Они - душу губят.

В Ташкенте Золмин гостил у всех дочерей по очереди, интересовался, не забыли ли дети, чему их учили

в местечковой синагоге, распрашивал их о семейном бюджете, о б артелях, о мастерах ташкентских.

Мужья дочерей подарили тестю красивый, из дорогой материи, цивильный костюм с рубахой модной.

Золмин с удовольствием приоделся. А когда муж Поли, часовщик Лева, подарил тестю карманные часы

“Луковица” на цепочке, Золмин тогда пошел и сфотографировался, оставил внукам портрет . На память.

Словно знал, что это будет все, что останется детям от него. Кроме, конечно , того, чему успел он

научить их , пока жили в родном доме.. Через два года начнется война. Золмин Кримонт сгинет в гет

то. Ни могилы, ни документов. Только память.

- Живите дружно, помогайте друг другу, Не забывайте Б-га - сказал он детям на вокзале, возвра

щаясь в село Загнитково , в свое местечко на границе Украины и Молдавии .

- Узбеки,- рассказывал он, возвратившись после поездки, - очень похожи на нас, евреев. У ни про

рок Магомет, у нас - Моисей. У нас кипа, у них тоже шапочки такие, чуть только по- другому сшиты -тю

битейки называются. Без них узбек не ходит, а тем более в молельный дом, в мечеть, не войдет. И ха

латы у них длинные и подпоясываются они тоже очень похоже на нас. А молитвы у них написаны,

как и наши, - справа - налево. И так же, как мы, не рисуют они никаких икон. Даже музыка такая

же сладкая, узорная и печальная, как наша, еврейская. Меня там угощали одним их печением,

“пахлава” называется, так это- самый настоящий наш струдль.-

Струдль - это королевское печенье семьи. Это даже не печенье, а скорее - символ радости и торжест

ва. Не на всякий даже праздник его пекли, а по самым знаменательным датам: свадьбам, рождениям

детей, проводам в армию и по другим не менее значимым событиям .

3. Процесс.

К тому же у нас со струдлем связана одна семейная история. О ней до сих пор помнит вся родня,

ташкентская, а она, понятное дело, благодаря Золмину , Тубе, и Богу , разрослась до таких размеров,

что, когда Ефим и Лида стали составлять список приглашённых на свадьбу их младшей

дочери Светланы, то оказалось, что число только тетушек, двоюродных братьев и сестер, а так

же их подросших детишек (всех этих Кримонтов, Гамарников, Абрамовичей, Кабаковых и прочих )

переваливал далеко за сто. Свадьбу делали в ресторане на Чиланзаре.

С оркестром, с ведущим, естественно, еврейским. Ну, и как тут обойтись без струделя?

Ресторанные блюда - это само собой: куриные котлеты на палочках - (“по -киевски), - с огня

ми; фаршированная рыба (Ефим готовил ее сам); холодец - это тоже привезли из дома (разве

в ресторане приготовят настоящий холодец?!) В общем, всего и не перечислишь... Но кто из

семьи откажется от кусочка- другого струделя, который так любил еще сам Золмин Кримонт,

столяр- - краснодеревщик из Загниткова?

Как всегда, ответственной за выпечку этого волшебного лакомства стала Баба-Сурка, так ласково

и по- свойски называли Сурку дети Ефима Кримонта ( я и моя сестра Светлана) Та самая Сурка,

дочка Золмина и Тубы, которая никогда не откликалась на всякие там “Шура” , “Сима”,

признавая только свое местечковое имя - Сурка., та самая, которая, единственная из всех сестер,

не уехала до войны в Ташкент, а жила рядом с родителями в Загниткове, так что Хаим, её пле

мянник первенький - Хаим, выросший рядом с ее детьми, был ей, как первый её ребенок;

та самая Сурка, у которой- “если свой, то уж свой,” хорош он или не очень. Та самая : нос - паро

дистой горбинкой, а волосы - на ровный, белый пробор...

По-настоящему, баба Сурка не была нам бабушкой, она ведь была всего лишь сестрой

Вигдора Кримонта, старшего сына Золмина, того сына, который подарил семье первого внука - белобрысенького Хаима (Ефима). Но Вигдора и его жену Сару (Гамарник) , родителей Ефима, а значит

и наших настоящих дедушку и бабушку, убили фашисты в первый же день оккупации села Загнитков.

Зверски убили. Но Сара и Вигдор увидели, как их младшую дочь Басю поволокли к колодцу

несколько откормленных, хохочущих молодых немецких солдат ...

Успели ли они увидеть, что сделали фашисты с их белолицей рыжеволосой девятнадца

тилетней девочкой ?... Хочется верить что так и не увидели они Басю, брошенной в колодец,

хочется верить, что Бог послал им, сорокалетним моим бабушке Саре и дедушке Вигдору милосердную

преждевременную смерть. Ефим в это время воевал солдатом на фронте.

А Сурка с мужем и с их малолетним сыном Давидиком успели уйти из села до прихода

немцев. И остались живы. Они добрались- таки до Ташкента. Сюда же после войны позвали

и племянника. Что ему было делать в Загниткове? Ни родных, ни дома. Сурка не заменила ему отца

и мать, слишком незаживаемой оказалась память повзрослевшего Ефима . Ушел в Армию в 19 лет, ещё

в мирное время, а вернулся ... в 45 -ом году уже повидавшим мир, и хлебнувшим не мало лиха.

Зато у детей Ефима, (у нас со Светой) не было другой бабушки, кроме Бабы - Сурки. Жили в Ташкенте

со своими уже взрослыми детьми и внуками Этя, Фаня, Поля, Зина , Ида (Удл), и помогали

семье Ефима, как могли. Но бабушкой нашей была Сурка, хотя у нее и свои внуки...

Итак - струдль.

Перед свадьбой за неделю раньше Баба- Сурка приехала к нам. Начала с ревизии продуктов. Пер

вым делом - сливовое повидло. На струдль по- ее рецепту нужно было именно - сливовое, чтобы - кисло-сладкое было и - густое, и чтобы обязательно - темно, темно коричневое.

- Лида, а ты, когда его варила, сливочное масло в конце - положила? -

- Да -

- А повидло, не дай Бог, не пригорало ? -

- Нет, конечно!-

- Ни сколько не пригорало? -

- Ни сколько. Говорю тебе, нет!-

Затем она взялась за Ефима:

- Поедешь на Алайский, купишь грецких орехов. Нет! Не в старый город, а именно на Алайский!

Там дороже, но там - лучше. И выбирай - чтобы этого года, обязательно попробуй,

чтоб не горчили. Изюм купи крупный, черный, но чтобы не сухой, - и через несколько

минут, когда Ефим уже спустился с четвертого этажа и направлялся к трамваю., Баба -Сурка,

ахнув и всплеснув руками , кричала ему вслед:

-...но, чтобы и не слишком сырой! Ты слышишь? Если слишком сырой, то палочки

плохо отрываются! Проверь обязательно! И вообще, вернись уже пока, я еще не все

тебе заказала.! -

Ефим не спорил, покорно поднялся снова на четвертый этаж.

- Ну? -

- Купи еще сливочного масла, там....- и тут пошли подробнейшие распоряжения : где именно,

у кого именно, какого цвета, какого вкуса, какой твердости, по какой цене т. д. -

Нет, Баба- Сурка не была нудной и придирой! Она была - главнокомандующим, на ней лежала огром

ная ответственность, равнозначная чести семьи Кримонтов. И тут не должно быть ни одной оплош

ности. Все это понимали, а потому безропотно и безоговорочно выполняли все.

Над тестом она колдовала сама, и только когда раскатала его тонко на большие коржи,, разре

шила маме нанести на них и ровненько распределить приготовленную смесь начинки из повидла,

изюма, толченых орехов и еще чего-то , одной ей известного. Потом все это сворачивалось в рулет

, смазывалось маслом и посыпалось сахарным песком, чуть -чуть , для коричневого цвета будущей

корочки . Уже на противне этот рулет разрезался на кусочки, но не до конца, не прорезая

основы , чтобы все это держалось и пеклось вместе, а потом было удобно разломить рулет на

приятные порции, не порушив его ножом. Но это потом. А сейчас - рулет за рулетом все раскладыва

лось на “лист” и - С Богом! - в духовку. Начинались тревожные подсчеты времени и температуры : не

передержать бы, не открыть бы духовку раньше времени., да не пересушить бы, но обязательно хорошо

подрумянить... Наконец рулеты вынимают , еще раз, пока они горячие, посыпают их сахаром, что

бы потом громче хрустело во рту. У всех текут слюнки, но пробовать никому не дают. Такая примета: - пока все не испекут! Моют и выжигают на газовом огне самый большой таз с плоским дном, засте

лают его специально белой бумагой, складывают уже остывшие и чуть затвердевшие рулеты. Сначала - не - закрывают, потом - да! - обязательно накрывают новым льняным полотенцем...

И вот таз полон! Его несут, как новорожденного младенца. - в спальню: там прохладно и туда

никто, кроме Ефима и Лиды, не входит. На этот таз никто не смеет дышать, к нему никого не

допускают.

4. Свадьба.

И вот день свадьбы. После ЗАГСа молодые со свидетелями и друзьями объезжают

все “исторические” места Ташкента ,а потом едут в ресторан, куда приглашены все гости,

а Ефим, Лида и Баба Сурка из дома садятся в заранее заказанное такси . Надо увезти с собой аккурат

но упакованные тарелки с холодцом ( более, чем на сто человек!), блюда с фаршированной рыбой.

( О том как ее готовили - это достойно отдельного рассказа).Таз со струдлем отдельно ставят в багажник

Предварительно Ефим договорился с шофером, что багажник будет предельно чист и свободен, за что

полагалась уплата сверх показаний на счетчике.

Ну! С Божим благословением! Поехали.

Свадьба удалась на славу. Цветы, поздравления, подарки, поцелуи. “Ах, какая красивая пара!”

“Светочка - просто куколка!” “Мальчик тоже - ей под стать” “ А какой на нем костюм.....” “А какое на

ней платье...”

“Здравствуйте, здравствуйте!...” Сколько лет, сколько зим! Называется, - живем в одном городе! “

- Как выросла Кларочка...!-

- Как возмужал Семочка...!-

- ...Ужас, как растолстела Циля... -

- ...С кем это опять Бенчик? Это его новая жена...?-

- А вы знаете...?!-

- А вы слышали...?!-

Ели, пили, пели, говорили, танцевали, желали всего-всего...

Когда слово дали Ефиму, отцу невесты, он сказал:

- Наш дед Золмин, всем вам известный, шесть раз выдавал замуж дочек и два раза женил сыновей. И каждый раз на свадьбе он говорил детям одну и ту же мудрую еврейскую формулу семейного счастья. “Муж, - говорил он, - никогда не требуй от жены больше, чем она может сделать для тебя и для семьи. Жена! Никогда не требуй от мужа больше того, , что он в состоянии принести в дом для тебя и ваших детей, больше того, что он в состоянии дать тебе. Но каждый сам должен стремиться сделать больше, чем он в состоянии сделать для своих родных. И тогда в семье всегда будет совет и любовь”

Так говорил наш дед, так говорил мой отец Кримонт Вигдор, так говорю и я вам, дети мои. А вы, надеюсь, так скажете своим детям и внукам.

За столами взорвался шквал аплодисментов ликующих родственников и удивленно - удовлетворенные возгласы приглашенных по работе и по соседству.... А к папе под общий шумок подошла Баба- Сурка и шепотом спросила:

Blog

Рассказ первый. " Хорошее дело"