Женщина

Вид материала

Документы

Содержание ГИТЛЕР. Надеюсь, ты не забыл: я не ем мясо…

Подобный материал:

• Запись Т. П. Роон. Обработка О. П. Кузнецова Мужчина на рыбалку пошел, а женщина, 7.79kb.
• Вероника Михайловна Тушнова родилась в 1919 году в городе Казани, в 1922 году поступила, 149.25kb.
• Кухня. Молодая женщина готовит. Звонок. Она открывает дверь в кухню входит молодой, 1683.6kb.
• Общие рекомендации 40 Упрощение построений 40 Гороскоп 15, женщина 41 Гороскоп 16,, 4440.06kb.
• У войны не женское лицо ведущий, 122.14kb.
• Час мужества в 7 классе у воины не женское лицо ведущая, 137.95kb.
• Руслан и Людмила, 31.38kb.
• Коллонтай, Александра Михайловна, 108.58kb.
• Джачинта и котята Итальянская народная сказка, 44.39kb.
• Егоренко Настя Огонь и вода, 26.94kb.

ГИТЛЕР. Надеюсь, ты не забыл: я не ем мясо…

ПОВАР. Нет, мой фюрер!.. Я об этом помню всегда!

ГИТЛЕР. Мясо… Почему столько людей едят мясо?.. Откуда эта тяга к… трупам, мертвечине?.. Ведь это патология, - если разобраться… Ты можешь мне ответить, почему все едят мясо?.. Ты ешь мясо?..

ПОВАР. Да, мой фюрер. Ем.

ГИТЛЕР. И в тебе нет брезгливости?.. Ты не замечаешь, что мясо – его вкус, - отдает трупом?..

ПОВАР. Нет, мой фюрер… Увы, - нет.

ГИТЛЕР. Это плохо. Это… очень плохо…

ПОВАР. Да мой фюрер… Увы, - да.

ГИТЛЕР. Тебе должно быть известно… Я должен рассказать тебе, - посвятить… Чтобы ты в следующий раз… Чтобы ты знал… Ты знаешь, как легко и быстро гниет труп, - человеческое тело?..

ПОВАР. Нет, мой фюрер.

ГИТЛЕР. Слушай… Летом, на открытом воздухе, или в помещении с комнатной температурой… На мертвом теле появляются такие… грязно-зеленые пятна… Они появляются уже на второй день после смерти… Сначала зелень окрашивает только живот. Потом, через неделю зелень покрывает всю кожу, - лицо… Трупы на этой стадии почти не отличаются один от другого. У них одинаковые лица… Ты представляешь себе?..

ПОВАР. Да, мой фюрер.

ГИТЛЕР. На вторую неделю из носа и изо рта начинает выделяться красноватая жидкость… У которой очень – очень! – неприятный запах… Заметь!.. Потом под кожей начинают вздуваться такие… большие пузыри, - которые наполненны мерзким, вонючим гноем!.. Ногти, волосы, зубы – если их легонько – очень тихо – потянуть… - всё это отваливается и выпадает совершенно без всяких сопротивлений… Тебе еще хочется есть мясо, мой друг?.. Как насчет жареной, пузырящейся колбаски на сковороде?!..

ПОВАР. Нет, мой фюрер!..

ГИТЛЕР. А?!.. Что?!..

ПОВАР. Спасибо, мой, мой фюрер!..

ГИТЛЕР. Что?!..

ПОВАР. Я знаю… - я был не прав!..

ГИТЛЕР. Но я еще не всё тебе рассказал… Слушай дальше… Ведь существуют еще и мухи, - насекомые… Вот, кто с удовольствием питается нашими трупами… Поэтому мух нужно убивать уже сейчас, при жизни… Мухи – как евреи… Евреи и мухи… - это зараза, болезнь!.. Они откладывают свои мерзкие яйца в глазах трупа, в носу, во рту… - если он открыт… Уже на второй день – там же: в глазах, во рту – можно увидеть, как эти яйца постепенно превращаются в белые, личинки, - червей. Которые, каждый день питаясь трупом, к концу второй недели вырастают до полутора сантиметров в длину!.. И при благоприятных условиях – при тепле, солнце (которые мы все так любим!) – личинки мух могут полностью обглодать труп взрослого человека, - оставить только скелет, кости – всего лишь за какие-то 30-35 дней… Это – непостижимо!.. Но это так… Сегодня у меня соберутся гости… Приготовь что-нибудь… мясное… Полагаюсь на твою кулинарную фантазию.

ПОВАР. Спасибо, мой фюрер!.. Я рад служить!..

ГИТЛЕР. Ну… Не стоит… Пойди, съешь лучше… жаренной печени…

ПОВАР. Нет, мой фюрер! Спасибо!.. Отныне я, как вы… Я больше не ем мяса!..

ГИТЛЕР. А ты знаешь… - я все-таки хочу, - я настаиваю: пойди, принеси сюда… много мяса, белого вина – и ешь…

ПОВАР. Но, мой фюрер…

ГИТЛЕР. Это – приказ…

ПОВАР. Мой фюрер…

ГИТЛЕР. Что?! Что такое?!.. Ты – еврей?! Нет?!..

ПОВАР. Нет!.. Мой фюрер…

ГИТЛЕР. Тогда – если ты не еврей – почему ты отказываешься есть мясо, - которое еще совсем недавно ты пожирал, - поглощал с такой… готовностью; аппетитом?!.. Почему, - отчего ты так быстро меняешь свои убеждения?!.. Нет, - ты еврей, - ты самый настоящий… Иудей!.. Твой нос!..

ПОВАР. Мой фюрер…

ГИТЛЕР. Твой нос!.. Твои… загибающиеся – слишком смуглые, слишком… изящные ресницы… глаза!.. Ты… Я…

ПОВАР. Но, мой фюрер…

ГИТЛЕР. Вон! Вон!.. Подлая, лживая… Лживая еврейская свинья!.. Зараза!.. Мерзость!.. Вон! И сейчас же вернуться с полным блюдом копченого, - жареного… тушеного мяса, - трупа!.. И бутылку белого вина!.. Вина, я сказал!..

ПОВАР. (Исчезает.)

ГИТЛЕР. Мне долго пришлось идти к вегетарианству… Во первых у меня начались проблемы с поджелудочной железой… Вечерами – когда я трудился, писал и размышлял при свете ночной лампы, - меня мучила изжога. За окном кричали сверчки… В детстве, с остальными мальчишками я ходил купаться на озеро… Там, где я жил, было небольшое озеро… Однажды кто-то из нас поплыл до другого берега. По берегам росла осока, камыш… Мы купались обнаженные, - совершенно естественные… Проплывая, он – тот, кто плыл на другой берег – увидел какой-то предмет, который качался на поверхности воды. Это было похоже на буй… Это оказалось утопленником. Его головой… Мы стали подплывать к нему и смотреть… Никто из нас не хотел плыть туда. Но никто не хотел показать, что он трусит… Мы плавали рядом. Под водой было видно раздувшееся тело, живот… Челка, - волосы – колыхались… Я нарочно не хотел смотреть в лицо. Когда мой взгляд доходил до лица, и я начинал различать что-то такое фиолетовое и почти лишенное формы, - я тут же закрывал глаза… Я думаю, никто из нас не хотел плавать там, рядом с этим раздувшимся телом. Но мы все продолжали плавать, отфыркиваться и всем своим видом показывать, что нам всё равно, что мы нисколько не боимся… Я ел сухую, полукопченую колбасу; я давился не прожаренными, как следует, котлетами в общественных столовых, - и я всегда страдал изжогой. И отвращением!.. Это были тяжелые времена… Это было время становления… Я стал презирать людей, которые с такой жадностью набрасывались на мясо. Я чувствовал в себе какой-то аристократизм, - какое-то… пищевое превосходство. Когда я перешел к вегетарианству… Мне нравилось думать, что хоть в чем-то, - хотя бы в такой малости я превосхожу тех, кто рядом со мной… Но, честное слово, я никак окончательно не могу уйти от этого! Мне всё время хочется мяса!.. Я вижу этих людей – как переваливаются складки на их бритых затылках, шеях, когда они едят, - и я… Неужели я всего лишь – пошлое, грубое животное?!.. Неужели я никогда не смогу стать тем… кем мне предназначено быть!?..

ПОВАР. (Входит с мясом.) Мой фюрер!.. (Ест мясо.)

ГИТЛЕР. О-о-о!!.. Довольно; довольно!.. Вон!.. Во-о-он!!.. (Уходит сам.)

ПОВАР. Вон… Вон… Все гонят меня… Никому я не нравлюсь. Никто не любит меня. По-настоящему… Мне хочется быть нужным, полезным… Но меня… гонят… Причем отовсюду. Из всех мест… Мой дядя по матери – по материнской линии, хочу я сказать, - мой дядя был турком. Он был родом из Турции… Он был светлый, - блондин. Но… он был родом из Турции… Его звали Гассан… Но для нас – для его родственников, - для его многочисленных немецких племянников – включая сюда же и меня, - дядя был не Гассан. Он был Ганс… Единственное, что его выдавало – его нос… Крючковатый нос… Дядя шутил, что своим носом он открывает консервы с тушенкой. Он говорил, что это не нос, а консервный нож… Не нос, а нож… Не Гассан, а Ганс… Когда он шел по улице поздно ночью… Это было однажды… Была поздняя осень. Утром лужи покрывались льдом, и под ним была видна грязь… И пузыри. Пузыри воздуха… Хрустальный лед. И грязные пузыри… Это был 35-й год. Было холодно… Мой дядя шел по улице, - он возвращался из своего небольшого магазинчика, в котором он торговал колбасами, окороками, шпиком… Ему проломили череп… Вот здесь, у виска… У него ничего не взяли, не похитили… Хотя в кармане у него была и серебренная турецкая табакерка, и 45 тысяч немецких марок… Ему просто проломили голову… Вот здесь. В этом месте… После этого дядя стал заговариваться. Дядя Ганс заболел… До этого он мог говорить на чистейшем немецком, - без всякого акцента. А потом… Он стал смешивать турецкие слова с немецкими… Получалось, естественно, черт знает что… Мне было страшно. Страшно слушать это… Он сидел в темноте (его закрывали в тесной комнате, которая раньше была кладовой, в которой когда-то стояли лыжи, велосипед и старая игрушечная лошадь), - и он говорил там… Он говорил с самим собой. Он спорил и ругался… И это… Вы не можете себе представить, что это за страшная, ужасная смесь… – турецкий с немецким!.. Но мне запомнилось не это… Я запомнил своего больного дядю вот из-за чего, - по следующей причине… Слушайте… Мы пришли к нему домой… Там была моя тетка – дядина жена; его дети… Была суббота… Мы зашли к ним с моей матерью. Мы собирались в цирк… Мне было 11 лет… Было утро… Они – моя мама и дядина жена – сидели, говорили… И тут… после этого появился дядя Ганс… Он вышел в грязной майке; в старых башмаках… У него были голые ноги… Его ноги вздрагивали; тряслись… Не знаю почему, - но у него в руках была колбаса… Загнутая палка копченой колбасы, которая была откусана с одного края… Дядя подошел к моей матери… Подошел… - вот так приставил колбасу… - вот к этому месту! Вот так… Он подошел, приставил. И сказал… Он смешивал турецкие и немецкие слова… но он сказал… Он сказал: «Хотите попробовать мою колбаску!..» Я хотел встать, подняться… Я хотел ударить дядю Ганса!.. Я хотел взять что-нибудь… и ударить его по голове!.. По виску… Но я тут же подумал, что моя мать, - моя мама – это всего лишь его родная сестра, - сестра дяди Ганса… Она не была турчанкой, она была немкой… В общем, я продолжал сидеть… Я продолжал сидеть и смотреть. На колбасу, на дядю… На дядю с колбасой… Потом дядю вытолкали, отобрали у него колбасу, заперли в кладовке… Но это уже было не важно… Всё это уже было здесь – в моей голове. В моей памяти… И мало того… Мало того, - я сам… Когда я стал немного взрослее, - я сам… Я познакомился с Бертой… Берта Кауфман – моя соседка… У нее еврейские корни… У нее были смуглые… волосы… От нее пахло мылом… От нее пахло мылом и… еще чем-то… Какой-то едой; пищей… Я думал, это будет смешно… Я был дома один. Мои родители ушли в гости… Берта вошла, мы прошли на кухню… Я достал колбасу… И приставил к себе. Вот так… Я сказал ей на идиш… Она учила меня. По вечерам. Учила своему языку… Я сказал ей: «Покушай… моей колбаски…» С тех пор мы не дружили… А потом, когда начались погромы, когда я записался в бригаду штурмовиков… Можно, я не буду рассказывать?.. Я не хочу. Не хочу. Вспоминать… Я встретил ее тогда. Я видел ее… Я сказал ей… Я был слегка пьян. Мы выпили с товарищами… Я сказал ей: помнишь, как я показал тебе колбаску?.. Она была испугана. Она тряслась… У нее тряслись ноги; бедра… Я сказал: помнишь, как ты не захотела… попробовать… Можно, я не буду рассказывать?.. Недавно я начал учить турецкий язык… Мне хочется быть грамотным, - мне хочется иметь огромный кругозор, эрудицию… Но я ничего не понимаю!.. Я не понимаю жизнь. Людей. Меня окружающих… Меня все гонят… Мне говорят: вон… А я учу турецкий… Потом я буду смешивать его с немецким… Я хочу отказаться от мяса, от окороков… Зачем, зачем меня гонят?.. За что, - почему меня не любят? Не ценят?..